1961 год. Исключение В.М.Молотова из КПСС.

На XXII съезде КПСС ( с 17 по 31 октября 1961 года), где было объявлено о том, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, Хрущев вновь очень резко поставил вопрос о Сталине. К этому моменту уже произошел фактический разрыв с Албанией и явно назревал конфлик с Китаем. На съезде был поставлен вопрос и об участниках так называемой антипартийной группы 1957 года — Молотов, Маленков, Каганович «и примкнувший к ним Шепилов». После съезда был запущен механизм исключения их из КПСС. В этом посте несколько фрагментов, связанных с ислючением из Партии Вячеслава Михайловича Молотова.

От себя. Читается все это необычайно грустно. При этом с обеих сторон. Особенно зная, что ровно через три года выдающийся продолжатель дела Ленина Никита Сергеевич Хрущев будет снят и мгновенно превратится в фигуру умолчания.

Линия защиты Молотова на этих заседаниях тоже вызывает вопросы.

1. Я был послушным членом Партии — и, раз партия считала, что нужно прибегать к репрессиям, я не мог идти против Партии.

2. Раз НКВД сообщало нам собственноручные протоколы признаний обвиняемых во всякого рода преступлениях — как же мы могли этому не верить?

3. В 1957-м году нас уже наказали — почему к этому нужно возвращаться теперь?

Все это, конечно, хорошо, но я вот так и не услышал ответа, зачем было расстреливать не только лиц, которых признали врагами народа, но и их жен.

Кстати, товарищ Николай Григоревич Егорычев, фигурирующий в третьем фрагменте, в 1967 году, уже при Брежневе, был выведен из состава высшего политического руководства страны за очень робкую критику советского ВПК.

Выступление (первое) В.М. Молотова на заседании парткома Управления делами Совета Министров СССР.

10 февраля 1962 г.

Тов. МОЛОТОВ

Я бы хотел, прежде всего, спросить товарища председателя, какой порядок дальнейшего рассмотрения этого вопроса, где он будет рассматриваться?

Тов. СТЕПАНОВ. Как положено по Уставу.

Тов. МОЛОТОВ. Будет ли этот вопрос рассматриваться на общем собрании?

Тов. СЕЛЕЗНЕВ. У нас уставная организация — это первичная организация, где решали вопрос о Вашей партийности. Решения о приеме или исключении членов партии, о наложении взысканий утверждаются парткомом, а партком посылает материал на утверждение райкома партии. Мы свое решение должны послать на утверждение Свердловского райкома партии.

Тов. МОЛОТОВ. Так я и думал. Что касается принятого вчера решения и того обсуждения, которое было, то хотел бы сказать следующее.

Передо мной это решение, принятое вчера на партийном собрании. Здесь в особенности указывается на два мотива, по которым принимается решение об исключении меня из рядов КПСС.

Во-первых, указывается на мое участие в антипартийной группировке 1957 года и, во-вторых, указывается на мою ответственность за нарушения революционной законности в период культа личности Сталина.

Что касается второго момента, я бы хотел напомнить решение Центрального Комитета партии, которое было принято по этому вопросу в 1956 году и было опубликовано в «Правде» 30 июня 1956 года. Вот это решение, текст которого затем был опубликован отдельной брошюрой.

Здесь сказано следующее:

«Ленинское ядро Центрального Комитета сразу же после смерти Сталина стало на путь решительной борьбы с культом личности и его тяжелыми последствиями.

Может возникнуть вопрос, почему же эти люди не выступили против Сталина и не устранили его от руководства? В сложившихся условиях этого нельзя было сделать. Безусловно, факты говорят о том, что Сталин повинен во многих беззакониях, которые совершались, особенно в последний период его жизни. Однако нельзя вместе с тем забывать, что советские люди знали Сталина, как человека, который выступает всегда в защиту СССР от происков врагов, борется за дело социализма. Он применял порой в этой борьбе недостойные методы, нарушал ленинские принципы и нормы партийной жизни. В этом состояла трагедия Сталина. Но все это вместе с тем затрудняло и борьбу против совершавшихся тогда беззаконий, ибо успехи строительства социализма, укрепления СССР в обстановке культа личности приписывались Сталину.

Всякое выступление против него в этих условиях было бы не понято народом. И дело здесь вовсе не в недостатке личного мужества. Ясно, что каждый, кто бы выступил в этой обстановке против Сталина, не получил поддержки в народе. Более того, подобное выступление было бы расценено в тех условиях, как выступление против дела строительства социализма, как крайне опасный в обстановке капиталистического окружения подрыв единства партии и всего государства. К тому же успехи, которые одержали трудящиеся Советского Союза под руководством своей Коммунистической партии, вселяли законную гордость в сердце каждого советского человека и создавали такую атмосферу, когда отдельные ошибки и недостатки казались на фоне громадных успехов менее значительными, а отрицательные последствия этих ошибок быстро возмещались колоссально нарастающими жизненными силами партии и советского общества».

Это решение было принято Центральным Комитетом партии единогласно, оно дало оценку тем событиям, о которых снова сейчас говорится. Никаких новых фактов у Центрального Комитета с тех пор не было и не могло быть, так как и тогда Центральный Комитет располагал полностью всеми документами, и ответственность тех членов Политбюро, которые были тогда в составе ЦК, и непосредственно моя ответственность, как члена Политбюро и Председателя Совнаркома в тот период, за репрессии и за серьезные ошибки, допущенные в тот период, конечно, вне всякого сомнения.

Я, товарищи, спрашиваю Вас, это решение остается в силе или оно недостаточно, не отвечает делу? Оно не осветило вопрос так, как он в действительности обстоит? Я полагаю, это решение было тем ответом на факты репрессий середины 30-х годов и позже, о которых, идет речь.

Вот почему, мне кажется, пройти мимо этого решения или говорить, что оно как-то недооценило и не осветило положение, едва ли было бы правильно. Я и тогда говорил и теперь должен сказать, что считал и считаю, что это решение правильно освещало вопрос, оно давало ответ и партии, и народу, и международному общественному мнению, ясный ответ о событиях, которые были в 30-х годах и позже.

Я снова могу сказать, что когда мы говорим об ошибках и многих невинных жертвах того времени, нельзя забывать того, что были и враги, что борьба была нужна, что без борьбы против врагов, против троцкистов и других, которые дошли до самых позорных антисоветских действий, превратившись в гнусных вредителей и прямых японо-германских агентов, без решительной борьбы против этих врагов, как об этом говорится в постановлении Центрального Комитета, конечно, обойтись было нельзя. Допущенные же ошибки и неправильности, и участие каждого из членов Политбюро в этом деле, они, конечно, очевидны и они заслуживают не только порицания, но и привлечения к соответствующей ответственности.

Я хочу сказать, что в то время в составе Политбюро были такие товарищи, кроме Сталина, меня и Кагановича, как Калинин, Ворошилов, Орджоникидзе, Куйбышев, Микоян, Андреев. Неужели ни у кого из нас не было мужества реагировать на это дело? Или мы должны были относиться к этому иначе, чем это освещено в этом решении ЦК? В то время секретарем Московского комитата партии был тов. Хрущев, секретарем Ленинградского комитета тов. Жданов. Ведь все это проходило не только у нас, но и у них на глазах. Все одобрялось и освещалось на Пленумах Центрального Комитета, а затем на XVIII съезде партии, и на последующих Пленумах ЦК. Ведь если говорить теперь об ответственности за тот период, то, конечно, я в числе первых должен отвечать за это дело. Но я хочу сказать, что фактически ни один голос в ЦК не поднимался тогда против этих мер. И это объясняется тем, что тогда дело было не в недостаточности личного мужества и не в том, что люди не хотели исправить этих ошибок, а в том, что, как об этом сказал Центральный Комитет, надо учесть особые и притом весьма важные обстоятельства того периода.

Я вчера говорил и здесь я снова, повторяю, что когда меня лично обвиняют, что будто бы я, в частности, был якобы заинтересован в политике репрессий, о которой здесь говорится, то это неправильно и несправедливо. Я бы мог привести немало фактов, когда я поднимал голос против этих вещей, да и как могло быть иначе. В конце 1948 года эти репрессии повторились в какой-то мере. И тогда у меня была арестована жена П.С. Жемчужина — член партии с 1918 года, активно работавшая в нашей партии много лет на партийной и на хозяйственной работе, которую я только на пятый год после ареста, 13 марта 1953 года, то есть уже после смерти Сталина вызволил из тюрьмы на Лубянке, когда она дошла до последней степени тяжелого потрясения. Сразу же после этого она была полностью реабилитирована и восстановлена в правах члена партии с 1918 года.

Хорошо известно в ЦК, что арест П.С. был направлен и против меня лично. Это была попытка подготовить расправу со мной. Об этом тов. Хрущев говорил на XX съезде партии, когда он делал доклад о культе личности.

Говорить после этого, что я какой-то сторонник этих мероприятий больше, чем кто-либо другой, это не соответствует действительности.

Второе обвинение против меня, как здесь сформулировано, это участие в группировке 1957 года. Я признаю, что была допущена групповщина, которая справедливо и резко осуждена Центральным Комитетом и всей партией. Но я хочу, товарищи, напомнить факт. Та группировка, о которой говорится, группировка 1957 года состояла только из членов Президиума ЦК. Как об этом сказано было на XXII съезде партии, в эту группировку входили, кроме меня, Маленков, Каганович, Булганин, Ворошилов, Сабуров, Первухин и кандидат в члены Президиума ЦК Шепилов.

Когда был поставлен в тот период вопрос о председателе Президиума ЦК, на самом остром заседании Президиума, где выявилась эта группировка, то за то, чтобы тов. Хрущев остался председателем, в составе Президиума голосовали только трое: Кириченко, Микоян и Суслов. Таково было положение и это говорит о том, что, конечно, внутри Президиума сложилось ненормальное положение.

Пленум Центрального Комитета поправил это дело, он осудил тех лиц, которые участвовали в этой группировке в составе Президиума. Но я должен сказать, что никаких попыток создать какую-то группировку вне этих членов Президиума ЦК не было. Никто из нас не делал попытки привлечь в эту группировку кого-либо из членов ЦК и вообще кого-либо из членов нашей партии. А после того, когда Пленум ЦК осудил эту группировку, меня и некоторых других товарищей исключили из состава Центрального Комитета, дали мне новую работу. С тех пор я не поддерживал никаких связей, ни письменных, ни личных — ни с одним из членов этой группировки за весь этот почти пятилетний период. Я выполнял честно то, что мне поручала партия, работал на тех постах, на которые ставила меня партия: три года, примерно, в качестве посла Советского Союза в Монгольской Народной Республике, больше года в Вене на посту представителя Советского Союза в Международном атомном агентстве.

Я хочу сказать, что за все это время никаких проступков, которые вызвали бы какое-нибудь отрицательное отношение к моей деятельности, с моей стороны не было допущено. И те местные партийные организации, куда я входил в качестве члена партии — в Монголии и позже в Вене, нигде ни разу мне не высказывали какого-нибудь неодобрения о моей партийной деятельности или о моей работе, которую я выполнял в качестве представителя Советского Союза и как член партии. Я старался честно выполнять свои обязанности и получал одобрение своей деятельности и от местных партийных организаций и от центральных партийных и советских организаций. Что я мог еще сделать? Оказывается, в настоящее время мне вменяется в вину то, что было в 1957 году. Но было же решение Центрального Комитета по этому вопросу. Можно ли считать это решение Пленума ЦК недостаточным, неполным или не отвечающим современной обстановке? Почему же снова говорить о периоде лета 1957 года, когда этот вопрос тогда же обсуждался, и было принято решение Пленума ЦК?

Вчера выдвигались и другие обвинения против меня. Они выдвигались и на XXII съезде партии со стороны ряда делегатов съезда, например, по поводу тех критических записок, которые я посылал в Центральный Комитет в ряде случаев на протяжении 1957-1961 гг.

Я считал это своим правом и это соответствует Уставу нашей партии, что каждый член партии имеет право обращаться в Центральный Комитет по тому вопросу, по которому есть какое-то мнение, которое член партии считает нужным доложить своему Центральному Комитету.

В этих записках я обращался только к Центральному Комитету партии и его Президиуму. Никаких записок я не писал и не направлял никому из членов партии, никого не знакомил с теми мыслями, которые я излагал в этих записках. Я пользовался своим законным правом, соответствующим Уставу нашей партии, и обращался в Центральный Комитет по тем вопросам, по которым я имел то или иное критическое замечание и считал нужным обратить на это внимание Центрального Комитета партии.

Поскольку и об этом говорилось вчера, как о моем проступке и о моей вине, хочу сказать, что это право я использовал только в тех пределах, в каких это доступно каждому члену партии.

Указывая на это, хочу сказать, что, конечно, партийная организация, в которой я состою, должна сказать свое мнение после XXII съезда партии так, как она считает нужным, о деятельности или проступке члена партии, Молотова или кого-либо другого, поскольку об этом говорилось на съезде.

В двух заявлениях на имя ЦК, от 3 ноября (из Вены) и от 18 ноября, я подтвердил, что полностью согласен с генеральной линией партии и выразил готовность работать на любом посту для выполнения решений и Программы, принятой ХХП съездом партии.

Мои высказывания здесь имеют цель, чтобы вы знали точно те обстоятельства и те факты, которые касаются моей деятельности за тот период, о котором сейчас говорится в решении, принятом вчера на партийном собрании.

РГАНИ. Ф. 6. Оп. 19. Д. 205. Л. 64- 70. Подлинник.

Выступление (второе) В.М. Молотова на заседании парткома Управления делами Совета Министров СССР

10 февраля 1962 г.

Тов. МОЛОТОВ

Коротко хочу ответить на замечания, которые были здесь сделаны по вопросу о репрессиях середины 30-х годов и более поздних. Я ссылался только на то решение, которое было принято по этому вопросу Центральным Комитетом и было опубликовано. Мне кажется, что оно исчерпывало этот вопрос и дало оценку событиям так, как они были. Это был отчет Центрального Комитета партии в 1956 году перед партией и перед всем советским народом по вопросу, который обсуждался на XX съезде партии. Я тут ничего не добавлял к тому, что принято было тогда Центральным Комитетом. Мне думается, что законно было сослаться на это решение, Оно было принято единогласно и было таким, которое полностью освещало этот вопрос. Так говорилось, почему отдельные члены Центрального Комитета не поднимали голоса против тех неправильностей, которые были допущены в борьбе с врагами и которые нередко превращались в серьезные ошибки в отношении невинных людей, честных членов партии. Там прямо, ясно это указано. Либо это правильно сказано, либо неправильно, но мне кажется, что ответ на этот вопрос для каждого коммуниста ясен, что Центральный Комитет ясно и определенно высказал свою точку зрения по этому серьезному вопросу. Я только ссылался на эти факты.

