Марьина Валентина Владимировна — д-р ист. наук, ведущий научный сотрудник Института славяноведения РАН.
После крушения коммунистического режима в Чехословакии чешская и словацкая историография стала уделять много внимания разработке темы “Пражская весна 1968 г.”, рассмотрению причин ее возникновения и подавления войсками пяти стран Варшавского договора. Уже в 1990 г. была создана Государственная комиссия по изучению событий 1967-1970 гг., в работе которой приняли участие видные чешские и словацкие историки. Ее задачей был сбор и изучение материалов по указанной проблеме, а также подготовка публикации документов. Богатейшие фонды Комиссии в настоящее время находятся в архиве Института современной истории АН ЧР в Праге. Первые результаты своей деятельности Комиссия обнародовала уже в 1993 г. в двухтомной ротапринтной работе “Чехословакия 1968 года. Т. 1. Процесс возрождения; Т. 2. Начало нормализации” [1]. Еще раньше увидела свет первая книга о 21 августа 1968 г. [2], затем появились коллективные (В. Менцл, А. Бенчик, Й. Домански, Й. Гаек, В. Курал) [3] и индивидуальные работы по теме 3. Гейзлара [4], К. Каплана [5], Й. Гаека [6]. В начальный период деятельности Комиссии в Институте современной истории были подготовлены также небольшие исследования об отношении ГДР [7], Польши [8], Венгрии [9] и Болгарии [10] к событиям в Чехословакии. Одновременно началась публикация документов, насчитывающая в настоящее время более десяти томов, некоторые из них состоят из двух-трех Книг. Международные аспекты событий 1968 г. отражены в трех книгах 4-го тома [11][1]. Пражская весна 1968 г. и ее интернациональный контекст явились темой обсуждения международных конференций, состоявшихся в Либлицах и Праге в 1991, 1993 и 1994 гг. [12]. В 1990-е годы появилось много книг и статей, посвященных Пражской весне 1968 г. Их авторами в основном являлись свидетели и участники указанных событий (см. подробнее [13]). Несколько книг было переведено на русский язык [14].
Российских историков, занимающихся чехословацким кризисом 1968 г., к сожалению, можно пересчитать по пальцам. Это — М.В. Латыш [15], В.Л. Мусатов [16], Р.Г. Пихоя [17]. Все они касаются реакции Москвы на чехословацкие события указанного времени. Реакция Запада на события в Чехословакии в 1968 г. уже рассматривалась в статье И.И. Орлика []8]. В настоящей статье представлены новые материалы о резонансе в мире на вторжение войск пяти стран Варшавского договора в Чехословакию в августе 1968 г., прервавшее усилия коммунистических реформаторов по построению в ЧССР социализма с “человеческим лицом”. Автор ограничил свою задачу изучением некоторых опубликованных в ЧР документов и обзором ряда материалов, появившихся на эту тему в чешском журнале “Soudobé dějiny” (“Современная история”) и касающихся Румынии, Югославии и некоторых стран Запада.
Начнем с Румынии, с этого, по выражению чешского историка И. Гоппе, “enfant terrible” “социалистического лагеря”. Советско-румынские разногласия достигли пика в апреле 1964 г., когда ЦК Румынской рабочей партии одобрил так называемую “апрельскую декларацию”. Помимо прочего, в ней, в соответствии с Декларацией коммунистических и рабочих партий, принятой в Москве в 1960 г., говорилось, что ни одна из коммунистических партий не может иметь привилегированного положения и диктовать другим партиям линию поведения и взгляды. Иными словами, это означало, по мнению Гоппе, что “наряду с Китаем, Албанией и Югославией Румыния перестала признавать Москву центром мирового коммунизма” [19. S. 444]. Более того, румыны не ограничились лишь декларацией. Они стали проявлять самостоятельность во внешней политике, переориентируя ее на Китай и Югославию, а на западе — на Францию, а также на США. Во время встречи с президентом Франции Шарлем де Голлем в июле 1964 г. премьер-министр Румынской народной республики Ион Г. Маурер утверждал, что Румыния хочет следовать своим собственным национальным курсом, но в то же время не может выйти из Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), поскольку румынская экономика тесно связана с ним. Де Голль заверил Маурера, что Франция поможет Румынии достичь независимости, окажет ей в этом как экономическую, так и политическую помощь, а также содействие при вступлении в ЕС. Более того, по некоторым сведениям, он предложил помощь в случае вторжения в Румынию войск стран Организации Варшавского договора (ОВД)[2]. В марте 1965 г. умер многолетний руководитель румынских коммунистов Георге Георгиу-Деж. Его место занял сорокавосьмилетний Николае Чаушеску, с приходом к власти которого изменилось как название государства, Социалистическая республика Румыния (СРР), так и название партии — Румынская коммунистическая партия (РКП). В 1967 г. противоречия между Румынией и остальными странами советского блока еще более усилились. В конце января этого года СРР установила дипломатические отношения с ФРГ, что особенно болезненно было воспринято руководством СССР, ГДР и Польши. В официальной советской пропаганде громко звучала тема западногерманского реваншизма. РКП демонстративно не участвовала в конференции коммунистических и рабочих партий, проходившей в Карловых Варах в апреле 1967 г. Осенью того же года Румыния отказалась от участия в совместных учениях армий стран Варшавского договора. Чаушеску заявил, что его страна намерена иметь собственную военную доктрину, независимую от доктрины ОВД. После совещания Политического консультативного комитета (ПКК) 6-7 марта 1968 г. в Софии, в котором принимал участие и А. Дубчек, Румыния была исключена из обсуждений чехословацкой темы “шестеркой” (СССР, ГДР, Чехословакия, Польша, Венгрия, Болгария). И хотя Дубчек предлагал в дальнейшем поддерживать сотрудничество и контакты с РКП, этого не произошло, что наглядно продемонстрировало совещание “шестерки” 23 марта в Дрездене [11. S. 65-67, 73-117].
Между тем в Румынии с вниманием следили за событиями в Чехословакии. 22 марта 1968 г. поверенный в делах ЧССР в СРР К. Комарек сообщал из Бухареста: “Внутриполитическое развитие в ЧССР здесь принимается с симпатиями”. Особенно это касалось студентов, интеллигенции, средних слоев и пострадавших от репрессий. В то же время власти опасались возможного развития демократических инициатив снизу [11. S. 73]. Чаушеску по-прежнему вел себя, как диктатор. Он полагал, что после IX съезда РКП (19-24 июля 1965 г.) в Румынии произошли принципиальные изменения в вопросе либерализации режима, и считал, что благодаря политике независимости удалось своевременно предотвратить усиление внутриполитической напряженности в стране и не допустить развития событий, подобных чехословацким. Следя за ними, румыны рассчитывали, что чехословацкая внешняя политика уподобится их собственной. Однако несмотря на учащавшиеся снизу требования нейтралитета страны, руководство ЧССР продолжало ориентироваться на СССР. Чаушеску предпринял несколько попыток встретиться лично с Дубчеком, но тот не спешил с положительным ответом. Не желая дополнительных осложнений в отношениях с Москвой, официальная Прага в тот период, по мнению И. Гоппе, вообще не рассматривала возможность идти по румынскому пути и менять внешнеполитический курс страны [19. S. 450].
