«Ангелы, демоны, коммунисты и другие сказочные существа»
…Оглашение приговора длилось четвертый час и публика уже заметно устала. Но, наконец, судья — женщина средних лет — приблизилась к концу.
— Итак, на основании всех представленных доказательств суд постановляет:
1) признать коммунизм человеконенавистнической идеологией
2) запретить любую пропаганду коммунизма на территории Российской Федерации — с внесением соответствующих поправок в Уголовный Кодекс Российской Федерации
3) запретить использование коммунистической символики на территории Российской Федерации — с внесением соответствующих поправок в Уголовный Кодекс Российской Федерации
4) запретить все организации, партии и союзы, исповедующие коммунистическую идеологию — с внесением соответствующих поправок в Уголовный Кодекс Российской Федерации
5) способствовать организации Международного Трибунала над коммунизмом.
Судья закончила.
Раздались аплодисменты. Зал, набитый политиками, общественными деятелями, писателями, журналистами, бизнесменами, звездами кино, театра и эстрады, священниками нескольких конфессий, в едином порыве стал кричать: «Браво! Так их! Раздавить гадину! Наконец-то!»
Даже операторы ТВ оторвались от своих камер и хлопали высоко поднятыми руками.
Судья недовольно сделала знак, чтобы публика замолчала.
Затем обратилась к скамье подсудимых.
— Обвиняемый, вы хотите сказать что-то?
На скамье сидел маленький тщедушный старичок в очках. Точнее, стоял — как положено стоять в момент оглашения приговора.
Много-много лет назад он работал в Международном отделе ЦК КПСС, на какой-то мелкой должности, и к моменту так долго ожидаемого процесса оказался последним живым человеком, хоть как-то причастным к деятельности КПСС. И оттого был выбран в качестве символического ответчика за все преступления коммунизма на территории России — от развала великой Империи до путча ГКЧП.
Он сказал что-то, но шум еще не утих.
Судья постучала молоточком.
— Тишина в зале!
Шум стих.
— Да, — сказал старичок, и снял очки. — Хочу.
— Говорите, — сказал судья.
— Спасибо, — сказал старичок. — А то я уже, право, и забывать стал, как все это делается.
Он потянулся, дернул головой — и из его тела выскочили сотни, если не тысячи длинных белых мерзких щупалец, каждое из которых выстрелило в сторону публики, обвило каждого из присутствующих за шею и утащило к скамье подсудимых. Сам же старичок превратился в большой открытый рот, куда щупальца и кидали политиков, общественных деятелей, правозащитников, писателей, журналистов, бизнесменов, звезд кино, театра и эстрады, священников нескольких конфессий, а также телевизионщиков — и этот рот с омерзительным чавканьем всех их съел.
Последним рот съел судью.
Зал был пуст.
То, что было старичком, снова превратилось — теперь уже в юную девушку в потертых до дыр джинсах и футболке с надписью почему-то на финском «Proletariaatin diktatuuri» и изображением строгой женщины в очках, в которой, увы, никто не смог бы узнать Розалию Самойловну Землячку по причине того, что это было сделать некому.
Девушка вытерла салфеткой чьи-то крошки со рта, легко перепрыгнула через барьер и пошла на выход, насвистывая «Вихри враждебные».
Она почему-то улыбалась. Чему-то своему, сокровенному, девичьему.