Насчет групповщины 1957 года. Здесь один товарищ говорил о том, что эта группировка возникла не в 1957 году, а задолго до этого. Он не сказал, как задолго. Но откуда такая фантазия у товарища? Я приведу факты. В 1955 году на летнем Пленуме ЦК обсуждался югославский вопрос. По этому вопросу я выступил с другой точкой зрения, чем большинство членов президиума ЦК. Я один предостерегал ЦК по вопросу об отношении к югославскому руководству Союза коммунистов и тогда никто, ни один член ЦК меня не поддержал. Ясно, что никакой группировки не было. Просто было отдельное мое выступление — правильное или неправильное, но я честно излагал Центральному Комитету свою определенную точку зрения. Партия широко была информирована об этом Пленуме. Стенограмма Пленума ЦК была разослана по всем партийным организациям. Меня осудили за это выступление. Я подчинился решению Центрального Комитета и нигде ни с какими возражениями против принятого Центральным Комитетом решения не выступал и считал своим долгом поддерживать это решение.

Теперь мне приписывают много всяких ошибок. Я считаю, что тут допускается ряд неточностей. Тут товарищи говорили по вопросу о строительных организациях. Я был не против объединения строительных организаций, я был против того, что эта организация создается при Моссовете. Я был не прав в этой постановке вопроса. Президиум Центрального Комитета принял другое решение. Разве я где-нибудь выступал против этого решения? Я его целиком и полностью поддерживал и поддерживаю. Я вижу, что оно себя оправдало.

Я участвовал в Политбюро 36 лет подряд, начиная с 1921 года. Конечно, иногда я неправильно говорил, были с моей стороны допущены и ошибки. Но когда принято решение Центрального Комитета — будьте уверены, что Молотов не последний член партии, чтобы не помнить о дисциплине при выполнении этого решения. В последующем убеждаешься, в чем ты был прав или не прав.

Мне приписывают, что я был против освоения целины. Это — не так. На первой стадии я был за меньшие масштабы освоения целины, а мне стали приписывать, будто я вообще против освоения целины. Разве внутри Президиума Центрального Комитета нельзя при обсуждении спорить по тем или иным предложениям? При Ленине это было, и при Сталине так было, хотя уже не в прежней форме. Всегда так будет в Центральном Комитете по вопросам, особенно по новым вопросам.

Или по вопросу реорганизации управления промышленностью и строительством. (Молотова обвиняли в том, что он был против образования совнархозов — идея, оказавшаяся тупиковой, и отмененная после смещения Хрущева. — А.К.) Есть же документ в Центральном Комитете, мое письмо — я высказываюсь за реорганизацию, но с тем дополнением, что нужно было бы иметь некоторые комитеты общесоюзного значения. Допустим, что это неправильная точка зрения. Центральный комитет ее не принял. Я же не выступал нигде против решения, принятого ЦК, а, наоборот, помогал его выполнению там, где это зависело от меня.

И здесь и на XXII съезде некоторые товарищи приписывают мне самые разнообразные ошибки. Но почему же мне никто не напомнил о моей югославской ошибке? Ведь никто — ни в докладе, ни в заключительном слове, ни в выступлениях не сказал об этом. Моя точка зрения по югославскому вопросу в 1955 году был осуждена Пленумом ЦК. Я выступал, действительно, с критической точки зрения против большинства Президиума Центрального Комитета на Пленуме ЦК. Пленум не согласился. Я остался один с моей особой точкой зрения по югославскому вопросу. Теперь мне приписывают самые разнообразные ошибки, которые были и которых не было, а если и были, то от них я давно отказался, сразу же после решения ЦК. Об ошибке, осужденной Пленумом в 1955 году по вопросу о югославском Союзе коммунистов, где тов. Хрущев особенно настаивал, что я недопустимо, неправильно освещаю вопрос, никто теперь не напомнил. Я понимаю, что несколько иное мнение стало об этой ошибке: сравните то, что говорили об этом в 1957 году и на ХXII съезде. (Молотов выступал против восстановления связей между СССР и Югославией по государственной и партийной линиям. Из идеи вышло не очень много и к 1962-му году Тито и югославская компартия прочно заняли место ревизионистов — хотя и не шпионов, фашистов и убийц, как при Сталине. — А.К.)

Я не выступаю со своей точкой зрения, когда она не соответствует решению, принятому Центральным Комитетом, но стараюсь честно проводить то, что принято Центральным Комитетом, и делаю все, что могу делать для выполнения решения, хотя на той или иной стадии высказывал другую точку зрения, критически относился к тому или иному предложению. Поэтому следует просто эти факты восстановить, как они есть. Говорят — вопрос Молотова мы обсуждаем сейчас в целом, что неправильно разлагать этот вопрос по периодам. Согласен, что если вопрос стоит об исключении из партии того или иного члена партии, вопрос, конечно, идет в целом о данном человеке. Не привык хвалиться, но все-таки факты приведу: я член партии с 1906 года. Все эти 56 лет я был на той или иной активной работе, какую поручала мне партия. Вы любой год моей жизни возьмите, моя жизнь на ладони, и вы не найдете, чтобы я какой-то год из этих 56 лет был неактивным в партии. Я всегда был активным проводником линии партии, в оппозициях не участвовал — ни в троцкистских, ни в правых, всегда активно боролся против всяких уклонений от ленинской политики партии. Иногда допускал ошибки и это тоже признаю, но всегда был активным борцом за дело партии. Теперь, когда вы обсуждаете вопрос об исключении меня из партии, вы иногда говорите, что я оторвался от партии. Все эти 56 лет непрерывно работал в партии и вдруг произошел какой-то отрыв от партии, от народа. Я и консерватор, и догматик, и что только не говорят. Не был я 50 лет ни догматиком, ни консерватором, но в последние годы меня зачислили в таковые, так как будто бы оторвался от партии. Сделайте в таком случае вывод. Пошлите меня на низовую работу, на любую работу, какую хотите, я не отказываюсь от этого. Неужели у вас единственный вывод для члена партии, который все же немало работал в партии, среди народа, неужели только один вывод подходит — исключать меня из партии? Пошлите меня на любую работу, чтобы я был поближе к народу, на любую работу, которая будет признана партией полезной для того, чтобы человек стал как можно ближе к жизни, поскольку, действительно, я долго находился в верхах партии в последние годы. Неужели у вас один выбор для таких, как Молотов — гнать из партии, хотя вы ни одного примера не приведете, чтобы за все годы и в том числе после того, как меня исключили из Центрального Комитета, я не выполнял решений партии. Я не во всем соглашался с решениями партии. Я писал в ЦК свои записки по истории партии, по основам ленинизма, по Программе партии. Ну что же, я только обращался к своему Центральному Комитету! Ничего недопустимого я не делал.

Прошу ответить на этот вопрос, потому что это касается всей моей жизни, всей моей партийной деятельности, моей совести. Я думаю, что я законно ставлю перед вами этот вопрос. Исключить из партии, выгнать как кого-то негодного для партии — это не так уж сложно. Я думаю, что в данном случае может быть и другой ответ на этот вопрос.

РГАНИ. Ф. 6. Оп. 19. Д. 205. Л. 71-75. Подлинник.

Стенограмма заседания Свердловского райкома партии по вопросу исключения В.М. Молотова из рядов КПСС

14 февраля 1962 г.

Инструктор РК КПСС т. Оврущенко докладывает по существу вопроса.

Тов. ИВАНОВ. Правильно доложено?

Тов. МОЛОТОВ. Доложено правильно.

Тов. ИВАНОВ. Вам предоставляется слово.

Тов. МОЛОТОВ.

Мое отношение, товарищи, к решениям ХХП съезда КПСС и к Программе партии, принятой ХХII съездом, было дано сразу же после окончания съезда. Мною было написано заявление на имя Центрального Комитета партии, в котором я говорил о полном признании генеральной линии партии на развернутое строительство коммунистического общества в СССР, на необходимость и правильность проводимой Партией и Советским правительством внешней и внутренней политики по обеспечению мира, против развязки войны, на укрепление лагеря социалистических государств и международного коммунистического движения. Вместе с тем, мною была выражена полная готовность на любой работе, на любом посту содействовать, работать честно и содействовать выполнению решений ХХII съезда партии на основе тех решений и Программы партии, которая принята ХХII съездом нашей партии.

Таким образом, я не скрывал своего мнения и своего отношения к решениям ХХII съезда и высказал их с полной определенностью. Я должен коснуться тех обвинений, которые выдвинуты против меня. Во-первых, те обвинения, которые касаются моего участия в репрессиях в период культа личности Сталина. Конечно, я несу личную ответственность за то, что делалось в то время, но я хочу сказать, что в период, о котором здесь говорится, в период 30-х годов, у нас были жестокие враги — троцкисты. Они были нередко японскими или германскими агентами в нашей стране. Они занимались вредительством в нашей промышленности и во всем государственном хозяйстве, и они нам наносили огромный ущерб. И те меры, которые проводились тогда, они имели цель разгромить этих врагов партии и Советского государства. Что среди этих врагов были люди с партийным билетом — это хорошо известно.

Мне приходилось в 1937 году, как раз в феврале месяце, делать доклад на Пленуме ЦК о вредительстве и шпионской деятельности японо-германских агентов в Советском Союзе из числа троцкистов. Этот доклад опубликован в виде брошюры, он основан на фактах, показаниях таких лиц, как Пятаков, Биткер (начальник химического управления) и ряда других лиц. Они признавались в этом вредительстве, они признавали свои связи с иностранными буржуазными государствами. Мне кажется, это требовало соответствующего ответа. Потом нельзя забывать и о том, что в это время был убит Киров, так называемым коммунистом, во всяком случае, имевшим партийный билет — Николаевым. Это было в конце 1934 года. И были данные, по крайней мере, по тем показаниям, которые давались НКВД, что и ряд других товарищей были убиты нашими врагами — Куйбышев и другие. Я не уверен, что все эти показания были правильными (sic! — А.К.), но это было основанием для репрессий, но во время этих репрессий пострадали многие честные коммунисты, в том числе и мои близкие товарищи. И показания, которые рассылались органами НКВД с их личными признаниями, которые в ряде случаев, даже во многих случаях были неправильными, необоснованными, неискренними, тем не менее, они служили как основание для определенных выводов.

Я напомню только, товарищи, что в числе тех лиц, которые были подвергнуты репрессии, были близкие люди мне, Калинину и ряду других лиц. И на XX съезде партии тов. Хрущев указывал на то, что если бы Сталин прожил хотя бы еще недолго, Молотова не существовало бы. Много велось подкопов против меня, так как я занимал видное положение и кто-то копал против меня, клеветал на меня, и подготавливалась, причем Сталин пошел по этому пути, прямая расправа со мной, как и со многими другими.

Признаю ли я свою ответственность за те ошибки, неправильности и беззакония, которые были допущены в это время? Безусловно, признаю. Я был членом Политбюро, в течение длительного времени был Председателем Совнаркома (в это время я занимал этот пост более 10 лет), а затем Секретарем ЦК более 10 лет. Ясно, что я близко стоял к этому делу и не могу не нести ответственность за то, что было сделано неправильно. Я считаю, что несу эту ответственность наряду с другими членами Политбюро. Я думаю, что я могу сказать, что я, может быть, больше других отвечаю за это дело, потому что я долго работал и в Совнаркоме и в ЦК партии. Я не отрицаю, что на мне лежит большая доля ответственности за это дело. Но и другие члены Политбюро, в то время были кроме Сталина, меня, такие лица, как Калинин, Ворошилов, Микоян, Каганович, Андреев в составе Политбюро, а несколько раньше Орджоникидзе, Куйбышев, Киров, — все они участвовали и единогласно принимали эти решения. Это, так сказать, тот факт, который соответствует действительности.

Центральный Комитет партии в 1956 году разоблачил эти беззакония на XX съезде в докладе т. Хрущева. После XX съезда было опубликовано постановление ЦК от 30 июня 1956 г. в «Правде», где главное было сказано, там было указано на эти ошибки и беззакония. Там было вместе с тем указано и на то, что в тех условиях не по малодушию не поднимали члены руководящей группы свой голос против этих ошибок, настолько был велик культ личности Сталина и настолько в этом отношении каждое возражение или протест могли бы вызвать определенный отпор в ЦК, что и в народе было бы трудно понять, было бы непонятно выступление против решений, которые принимались под руководством Сталина. Именно этим объясняется, что члены руководящей группы, члены Политбюро ЦК, да и такие товарищи, как Хрущев — он был тогда секретарем Московского областного и городского комитетов, и знал все дела, которые в Москве проходили по линии репрессии, и был проводником этих решений, затем в 1936 году, когда он вошел в состав Политбюро, вначале он был кандидатом в члены Политбюро, а затем членом Политбюро, все мы вместе принимали решения, которые проводились за эти годы.

Но я считаю, что то, что сказал ЦК и опубликовано в «Правде» 30 июня 1956 г., — это раскрывает вопрос и дает объяснение. На XXII съезде партии снова был поставлен этот вопрос, и ЦК нашей партии отчитывался, как он проводил решения XX съезда, в частности, в отношении ликвидации последствий культа личности. Там было указано снова в самой решительной форме то, что партия осудила на XX съезде. Каких-либо других фактов на XXII съезде по сравнению с XX съездом партии Центральный Комитет не давал. Были большие подробности, меньшие подробности по тому или другому вопросу, по тому или другому случаю, но факты были те же, о которых говорилось на XX съезде и в постановлении ЦК от 30 июня 1956 г.

Когда, например, теперь читаешь, я недавно читал, вероятно, и вы знакомы с этим, в «Коммунисте» № 1 за 1962 год статью Зиманиса, какого-то Зиманиса. Он Молотова и других ругает последними словами. Как только не ругает, что только печать может выдержать, и считает, что мы не просто ответственны за те репрессии, которые были в период культа личности Сталина, а все это мы делали ради сохранения себя на высоких постах. Я считаю, что эти обвинения неправильные, и я просто думаю, что эти обвинения бьют дальше цели. Если Молотов и другие, там он называет Кагановича, Маленкова (Маленкова тогда и не было в Политбюро), если все они это делали ради того, чтобы сохранить высокие посты, как и другие члены Политбюро. А были ли такие члены Политбюро и руководящие деятели, которые возражали против этого? Значит, все они тогда ради высоких постов держали и занимали свою позицию.

Товарищи, я избирался в состав ЦК на 12 партийных съездах подряд. Если меня можно изображать, как человека, который работал в партии ради только высокого поста, это же все-таки оскорбительно и для партии, что она на своих съездах 12 раз подряд, начиная с IX съезда, выбирала меня в состав ЦК. Я был 36 лет членом Политбюро без перерыва, если не считать выходки Сталина после XIX съезда, когда меня в Президиум ввели, а в состав Бюро не ввели, но это было скрыто фактически. Я был в составе руководящих органов.