ЦК РКП не согласился с утверждением Москвы о том, что в Чехословакии готовится контрреволюционный переворот и 14 июля 1968 г. довел свое мнение до сведения ЦК КПЧ и других коммунистических партий: “Снова подтверждая свою точку зрения, что решение собственных проблем является неотъемлемым правом и обязанностью каждой коммунистической партии, наша партия придерживается того мнения, что в сложившейся ситуации всякое внешнее вмешательство, любая форма давления на партию и чехословацкий народ не только не содействуют решению проблемы, но скорее затрудняют ее решение, поддерживают и стимулируют те силы, которые заинтересованы в том, чтобы осложнить и накалить ситуацию в ЧССР” [11. S. 216]. Естественно, это заявление получило негативный резонанс в компартиях стран-членов ОВД. Глава болгарских коммунистов Т. Живков, например, оценил румынское заявление, как “поддержку ревизионистов в ЦК КПЧ”. Кроме того, он утверждал, что румыны стремятся убедить и И. Броз Тито сделать подобное заявление [11. S. 267]. Л.И. Брежнев, выступая на заседании Политбюро ЦК КПСС 17 июля, тоже негативно отреагировал на позицию РКП: “Руководящие представители РКП явно стремятся занять критическую позицию в отношении совместных акций братских партий в связи с событиями в Чехословакии. Следует прямо сказать, товарищи, что эта позиция, которая соответствует общей политической линии румынских представителей, весьма и весьма далека от пролетарского интернационализма” [11. S. 319].
Чехословацкая реакция была иной: благодарственное письмо за понимание и симпатии и приглашение Н. Чаушеску посетить ЧССР в ближайшее время для подписания готовящегося союзного договора. 15 июля его текст обсуждался Национальным собранием ЧССР. Меньше говорилось о самом договоре и больше — о внешней политике ЧССР, которая, ориентируясь приоритетно на Советский Союз, должна была бы, вместе с тем, по образцу Румынии играть более значительную роль на международной сцене [19. S. 452].
В румынских официальных СМИ развернулась широкая прочехословацкая кампания, основным тезисом которой стало утверждение о специфичности развития отдельных стран и исключительной ответственности каждой компартии за ситуацию в государстве. Лично для Чаушеску, считает Й. Гоппе, такая точка зрения не только открывала путь к усилению собственных властных позиций в традиционно антироссийской Румынии, но также способствовала поддержке его режима в США и Западной Европе [19. S. 453]. Румынский лидер прибыл в Прагу 15 августа 1968 г. Официальной целью визита являлось подписание вышеуказанного договора, что и произошло в торжественной обстановке на следующий день. Чаушеску вновь выразил свою поддержку реформаторским усилиям чехословацкого руководства и осудил вмешательство остальных стран ОВД во внутренние дела ЧССР.
Руководство румынской компартии решительно осудило вторжение войск пяти стран-участниц ОВД в Чехословакию, происшедшее в ночь с 20 на 21 августа 1968 г., и дало понять, что румынская армия и румынский народ готовы дать отпор в случае аналогичных действий против Румынии. Официальные власти СРР были к тому же оскорблены тем, что нота, извещавшая о вторжении в ЧССР, была передана им шофером советского посольства в Бухаресте [19. S. 454]. Результатом вышеуказанной акции стран-участниц ОВД стало укрепление позиций румынского руководства и сплочение вокруг него народных масс, в том числе и национальных меньшинств. 21 августа состоялось совместное заседание ЦК РКП, Государственного совета и правительства при участии первых секретарей уездных комитетов партии, представителей профсоюзов, Союза коммунистической молодежи, общественных организаций и шеф-редакторов центральных печатных изданий. В коммюнике о заседании вторжение расценивалось как военная интервенция и оккупация, которую ничто не может оправдать, а также выдвигалось требование немедленного вывода воинских частей с территории Чехословакии. Более ста тысяч манифестантов Бухареста внимали энергичному протесту Н. Чаушеску и выразили свою поддержку руководству государства. Вторжение в ЧССР лидер СРР расценил как огромную ошибку и большую опасность для мира в Европе, как позорный момент в истории революционного движения.
Упорно распространялись слухи, включая и дипломатические круги, о том, что армии стран-участниц ОВД готовы к вторжению в Румынию. Такой информацией, в частности, располагали и США. 28 августа американский президент Л. Джонсон, согласно утверждению советского посла в Вашингтоне А.Ф. Добрынина, обратился с настоятельной просьбой к советскому правительству не нападать на Румынию, что могло бы привести к непредвиденным последствиям. После совещания с Москвой советский посол заявил, что “сообщения о вторжении в Румынию не соответствуют действительности” [19. S. 455]. Советские дипломаты в Бухаресте также стремились развеять эти слухи, заявляя, что в Румынии социалистический строй не находится под угрозой. Развернувшаяся в СРР кампания в поддержку чехословацкого руководства и готовности страны к отражению возможного нападения вызывала резко негативную реакцию Москвы, что, видимо, несколько охладило критический пыл Чаушеску. Он выразил видимое удовлетворение переговорами в Москве между советскими и чехословацкими политическими деятелями и заявил о необходимости реализации так называемого Московского договора, чтобы чехословацкий народ мог продолжить дело строительства социализма, а иностранные войска как можно скорее были выведены с территории Чехословакии. Постепенно стали налаживаться прерванные ранее контакты с другими социалистическими странами, сначала с соседними Венгрией и Болгарией. Попытки нормализовать взаимоотношения с Советским Союзом наталкивались на холодный прием, поскольку румыны не желали отказываться от своих принципов осуществления внешней политики. Вместе с тем, в выступлениях румынских политических деятелей подчеркивались верность обязательствам Румынии как члена ОВД и готовность развивать дружественные связи с Советским Союзом на основе соблюдения основных норм взаимоотношений между социалистическими странами, то есть равноправия.
После одобрения Национальным собранием ЧССР договора о временном пребывании советских войск на территории Чехословакии (18 октября 1968 г.) румынские политики перестали публично говорить о событиях внутренней жизни Чехословакии, неофициально объясняя это не тем, что Румыния отступает от своих принципиальных оценок августа 1968 г., а нежеланием и далее осложнять отношения между отдельными социалистическими странами. Указанный договор при этом расценивался как “нелегкий, но рациональный выход” и предпосылка стабилизации положения в Центральной Европе и на Балканах [19. S. 457].
Со временем интерес к чехословацким событиям в Румынии стал спадать. После ратификации парламентом ЧССР союзного договора с СРР, подписанного в августе 1968 г., чехословацко-румынские отношения развивались без каких-либо осложнений. Но когда в ЧССР оккупация страны стала оцениваться как “интернациональная помощь”, и в мае 1970 г. был подписан советско-чехословацкий союзный договор, в котором говорилось о совместной защите “достижений социализма”, в румынско-чехословацких отношениях снова возникла некоторая напряженность. Имидж румынского руководства, в принципе не изменившего своей оценки событий августа 1968 г., в глазах западной общественности вырос, что нашло отражение и в визите в Бухарест американского президента Р. Никсона в начале августа 1969 г. Чехословакия же, по словам Й. Гоппе, стала снова “лишь одним из не вызывавших интереса советских сателлитов” [19. S. 459].
Схожей в общих чертах с румынской была и реакция на Пражскую весну 1968 г. Социалистической Федеративной Республики Югославии (СФРЮ), проводившей политику неприсоединения и позиционировавшей себя тогда в качестве одного из лидеров стран так называемого “третьего мира”. Чешский историк Я. Пеликан опубликовал в журнале “Soudobé dějiny” пять документов из Архива Югославии (Белград), свидетельствующих о реакции югославского руководства и прежде всего Й. Броз Тито на оккупацию Чехословакии в августе 1968 г. [21]. Публикации предпослана вводная статья. В 60-е годы XX в. отношения между СФРЮ и “социалистическим лагерем” во главе с Советским Союзом относительно консолидировались. В связи с этим некоторые изменения претерпевала и югославская военная доктрина: угроза нападения с Востока, казалось, миновала, и все внимание было обращено на возможность агрессии со стороны НАТО. События в ЧССР в 1968 г. и реакция на них Кремля снова встревожили югославское руководство.