Кто такой Зиманис? Я считаю, что только чужой человек может так говорить. Но редакция «Коммуниста» напечатала это и в какой-то мере отвечает за это дело. Я вижу в этом не только попытку для выходки против политики партии того периода… Ваше дело сказать свое мнение, но я считал нужным упомянуть об этом.

Меня обвиняют в участии в группировке 1957 года. Я считаю, что Центральный Комитет правильно и решительно, и действительно решительно, осудил эту группировку. Группировка была допущена — 7 членов Президиума плюс кандидат Президиума. Все они участвовали в этой фракционной группировке, но эта группировка не выходила за пределы членов Президиума ЦК. Вы спрашиваете, но какое это имеет значение? Это имеет значение. Мы были действительно недовольны некоторыми сторонами деятельности т. Хрущева. Я об этом подробно говорил на Пленуме ЦК в июне 1957 года. К сожалению, стенограмма не была разослана, но мы тогда действительно заявили и высказали, я именно заявил и считал нужным выступить против некоторых ошибок т. Хрущева, которые я считал оппортунистическими. Я выступил против некоторых фактов, которые считал началом культа личности Хрущева. Меня осудили и исключили из состава Центрального Комитета, назвали меня заговорщиком.

Товарищи, иногда заговоры бывают обоснованные. Я участник заговора совместно с Лениным на X съезде партии. Во время X съезда партии Ленин перед выборами ЦК собрал нас, человек 25 из членов и делегатов X съезда, и подробно растолковал, что мы должны принять среди делегатов съезда меры насчет голосования за членов ЦК, что нужно голосовать так, чтобы не прошли троцкисты, хотя и были популярные среди них, потому что могут быть обидные толкования, почему такого-то обидели. А Ленин до X съезда не раз оставался в меньшинстве, и считал это опасным делом. Поэтому он собрал заговорщический круг из нескольких делегатов. Я был тогда Секретарем ЦК Украины, и он, видимо, считал меня тогда полезным включить в это дело. И мы действительно принимали меры в неофициальном порядке. Это был некоторый сговор, но это было вызвано интересами партии. И во время работы Сталина на посту Первого секретаря не раз приходилось собираться в неофициальном порядке и подготавливать меры против троцкистов, против правых. И все это было успешно.

Вот, наконец, 1953 год. С т. Хрущевым мы сговорились перед заседанием Президиума, где обсуждался вопрос о Берии, как подойти к этому делу, чтобы не было разногласий и чтобы его на заседании Президиума арестовали, и мы заранее сговорились, приняли меры, некоторые колебались по этому вопросу, но уже за дверями стояла военная группа, и когда решение было принято, она вошла и арестовала Берия на заседании Президиума.

Бывают такие вещи, когда интересы партии требуют неформальных мер.

Но я говорю теперь, как обстоит дело. В 1957 году было принято решение Пленума ЦК, меня и некоторых других членов ЦК исключили из состава ЦК, но меня оставили в партии. Если то решение было принято единогласно, я воздержался по этому решению, то ведь надо же иметь в виду, что с того времени никакой группы не существует. Я, например, не имел никакой связи ни с одним из членов группы за эти 5 лет ни личной, ни письменной, никакой. Но какая же это группа? Группы нет, ее не существует. А то, что мы создали фракционную группу, это осуждено, за это мы наказаны и партией объявлено. Мы признали правильность этих решений, я о себе говорю. Я признал это правильным, и после этого я работал почти 3 года в Монголии послом нашего государства, год с лишним работал в Вене на посту представителя Советского Союза при Международном атомном агентстве. Я выполнял все задания, которые мне поручались. Моя деятельность и в Монголии и в Вене одобрялась партийными организациями низовыми, где я участвовал, как член этих организаций, и они признавали эту деятельность правильной. Центральные партийные и советские органы также признавали эту деятельность правильной. Да и я выполнял ряд партийных поручений — делал доклады на партийных собраниях на больших и своих местных по вопросам решений очередных Пленумов ЦК, о XXI съезде партии, о решениях международных, Совещании коммунистических и рабочих партий. Ни разу я не имел за все эти годы замечаний, что я неправильно делаю, что допускаю ошибки в этом, что я какую-то группу имею, ни разу мне не говорили об этом. Таким образом, я считаю, что это все-таки факты, на которые надо обратить внимание.

Что же разве решение, принятое Пленумом ЦК в июне 1957 г., недостаточное, что-то новое обнаружилось? И те решения, которые я читал, партийной организации № 3 при Управлении делами и парткома при Управлении делами Совета Министров, они указывают на ошибки, на мою ответственность за репрессии в период культа личности, за мои ошибки, за участие в фракционной деятельности 1957 года, но каких-либо фактов, материалов, которые бы говорили, что я и после осуждения репрессий в период культа личности Сталина или последующих решений Центрального Комитета по вопросу фракционной группировки, продолжал эту деятельность, — ведь таких фактов нет.

Оценка была дана Центральным Комитетом, сделаны были организационные выводы. После этого я работал как член партии на той работе и выполнял те поручения, которые мне давали местные и центральные органы партии.

Мне кажется, хотя и не записано в постановлении, товарищи имеют в виду, что кроме этого, уже после 1957 года, я защищал некоторые свои взгляды перед Центральным Комитетом, где я высказывал критические замечания. Действительно, дальше так дело обстояло. В течение 1957-1961 гг. я написал две статьи, довольно большие, и несколько записок в Центральный Комитет. Статьи эти я писал в «Правду». Это было в октябре 1957 г. о 40-летии Октябрьской революции. Я активный участник Октябрьской революции, и к 7 ноября 1957 г. хотел, конечно, высказать свое мнение по поводу итогов 40-летия Октябрьской революции, но моя статья не была напечатана в «Правде». Я написал вторую статью в 1960 году ко дню 90-летия со дня рождения Ленина и направил ее в «Коммунист». Единственный раз мне дали ответ, что она не будет напечатана, так как я не даю оценки своим ошибочным взглядам, но я не сомневаюсь, что во всем она соответствует линии партии и тем ленинским принципам, которые защищает наша партия.

Кроме того, я написал несколько записок в Центральный Комитет, и поскольку сейчас нет времени говорить о содержании этих записок, я напомню, о чем я писал. Я писал после XXI съезда партии, когда было принято решение о более или менее одновременном переходе к коммунизму всех социалистических государств. Я вскоре после XXI съезда направил в Центральный Комитет записку, где выдвигал мысль обсудить вопрос о создании конфедерации социалистических государств Европы и Азии. Эта мысль не моя мысль. Она соответствует тому, что говорил Ленин, возьмите статьи 20-х годов, где он намечал пути превращения национальной диктатуры пролетариата в интернациональную диктатуру пролетариата. Я выдвигал вопрос о возможности создания такой конфедерации.

В 1959 году появилась новая история КПСС. Ознакомясь, я написал записку по поводу этой книги. Я не касался ряда вопросов, но один вопрос я считал, нужным поставить перед ЦК. В этой книге есть изложение ленинской теории социалистической революции. Я это считаю оппортунистическим изложением ленинских взглядов. Это извращение ленинских взглядов и просил поправить эту ошибку. Но мне ничего не ответили.

В 1960 году я послал записку в ЦК по такому важному вопросу, как основы принципа социализма. В этом деле Сталин выдвинул неправильное, левацкое утверждение, будто бы мы с 1937 года проводили принцип — от каждого по способностям, каждому по труду, по количеству и качеству труда. Я высказал свое мнение, но только перед ЦК. Это не совсем правильно и не соответствует учению Маркса и Ленина. Но мне не ответили и по этому вопросу.

В 1961 году я написал записку в ЦК с критическими замечаниями по поводу некоторых высказываний т. Хрущева по вопросу мирного сосуществования и разоружения.

Я должен добавить к предыдущему. Когда я говорил об основном принципе социализма, я имел в виду книгу «Основы марксизма», которая вышла в 1960 году под редакцией Куусинена. Мне кажется, она требовала поправки в этом вопросе.

Потом я послал записку в 1960 году по вопросу международных дел. Об этом я должен сказать. Эти вопросы требуют особого внимания. Я не скрою, товарищи, что у меня есть большое беспокойство за наши отношения с Китаем. Мы весьма заинтересованы в том, чтобы наладить эти отношения, и должны изыскать возможности, как это сделать. Само собой разумеется, что мы заинтересованы и в том, чтобы как-то наладить отношения с Албанией и Коммунистической партией Албании. Но я особенно подчеркнул значение вопроса в отношении Китая.

Наконец, я послал, об этом упоминалось на ХХП съезде, записку перед съездом партии о программе, о новой программе. Еще проект не был принят съездом.

Я обращался только в Центральный Комитет по этому вопросу и говорил, что, мне кажется, здесь есть основание говорить, что повторяется одна ошибка Сталина, которую он выдвинул на XVIII съезде партии. Эта ошибка заключалась в том, что будто бы он развил ленинские взгляды, что можно построить государство социалистическое в капиталистическом окружении, И тогда и всегда я считал эту мысль неправильной, оппортунистической. И я должен сказать при этом, что это очень существенный вопрос, и жизнь показала, что Сталин думал, что мы можем построить социализм в капиталистическом окружении, а мы уже имеем мировую социалистическую систему. Считать его взгляды по этому вопросу было бы неправильно и фактами опровергнуто, но учесть эту ошибку, мне кажется, необходимо было в проекте программы.

Наконец, если теперь подвести итог тому, что мы сейчас обсуждаем, мне кажется, мы имеем основание сказать, что ошибки, которые мною были допущены, они справедливо осуждены, но при этом были, конечно, допущены и некоторые неточности. Имеется в виду то, что мне приписали самые различные ошибки: по вопросу об освоении целины, по вопросу об управлении промышленностью. Но ведь есть же у меня документы по этому вопросу и эти документы не всегда точно излагались, а я ни разу нигде не имел возможности дать объяснение. В печати о моих ошибках говорилось очень часто, начиная с 1957 г. и то, и другое, и прочее. А я никогда не мог никаких объяснений дать, а были допущены неточности.

Теперь я читал постановление партийного собрания парторганизации №3 при Управлении делами Совета Министров. Мне приписывается, что я выступал против внутренней и международной политики партии. Я был послом в течение трех лет, и мои выступления некоторые ежегодно опубликовывались в монгольской печати. Я всегда защищал политику партии и по внутренним, и по внешним вопросам. А меня обвиняют, что я выступаю против партийной политики, и по внутренним и международным вопросам. На каком основании? Мне говорят о многих моих ошибках. Но действительно была одна ошибка, которую ЦК обсудил на Пленуме ЦК в 1955 году, по югославскому вопросу. Почему теперь ни на съезде, ни в докладе, ни в заключительном слове, ни в выступлениях никто не упомянул об этой моей ошибке. Эта ошибка была подробно обсуждена. Я выступал с другой точкой зрения, чем большинство членов Президиума. Меня осудили и назвали догматиком за то, что я неправильно критикую Союз коммунистов Югославии. А теперь не упоминают об этой ошибке. Много ошибок мне приписывается, которых не было, а то, что осудили, об этом не вспоминают. Я не знаю, остается ли в силе осуждение моей позиции по югославскому вопросу.

Были критические замечания, о которых я говорил в моих записках. Там были на протяжении 1957-1961 гг. высказаны мои критические замечания. Что же, эти взгляды я высказал только перед ЦК, никого не информируя, не говоря о содержании этих записок даже самым близким людям, писал только в ЦК. Что же, разве это нарушение Устава партии. Я думаю, что не нарушение. Я говорил только перед ЦК и не выносил вопрос никуда, кроме как в ЦК. ЦК не согласился. Он мог это сделать, если он находит их неправильными. Я старался защищать учение Ленина так, как я его понимаю в ряде вопросов и, как я думаю, это соответствует интересам дела. Что же эти взгляды несовместимы с пребыванием в КПСС? Вы вряд ли читали эти записки, но мне никто не говорил, что это несовместимо с пребыванием в членах партии. Если эти замечания я высказал, и они отвергнуты, а после меня исключают из членов партии, кто же тогда отважится высказаться ЦК, хотя это предусмотрено Уставом.

Я заканчиваю. Молотов не случайный человек в партии. Я 56 лет был активным членом партии. Не было такого года, когда я был бы пассивным, где-то около дела находился. На той или иной работе — нелегальной, а потом перед революцией, потом во время революции и в ходе социалистического строительства я старался выполнять то, что решала партия. Я считаю, что ни в каких оппозициях не участвовал, всегда был проводником ленинской политики нашей партии 50 лет. Последние 5 лет стали упрекать, что я догматик, консерватор и прочее, но я все-таки прошел какую-то школу, которая при всех отдельных моих ошибках, была хорошей школой, она была строго партийной. Потом говорят, что Молотов оторвался от партии, от народа. Партия может поправить человека. Я действительно много был в центре, в верхах. Но почему нужно обязательно исключать из партии. Направьте меня на низовую работу, я не отказываюсь. Я могу кое-что делать, я работоспособный человек, хотя мне на днях исполнилось 72 года. Я могу быть полезным. Вот почему, я думаю, было бы правильным учесть те замечания, которые я здесь сделал.

Тов. ИВАНОВ. В вопросах о репрессиях, массовых репрессиях, о Вашем участии в этом деле, как же Вы тогда оцениваете те меры взыскания и наказания, которые Вы должны персонально понести за то, что было уничтожено столько честных коммунистов, которые также завоевывали советскую власть, соратников Ленина и учеников Ленина, честных людей, которые ничего не знали кроме того, чтобы принести пользу народу и советской власти. Уничтожены они, уничтожены их семьи или разбиты семьи, искалечена жизнь. Как Вы отнеслись к этой стороне своей деятельности, и какую меру взыскания Вы должны понести за эту вину перед народом и перед партией?

Тов. МОЛОТОВ. Тов. Иванов, я говорил, что я не только не отрицаю и признаю полностью свою личную вину за участие в этих неправильных действиях, в этих ошибках, очень печальных ошибках, которые допущены в период культа личности. Я вместе с другими членами Политбюро, но может быть в особенности, потому, что я был не только членом Политбюро, но и Председателем Совнаркома, конечно, я должен нести ответственность и, конечно, партия должна решить, какой мере наказания меня подвергнуть. Я против любого наказания не могу возражать, но я должен только сказать, что в постановлении Центрального Комитета от 30 июня 1956 г. обо всем этом говорилось и дана этому оценка, и указаны обстоятельства, при которых это было. Что же это решение недостаточно что ли? Если недостаточно, другое дело.

Тов. ИВАНОВ. Когда Президиум ЦК, борясь против последствий культа личности, восстанавливал ленинские нормы, социалистическую законность, но ведь Вы тогда возглавили антипартийную группу, что не дает возможности нашей партии и ЦК, Президиуму ЦК по возможности ликвидировать эти последствия. Вы встали на путь организации антипартийной группы, на путь фракционности.

Вы сегодня говорили о том эпизоде в работе X съезда партии, но Вы, наверное, были делегатом X съезда и Вы голосовали за резолюцию X съезда о единстве партии и за 7-й пункт этой резолюции — резолюции, которая написана Лениным. Как Вы оцениваете эти свои действия? В том свете, когда партия хотела поправить все эти последствия, Вы пошли против линии ЦК, против линии партии и встали на путь заговорщический, а 7-й пункт резолюции о единстве, он говорит об ответственности членов ЦК и членов контрольной комиссии и о тех мерах взыскания, которые они должны понести.

Тов. МОЛОТОВ. Тов. Иванов, я целиком разделял и поддерживал всю работу Центрального Комитета по вскрытию этих беззаконий в период культа личности Сталина, и у меня никаких не только сомнений или разногласий, но никакого повода для этого не было. Я целиком был за эти решения и за эти мероприятия. Я не только не мешал этому, а всячески содействовал восстановлению ленинских норм партийной жизни и ликвидации последствий культа личности Сталина.

Тов. ФИГУРИН. Создается впечатление, что Вы не понимаете степени ответственности, которую Вы должны нести за Ваши действия в период 1937 года. Вы, видимо, не сталкиваетесь, правильно говорили, что Вы оторвались от масс, от народа, так как Вы сами были в центре и не видели, что делается в народе. А нам работникам райкома и первичных партийных организаций приходится сталкиваться с семьями погибших в период репрессий людей. Это страшное дело. И Вам не случайно задали этот вопрос.

ХХII съезд партии сказал свое веское и солидное слово по этому делу. Какой резонанс нашло это в нашей партии и у тех товарищей, которые реабилитированы и понесли тяжелую утрату в тот период. Вы сказали, что Вы 56 лет в партии, а Вы знаете, сколько людей с таким стажем безвинно погибло. Неужели Вы не понимаете все зло и всю ответственность за это дело лично Вашу. Мы же знаем о тех резолюциях и расстрелах, массовых расправах с людьми. Непонятно, почему у Вас возникает вопрос. Вы не понимаете степени всей ответственности за это дело. Вы говорите, что мы даже не уверены, правильны ли были показания, на основании которых мы давали заключения об уничтожении честных людей, и им приходилось давать неискренние показания. Вы говорите — это неискренние показания. Это же не неискренние показания, это же вымученные показания. Это страшный период в жизни нашей партии. Какой ущерб партии был нанесен. И по сегодняшний день мы сталкиваемся с людьми, пострадавшими в тот период. Если бы Вы понимали всю степень ответственности за это дело, Вы дали бы более четкий ответ.

Тов. ИВАНОВ. Те раны, которые были нанесены, они до сих пор кровоточат у жен, матерей, детей и внуков. Это Вы учтите. И правильна сейчас постановка вопроса о необходимости нести ответственность за содеянное.

Тов. МОЛОТОВ. Я, товарищи, хочу, во-первых, сказать о следующем, о фактическом положении. На тех документах, на которых есть моя подпись, хотя они были неправильными документами, на тех документах нет других подписей, но все за них голосовали, все это утверждали. Не было разногласий в составе руководящих органов по этому вопросу.

Тов. ФИГУРИН. Вы были Председателем Совнаркома.

Тов. МОЛОТОВ. Не Председатель Совнаркома решает дело. Были председателями Маленков, Булганин, но решает ЦК в таких делах, а решения ЦК были единогласны по этому вопросу.

Что касается того, понимаю ли я, какое зло причинено, я вынужден напомнить, что в 1948 году арестовали мою жену, и она почти 5 лет была в тюрьме. Я взял ее из тюрьмы только 13 марта 1953 г., неделю спустя после смерти Сталина. Но это был не только подкоп против моей жены, а она член партии с 1918 г. и сейчас полностью реабилитирована и восстановлены в члены партии. Она всегда была активным членом партии, но это был подкоп к тому, чтобы расправиться со мной. И эти попытки делались не раз — и в 30-х и в 40-х годах. Тов. Хрущев говорил об этом на XX съезде, что если бы Сталин еще некоторое время прожил, то Молотова бы не существовало. Как же я не чувствовал этой беды? Несмотря на это я понимаю, что как член Политбюро и как Председатель Совнаркома, несу особую ответственность. Я признаю и эта ответственность, конечно, очевидна.

Тов. ИВАНОВ. Вы не объяснили, когда ЦК, Президиум ЦК встали на путь, чтобы по возможности исправить тот ущерб, который был нанесен в период культа личности, почему Вы встали на путь фракционности, групповщины?

Тов. МОЛОТОВ. У нас не по этому вопросу были разногласия. У меня никаких разногласий по восстановлению ленинских норм партийной жизни и ликвидации последствий культа личности никогда не было, нет и не может быть. Я не противился этому, а всячески содействовал этому, но находили, что, может быть, больше от меня требовалось и что я мог принимать более активное участие в ликвидации культа личности.

Тов. ФИГУРИН. Если Вы выступаете против других членов ЦК, то думаете, что с Вас будет снята ответственность, о которой сейчас говорили?

Тов. МОЛОТОВ. Как можно так говорить, тем более что все это опубликовано, все признано. А сейчас я не мог дать ни одного слова в объяснение. Конечно, у народа может создаться впечатление, что мне нечего сказать. Я старался всячески, чем мог, содействовать ликвидации культа личности Сталина.

Тов. ИВАНОВ. По поводу объяснения, когда Вы сослались на Ленина, получается так, что Ленин завещал, что единственным методом разрешения противоречий и различных точек зрения у руководства партии может быть только метод заговора. Это клевета на Ленина. Вы привели факты на X съезде, о Берия. Разве это методы, которые завещал Ленин, которые приняты в партии? И Вы не видите в этом ничего из ряда вон выходящего, или я ошибаюсь?

Тов. МОЛОТОВ. Я этого не говорил. Я объяснял, какие факты были. Конечно, мы неправильно поступили. ЦК правильно нас осудил, снял с постов и вынес определенное решение. Я же это не оспариваю. Я говорил, какие факты были в жизни партии, в которых я лично участвовал, иллюстрации некоторые для этого давал.

Тов. ИВАНОВ. Ваш довод, что смягчает Вашу вину, что Вы не выходили за рамки членов Президиума ЦК. Вы не выходили не потому, что это будет более точно в решении вопросов, а потому что Вы боялись партии, боялись коммунистов. Поэтому и затеяли верхушечный переворот. А Вы объясняете, что якобы Ленин завещал, что такими методами можно разрешать жизненные вопросы партии и народа.

Тов. МОЛОТОВ. Я вовсе не считаю, что эти методы, которые мы применяли, правильны. Была допущена групповщина, которая правильно осуждена партией. Я это повторяю и раньше говорил. Я хотел бы напомнить о том, что, когда я говорил о членах Президиума, которые входили в эту группу, конечно, эти члены Президиума должны были бы доложить на Пленуме ЦК свое мнение. Без решения Пленума ничего не могло бы решиться. Но в данном случае я говорю, что группировка эта была ликвидирована решением Пленума 1957 г. С тех пор она не существует, а меня все еще обвиняют в том, что я участвую в какой-то группе. Я никаких связей, ни письменных, ни личных не имел.

Тов. ИВАНОВ. Сейчас Вас обвиняют как организатора этой антипартийной группы, Вас никто не обвиняет, что Вы поддерживаете связь. Такого вопроса нет, Вы ошибаетесь.

Тов. МОЛОТОВ. После этого я ни в какой группе не участвовал, а выполнял те поручения, которые давала партия.

Тов. СЕЛЕЗНЕВ. Коммунисты партийной организации Управления делами Совета Министров, обсудив на своем общем партийном собрании вопрос об итогах XXII съезда, приняли предложение поддержать полностью предложение делегатов XXII съезда об исключении из партии главных членов фракционной группировки Молотова, Маленкова и Кагановича.

В нашей партийной организации состоит на учете член этой фракционной группы т. Молотов.

Как уже отмечалось в решении июньского Пленума 1957 года и в вступлениях делегатов, Молотов по существу своей деятельности в период культа личности нанес много вреда и партии и Советскому государству. Он по существу был главным вдохновителем и организатором этой фракционной, антипартийной группировки, которая, конечно, ставила своей задачей захват руководства в партии, захват руководства страной, с целью изменения ленинского политического курса, намеченного XX съездом партии.

Тов. Молотов несет также, безусловно, персональную ответственность за активное участие, как здесь говорили, в тех необоснованных массовых репрессиях, которые были допущены по отношению к ни в чем неповинным советским людям. Тов. Молотов грубо нарушил революционную социалистическую законность, и это привело к гибели большого количества ни в чем неповинных советских людей, причем среди них много виднейших государственных деятелей, которые были преданы нашей партии и государству.

Исходя из всего этого, коммунисты нашей партийной организации № 3 (цеховая первичная партийная организация, в составе которой находился т. Молотов) рассмотрели вопрос о возможности пребывания т. Молотова в рядах партии. В этой парторганизации 35 членов партии. Присутствовало на собрании 30, 29 голосовали, за исключением т. Молотова. Решение об исключении т. Молотова из партии было принято единогласно.

Партком 10 февраля, как по уставу положено, рассмотрел вопрос об исключении т. Молотова и решение партийной организации № 3, и заслушал на своем заседании объяснение по этому вопросу т. Молотова. На заседании партийного комитета выступило 9 коммунистов, на партийном собрании выступило 7 человек. И все выступавшие и на собрании и на заседании парткома осудили с гневом раскольническую, антипартийную деятельность Молотова, подчеркнули его персональную ответственность за активное участие в массовых репрессиях неповинных людей и подчеркнули еще, что хотя он и заявил о своем согласии с решениями партии, но, однако, по существу он продолжает придерживаться прежних позиций во всех этих делах. Причем выступающие товарищи все также отмечали, что Молотов не дает политической оценки и своему участию в антипартийной, фракционной группировке и своим ошибкам, которые были допущены в это время.

Партком, исходя из этого, принял решение. Разрешите я его зачитаю. (Читает решение парткома).

Тов. ИВАНОВ. Есть предложение утвердить решение партийного комитета парторганизации Управления делами Совета Министров СССР.

За антипартийную, фракционную деятельность, несовместимую с ленинскими принципами единства партии, и за участие в необоснованных массовых репрессиях в период культа личности Сталина в отношении партийных, советских, хозяйственных, военных и комсомольских кадров, преданных нашей партии и Советскому государству, исключить из членов партии Молотова-Скрябина.

Тов. МОЛОТОВ. Прошу до утверждения решения дать мне еще слово.

Тов. ИВАНОВ. Пожалуйста.

Тов. МОЛОТОВ. И в проекте постановления и в тех вопросах, которые были здесь заданы, упоминается о тех обвинениях против меня, которые касаются периода культа личности Сталина и периода группировки, создавшейся в 1957 году в Президиуме ЦК.

Товарищи, оба эти вопроса рассматривались Центральным Комитетом партии. В 1956 году рассматривался вопрос о культе личности и ответственности членов ЦК, в числе которых я был, за эти репрессии периода культа личности. Есть решение ЦК по этому вопросу, оно опубликовано 30 июня. Что касается группировки 1957 г., то этот вопрос также рассматривался Центральным Комитетом партии и по этому вопросу также есть решение. Есть ли какие-либо новые обстоятельства, которые требуют принятия нового решения по этим вопросам, поскольку они касаются меня лично? Мне кажется, что для этого нет каких-либо новых обстоятельств. Единственное новое, что есть за более поздний период после 1956-1957 гг. — это мои критические замечания, где излагались взгляды по некоторым отдельным вопросам. Но это все излагалось только исключительно Центральному Комитету партии, не вынося этот вопрос на рассмотрение каких-либо других членов партии, а только ЦК партии. И все-таки указывается, что мне и это вменяется в вину.

Если в 1957 году Молотов был исключен из состава ЦК, то теперь ставится вопрос об исключении из партии. Я боюсь, что это подготавливалось уже в таких выступлениях, которые, как например, это сделал т. Хрущев, были сделаны против меня еще в 1956 году и опубликованы. Тогда он заявил, что не считает Молотова товарищем. Я не знаю, как может один коммунист, да опубликовывать в печати, не считать другого товарищем. Однако это было опубликовано в печати. Я старый член партии и выполнял все решения партии. Как можно так говорить? Это надо чувствовать себя хозяином в партии, когда твоя персона отличается от других персон. Тогда можно третировать другого члена партии, но это вместе с тем является подготовкой к исключению из партии. Так я думаю, что это было не случайно высказано Хрущевым, это была попытка уже тогда начать подготовку моего исключения из партии.

Я не случайный член партии и как революционер и коммунист немало поработал в рядах партии. Я был, в том числе и активным участником Октябрьской революции в Ленинграде. Я не знаю, с кем был тогда Хрущев — с большевиками или меньшевиками. Он в партию вошел в 1918 году. Почему он может дать коммунисту обвинение в печати, что он другого коммуниста не считает товарищем. Как можно это считать нормальным порядком в партии!? Разве Ленин что-нибудь подобное допускал в отношении коммунистов? Разве были какие-нибудь случаи, когда бы он высказывался о другом коммунисте таким образом? Чем это объясняется? Это объясняется, видимо, тем, что я высказал свое мнение. Я считал и говорил в 1957 году, что Хрущев больше разбирается в вопросах сельского хозяйства, чем в международных вопросах или в вопросах теории марксизма-ленинизма. Пусть это было неправильно, пусть это было осуждено. Но что может быть такого, что коммунист не может говорить о другом коммунисте?

Поэтому вы, видно, уже готовы принять решение. Я скажу лишь одно. Моя жизнь на ладони, как на ладони, на виду у партии. Исключая Молотова, вы исключаете честного пролетарского революционера, для которого выше всего интересы коммунизма, интересы ленинской партии. Я верю в партию, партия разберется.

Тов. ИВАНОВ. Вы при таком очень важном для каждого коммуниста деле, когда обсуждается его партийность, Вы продолжаете вести себя неправильно, не по-партийному.

Тов. Хрущев сделал для партии и для народа неизмеримо больше, хотя и позже вошел в партию. Вы почему-то ставите себя в особое положение.

Тов. МОЛОТОВ. Почему меня нельзя называть товарищем?