Первое открытое несогласие с советской политикой в отношении Чехословакии Й. Броз Тито высказал во время переговоров в Москве в конце апреля 1968 г., где он задержался после визитов в Японию, Монголию и Иран. Л.И. Брежнев тогда остро критиковал А. Дубчека, непрямо советовал Тито воздержаться от тесных связей с Прагой, но одновременно просил его помочь Дубчеку стабилизировать положение в стране. Тито полемизировал с советскими руководителями [11.S. 216-217], но в то же время обещал содействовать укреплению социалистического режима в Чехословакии. ЦК Союза коммунистов Югославии (СКЮ) выразил несогласие с оценкой положения в ЧССР, содержавшейся в письме ЦК КПСС от 11 июля 1968 г. В ответе говорилось о развитии “социалистической демократии” в ЧССР, содействующем “всеобщему укреплению социалистической общественной системы”. СКЮ предупреждал от излишней драматизации негативных явлений, сопровождавших процесс преобразований в ЧССР, а также от какой-либо политической акции извне, которая могла бы быть истолкована “как стремление ограничить независимость КПЧ в определении ее политики и даже как угроза государственного суверенитета ЧССР”. Подчеркивая, что каждая коммунистическая партия за свою политику должна отвечать прежде всего перед рабочим классом и народом своей страны, СКЮ полагала, что интернациональный долг коммунистических и рабочих партий состоит в том, чтобы оказать поддержку руководству КПЧ в его усилиях по развитию социалистических общественных отношений в стране [11.S. 268-269]. Тито был уверен, что Дубчеку удастся справиться с ситуацией в стране и элиминировать силы, стремившиеся к выходу за рамки процесса реформирования социалистического строя. Политику коммунистического руководства в Чехословакии он в целом одобрял, считая, что она к тому же содействует ослаблению доминанты Москвы в советском блоке. Тито питал также надежду, что Чехословакия может пойти югославским путем.
Лидер СКЮ ощущал необходимость “улучшения” социалистического строя и в своей “вотчине”. Немалую роль тут сыграли первые симптомы дестабилизации положения в самой Югославии: студенческие выступления летом 1968 г. прежде всего в Белграде, а также в Загребе и Любляне с требованиями улучшения жизненных условий и очищения социалистического общества от карьеристов и нуворишей. Однако Тито не хотел допустить ни вмешательства Москвы во внутреннюю политику своей страны, ни ухудшения экономических отношений с Советским Союзом. 9-11 августа он посетил Прагу и вел переговоры с руководством КПЧ, выразив ему полную поддержку в проводимых преобразованиях.
Оккупация Чехословакии Тито явно шокировала, но “лезть на рожон” он явно не собирался. Он и его окружение, по мнению Я. Пеликана, не очень “сожалели, что дело дошло до приостановки реформ” в ЧССР. Их больше занимали военные аспекты интервенции и, прежде всего, последствия, которые она могла бы иметь с точки зрения безопасности и стабильности Югославии [21. S. 713]. Днем 21 августа Тито дал интервью Агентству ТАНЮГ. Подчеркнув, что Чехословакии не грозил антисоциалистический переворот, он в то же время заявил, что не допустит в Югославии неконтролируемых демонстраций протеста против оккупации ЧССР. Вечером 21 августа состоялось совместное заседание Президиума и Исполнительного комитета ЦК СКЮ, в начале и конце которого выступал Тито. Он предложил провести в Белграде официальный митинг протеста, аналогичный организованному в Бухаресте[3]. Тито заявил, что оккупация не имела ни малейших оснований ни с точки зрения опасений за дальнейшее развитие Чехословакии по социалистическому пути, ни с точки зрения военной угрозы для чехословацких границ с Запада. Последнее предположение он назвал “совершенно абсурдным”. В качестве главной причины интервенции Тито назвал “политико-идеологические калькуляции”: советское руководство было напугано “демократизацией внутренней жизни Чехословакии. Опасными стали представители, которые твердо решили ликвидировать остатки догматических и иных сил во внутренней жизни и отказаться от методов, которые применялись в течение длительного периода после окончания войны. В этом суть дела”.
Тито призвал к бдительности и готовности защищать границы Югославии на случай возможного военного вторжения не только со стороны “западных империалистов” (имелись в виду Италия и Греция, где к этому времени установился режим “черных полковников”), но и со стороны Болгарии, претендовавшей тогда на Македонию. Югославский лидер считал необходимым мобилизовать весь партийный актив, осуществить зондаж общественного мнения и провести соответствующие мероприятия против внутренних врагов, которые “угрожают нам слева и справа”. Имелись в виду прозападные силы, которые “организовали эксцессы в Университете” и так называемые “догматики” во главе с Ранковичем, в 1966 г. отстраненным от всех должностей (“…мы должны быть едины во мнении, что в отношении и тех, и других должны действовать весьма энергично, даже если бы их пришлось арестовать”).
В заключение Тито подчеркнул, что в создавшейся ситуации следует соблюдать хладнокровие, доверять армии, но с врагами расправляться так, чтобы от них “полетели перья”. Говоря о советском руководстве, он употребил термин “неосталинизм”: “Там, несомненно, победу одержало течение, которое полагает, что вернет обратно все потерянное во время демократизации, которую проводил Хрущев. Но и им следует дать ясно понять, что мы не такие люди, которые стерпели бы, чтобы по нашим улицам ездили иностранные танки и убивали наших людей”. Тито также одобрил позицию югославских представителей в Совете безопасности ООН, поддержавших проект резолюции против оккупации Чехословакии, на который СССР наложил veto. Вместе с тем, он назвал абсолютно ошибочной такую реакцию на оккупацию Чехословакии, которая может привести к развитию в стране прозападных тенденций и различным антисоветским выпадам: “Запад следит за нами, как коршун, поскольку понял, что напряжение растет и еще будет расти”. На заседании было принято краткое заявление, осуждавшее оккупацию Чехословакии как нарушение суверенитета одной из социалистических стран, выражавшее поддержку руководства Дубчека и призывавшее народ Югославии сплотиться вокруг СКЮ [21. S. 715-720, 725].
23 августа Тито выступил на заседании ЦК СКЮ. Он снова подчеркнул необоснованность пропагандистского утверждения о возможном военном нападении со стороны Запада и размещении войск НАТО на территории Чехословакии: “В данный момент, учитывая ситуацию в Европе, нечто подобное нереально. Речь идет …о том, чтобы прервать демократический процесс в Чехословакии, который после январского пленума [ЦК КПЧ] пошел весьма быстрым темпом и создал условия для дальнейшего развития Чехословакии на основе демократизации”, а также о том, чтобы “воспрепятствовать дальнейшему весьма быстрому развитию общественных отношений в социалистических странах, подобных существующим в Югославии”. Подробно рассказав о встрече в Москве в апреле 1968 г., о впечатлениях от посещения Чехословакии в первой половине августа 1968 г., Тито расценил случившееся как страшный удар по всем прогрессивным силам в мире, как удар по престижу Советского Союза, по доверию к нему. Вместе с тем, он призвал подумать о том, как сохранить с СССР уважительные отношения, говорил, что не следует публиковать заявления, которые могли бы быть расценены как враждебные по отношению к СССР или к другим социалистическим странам [21. S. 721-726].
Именно такие советы Тито давал и Н. Чаушеску, встретившись с ним и членом исполкома постоянного президиума ЦК РКП Э. Боднэрашем 24 августа 1968 г. Инициатором встречи был румынский лидер. Тито, находившийся в Белграде, предложил во избежание излишней огласки в качестве места встречи свою резиденцию на острове Бриони. Чаушеску сначала согласился, но потом, испугавшись возможных неприятных неожиданностей на родине, попросил изменить место встречи, которая, в конце концов, состоялась на румыно-югославской границе в местечке Вршес. Чаушеску подробно рассказал о негативной реакции румынского руководства на оккупацию Чехословакии. Указав, что Румыния снова подчеркнула свою лояльность как страны-участницы ОВД, он в то же время перечислил мероприятия, направленные на усиление обороноспособности страны, включая восстановление отрядов народной милиции на предприятиях. “В стране хорошая атмосфера, — значится в югославской записи беседы. — Они полны решимости в случае угрозы независимости Румынии идти путем бескомпромиссного сопротивления, в том числе и вооруженного. Эту ориентацию широкие народные массы принимают хорошо” [21. S. 727-728].