Тов. ИВАНОВ. Почему Вы сочли возможным вступить на путь антипартийной группировки, когда Вы выступили против действий Президиума ЦК, ЦК нашей партии? Почему Вы считали, что действия т. Хрущева — это действия оппортуниста? Почему Вы с этой стороны не задумались? И т. Хрущев прав, когда сказал, что не может человека, который встал на такой путь и применяет такие методы в решении вопросов, называть товарищем. Он был прав в этом. Он был по-настоящему партиец и по-ленински принципиален и непримирим по отношению к таким деятелям, каким оказались Вы.

Затем Вы все время делаете акцент на то, что после 1956-1957 годов ничего нового не произошло, ничего нового не вскрыто, и, собственно говоря, постановка о Вашей партийности как бы искусственно поставлена. Ничего подобного. За эти годы, после XX съезда, вскрыты новые злодеяния периода культа личности и массовых репрессий.

Тов. МОЛОТОВ. Центральный Комитет это знал и в 1956 году.

Тов. ИВАНОВ. А народ не знал. И народ, и партия требуют наказания виновных, сурового наказания. Вот почему мы и обсуждаем этот вопрос теперь и выражаем волю делегатов XXII съезда партии, которые единодушны были в этом вопросе, в вопросе о несовместимости пребывания в партии людей, которые принесли столько горя, столько вреда нашей партии и народу.

Я ознакомился (для сведения членов бюро райкома) с записками от 3 и 18 ноября прошлого года, которые он адресовал в ЦК партии. По сравнению с тем, что сегодня изложил т. Молотов, он полностью повторил то, что пишет в ЦК партии. Так что ссылаться на то, что мы не сведущи в тех вопросах, которые он ставил в ЦК (секретарь парторганизации и я эти записки читали), это неправильно.

В отношении того, что Вы писали в ЦК и ставили вопросы, как бы поправляя, но Вы должны быть также объективны и скромны. Не все то, что Вы писали, лежит в области ленинской теории.

Вопрос создания конфедерации социалистических государств. Это странная постановка вопроса для человека, который должен учитывать объективно мировую ситуацию, анализ мировых событий, внешнюю политику, уровень развития стран социалистического лагеря и конкретные социально-политические и международные условия. Поэтому обижаться, что Вам даже не ответили, многие обращаются и ставят различные вопросы. Если есть обоснованность позитивной постановки вопроса, Вам бы, наверное, ответили и обязательно.

Но Вы продолжали свои действия, даже не общаясь с членами антипартийной группы, оставались не согласны с решениями ЦК по важнейшим вопросам внешней и внутренней политики.

Когда Вы говорите о конфедерации, о ленинской теории социалистической революции и называете это толкование в новом учебнике истории партии оппортунистическим, это Ваша личная, ошибочная точка зрения. Новый учебник истории парии дает правильное ленинское толкование его теории социалистической революции, применительно к современным условиям, то, чему учил Ленин.

Тов. ИВАНОВ. У Вас нет замечаний (обращается к т. Молотову)?

Тов. МОЛОТОВ. Нет.

Тов. ИВАНОВ. Прошу голосовать.

Решение принято единогласно.

РГАНИ. Ф. 6. Оп. 19. Д. 204. Л. 63-89. Подлинник.

Стенограмма заседания бюро МГК КПСС по вопросу об исключении В.М. Молотова из рядов КПСС

21 марта 1962 г.

Председательствующий тов. Демичев П.Н.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Обсуждается решение бюро Свердловского РК КПСС об исключении Молотова из членов КПСС.

Слово имеет тов. Иванов.

Тов. ИВАНОВ. Бюро Свердловского РК КПСС 14 февраля 1962 года рассмотрело персональное дело Молотова.

XXII съезд нашей партии от имени всей нашей партии с негодованием осудил, как несовместимую с ленинским принципом единства партии, подрывную деятельность фракционной группы, активным участником которой был Молотов, выступивший против ленинского политического курса нашей партии, намеченного XX съездом КПСС.

Делегаты XXII съезда КПСС гневно осудили активное участие Молотова в репрессиях против ни в чем неповинных партийных, советских, хозяйственных, военных и комсомольских кадров.

Коммунисты парторганизации №3 Управления делами Совета Министров СССР на своем партийном собрании 9 февраля 1961 года при обсуждении вопроса о партийности Молотова единогласно приняли решение об исключении Молотова из членов КПСС, как активного участника и главного идеолога антипартийной фракционной группы, выступившей против курса XX съезда КПСС, против политики партии по важнейшим внутренним и международным вопросам, а также, как грубо нарушившего в период культа личности Сталина революционную социалистическую законность, что привело к гибели большого количества ни в чем неповинных людей, в том числе многих партийных, государственных и военных деятелей, преданных нашей партии и Советскому государству.

На заседании партийного комитета Управления делами Совета Министров СССР 10 февраля 1962 года также единогласно было принято решение об утверждении постановления партийного собрания парторганизации №3 Управления делами Совета Министров СССР от 9 февраля об исключении Молотова из членов КПСС.

Молотов в своем объяснении на парткоме не дает политической оценки своей деятельности в антипартийной фракционной группировке, а также своим ошибкам и непартийным действиям, которые нанесли много вреда партии и Советскому государству.

Возможность исправить эту ошибку была предоставлена Молотову на бюро Свердловского РК КПСС. Однако этого не произошло. Молотов вел себя на бюро РК КПСС неправильно и непартийно. Признав на словах формально, скороговоркой свои ошибки, он вел себя неискренне, употребил все предоставленное ему время для того, чтобы доказать, что никаких ошибок, по существу, он не допускал.

Какую же оценку дал Молотов тому, что он злоупотреблял властью и допускал грубое нарушение социалистической законности, тому, что при его попустительстве допускались массовые репрессии и что он сам лично санкционировал аресты и уничтожение людей?

Ничего, кроме попыток уйти от ответственности за эти злодеяния, мы на бюро райкома не услышали.

Молотов сослался на свое выступление на пленуме ЦК в 1937 г., заявив: «…Там все сказано и основано на фактах». Затем он выдвинул следующее объяснение: «Не я один участвовал», что это он совершал наряду с другими.

Он сослался на то, что и его семья в определенный период пострадала от преследования в период культа личности Сталина. Затем он гневно обрушился на статью Зиманаса в журнале «Коммунист» № 1 за 1962 г., где совершенно правильно, обоснованно и объективно была освещена роль Молотова в злодеяниях в период культа личности. Молотов считает обвинения в свой адрес, обвинением всей партии. И поистине кощунственно звучат слова Молотова, когда он заявляет: «Ни в каких оппозициях не участвовал, всегда был проводником ленинской политики нашей партии в течение 50 лет. Последние 5 лет стали упрекать, что я догматик, консерватор и прочее, но я все-таки прошел какую-то школу, которая при всех отдельных моих ошибках, была хорошей школой, она была строго партийной».

Таким образом, не признав своей вины в тех серьезных злоупотреблениях, в том горе, которое было причинено многим десяткам тысяч людей, он ставит себя в исключительное положение, положение неподсудного партийному суду.

Какую же оценку дал Молотов тому, что в 1957 г. он стал главным идеологом фракционной антипартийной группы, стремившейся захватить руководство в партии и стране с целью изменения ленинского курса партии, намеченного XX съездом КПСС; тому, что руководимая им антипартийная группа пыталась увести партию от решения важнейших вопросов в развитии промышленности, сельского хозяйства и проведении внешней политики?

Здесь мы также не услышали ничего нового кроме попыток уйти от ответственности, Молотов пытался создать теорию обоснованности заговора, клеветнически ссылаясь на Ленина, что Ленин, борясь с троцкистами, объединял группу коммунистов для решения тех или других вопросов.

Нужно сказать, что он не только не признал своей тягчайшей вины перед партией, а, наоборот, он не признал этих ошибок и вины своей. Он заявил, что «к сожалению, стенограмма июньского Пленума ЦК не была разослана», значит, партия с ней не ознакомлена. Он заявил: «Я никогда не мог никаких объяснений дать», это, видимо, по поводу сколачивания антипартийной группы. Он говорил: «Предъявляют мне обвинения в ошибках, которые я не совершал, и в то же время не говорят об ошибках, которые я совершал». На бюро райкома партии он заявил: «Я не знаю, остается ли в силе осуждение моей позиции по югославскому вопросу». Таким образом, в этих вопросах, в вопросах активного участия в сколачивании антипартийной группы, Молотов вел себя неискренне. У членов бюро райкома создалось впечатление, что он ни в какой мере не разоружился и продолжает отстаивать ошибочные взгляды и позиции.

Молотов всячески на бюро райкома партии акцентировал то, что после 1957 г. он никаких новых ошибок не совершил и, мол, за что же его обсуждают? Видимо, считая, что можно не подчиниться воле делегатов ХХП съезда партии, обязавших парторганизации рассмотреть вопрос о партийности главарей фракционной группы, посягнувших на единство нашей партии. И тут возникает вопрос, допускал ли Молотов ошибки и после 1957 г. Он утверждает, что нет. Но это не так. Как было сказано выше, прежних своих ошибок он так и не признал. А это и есть усугубление совершенных ошибок и отстаивание ошибочных положений.

И следующее обстоятельство. Молотов на бюро райкома сказал, что он несколько раз направлял в ЦК КПСС, в редакции газет и журналов статьи и записки по различным вопросам. Нужно сказать, что сама по себе эта деятельность не вызывает никаких возражений и не это ставится Молотову в вину. Это право каждого коммуниста.

Здесь другое. Это его претензия монопольно толковать и применять учение Ленина, стремясь обвинять всех в оппортунизме и других грехах, с кем Молотов не согласен по тем или иным позициям. И здесь, конечно, отсутствие скромности. Владимир Ильич воспитывал в коммунистах скромность.

По каким вопросам Молотов обращался в ЦК и в редакции газет и журналов? Здесь и обвинение в том, что ленинская теория социалистической революции изложена в книге «История КПСС» в оппортунистическом духе, здесь и обвинение авторов книги «Основы марксизма-ленинизма» в левацком загибе в вопросе о принципе распределения при социализме.

После XXI съезда партии, который утвердил семилетний план развития народного хозяйства нашей страны, Молотов предложил не что иное, как создать конфедерацию социалистических государств Европы и Азии, как будто это было то главное, что необходимо было решить нашей партии и государству. Молотов заявил, что свои взгляды он высказал только перед ЦК, никого не информируя и, в то же время, заявляя, что он по поводу своих ошибок не мог дать ни одного слова в объяснение. Как он заявил: у народа может создаться впечатление, что ему нечего сказать. Молотов заявляет, что он на 12 съездах партии избирался членом ЦК, длительное время избирался членом Политбюро, 10 лет был председатель СНК, 10 лет был секретарем ЦК. Если посмотреть те вопросы, которые он в своих записках поднимает, то здесь видно явное проявление догматизма, школярства.

Я должен довести до сведения членов бюро, что при рассмотрении его дела на бюро райкома партии, Молотов допустил злобные высказывания в адрес членов Президиума ЦК, руководителей правительства. Тут нужно сказать, что его заявление о том, что он признает свои ошибки, признает правильность линии, выработанной ЦК, Президиумом ЦК, чисто формальное, поверхностное, а по существу он продолжает отстаивать свои взгляды. Нужно сказать, что во время выступления на бюро райкома партии Молотов вел себя неправильно, по существу он высказал недоверие делегатам ХХП съезда, представляющим 10-миллионную армию коммунистов советской страны, которые обязали парторганизации рассмотреть вопрос о его партийности. Он высказал недоверие первичной парторганизации, парткому, РК КПСС, не согласившись с их решением по его персональному делу, заявив, что он «верит в партию, партия разберется».

Таким образом, он ставит себя в исключительное положение, проявляя неправильное, презрительное отношение к парторганизации.

Учитывая все это, бюро райкома партии постановило: «За антипартийную, фракционную деятельность, несовместимую с ленинским принципом единства партии, за активное участие в массовых репрессиях в период культа личности Сталина в отношении партийных, советских, хозяйственных, военных и комсомольских кадров, преданных нашей партии и Советскому государству, — исключить Молотова (Скрябина) из членов КПСС».

Мы просим бюро горкома партии утвердить наше решение.

Тов. ГОРЕВАНОВА. Партийная комиссия МГК КПСС рассмотрела персональное дело Молотова. Парткомиссия, изучив материалы дела, установила, что обвинения Молотову предъявлены правильно, и вносит предложение на бюро горкома подтвердить решение райкома об исключении его из партии.

МОЛОТОВ. Выступивший здесь тов. Иванов докладывал о том заседании бюро райкома, где рассматривался мой вопрос. Я должен сказать, что он докладывал необъективно, не так, как было на самом деле. Дело в том, что он дошел до того, что обвиняет меня в какой-то презрительном отношении к членам партии или к тем организациям, в которых я состою. Это, конечно, неправильно, никакого подобного отношения с моей стороны никогда не было и не могло быть.

Конечно, я должен ответить на те основные обвинения, которые были выдвинуты против меня в ряде случаев и в особенности на ХХП съезде партии, которые обсуждались на нем и которые затрагивались затем при обсуждении моего вопроса в низовых партийных организациях: в частности, в парторганизации Управления делами и в парткоме Совета Министров и, наконец, на бюро Свердловского райкома партии.

Я высказывался не только устно, но и письменно. Есть мои два заявления на имя Центрального Комитета. Я говорю о тех заявлениях, которые были посланы после XXII съезда партии. Первое заявление было послано из Вены сразу же после ХХП съезда партии. Второе заявление было написано мною после беседы с тов. Ильичевым — секретарем ЦК. Оно было послано 18-го ноября 1961 г. В обоих заявлениях, не говоря уже об устных, которые я делал на партийных собраниях и заседаниях, где обсуждался вопрос о моем исключении из партии, я дал объяснение по всем обвинениям, которые выдвинуты против меня.

Если напомнить эти обвинения, они, во-первых, касаются периода культа личности Сталина, тех тяжелых репрессий, в результате которых пострадали многие партийные товарищи, совершенно невинные и неправильно осужденные. Я признавал всегда, с самого начала обсуждения этого вопроса в ЦК, еще, когда был членом ЦК, свою личную ответственность за принятые решения и проводившиеся в то время меры. Меры эти были направлены против врагов партии, против тех, которые либо занимались вредительской, либо шпионской деятельностью. Но настолько были большие злоупотребления при проведении этих мер, что пострадало много честных партийных деятелей, которые, конечно, ни в какой мере не отвечают за те преступные акты, которые допускались отдельными лицами, в том числе и такими, которые имели партийный билет в своем кармане.

Я не могу отрицать, что я лично, персонально участвовал в решении и при обсуждении этих вопросов и, конечно, несу личную ответственность за эти решения. Но я хотел напомнить, — думаю, что каждый из вас помнит об этом, — что 30 июня 1956 г. было опубликовано решение ЦК партии по этому вопросу — по вопросу о репрессиях в период культа личности Сталина. Это решение было единогласно принято в ЦК. Оно освещало широко и полно вопрос, который касается и меня лично.

Я должен сказать, что это решение, мне кажется, отвечало интересам партии и отвечало фактам, которые известны были ЦК партии. С тех пор каких-либо новых фактов не было. Я отмечаю, что это решение было воспринято всей партией так, как хотел ЦК.

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. За это время фактов появилось очень много, рассмотрены тысячи дел, и стала совершенно ясной картина, которая тогда не была еще известна.

МОЛОТОВ. Я не знаю вашей фамилии, я могу судить на основании того, что было опубликовано в печати. Для ЦК в этих фактах ничего нового не было, обо всем этом ЦК знал, когда принимал решение в 1956 году. Для широких кругов было много нового. Это я точно говорю.

Тов. КУЗНЕЦОВ. Вы говорите о единогласном решении ЦК партии. Разве вы голосовали за это решение?

МОЛОТОВ. Конечно, голосовал.

Второй вопрос — это мое участие в антипартийной группе в 1957 году.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Нам надо закончить с первым обвинением. При вашем непосредственном участии были расстреляны тысячи честных, ни в чем неповинных людей. Это было ясно вам уже в тот период.

МОЛОТОВ. Был ли хотя бы один член Политбюро, который был бы в то время против этих решений?

Тов. ДЕМИЧЕВ. 15 жен «врагов народа», многие из которых были домохозяйками, никакого участия ни в общественной, ни в других видах деятельности не принимали. Они ни с кем не были связаны и впоследствии были реабилитированы. Уже тогда было видно, что они ни в чем невиновны, но на этом списке стоит ваша подпись и подпись Сталина:«к расстрелу».

Вы говорите «врагов народа». Для вас и тогда было ясно, что они не являлись врагами народа.

МОЛОТОВ. Я вам отвечаю на это: не только я, но и другие члены Политбюро подписывали…

Тов. ДЕМИЧЕВ. Мы спрашиваем вас, как человека, почему вы, подписывая списки, безвинных людей направляли на расстрел?

МОЛОТОВ. Я считаю это ошибкой.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Органы предлагают не расстреливать, а вы собственноручно на списке пишите — «к высшей мере наказания», «к расстрелу».

МОЛОТОВ. Вы можете найти немало документов, где нет моей подписи. Вы знаете, что Пленум ЦК, съезд одобрили деятельность Центрального Комитета.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Вы помните случай в Прокопьевске, когда ваша машина случайно заехала колесом в кювет. Шофера начали привлекать к ответственности. В печати появилось сообщение, что шофера обвиняют в покушении на вас, хотя он был невиновен. Вы знали, что это была простая оплошность водителя, но промолчали. А ведь шофер был осужден и расстрелян.

МОЛОТОВ. У меня никаких данных не было обвинять его.

Тов. ИВАНОВ. А почему вы его обвинили как участника в покушении на вас?

Тов. ДЕМИЧЕВ. Вот почему делегаты ХХП съезда партии с таким возмущением и гневом осуждали эти факты. Они требовали даже предания вас суду.

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. Многие из тех, которые пострадали во времена культа личности, росли на ваших глазах, вы хорошо их знали, знали о них все. Как же рука поднималась подписывать «к высшей мере наказания».

МОЛОТОВ. Я своей жены, члена партии с 18 года, не мог защитить…

Тов. ДЕМИЧЕВ. Это был другой период, когда вы не пользовались доверием Сталина. Но в тот период, о котором идет речь, вы пользовались доверием Сталина и могли повлиять на него.

МОЛОТОВ. Я действовал вместе с другими членами Политбюро.

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. Вы даже обосновали правильность этой линии на Пленуме ЦК.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Вы были не только соучастником всех этих злодеяний Сталина, но явились и инициатором.

МОЛОТОВ. 25 лет тому назад на февральском Пленуме ЦК я делал доклад о вредительской деятельности и участии в ней троцкистов. Я должен сказать, что этот доклад был обоснован, хотя я не сомневаюсь, что не все было правильным в тех следственных материалах, которые были представлены, но, во всяком случае, почва для этого была важной и серьезной.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Для нас всех ясно, что это не только ошибки, это преступление. То, что вы невинных людей отправляли на расстрел, с этим не может мириться совесть. Будущие поколения эти ваши злодеяния никогда не простят.

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. Можно было бы как-то оправдать, если бы речь шла об отдельных ошибках, об отдельных случаях, а не о системе.

Тов. ДЕМИЧЕВ. 700 тысяч людей были расстреляны за 2 года. Вы понимали, что не может быть столько врагов. Этот вопрос для нас ясен.

МОЛОТОВ. Я еще раз повторяю, что освещение точное и ясное ЦК дал в том подробном решении, которое было опубликовано в 1957 году 30 июня.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Всем известно это решение.

МОЛОТОВ. Почему же проходите мимо него.

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. В нем давалась общая оценка.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Нельзя не считаться с мнением делегатов, которое было высказано на XXII съезде, а также с мнением коммунистов, высказанных на партийных собраниях, которые требовали исключить вас из КПСС. Что же вы цепляетесь за то решение?

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. Там давалась общая оценка.

МОЛОТОВ. Там давалась не только общая оценка. Мне предъявляется также обвинение в отношении участия в группировке 1957 г. Я признавал и признаю свою ответственность за участие в этой группировке, и тов. Иванов был неправ, когда сказал, что я отрицал или отрицаю свою вину в этом деле. Ведь мною написано несколько заявлений письменных, а не только устных.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Я читал стенограмму вашего выступления на бюро Свердловского райкома КПСС. Вы, с одной стороны, признали свое участие в группировке, а с другой стороны, вы провели параллель, ссылаясь на Ленина в период X съезда партии, чтобы оправдаться.

Мы хотим узнать, почему, с одной стороны, вы признаете свое участие в антипартийной группировке, а, с другой стороны, оправдываете свое участие в антипартийной группе. Где же точка зрения Молотова здесь или просто признание своей вины наполовину?

МОЛОТОВ. Я не оправдываю и никогда не оправдывал мое участие в группировке 1957 года, когда я ссылался на то, что было при Ленине. Это не было заговором, когда Ленин собрал небольшую группу делегатов X съезда партии.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Мы согласны с тем, что это не был заговор.

МОЛОТОВ. Это была фракционная группировка.

Тов. ДЕМИЧЕВ. А как надо расценить вашу фракционную, заговорческую деятельность, когда группа членов Президиума тайно собралась? Вы знаете, что первый секретарь ЦК избирается Пленумом ЦК. Вы же в составе группы бывших членов Президиума тайно сговорились и решили сместить первого секретаря без Пленума. Что это такое?

МОЛОТОВ, Нельзя проходить мимо фактов: из 11 членов Политбюро 7 человек выступили против первого секретаря,

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. Какое право вы имели, хотя было 7 человек, решать вопрос, который в компетенции лишь Пленума ЦК КПСС.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Вы лишили первого секретаря права председательствовать.

МОЛОТОВ. Нет такого закона, чтобы первый секретарь председательствовал. 7 человек считали это неправильным и потом решили доложить Пленуму.

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. Вы могли потребовать созыва Пленума.

МОЛОТОВ. Я за вас не говорю, а вы за меня говорите.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Мы понимаем, куда вы клонили дело. Вы хотели поставить Пленум перед совершившимся фактом.

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. Президиуму не положено этот вопрос обсуждать, потому что Пленум решает этот вопрос.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Вы говорите, что хотели созвать Пленум, но ведь это неверно. Почему, когда пришла группа членов ЦК с требованием созвать Пленум, вы отказались их выслушать, а затем выделили из своей группы Ворошилова и Булганина, которые вели себя грубо и недостойно в разговоре с членами ЦК.

МОЛОТОВ. Почему вы за меня говорите, что мы не хотели вынести на Пленум этот вопрос.

Тов. КУЗНЕЦОВ. Вы посмотрите, о чем Молотов говорит! Существа он не хочет вскрыть. Я напомню Молотова: ушло то время, когда мы, рядовые коммунисты, многого не понимали, а вы до сих пор этого не учитываете.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Другое время наступило после XX съезда партии. Работа Центрального Комитета действительно происходит на глазах у народа, чего раньше не было.

МОЛОТОВ. Я считаю, что и до XX съезда партия была великой, она жила вместе с народом единой жизнью. Партия и ее Центральный Комитет жили вместе с народом и поэтому побеждали.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Вы не ставьте знака равенства между собой и Центральным Комитетом.

Тов. КУЗНЕЦОВ. И не отождествляйте себя с партией.

МОЛОТОВ. Я не отождествляю.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Объяснения ваши нелогичны.

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. Вы не могли идти на Пленум ЦК, ибо вы знали, что Пленум вас не поддержит. Поэтому вы решили в Президиуме решить этот вопрос, а потом навязать ЦК свое решение.

МОЛОТОВ. Никакой Президиум не может решить вопроса о секретаре ЦК без Пленума. Так что это понятно.

Я должен сказать, что Пленум ЦК обсуждал вопрос об антипартийной группе. Вопрос решен. В числе ряда лиц я был выведен из состава Пленума ЦК. После этого никакой группировки не существовало.

Прошло почти 5 лет с того времени, никаких новых фактов для обвинения меня в группировке абсолютно нет. Я работал в партийной организации Монголии, работал в партийной организации Австрии — в Вене, выступал с рядом докладов по решениям Пленума ЦК, съездов партии, по международным вопросам, по международным совещаниям Коммунистических партий, выполнял определенную работу по поручениям партии и правительства. Моя работа одобрялась по советской и по партийной линии, и непосредственно в тех организациях, где я работал; и центральными органами — партийными и советскими. Никаких обвинений в том, что я где-либо участвовал в групповщине после этого не было. Я честно проводил в жизнь решения, принятые Центральным Комитетом в июне 1957 года и позже.

Никакой групповщины мной не допускалось, никаких личных или письменных связей ни с одним из членов бывшей группы я не имел. А по поводу моей позиции и участия в группировке 1957 года есть решение Пленума ЦК.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Но есть мнение съезда. Делегаты съезда партии потребовали исключения вас из партии. Это требование поддержали и партийные организации.

МОЛОТОВ. Есть решение Пленума ЦК. Я говорю об этом решении.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Ваш тезис, что будто XXII съезд КПСС ничего нового не сказал относительно вашей антипартийной группировки, неправилен.

МОЛОТОВ. Я говорю, что съезд подтвердил решение Пленума об антипартийной группе.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Съезд потребовал исключения из партии членов антипартийной группы.

МОЛОТОВ. Я читал постановление съезда, это мнение отдельных лиц.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Это не мнение отдельных лиц. Если этот вопрос на съезде был бы поставлен на голосование, то он был бы решен единогласно. В этом мы все уверены. Требование об исключении вас из партии делегаты съезда встречали под аплодисменты. А вы говорите, что это требование отдельных лиц. Вы глубоко заблуждаетесь.

(ГОЛОС С МЕСТА. О вашей деятельности из зала кричали: позор, к суду!)

Тов. ДЕМИЧЕВ. По итогам съезда в Москве прошли партийные собрания, и мы не знаем ни одной партийной организации, где бы не было записано в решении о привлечении вас к строгой партийной ответственности и предании суду. Это воля коммунистов. И для этого, как вы видите, есть полные основания.

МОЛОТОВ. Наконец, меня обвиняли в том, что я не дал политической оценки своим ошибкам и не выразил своего отношения к решениям ХХП съезда.

Я должен сказать, что в тех заявлениях письменных, которые я дважды посылал в Центральный Комитет, есть и то, и другое. Там говорилось о том, что я осуждаю свои ошибки, которые осудила партия, и вместе с тем, там говорится о том, что я полностью разделяю решения съезда партии и принятую Программу съездом партии. Я также полностью разделяю политическую линию партии в деле обеспечения международного мира и предотвращения войн. Я разделяю то, что делалось партией для сплочения лагеря социализма и сплочения всего международного коммунистического движения.

Я подчеркивал в своих заявлениях также, что готов со своей стороны содействовать выполнению решений съезда партии и Программы, принятой ХХП съездом, и целиком вести свою работу на основе этих решений и дальнейших решений партии и ее Центрального Комитета, и готов выполнять любую работу, которую партия мне поручит.

Таким образом, никаких неясностей в этих вопросах у меня тоже допущено не было и это не только мое устное заявление, а это не раз было заявлено в тех моих письмах и документах, о которых я говорил.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Какие есть вопросы?

Тов. КУЗНЕЦОВ. Во всех ваших заявлениях вы пишите о многих важнейших вопросах политики партии и что некоторые из них, на ваш взгляд, являются оппортунистическими. Как же так? Почему сейчас не даете глубокой оценки вашему поведению?

Тов. ДЕМИЧЕВ. С другой стороны эти признания делаются сквозь зубы.

Если учитывать ваше первое и второе письма по проекту Программы, то вы очень далеко зашли.

МОЛОТОВ. У меня точное заявление, тов. Демичев.

Тов. ТЮФАЕВА. В 1937-1938 годах были массовые репрессии. Вы заявляли, что они были направлены против врагов. Но были и честные люди. Но вы, как ответственный руководитель, поставили хоть раз вопрос о том, чтобы прекратить эти массовые репрессии?

МОЛОТОВ. Я не буду говорить о каких-то деталях, но я могу привести такой факт.

Было выдвинуто обвинение против тов. Тевосяна, тогда он был членом ЦК и руководителем всей нашей металлургии. Мне и еще нескольким товарищам было поручено проверить, правильно ли это обвинение, потому что арестованные специалисты и некоторые коммунисты показывали о его работе, что якобы он сам был участником вредительского дела. Мне и ряду других товарищей пришлось участвовать в проверке этого дела. После проверки мы убедились, что это неправильно, доложили об этом, и с тов. Тевосяна было снято обвинение.

Тов. ТЮФАЕВА. Был список подписан.

МОЛОТОВ. Все так делали.

(ГОЛОС С МЕСТА: Народ верил вам).

Тов. ДЕМИЧЕВ. Неужели вам не западала мысль, что рано или поздно вам придется отвечать за это? Ведь история такова: рано или поздно все выйдет на свет божий. Это неизбежно.

МОЛОТОВ. Я думал. Как и Вы сейчас думаете, так и мы тогда думали.

Тов. КУЗНЕЦОВ. Вы нас обвиняете в том, что мы подчиняемся какой-то воле и что это делаем не по внутреннему убеждению коммунистов.

МОЛОТОВ. История проверяет каждого из нас.