2 сентября на совместном заседании Президиума и Исполнительного комитета ЦК СКЮ Тито подробно рассказал о встрече с румынскими руководителями и о своих рекомендациях им. Чаушеску при всем своем остро критическом восприятии происшедшего осознавал, что заходить в противостоянии с Москвой слишком далеко не следует, и считал, что надо сделать шаги, направленные на смягчение отношений с ней. (“Таким образом, не будут изменены его основные принципы, но сформулированы иначе, из тактических соображений более мягко”.) Чаушеску обратился к Тито с просьбой открыть румыно-югославскую границу, чтобы в случае необходимости получать со стороны Югославии помощь, оружие и т.д. Тито ответил, что такая просьба оправдана, граница не будет закрыта, и Югославия окажет помощь, какую сможет. Если же войска стран-участниц ОВД решатся вступить на ее территорию, то югославы намерены сражаться. Тито в то же время заявил, что, если румынские войска окажутся на территории СФРЮ, то она согласно международному праву обязана будет их временно разоружить. (“Для них это был страшный удар. Они убеждали нас: вы не можете остаться в стороне, на вас также нападут и т.д. Я ответил: если на нас нападут, возникнет иная ситуация, но мы же не можем не уважать принципы международного права”.)
Далее Чаушеску, по словам Тито, попросил: посоветуйте нам, товарищ Тито, что нам сегодня делать. “Я ответил: будьте, я бы так сказал, более гибки (flexibilnější), не давайте своими выступлениями повод [к вмешательству, вторжению], не провоцируйте и т.д. Направьте усилия на успокоение ситуации, поскольку важно, как ее будет оценивать мир, если дело дойдет до вторжения. Скажет ли он, что и вы этому способствовали или что речь идет о неприкрытой инвазии против вашей страны, к которой вы не дали ни малейшего повода. Они это с благодарностью приняли и потом так и поступали… Румыны заявили, что они сделают все для того, чтобы не дать повода к агрессии… Я полагаю, что то, что нам румыны говорили о своей решимости к сопротивлению, будет реализовано. У них довольно силен национальный момент. Весь народ, вероятно, будет сопротивляться. Румынское руководство его к этому готовит” [21. S. 744-748].
Не переставало готовиться руководство Югославии и к возможному вторжению в свою страну. 30 августа Тито принял советского посла в Белграде И.А. Бенедиктова, который вручил ему, предварительно зачитав, ноту, в которой выражалось недовольство позицией СФРЮ в отношении действий Москвы и ее союзников. Запись о беседе, которая продолжалась 45 мин., довольно длинная и весьма эмоциональная в части о реакции Тито на отдельные услышанные им заявления [21. S. 722-738]. Например, на утверждение, что была оказана интернациональная помощь социалистическому строю в Чехословакии, Тито, прервав посла, раздраженно воскликнул: “Они оказали помощь? Какую помощь!” На слова ноты: “Мы возмущены тем, что Югославия высказала солидарность с антисоциалистическими силами…” — Тито отреагировал так: “Это неправда! Это обыкновенная ложь!… Мы оказали помощь Коммунистической партии Чехословакии и рабочему классу Чехословакии. Мы оказали помощь тем чехословацким лицам, с которыми вы вели переговоры в Москве”. На упрек, что Югославия допустила деятельность таких лиц, как Шик, Власек, Гайек на своей территории, Тито ответил, что они находились в Югославии во время отпуска, и их деятельность не была ни антисоветской, ни антисоциалистической. Гнев югославского лидера вызвало и следующее обвинение: “Руководящие представители Югославии… поддерживали антисоциалистические силы и выступали против акции СССР и других социалистических стран. Позиция Югославии не имеет ничего общего с интересами социализма, с идеологией марксизма-ленинизма, не имеет ничего общего с солидарностью социалистических стран и рабочих партий. Югославия в результате своей антисоветской кампании объективно оказалась на таких же позициях, как и остальные империалистические силы, которые ведут войну против вьетнамского народа”. Тито возмущенно: “Как Вы позволяете себе возводить на меня такую клевету! Как Вы позволяете себе повторять такую безбожную ложь! Вы лишь клевещете на позицию Югославии. Просто очаровательно, что Вы здесь читаете такие пошлости о Югославии”. На это советский посол заявил, что он лишь читает то, что ему приказано правительством СССР и ЦК КПСС. Тито ответил, что ему жаль, что правительство СССР и ЦК КПСС посылают ему такие лживые заявления. Он подчеркнул, что еще во время переговоров в Москве ясно сказал, что каждый иной акт кроме политических шагов является катастрофической ошибкой. Использование насилия, и тем паче вооруженного насилия, при решении ситуации в Чехословакии означало бы агрессию против Чехословакии. От этой позиции президент Югославии не отказывается. Интервенция в Чехословакию являлась абсолютно неспровоцированной. Тот факт, продолжал Тито, что “войска социалистических государств оккупировали другое социалистическое государство, поразителен. Это — страшно. Человеку в здравом уме трудно понять, как случилось, что войска СССР и других стран-участниц ОВД оккупировали социалистическое государство и изображают это, как братскую помощь и выполнение обязанностей, проистекающих из принципов пролетарского интернационализма. Вследствие этого насильственного действия был нанесен страшный удар интересам социализма, международного рабочего движения и делу мира. Все крупные коммунистические партии западноевропейских стран (Италии, Франции, Великобритании, Испании и др.) осуждают этот акт. Я не могу с ним ни в коем случае согласиться”, — заявил Тито. Президент упрекнул в свою очередь советских руководителей в том, что они имеют плохих советчиков в лице Ульбрихта и Живкова, которые преследуют свои собственные интересы. Далее Тито подчеркнул, что если Югославия окажется под угрозой с Запада или с Востока, то она будет решительно сражаться и защищать свою независимость. Если бы здесь вместо советского посла были Брежнев, Косыгин и Подгорный, то президент, по его словам, высказал бы свое мнение в еще более острой форме.
Между Тито и Бенедиктовым разгорелась полемика. Каждый защищал свою точку зрения. Посол подчеркнул, что те коммунистические партии, которые ранее осудили действия СССР и пяти социалистических стран, теперь — их 23 — высказались в поддержку Московского договора. Тито заявил, что оккупация и договор это разные вещи, что поддержка договора означает желание не обострять и не ухудшать далее ситуацию, что в Югославии тоже поддерживают только что подписанный лидерами СССР и ЧССР договор. Далее речь шла о югославско-советских отношениях. Тито заверил, что СФРЮ хочет развивать с СССР нормальные межгосударственные отношения, но есть признаки, которые указывают, что Москва не хочет этого. Бенедиктов заверил, что как посол он будет содействовать развитию отношений между СССР и Югославией.
Тито так рассказывал на вышеупомянутом заседании 2 сентября [21. S. 739-749] о визите советского посла: «Он не принес с собой отпечатанного документа, читал его из своего блокнота. Читал очень торжественным тоном. Иногда я должен был его прерывать, поскольку я этим, признаюсь, был сыт по горло. Я не мог сохранить необходимый декорум, поскольку то, что он читал, каждого нормального человека вывело бы из нормы. В ноте — в большинстве ложь, неправда и очень мало правды. Он [Бенедиктов] не позволил себе выйти из нормы. Был очень спокоен. Пережидал, когда я прерывал его, а потом продолжал читать. Сказал, что “это я получил сверху, это не мой текст”. Попрощались мы достойно, так, как люди должны расставаться. Ничто его не нервировало, как представляется, у него хорошие нервы». Тито предложил обсудить ноту и ответить на нее, но, выбрав форму, которая в этом случае возможна. Ни ноту, ни беседу с послом, по словам Тито, публиковать нельзя. Поэтому он просил всех возвратить текст обсуждаемого документа, который был роздан на руки участникам заседания. Мы в советской ноте, заявил Тито, поставлены в один ряд с Бонном, со всеми возможными адвокатами контрреволюционных сил и пр. Это для нас очень оскорбительно. Вместе с тем, Тито критиковал газету “Борба” и ее редакцию за слишком резкие выпады в адрес СССР и заявил: “Мы не допустим пропаганду против Советского Союза. Имеется ряд факторов…, которые мы должны принимать во внимание. Это — вопрос экономического давления, которое по отношению к нам СССР, скорее всего, осуществит”. Поэтому Тито предложил идти путем “умиротворения настроений” и не допустить дальнейшего разжигания страстей, добавив при этом, что это вовсе не означает одобрения “их ошибок” (“То, что сегодня происходит в Чехословакии, страшно”). Далее президент продолжал: “Сегодня надо серьезно обсудить то, что нас интересует с точки зрения наших взаимоотношений с Советским Союзом, экономических и прочих. Что может привести к их ухудшению и какие могут быть последствия этого… Таким образом, мы не должны упускать из вида, что, хотя мы должны защищать наши основные принципы, но одновременно не можем сделать ничего, что могло бы дать им повод снова возвратиться к ситуации 1948 года, то есть, чтобы были ликвидированы все экономические договоры и т.д. Я ожидаю, что они кое-что ликвидируют”.
Дискуссия на заседании свидетельствовала, что в позициях и оценках ее участников выявились разногласия. Наиболее наглядно это появилось в выступлениях военного министра И. Гошняка и К. Поповича. Первый полностью поддержал точку зрения Тито о необходимости постепенной нормализации отношений с Москвой. Гошняк также критиковал чересчур резкое выступление СФРЮ в Совете безопасности ООН при обсуждении вопроса об оккупации Чехословакии. Он настаивал на сохранении существующего внешнеполитического курса и предупреждал от предоставления политического убежища чехословацким деятелям, которые после оккупации лишились своих постов. Сербский коммунист К. Попович осторожно, непрямо, но ясно критиковал прошлые попытки Тито сблизиться с Советским Союзом. Он требовал изменения внешней политики Югославии, в том числе пересмотра вопроса об отрицательном отношении к Китаю и Албании.
Тито в заключительном слове настаивал на том, что не следует подливать масла в огонь, и подчеркнул нежелательность ухудшения отношений с Советским Союзом, поскольку “на кон поставлен” внутренний строй, система самоуправления трудящихся, система социалистического развития Югославии. Говоря об ответственности прессы, он отметил необходимость понимания того, что от нее во многом зависит стабильность в стране, и что надо писать не что кому нравится, а осознавать возможные последствия этого. На предложение изменить внешнеполитический курс и более приблизиться к Западу, опираться на Запад, Тито ответил: это была бы ошибочная политика, поскольку в этом случае Югославия потеряла бы своих союзников в малых странах, которым грозит опасность. При этом Америку и Советский Союз Тито поставил “на равную доску”, выразив уверенность, что в СССР будет усиливаться влияние прогрессивных сил, активных антисталинистов, поддерживающих линию XX съезда КПСС. Президент СФРЮ не исключил наличие конкретных договоренностей между двумя супердержавами, США и СССР, о том, насколько широк может быть ареал их влияния в мире, и снова подчеркнул возможность нападения на Югославию.
В связи с этим Тито говорил и о внутреннем положении, указав, что в стране начали поднимать голову “информбюровцы”[4]. Деятельности каждого, кто проявит себя как противник нашей общественно-политической системы, как “противник самоуправления, как противник нашей независимости, мы должны немедленно положить конец”, заявил он. “Мы не должны в этом вопросе поддаваться сентиментальности, а наоборот, поступать жестко”, — продолжал Тито, предупреждая в то же время от развязывания кампании в этом плане. Особенно его беспокоило положение в армии: нельзя допустить, чтобы в армии служили люди, особенно офицеры, которые бы выражали взгляды, отличные от позиции политических органов. Он явно давал понять, что охлаждение отношений с Советским Союзом вовсе не должно вести к либерализации внутриполитического режима. Таким образом, осудив принципиально оккупацию Чехословакии войсками пяти стран-участниц ОВД, Югославия под руководством своего лидера Й. Броз Тито взяла курс на ужесточение внутренней политики, на подготовку к защите страны от возможного нападения извне и, в то же время, на нормализацию из тактических соображений отношений с Советским Союзом.
Осуждение и одновременно официальная осторожность в оценке действий СССР и его союзников в августе 1968 г. были характерны и для Запада. В мире еще свежа была память о Карибском кризисе 1962 г., который мог привести к новой мировой войне, и нарушать сложившийся баланс сил пока никто не намеревался. Нельзя сказать, что на Западе не интересовались событиями в Чехословакии весной и летом 1968 г. Наоборот, интересовались и поддерживали начавшийся там процесс преобразований, но осторожно, по принципу “не навреди”. В США, согласно информации чехословацкого посольства в Вашингтоне от 30 марта 1968 г., внимательно следили за тем, что происходит в ЧССР, и приветствовали усилия реформаторов. “Менее знающие люди усматривают в современном развитии у нас крах коммунистической политики и идеологии, более знающие люди с интересом следят за тем, удастся ли в Чехословакии увязать социализм с демократией, поскольку эти понятия до сих пор по представлениям большинства американцев являлись взаимоисключающими”, — говорилось в информации. “Развитие в Чехословакии определяется, как революция, более глубокая, чем венгерские события 1956 г., поскольку она охватывает все сферы экономической и политической жизни в стране, происходит мирным путем и в государстве, которое относится к наиболее развитым социалистическим и передовым, цивилизационно зрелым странам”. Поэтому ожидается, что “чехословацкий пример” будет заразителен и для других членов социалистического лагеря. Это — что касается общественного мнения. Другое дело — официальная американская политика. “Правительство США, — говорилось в информации, — симпатизирует изменениям, которые у нас происходят, поскольку они дают ему возможность спекулировать на перспективах дальнейшего развития в соответствии с представлениями США. Однако неправдоподобно, чтобы США сделали какой-либо значительный жест, выражающий эти симпатии”. Объяснялось это войной во Вьетнаме, предвыборной ситуацией в стране и опасениями навредить демократическому процессу в Чехословакии, поскольку активность Америки могла “лить воду” на позиции чехословацких консервативных сил и насторожить Советский Союз и другие социалистические страны, повлияв на их оценку положения в ЧССР и усилив подозрительность в отношении происходящих там процессов. «Интересно, — писал автор информации К. Дуда, — что некоторые сотрудники [американской] администрации в частных разговорах дают понять, что США считаются с интересами СССР в Восточной Европе, и даже “советуют” действовать осторожно и постепенно, вероятно из опасений, что чересчур быстрое развитие [событий] в Чехословакии может вызвать такое сопротивление ее союзников, что они захотят вмешаться, увеличив риск того, что позитивному развитию в Чехословакии будет положен конец или оно будет значительно заторможено». О выжидательной позиции США Дуда сообщал и в информации от 27 марта 1968 г.: “Сотрудники государственного департамента в неофициальных беседах дают понять, что США признают интересы СССР в Восточной Европе и не желают, чтобы ЧССР стала объектом конфронтации великих держав” [11. S. 121-123].