Тов. КУЗНЕЦОВ. История вынесла на поверхность факты, а вы им не даете настоящей оценки, оценки своему поведению, и пытаетесь нас увести. Как же это так, Молотов? Я молодой, относительно, человек и меня с пеленок воспитывали с вашим именем. А сейчас вот слушаю и думаю: как же можно было вам вообще доверять? Никакой живой мысли! Затвердили и никак не хотите понять настоящей жизни.

Тов. ДЫГАЙ.

Я хочу уточнить несколько вопросов и ответить т. Молотову, что нового в связи с его заявлением о том, что никаких, якобы, фактов, кроме ранее опубликованных, нет.

Новым для нас всех было ваше поведение и позиция, которую вы занимали, да и сейчас занимаете по всем вопросам политической и хозяйственной жизни и по всем мероприятиям, которые проводили нашей партией, как в стране, так и в международной жизни.

Вас поправляли, вы же слушали, но делали свое.

Более того, вы озлобились на руководство Центрального Комитета, хотя всем известно, что ЦК хотел вам помочь встать на правильный путь.

Вы, вероятно, помните, когда ваши соратники по последней оппозиции ранее пытались передвинуть вас на работу в Министерство культуры. Эти их попытки были решительно отвергнуты товарищем Хрущевым Н.С. и для вас создавались все условия, чтобы вы, как видный деятель в прошлом, поняли всю глубину проводимых партией мероприятий и вместе с партией боролись за их реализацию.

Тогда считали, что вы будете идти в ногу с партией, а получилось не так. Вот это и было новое, что открыло многим глаза, и вы предстали в другом свете.

Вы были против реорганизации управления промышленностью и строительством, против реорганизации МТС и РТС и по многим другим вопросам.

Я напомню вам, каким демократическим путем обсуждалась записка товарища Н.С. Хрущева по вопросу о децентрализации руководства промышленностью и создании совнархозов, о роли которых в свое время указывалось Лениным. Была создана комиссия из 100 или 105 человек — членов ЦК, секретарей обкомов, работников промышленности, министров. Вошли в эту комиссию секретари ЦК и все члены Президиума ЦК. От строителей в комиссии участвовали тов. Кучеренко и я.

Я напомню вам, что все выступавшие товарищи поддержали мероприятия, изложенные в записке товарища Хрущева. Вы же молчали, как рыба, вы не сказали ни слова.

Вы ничего не сказали и тогда, когда товарищ Хрущев, подводя итоги обсуждения, спросил: Может, у кого есть сомнение, или кто имеет желание еще выступить, заявив при этом, что как показали прения, все товарищи, видимо, единодушно одобряют основные положения записки.

Вы кивали утвердительно головой, а что потом сделали? Потом, спустя несколько дней, разослали записку, что вы не согласны.

Возникает законный вопрос — где же вам, члену ЦК и члену Президиума ЦК в то время, где же, как не на этом совещании в ЦК надо было высказать свое мнение по вопросам, которые обсуждались, и где обменивались члены ЦК, секретари обкомов, хозяйственные руководители мнениями по этим вопросам?

Как видите, вы уже тогда вели себя непристойно, не искренне и это было для всех новое. Но и после того как Центральный Комитет партии и вся партия и народ единодушно одобрили мероприятия, изложенные в записке товарища Н.С. Хрущева, — вы остались тем солдатом, который шел не в ногу со своей ротой и сбивал ее в походном марше.

Вы озлобились на руководство ЦК и встали на путь сколачивания фракционной группы за спиной руководства ЦК и Пленума ЦК.

Отвечая на ваш вопрос — что нового, нельзя не напомнить вам те факты необоснованных репрессий в отношении кадров, которые вы совершали в период расцвета культа личности Сталина.

После XX съезда и прошедших Пленумов ЦК многое прояснилось и стало известно, что вы персонально приложили руку к разгрому руководящих кадров партии и государства, и за это вы должны нести ответственность. Личное участие в разгроме кадров было тем новым, что в другом свете представило вас.

Мне неизвестны все данные и цифры, но достаточно и тех, которые приводились на Пленумах ЦК. Я напомню некоторые из них.

12 ноября 1938 года вы расстреляли по спискам 3167 человек. Подписали эти списки только вы и Сталин. Это факт, это было названо на Пленуме и вы не оспаривали этого.

2 декабря 1937 года Вы расстреляли 239 человек. Стоит только ваша подпись и Сталина.

А кто эти люди? — Расстреляно было членов ЦК — 49 человек, членов КПК — 28 человек, министров и их заместителей — 26 человек, секретарей обкомов — 12 человек, крупных хозяйственников — 149 человек.

Вам поручил Сталин вести Пленум ЦК ВЛКСМ. В работе Пленума с вами участвовали Маленков и Каганович. На Пленуме рассматривали вопрос о Косареве. Из 97 человек членов ЦК ВЛКСМ было арестовано 77 и расстреляно 48 человек. Это тоже факт, против которого никуда не пойдешь, и вам также надо держать ответ за эти безрассудства и злоупотребления.

Чувствуя свою вину перед партией, вы неслучайно поэтому лезли в любую комиссию, которая создавалась для рассмотрения деятельности бывшего НКВД и пересмотра дел осужденных по политическим мотивам.

Помнится, когда создавалась комиссия, кажется т. Аристова, то каждый из вас, впоследствии участник заговорщицкой группы, тянул руку и просил, чтобы и вас включили в эту комиссию. Почему? — Потому, что вы боялись своего разоблачения, хотя и тогда уже было видно, что необходимость вашего участия в этих комиссиях была шита белыми нитками.

Напомню вам, что созданные комиссии реабилитировали 232 тысячи человек. Эти цифры назывались на Пленумах. И в судьбе этих людей и их репрессировании был след вашей руки.

Понятно, что вам сейчас тяжело признавать все это, но, если вы себя считаете коммунистом, вы должны сказать об этом.

В партии были деятели, которых она осуждала за их неправильные действия. Известны и факты, когда настоящие деятели потом действительно работали над исправлением своих ошибок и ликвидацией их последствий.

Я ближе был к хозяйственникам и могу сослаться на Егора Трофимовича Абакумова. Все вы помните, как партия осудила абакумовщину и действия самого Абакумова. (Это другой Абакумов. — А.К). Но, будучи осужденным всей партией, он честно и преданно работал над ликвидацией абакумовщины в угольной промышленности, за что был потом многократно награжден орденами и был всеми уважаемым в стране человеком.

Это действительно был коммунист, который, будучи однажды осужден за свои неправильные действия и поступки, самым активным образом потом помогал партии в ликвидации их последствий. Вы хотя бы ему подражали.

Вам ведь лучше, чем кому-либо было известно, чего хотела группа заговорщиков, какой урон нанес культ личности, как лучше все это исправить и изжить. А вы, какую позицию заняли? — Вы были не согласны по всем вопросам, проводимым партией и остались не согласны.

Вы были против курса за мирное сосуществование, по югославскому, по австрийскому, по японскому вопросу. Вы были против расширения контактов с государственными деятелями. Вы всегда были против, причем вы находили самые чудовищные, а впрочем чепуховые доводы.

Вы помните ваши высказывания на Пленуме ЦК по поводу поездки товарища Хрущева в Финляндию, когда вы говорили: «ничего не нашел другого, как пойти с президентом в баню». Вам тогда дали хорошую «баню», и объяснили, что такое финская баня и что такое политика, что такое дружба и что такое национальная традиция финнов.

Вы были против контактов с руководителями других стран, а посмотрите, какие большие плоды эти контакты принесли.

Мне не пришлось объехать столько стран, как вам, но и в странах, в которых я был, я видел, какие благотворные плоды дали поездки руководителей нашей партии и правительства, какое у народов этих стран осталось замечательное впечатление, какая это мобилизующая сила. На всех языках, где бы ни были советские люди, они слышат миллионы голосов — «мир, дружба, Хрущев; Хрущев, мир, дружба». И для них эти слова обозначают одно и то же слово, но вам, видимо, это непонятно и до сих пор.

Вы вот тоже много ездили, но нельзя сказать, чтобы вас кто-нибудь поминал добрым словом. Вам, видимо, завидно. Понимаю, но кто в этом повинен? — Кто вам не давал установить дружеские контакты с народами и их лидерами?

Вы неправильно и болезненно истолковали поездки руководителей партии и правительства и внутри страны.

Вы обвинили товарища Хрущева в оскорбительной форме, что он «мотается» по стране. Вам члены Пленума дали хороший отпор.

Спрашивается, так кто же вам не давал возможности ездить, изучать жизнь, людей, сельское хозяйство и производство, строительство, изучать жизнь, как это делает товарищ Хрущев? Кто вам мешал?

Оторванность от партии, от жизни, от народа — это вам мешало.

МОЛОТОВ. А когда я так говорил?

Тов. ДЫГАЙ. Это на Президиуме и Пленуме ЦК вы говорили, Молотов.

МОЛОТОВ. Придумывать не надо, т. Дыгай.

Тов. ДЫГАЙ. Вы плохо помните.

Я хочу напомнить вам еще один факт, о котором вы, наверное, забыли. Здесь сегодня вы сказали, что ваш доклад, сделанный в свое время на Пленуме ЦК по вопросам вредительства, был глубоко обоснованным, и никто не возражал ни тогда, ни теперь против выказанных в нем положений.

Но это не так. Я напомню вам, что в своем докладе по вопросам вредительства и мерах его ликвидации вы указали, что Павлуновский и Гинзбург, будучи посланными на «Уралвагонстрой», чтобы разобраться во вредительстве, не установили вредительства.

Вы их назвали политическими слепцами и другими словами. Вы утверждали, в этом докладе, что комиссия не разобралась, а Марьясин, «этот матерый вредитель», как вы его назвали, сам дал показания об этом вредительстве. Но какой ценой получили от него показания — вам лучше известно.

МОЛОТОВ. Доклад опубликован.

Тов. ДЫГАЙ. Я и говорю, что вы не помните его. Вот придете домой и почитайте.

В результате вашей речи были арестованы многие руководители строек Урала.

Вы утверждали, что завод построен вредительски, а этот «вредительский» завод, как известно, в войну дал фронту 1/3 всех танков, которые получила Советская Армия. Вам это лучше известно, чем кому-либо, так как «Танкопромом» занимались вы.

Мне помнится, как начальник строительства Уралвагонзавода Тамаркин при обсуждении на парткоме вопроса о его вредительской деятельности, заявил, что он честный человек, а его хотят сделать вредителем, но этого удовольствия, сказал он, я вам не предоставлю, и выполнил свое обещание. Когда был объявлен перерыв заседания на перекур, он зашел в понизительную подстанцию и сгорел на шинах высокого напряжения.

Затем Тамаркина посмертно объявили врагом народа, кандидата в члены ЦК ВКП(б) Павлуновского за то, что он доложил об отсутствии вредительства — вскоре арестовали и расстреляли.

Ну, а как теперь? — Марьясин посмертно реабилитирован, реабилитирован посмертно Павлуновский, объявленный посмертно врагом народа Тамаркин — также посмертно реабилитирован.

Это то новое, Молотов, что теперь стало известно. Об этом можно было вам не напоминать, если бы вы работали честно и вели себя правильно.

Но попытки вернуться к старым порочным методам избиения кадров у вас повторялись до последних дней вашей руководящей работы. Я напомню отдельные факты.

Вы, как министр Госконтроля, написали записку, где требовали предать суду по списку 19 работников, лучших руководящих кадров, в том числе известного всей стране тт. Дымшица, Гоциридзе, Погосова, Киянова и др. И, если бы на заседание Президиума Совета Министров не пришел товарищ Хрущев, эти люди были бы преданы суду по списку.

Но за что? — В записке о вводе мощностей т. Устинов не упомянул, что при перевыполнении плана ввода в целом по отдельным заводам задание несколько недовыполнили. В целом оно было перевыполнено, причем по более важной группе — порохов.

Но это вас нисколько не смутило, вы требовали предать суду людей по списку.

Помните, когда Булганин кричал: «Судить вас всех надо», а Никита Сергеевич ему ответил: «Если всех осудишь, подумай, с кем работать будешь, со списком что ли работать будешь?».

Я помню ваши высказывания о пожарах на нефтеперерабатывающих заводах в Уфе.

На место выезжала авторитетная комиссия из работников КГБ, Прокуратуры, специалистов нефтяников и др., разбиралась с этим делом и докладывала Правительству, что заводы новые, люди еще не совсем освоили технологию, и это явилось причиной того, что в ряде цехов были хлопки газа и другие загорания. Вы же заявили — «политическая слепота не позволила комиссии увидеть то, что там орудуют классовые враги, что их надо хватать за руку».

Вы трижды возвращались к этому вопросу, и из ваших речей следовало, что надо посадить в тюрьму всю Уфу, Татарию, Поволжье и другие центры, где родилась новая нефтеперерабатывающая промышленность. Ваше предложение не было принято, а вы были верны себе — категорически настаивали.

Никто не скажет, что у нас не было классовых врагов или шпионов, но надо же отличать, где шпионы, где классовые враги, а где новая технология и еще молодые, неопытные кадры.

С пожарами надо бороться, но не методом заключения всех в тюрьму, как этого вы требовали. Это была с вашей стороны попытка вернуться к прежним методам, это было новым рецидивом вернуться к старым методам избиения кадров.

Я хочу напомнить вам строительство порта Находка на Тихом океане. Вы знаете, в каких условиях там люди строили: пройдет шторм и нет 7-ми или 8-ми метров территории. Люди переносили невероятные трудности, но страстно желали построить порт. Люди, желали, а Госконтроль пишет записку: — предать их суду.

Вы, ведавший Морским флотом, не разобрались даже в этом деле. Обезглавили стройку — сняли Глуховского и других руководителей. Дело тянулось 7 лет, люди были под судом и следствием. Исключенный из партии и состоящий под судом Глуховской работал в Ленинграде и успел в это время получить Сталинскую премию за работу в Ленинграде.

7 лет терзаний, а чем кончилось? — Две экспертизы сообщили вам о том, что там нет вопроса, как и нет никакого состава преступления.

Сейчас Глуховской главный инженер «Главленинградстроя», ведь его пытались посадить в тюрьму! Это тоже новое.

Напомню вам еще один факт — об аварии с резервуарами, где предлагалось также отдать людей под суд по списку, а кончилось дело тем, что не только эти люди, но и другие строители неповинны, а самый ГОСТ являлся аварийным. Об этом было решение, и ГОСТ изменили.

Как неспециалисту, вам, конечно, трудно было разобраться в вопросах технических, но у вас было достаточно возможностей, чтобы привлечь для этого специалистов, а не толкать всех на путь избиения кадров.