Примерно в то же время, как сообщал тот же К. Дуда, по дипломатическим каналам США и ФРГ обсуждался вопрос об отношении к странам социалистического лагеря. Решено было продолжать существующий курс: США будут поддерживать активную политику ФРГ в отношении Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии и Болгарии, не вызывая при этом раздраженную реакцию СССР. Отдельно стоял вопрос о ГДР [11.S. 127]. ФРГ при посредничестве французской дипломатии проявляла интерес к установлению дипломатических отношений с ЧССР в течение 1968 г. и предпринимала в этом направлении необходимые шаги, встречая положительную реакцию чехословацкого руководства [11. S. 129][5].
Положительно оценивали происходившие в ЧССР процессы и официальные круги Франции. Выражались надежды, что внешняя политика страны станет действительно независимой и “чехословацкой”. Осенью 1968 г. намечался визит Ш. де Голля в ЧССР. Вместе с тем, опасаясь, что усиление влияния Запада на развитие внутренних процессов Чехословакии может вызвать отрицательную реакцию ее союзников по ОВД, французское правительство воздерживалось от каких-либо официальных выражений симпатий в отношении ЧССР и комментирования происходивших там событий [11. S. 135-136].
Аналогичную позицию занимало и правительство США. Как сообщал К. Дуда в Прагу 28 апреля 1968 г., по словам советского посла в Вашингтоне А. Добрынина, американская администрация заверила его, что США не предпримут никаких шагов, которые можно было бы расценить, как вмешательство во внутренние дела ЧССР. Это относилось и к позиции НАТО [11.S. 155-156]. Состоявшаяся в начале мая конференция American Assembly[6] тоже высказалась за подобную политику. В ее решениях говорилось: 1. США уважают интересы безопасности и политики СССР в Восточной Европе и свою политику в отношении этих стран подчиняют интересам отношений США — СССР. 2. США не намерены поддерживать в Восточной Европе такой национализм, который бы ставил под угрозу стабильность в регионе и вынуждал СССР к вмешательству. 3. США симпатизируют нынешнему развитию Восточной Европы, особенно ЧССР, но их цель состоит в том, чтобы страны Восточной Европы получили большую свободу в определении своей политики, не отдаляясь при этом от Советского Союза, не рискуя вступить с ним в конфликт и породить конфликты между собой. 4. Практическая политика США должна быть осторожной — активные шаги могут быть предприняты только после зрелого обдумывания и после гарантий, что СССР отнесется к ним толерантно, и что они не станут важным фактором внутриполитического развития в этих странах… 6. Выражалась поддержка политики, проводимой ФРГ. Собственная политика США в отношении Восточной Европы и СССР в контексте немецкого вопроса не может выходить за рамки политики ФРГ, включая признания существования ГДР и границ по Одеру-Нейсе. 7. Ситуация в ЧССР отслеживается крайне внимательно и с симпатиями. Однако преобладает мнение, что она временна, и что следует подождать дальнейшего развития событий [11. S. 220]. Передислокация войск пяти социалистических стран у чехословацких границ и проведение маневров на территории ЧССР в мае-июне 1968 г. расценивались Госдепом США как попытка политического давления на руководство ЧССР [11.S. 221]. Еще 13 июля, согласно сообщению Дуды из Вашингтона, советник президента США Л. Джонсона политолог и дипломат Н. Дейвис полагал, что США будут играть роль “стороннего наблюдателя” в отношениях между СССР и ЧССР. Сотрудники чехословацкой референтуры Госдепа расценивали воззвание “Две тысячи слов” и то, что некоторые члены Политбюро ЦК КПЧ от него не дистанцировались, как тактическую ошибку либеральных сил. Это, по мнению указанных сотрудников, вызвало острую реакцию со стороны СССР и публичную критику некоторых чехословацких руководителей. Также оценивал воззвание и голландский министр иностранных дел Й. Луне, который подчеркнул, что его правительство весьма заинтересовано в мудром и спокойном развитии, что никто в Европе не желает обострения отношений с СССР. Как “опасную платформу” оценивал воззвание и Генеральный секретарь ФКП В. Роше [11. S. 264—265, 326].
И после состоявшегося в середине июля Варшавского совещания представителей пяти стран-участниц ОВД по вопросу о Чехословакии, Госдеп США, согласно информации Дуды в МИД ЧССР от 20 июля 1968 г., считал возможным и в дальнейшем сохранять “безучастную” точку зрения, чтобы не дать повод для интервенции или поддержки консервативных сил в ЧССР. Хотя в частной беседе ответственный сотрудник Госдепа Ч.Э. Болен заявил Добрынину, что военная интервенция СССР в Чехословакию поставила бы под угрозу возможность сотрудничества СССР и США, но, как считал Дуда, не существовало признаков того, что США в ближайшее время предпримут какие-либо конкретные акции против СССР. На вопрос, могли бы США оказать экономическую помощь Чехословакии, если бы СЭВ ввел экономические санкции в отношении ЧССР, представитель Госдепа ответил уклончиво, в том смысле, что, скорее всего, лить в крайнем случае, и что гораздо большие возможности имеют в этом плане некоторые западноевропейские страны [Ц. S. 330-331].
О сдержанности официальных оценок Запада положения в Чехословакии и Восточной Европе свидетельствовали и позиция вице-канцлера и министра иностранных дел ФРГ В. Брандта во время его визита в Австрию 10-11 июня 1968 г. Он непрестанно подчеркивал, что ФРГ не хочет “вбивать клин” в отношения между СССР и восточноевропейскими странами. Однако у австрийских участников переговоров осталось впечатление, что ФРГ видит существующие между ними противоречия и намерена использовать их в своей политике [11. S. 240-241, 243].
Весьма сдержанной в отношении Чехословакии и Пражской весны была и позиция Великобритании, которая переживала в этот период серьезные экономические трудности и опасалась возможного ухудшения взаимоотношений с СССР [21]. Английский посол в Праге У. Баркер (май 1968 г.) считал представления чехословацких политиков о том, что им первым удастся создать модель общества, комбинирующего социализм и демократию, наивными. Британские официальные лица решались лишь на осторожное выражение симпатий к странам Восточной Европы, но в то же время не желали “вбивать клин” между Советским Союзом и его сателлитами, что, по мнению Форин Офис (меморандум от 17 июня 1968 г.), усилило бы напряженность внутри блока и нестабильность в этой части Европы. Детальный разбор международной ситуации английскими и американскими дипломатами привел их к выводу, что ни США, ни Великобритания, ни НАТО не могут предпринять ничего существенного, чтобы защитить находившийся под угрозой суверенитет Чехословакии. Советскому послу в Лондоне Смирновскому лишь в достаточно общей форме 22 июля было заявлено, что в случае вступления “русских” в Чехословакию “обнадеживающие признаки прогресса во взаимоотношениях Восток — Запад” могли бы тем самым быть поставлены под сомнение [22. S. 346][7]. Осторожность обуславливалась еще и тем, что никаких призывов к Западу об оказании помощи от “официальной” Праги не поступало. Чехословаки приветствуют, говорилось в телеграмме британского посла в Форин Оффис от 25 июля, личные и неофициальные проявления симпатий, но решительно отвергают все, что могло бы быть интерпретировано, как тайный сговор между ними и каким-либо западным правительством [22. S. 347]. Позиция британского правительства в этой ситуации сводилась к следующему: “Более чем важно не сделать ничего, что могло бы нанести вред чехословацким руководителям. Советская печать продолжает антизападную кампанию, и поэтому мы не можем дать русским предлог для ее проведения” (24 июля), “британское правительство не может заявлять ничего, что могло бы быть истолковано, как вмешательство Запада” (1 августа).
Сразу после оккупации Чехословакии именно лейбористское правительство Великобритании проявило инициативу в постановке вопроса о случившемся на заседании Совета Безопасности ООН. В правительственном заявлении, сделанном в 12.35 21 августа помимо прочего говорилось: “Вторжение Советского Союза при помощи некоторых его союзников в Чехословакию является очевидным нарушением Хартии ООН и всех норм международного сосуществования… Это — серьезный удар по усилиям многих стран улучшить отношения между Востоком и Западом”. В таком же духе было сделано заявление советскому послу в Лондоне Смирновскому. Вечером, выступая по телевидению, глава Форин Оффис Стюарт подчеркнул, что главной задачей Великобритании после вторжения в Чехословакию должно стать усиление НАТО, приобретающее в сложившихся условиях огромное значение. 22 августа состоялось заседание правительства, обсудившего ситуацию. Стюарт заявил, что нет оснований говорить об опасности общеевропейской войны, что советское правительство с самого начала вторжения заверило в ограниченности этой акции, и ничто не указывает на обратное. Кстати, он добавил, что военные части НАТО были сконцентрированы на границах с Чехословакией и не были захвачены врасплох ее оккупацией [22. S. 351]. Стюарт отметил также, что не подтвердились опасения относительно аналогичного вторжения в Румынию. По его словам, везде господствует мнение, что Запад не станет вмешиваться во взаимоотношения Советского Союза со странами его блока. Стюарт не рекомендовал кабинету принимать каких-либо окончательных решений по обсуждавшемуся вопросу. Правительство последовало его совету: официальных заявлений протеста принято не было. В то же время до минимума были сведены политические контакты со странами советского блока, войска которых участвовали в оккупации Чехословакии, хотя переговоры по торговым вопросам не приостанавливались. Британские аналитики пришли к однозначному выводу, что события в ЧССР не могут непосредственно угрожать западному союзу. Официальный курс в отношении Чехословакии, определяемый как “здравый реализм”, по-прежнему оставался выжидательным, и интерес к ней постепенно стал ослабевать [22. S. 352-356].
Что касается коммунистических партий Западной Европы, то они с самого начала симпатизировали политике А. Дубчека. Особенно это относится к компартиям Италии и Франции. 5-7 мая 1968 г. Прагу посетил Генеральный секретарь ИКП Л. Лонго, встретившийся с А. Дубчеком и другими руководителями КПЧ. Обсуждались ситуация в ЧССР и актуальные вопросы коммунистического и рабочего движения в мире. Лонго приветствовал развитие событий в Чехословакии, которое, по его мнению, подтвердило правильность ориентации ИКП на “открытый демократический социализм”. Он выразил удовлетворение по поводу того, что сообщения западной прессы об отходе ЧССР от СССР и социалистических стран являются “реакционными спекуляциями”. На пресс-конференции лидер итальянских коммунистов заявил, что “чехословацкий опыт поможет коммунистическим партиям капиталистических стран в борьбе за новое, молодое, открытое и современное социалистическое общество” [11. S. 227-230].
В начале июля 1968 г. секретарь и член Политбюро ЦК КПСС А.П. Кириленко посетил Италию с целью улучшить отношения между обеими коммунистическими партиями. Обсуждалась и ситуация в ЧССР. Л. Лонго снова настаивал на поддержке “нового курса” в Чехословакии. 15-17 июля делегация ИКП (Г. Пайетта и С. Галлуззи) прибыла в Москву, чтобы обсудить вопросы о подготовке совещания европейских коммунистических и рабочих партий. Член Политбюро ЦК ИКП Пайетта вновь говорил о солидарности ИКП с новым руководством КПЧ и рекомендовал руководству КПСС не драматизировать ситуацию в ЧССР. Позиция итальянских коммунистов полностью совпадала с позицией руководителя ФКП В. Роше, с которым Пайетта встречался перед поездкой в Москву. 17 июля руководство ИКП приняло резолюцию по чехословацкому вопросу, подтвердив солидарность с процессом демократического обновления чехословацкого общества и политикой руководства КПЧ. Вместе с тем Праге рекомендовалось соблюдать большую осторожность и постараться “укротить” прессу, выступавшую с раздражавшими Москву заявлениями [11. S. 321].
В. Роше, учитывая наличие в партии довольно сильного догматического крыла, выражал более осторожную солидарность с реформаторскими усилиями Праги. Обеспокоенный резко критическими оценками Москвы в ее адрес и возможностью вооруженной интервенции, он высказал предложение о необходимости быстрейшего созыва совещания европейских коммунистических партий для обсуждения чехословацкого вопроса. С этим он и отправился в Москву [11. S. 264]. Во время встречи с Л.И. Брежневым 16 июля Роше назвал возможность военной интервенции в ЧССР катастрофой, которую необходимо во что бы то ни стало избежать. Брежнев подробно изложил свой взгляд на развитие ситуации в Чехословакии и заверил Роше в желании СССР избежать “крайних мер”. Генсек ФКП, сообщив о своем намерении посетить Прагу и встретиться с Дубчеком, по-видимому, был впечатлен монологом Брежнева и обещал ему приложить все усилия к тому, чтобы руководство КПЧ “приняло содержание”, направленного ему письма пяти социалистических стран, принятого в Варшаве. (“Скажу Дубчеку: надо разговаривать с советскими друзьями и принимать во внимание, что они говорят”.) О предложении Роше немедленно собрать совещание европейских коммунистических партий в записи беседы ничего не говорится [11. S. 305-309][8]. Однако уже после переговоров в Москве ФКП выступила с таким предложением, ознакомив с ним другие компартии, о чем 17 июля была оповещена и Прага.
19 июля Роше встретился с Дубчеком и другими руководителями КПЧ в Праге, убеждая их в серьезности ситуации и выражая желание быть посредником в ее разрешении [11. S. 324-330]. В интересах нормализации отношений с КПСС и компартиями других соцстран он советовал взять под действительный контроль партии, прочно опирающейся на рабочий класс в борьбе против правых и антисоциалистических сил, все средства массовой информации — печать, радио, телевидение, говорил о жестоком ударе, который мог бы быть нанесен международному коммунистическому движению разрывом КПЧ с КПСС и компартиями других соцстран. Дубчек, разъясняя линию КПЧ, заверил его, что она не имела и не имеет таких намерений. Одновременно он заявил о несвоевременности и нежелательности в данный момент созыва совещания европейских компартий по чехословацкому вопросу[9]. Хотя Роше уехал из Праги несколько успокоенный, но миссия миротворца, судя по вскоре происшедшим событиям, ему явно не удалась. 23 июля Политбюро ЦК ФКП направило письмо Брежневу, которое в мягко-извинительном тоне содержало отказ поддержать так называемое Варшавское письмо пяти социалистических стран, адресованное КПЧ. Ссылаясь на Заявление коммунистических и рабочих партий в Москве (1960 г.) о принципах взаимоотношений между отдельными коммунистическими партиями и их независимости, французские коммунисты утверждали, что упомянутое письмо нарушает эти договоренности. Указывалось на катастрофические для международного коммунистического и рабочего движения последствия возможной интервенции в ЧССР и необходимость улаживания вопроса путем переговоров и убеждения [11. S. 337-339]. Руководство ФКП официально осудило интервенцию войск стран-участниц ОВД в Чехословакию, хотя это решение не вызвало всеобщего одобрения в партии [23. S. 63].
Итак, официальная позиция Запада осталась, по сути, неизменной и после вторжения войск пяти стран-участниц ОВД в Чехословакию. К такому мнению, пишет И. Гоппе, пришла преобладающая часть исследователей этого вопроса. «Западный мир, — считает он, и с этим можно согласиться, — хотя и осудил советское вторжение, но одновременно, учитывая интересы своей безопасности, дал понять, что готов, несмотря на чехословацкий кризис, продолжать политику “ослабления напряженности” (détente)». Отсутствие явных шагов в поддержку Чехословакии Гоппе усматривает в следующем:
1. Советский Союз напрямую давал понять, что Чехословакия остается одной из составных частей его военно-стратегических и экономических планов. В такой ситуации было заранее исключено, чтобы одна супердержава, т.е. США, политически, а тем более при помощи военной силы, вторглась в сферу прямого влияния другой супердержавы, т.е. СССР.
2. Чехословакия даже в самые напряженные моменты декларировала устами своих ведущих политиков неразрывную связь с советским блоком. Не было никаких признаков того, что она каким-либо образом собирается менять свою внешнеполитическую ориентацию. Согласно американским аналитикам, в этом сказывался политический реализм А. Дубчека и его сторонников, которые осознавали невозможность немедленного поворота страны в западном направлении. Однако, по мнению Гоппе, ближе к истине утверждение, что как убежденные коммунисты и “искренние друзья” Советского Союза, ни о чем таком они и не помышляли.
3. Запад опасался, как бы его даже умеренно сформулированные протесты против советских методов устрашения и давления не вызвали бесконечную череду нападок СМИ стран советского блока на Чехословакию. Открытая политическая поддержка Пражской весны могла бы резко обострить опасность военной интервенции, которую Советский Союз мотивировал бы вмешательством Запада во внутренние дела ЧССР, чего западные правительства чрезвычайно страшились.
К этим более общим доводам “безучастности” Запада к чехословацким событиям 1968 г. добавлялись и другие, более частные, например чехословацкие поставки оружия в Демократическую Республику Вьетнам, против которой США осуществили вооруженную агрессию, неразрешенные экономические претензии американских граждан к ЧССР, связанный с этим вопрос о чехословацком золоте и др. Отсюда и слова, произнесенные западногерманским министром иностранных дел В. Брандтом 1 августа 1968 г. и подхваченные на Западе: “Самое лучшее, что мы можем сделать для Праги, это не делать ничего” [22. S. 338-339].
В заключение отметим, что вышеизложенная картина — это позиция официальных западных кругов. Диапазон общественных мнений был гораздо шире и зависел от политических взглядов отдельных партий, группировок, лиц. Эта сторона вопроса пока еще недостаточно изучена. Наконец, еще одно замечание: официальные заявления, думается, вовсе не означали практическую “безучастность” Запада к чехословацким событиям 1968 г. На деле шаги предпринимались, о чем, в частности, свидетельствует вышеприведенное утверждение Стюарта о размещении войск НАТО вдоль границ ЧССР. Существовало множество неофициальных каналов оказания воздействия на ход событий в Чехословакии: связи по дипломатической линии, чрезвычайно активное западное радиовещание на страну, финансовая поддержка так называемых “антисоциалистических сил”, частные человеческие связи и контакты и пр. Все это, безусловно, улавливалось Москвой и вносилось в копилку аргументов в пользу “исправления положения” с помощью военной силы, тем более, что официальная позиция “невмешательства” Запада во взаимоотношения СССР и ЧССР была советскому руководству хорошо известна.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Československo roku 1968. Praha, 1993. Díl 1: Obrodný proces; Díl 2: Počátky normalizace.
2. Benčik A., Domaňský J. 21. srpen 1968. Praha, 1990.
3. Osm měsíců pražského jara 1968. Praha, 1991.
4. Hejzlar Z. Praha ve stinu Stalina a Brežneva:Vznik a poražka reformního komunizmu v Československu. Praha, 1991.
5. Kaplan K. Československo v letech 1967-1969. Praha, 1993.
6. Hájek J. 1968: Mezník dějin. Praha, 1994.
7. Belda J., Benčik A., Pecka J. Podil NDR na intervenci proti Československa v roce 1968. Praha, 1995.
8. Belda J., Benčik A., Pecka J. Polsko a vojenská intervence v Československu 1968. Praha, 1994.
9. BenčikA., Pecka J. Madarskáá účast v srpnové intervenci 1968. Praha, 1994.
10. Bulharsko a československá krize 1968. Praha, 1995.
11. Mezinárodní souvislosti československé krize 1967-1970: Prosinec 1967 — červenec 1968; červenec — srpen 1968; září 1968 — květen 1970. Brno, 1995-1997 (Prameny к dějinám československé krize v letech 1967-1970. Díl 4. Sv. 1).
12. Československý vývoj roku 1968, jeho mezinárodní souvislosti a důsledky. Konference. Liblice. 2-6. XII. 1991; Praha — Berlin — Pařiž — 1968. Mezinárodní konference. 21.05-22.05. 1993. Praha; Československo a svět 1968 ve světle nových archivních dokumentů. Konference. 18-20. IV. 1994. Praha.
13. Bibliografie českých/československých dějin. 1918-1995. Výběr knih, sborníků a článků vydaných v letech 1990-1995. Praha, 1997. Sv. I; Czech and Czechoslovak history, 1918-1999. A Bibliography of Select Monographs, Volumes of Essays, and Articles Published from to 1999. Prague, 2000.
14. Валента И. Советское вторжение в Чехословакию 1968 г. М., 1991; Шик О. Весеннее возрождение: иллюзии и действительность. М., 1991; Млынарж 3. Мороз ударил из Кремля. М., 1992.
15. Латыш М.В. “Пражская весна” 1968 г. и реакция Кремля. М., 1998.
16. Мусатов ВЛ. Предвестники бури. М. 1996; Мусатов ВЛ. Советский Союз и Пражская весна 1968 г. // Чехия и Словакия в XX веке. Очерки истории. М. 2005. Кн. 2.
17. Пихоя Р.Г. Чехословакия 1968 год. Взгляд из Москвы. По документам ЦК КПСС // Новая и новейшая история. 1994. № 6; 1995. № 1.
18. Орлик И.И. Запад и Прага в 1968 г. По документам архива Министерства иностранных дел Чешской Республики // Новая и новейшая история. 1996. № 3.
19. Hoppe J. Od nedůvěry ke spojenectví a zpět. Československo-rumunské vztahy v letech 1967-1970 // Soudobé dějiny. 1999. № 4.
20. Šejna J. We will Ьиту you. London, 1982.
21. Pelikán J. Jugoslávie a okupace’Československa v srpnu 1968. Pět dokumentů k srpnovým událostem // Soudobé dějiny. 2000. № 4.
22. Hoppe J. Britský pohled na “Pražské jaro” // Soudobé dějiny. 2000. № 3.
23. Pfeil U. SED, PCF a “Pražské jaro” // Soudobé dějiny. 2001. № 1.
Примечания:
1
В распоряжении автора была лишь первая из трех книг тома.
2
И. Гоппе ссылается при этом на [20. S. 75]. Советские войска покинули Румынию в 1958 г.
3
Такой митинг состоялся 22 августа. Согласно официальным данным, в нем приняли участие 250 тыс. человек. Накануне небольшие спонтанные демонстрации прошли перед советским посольством в Белграде.
4
Сторонники созданного в 1949 г. Информационного бюро коммунистических и рабочих партий, ведшего острую идеологическую борьбу против СКЮ и И. Броз Тито.
5
Чехословацкий МИД разработал свои предложения, касающиеся нормализации отношений с ФРГ [11. S. 158-161]. В мае по настоянию СССР и других соцстран, в первую очередь, ГДР и Польши, этим усилиям был положен конец.
6
Неправительственная организация, основанная в 1950 г. Д. Эйзенхауэром.
7
Интересно отметить, что в тот же самый день американский министр иностранных дел Д. Раск встретился с советским послом Добрыниным и протестовал против необоснованных утверждений советской пропаганды о том, что американцы вмешиваются во внутренние дела Чехословакии, утверждений, которые могут послужить предлогом для советской интервенции в ЧССР.
8
В письме ЦК КПСС ЦК ИКП говорится, что Роше во время пребывания в Москве не вносил такого предложения [11. S. 333].
9
Многие западные компартии поддержали эту идею, но КПСС, компартии других соцстран, ИКП, СКЮ, а также КПЧ не согласились с ней, и ФКП 21 июля сняла свое предложение.
Источник: «Славяноведение», 2008, №3.