В связи с такими фактами вашей деятельности в период культа личности и рецидивами после, становится более понятным, почему вы дали в свое время указание крайкомам, обкомам и НКВД «всех арестованных, как врагов народа, бить и бить».

МОЛОТОВ. Ничего подобного.

Тов. ДЫГАЙ. Это приводилось на Пленуме. И за введение недозволенных методов следствия вы персонально отвечаете.

МОЛОТОВ. Это неправда, неправда.

Тов. ДЫГАЙ. Когда об этом шла речь на Пленуме, вы не отрицали факт дачи указания и факты необоснованных массовых репрессий. Вы лишь сказали тогда, что «в то время была такая политическая целесообразность».

Это ваша формулировочка.

И сегодня вы высказываетесь, примерно, также.

Вы ведете себя неискренне, не даете оценки своим действиям, как и участию в фракционной деятельности.

Вы не осуждаете своих неправильных действий и не помогаете партии разъяснить вредность всей этой вашей деятельности в период культа личности и до наших дней.

Всем своим поведением вы подчеркиваете лишь, что вы давно порвали и душой и всем своим нутром с партией и лишь только числитесь по учету.

Поэтому я считаю, что райком партии правильно поступил, исключив вас из рядов КПСС, и предлагаю его решение утвердить.

Приложение: Выдержки из речи В.М. Молотова «Уроки вредительства».

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. Я считаю, что решение бюро Свердловского районного комитета КПСС правильное — исключить Молотова из партии. Предлагаю Московскому городскому комитету партии поддержать это предложение.

Молотов недоумевает, почему снова встал вопрос после Пленума ЦК 1957 года о его ответственности за те преступления в партии, которые он совершил, не ошибки, я не оговорился, а преступления. С того памятного Пленума прошло достаточно времени и нам, коммунистам, стало ясно, какой вред антипартийная группа нанесла. Нам, коммунистам, стало ясно, какие беззакония были допущены в партии. И всей партии, в том числе и Президиуму ЦК, стало известно много новых фактов, о которых партия не знала в то время.

Этот вопрос встал еще и потому, как сегодня об этом говорили на бюро, что делегаты съезда были единодушны, когда требовали исключить вас из партии.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Мы исходим из нашей внутренней, глубокой убежденности в вашей большой вине перед партией. Я об этом говорю потому, что вы полагаете, что кто-то нам подсказал, поэтому, якобы, мы исключаем вас из партии.

МОЛОТОВ. Я этого не говорил.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Давайте вспомним события лета 1957 года. Мы все были тогда на партийной работе и присутствовали на партийных собраниях, где обсуждалась деятельность антипартийной группы. На всех собраниях коммунисты задавали вопрос: почему Центральный Комитет не исключил членов антипартийной группы из партии? Уже тогда вставал этот вопрос.

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. В 1957 году после Пленума ЦК, когда во всех парторганизациях обсуждалась и получила решительное осуждение антипартийная деятельность фракционеров, уже тогда везде задавался коммунистами вопрос, почему Вас не исключили из партии. Центральный Комитет партии всегда прислушивается к мнению коммунистов, и он прислушался к этому мнению. После XXI съезда партии этот вопрос снова был поставлен, антипартийная деятельность снова получила всеобщее осуждение. Вы знаете, что этот вопрос был поставлен и на ХХП съезде партии. Приводились такие примеры, что мы, делегаты ХХП съезда, не могли спокойно слушать то, о чем там говорилось. Ведь душа кровью обливается, когда слушаешь о тех преступлениях, которые были совершены в период культа личности.

Теперь вы оправдываетесь, вы говорите, что вы признаете свои ошибки, но вы и теперь пытаетесь оправдать свое поведение.

Вы говорите, что да, я делал доклад на Пленуме ЦК партии по этому вопросу и что доклад был правильный. Где он был правильный? Сейчас-то вы могли бы уже разобраться и сказать, что этот доклад был неправильный, сейчас это должно быть вам ясно.

Тов. ДЕМИЧЕВ. А выдвинутая теория о том, что по мере роста успехов социализма классовая борьба будет обостряться, что враги становятся более опасными, более коварными. Разве это утверждение правильное?

МОЛОТОВ. Никогда я этого не говорил. Назовите, где и когда я так говорил. Так нельзя.

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. Вы считаете, что все было правильно. Вы себя считали ленинцем. Вы себя считали достаточно теоретически подготовленным коммунистом. Вы старый член партии. Действительно, вы, видимо, достаточно теоретически подготовлены. Вы себя всегда считали ленинцем, но разве Ленин учил вас нарушать социалистическую законность. Хорошо, в партии был период, когда нужно было принять меры против врагов партии. Но разве Ленин учил нарушать социалистическую законность? Ленин не учил нарушать социалистическую законность, а вы судили без суда, без следствия людей посылали на расстрел. Тройки, четверки, пятерки вместо социалистической законности и вы это оправдывали теоретически в партии. Вы пытаетесь себя оправдать, а разве вы тогда не понимали, что это нарушение социалистической законности.

МОЛОТОВ. Я говорю, что были решения ЦК, за которые я голосовал.

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. Вы были одним из руководителей Центрального Комитета партии, и вы выдвинули в ЦК и обосновали целесообразность и правомерность таких действий.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Вы посылали на расстрел людей, заведомо зная, что они невинны.

Тов. ДЫГАЙ. Вам на Пленуме приводили примеры, когда вы выражались нецензурными словами и т.д.

МОЛОТОВ. Вы просто выдумываете.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Вот письмо. Вам писал Левин о том, что его отца необоснованно арестовали. Вы на этом письме написали резолюцию: «А разве этот Левин еще в НКИД, а не в НКВД?» Вы что — следователь?

МОЛОТОВ. Это уже ваш вывод. Я направлял на расследование.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Или вот список арестованных жен и родственников. Органы предлагали осудить их по второй категории, а вы пишите — к высшей мере наказания.

МОЛОТОВ. Это было решение ЦК партии. Там было голосование.

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. Вы говорите, что партия квалифицировала все это в 1956 году. Да, действительно, общая оценка была дана и оценка была правильная. Мы это знаем. Но там не говорилось о личной ответственности. Сейчас многое стало ясно и сейчас вам следует понять, что вы натворили в свое время в партии.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Разве это не ясно?

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. И дальше. Вам тогда, после XX съезда КПСС, нужно было придти в ЦК и по-партийному сказать, что я недостоин быть членом ЦК КПСС после того, что я совершил. А вы и сейчас против всего возражаете. Вы возражали против того свежего ветра, который повеял в партии после XX съезда, и в конце концов скатились на антипартийную деятельность. Никакая ни высокая политика привела вас к антипартийной деятельности, а боязнь личной ответственности, которую вы обязаны нести за эти преступления.

Вы говорите, что вас знает партия, что вас знает народ, как выдающегося государственного деятеля. Да, вас партия знала, и вас народ знал, и мы, молодые коммунисты, боготворили вас, но мы вас ведь не знали тогда, а когда мы вас узнали, мы не можем, поймите, мы не можем вас уважать, когда мы узнали, что вы натворили. Когда рухнула стена между вами и партией, между вами и народом, народ не может больше вас уважать и не уважает. А вы еще смеете сравнивать свою антипартийную деятельность с деятельностью Ленина.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Это просто кощунство.

Тов. ЕГОРЫЧЕВ. Я предлагаю поддержать решение Свердловского райкома партии.

Тов. ТЮФАЕВА. Молотов начал свое выступление с того, что произошло нового после 1957 года? А почему мы вам должны прощать старое? На ваших плечах такой груз ошибок и сегодня хотелось услышать от вас другое выступление. Мы все сравнительно моложе вас, но многие из нас хорошо помнят 1937-1938 годы. Видимо, вы настолько были оторваны от жизни и совершенно не чувствовали той обстановки, которая создалась в тот период. Вы сказали, что репрессии были направлены против врагов народа. Так что же — 700 тысяч пострадавших это враги народа? Я в тот период работала в комсомоле и хорошо помню, когда на глазах уходили честные комсомольские работники и не возвращались. И вы это помните. Тов. Дыгай здесь говорил о VII пленуме ЦК комсомола. Я была на этом пленуме ЦК, когда отправлял на расстрел комсомольских работников во главе с т. Косаревым. Почему расстреливали многих комсомольских работников? Это молодое поколение. Это же ваши дети. Почему вы сегодня ссылаетесь на Политбюро? Вы, руководитель партии. Вы продолжительное время были у руководства партии. Вы должны нести ответственность за это страшное беззаконие,

Мы с вами были на далеком расстоянии. Мы вас все любили, знали и уважали, но эта любовь относилась в первую очередь к партии. И правильно товарищи говорят, что вы оказались совсем другим человеком. Это тем более нам больно. Вы нанесли нашей партии очень большой вред. Столько людей расстреляли! Какие замечательные кадры погибли! Сколько людей мы знали из московской организации, которые ушли и больше не вернулись.

Я возвращаюсь к комсомолу. Четвертый пленум ЦК комсомола шел в октябре 1937 годе в Кремле. Вы представляете, какая была обстановка. Члены ЦК комсомола входят в одну дверь, объясняются, им не дают возможности много говорить, они сдают свои мандаты, выходят в другую дверь и больше не возвращаются. Так ушел Чемоданов, Лукьянов и др. Прошел какой-то небольшой период, взяли на комсомольскую работу новых работников — второй поток и их начали судить, сажать. Я попала в третий поток. Мы помним, когда утром человек был на работе, а вечером его уже нет, или наоборот. Сколько людей погибло! Вы представляете, какая была создана тяжелейшая обстановка. Люди переставали друг другу верить. Разве вам это не было известно? Это был период, который страшно вспоминать. И дальше шли годы, рубцевались эти тяжелейшие раны. Война прошла. Состоялся XX съезд партии, решительно осудивший культ личности, восстановил ленинские нормы. Сколько замечательных, смелых решений принято нашей партией, Центральным Комитетом о руководстве промышленностью, о поднятии целины. Все это одобрено народом, а вы в этот период возглавляете антипартийную группу. Неужели вы не понимали, какой вред вы наносили нашей партии, всему международному коммунистическому движению? Вы считаете, что вы теоретик. Как же вы не могли разобраться с этими вопросами и заняли такую позицию? Вы забыли о своих обязанностях перед партией и народом.

Мы низовые работники. Я секретарь Октябрьского райкома партии. Мы все время связаны с людьми. Вы даже не представляете, как вы усложняли всю работу. Почему же вы никакой оценки не дали? Ваши ответы формальны. Мы же другого хотели сегодня от вас услышать, и времени у вас было для того, чтобы по-другому рассуждать. Вы догматик.

МОЛОТОВ. Это Вам кажется.

Тов. ТЮФАЕВА. Нет, не кажется, Я из самой простой семьи. Мой отец — рабочий, мать — крестьянка. Избрали меня в 1937 году секретарем Московского обкома комсомола. Я родилась в Дмитровском районе, там росла, там вступала в комсомол, в партию. Понятно, что там меня люди хорошо знали. И вот, через некоторый период, когда я приехала в г. Дмитров, люди, хорошо знавшие меня, начали переходить на другую сторону улицы, боясь со мной встречаться только потому, что я в какой-то период времени работала вместе с Александровым, который в тот период был арестован.

Как же я могу сегодня по-другому относиться к вам? А сколько таких людей, на которых вы подписывали списки, погибло. Список женщин — жен. А оставшиеся дети! Их долго называли — дети врага народа. Я знаю семью бывшего секретаря Московского обкома партии т. Дедикова. Была семья. Потом отца расстреляли, мать умерла, остался один мальчик. И этот мальчик до 1956 года все время носил ярлык — сын врага народа. А сколько было таких сыновей «врагов народа». Вот сколько у вас ошибок!

Вы говорите, а что дальше, что нового? Мы не можем забыть 1957 год. Ваше поведение в этот период было просто возмутительным, Центральный Комитет партии решительно повел народ по ленинскому курсу, народ вздохнул, работать начал с творческой энергией. И вот в этот период вы вновь стали вставлять палки в колеса. От одной мысли, что, если бы вы победили, страшно становится. Какое для нас счастье, что разгромили всю вашу антипартийную группу. А вы говорите — ошибки. На вас такой груз ошибок! Видимо, если на вашем месте был бы другой, и это было бы в период культа личности, вы написали бы резолюцию расстрелять. А сейчас другое время, сейчас партия разбирается в соответствии со всеми нормами партийной жизни.

Скажу, какое отношение простого народа к вам. После XXII съезда партии во всех организациях прошли собрания, партийные, рабочие собрания. В районе 500 партийных организаций. Все до одной организации приняли решение просить об исключении вас из партии, причем больше всего именно вас, потому что вас считают руководителем, идеологом этой группы. На заводе «Красный Пролетарий»… вы знаете этот завод?

МОЛОТОВ. Да, знаю.

Тов. ТЮФАЕВА. …на общем собрании рабочих было 4 тыс. человек, было высказано дополнение: просить предать всю антипартийную группу суду. А вы сегодня свое выступление начали с того, что т. Иванов необъективно изложил. Разве мы это хотели услышать от вас? Очень больно. Очень много вреда вы нанесли партии и народу.

Я, конечно, поддерживаю решение Свердловского райкома партии об исключении вас из партии.

Тов. БИРЮКОВ. Все мы пережили 1957 год, и вот прошло пять лет и народ стал забывать. Все, действительно, вздохнули.

(ГОЛОС С МЕСТА: А могли не пережить).

Тов. БИРЮКОВ. А могли не пережить. И вот сегодня, слушая Молотова, я подумал, а что если действительно в 1957 году одержала бы верх антипартийная группа?

Тов. ДЫГАЙ. Тогда с членами ЦК было бы то же самое, что и с делегатами XVII съезда.

Тов. БИРЮКОВ. Это был бы возврат к старому, к периоду культа личности. Я очень поддерживаю тов. Тюфаеву в отношении того, а почему Молотов не должен отвечать за старые поступки?

Вы нашу партию поставили в такое положение после 1957 года, когда коммунисты-активисты вынуждены были объяснять коммунистам, почему вас оставили в партии. Мы считали, что раз Пленум решил, значит так нужно. Мы объясняли это рядовым коммунистам. Но прошло время, и те же коммунисты потребовали дать наказ делегатам ХХП съезда поставить этот вопрос на съезде и потребовали, чтобы вас исключили из партии.

Я помню обстановку на ХХП съезде партии, когда выступали товарищи и только называли вашу фамилию, в зале раздавались голоса: «Позор Молотову», особенно, когда приводились примеры репрессий.

Тов. Тюфаева очень образно привела эти примеры. Я был молодым человеком в 1937 году. Когда утром идешь на работу, видишь того нет, другого нет. Народ как-то сжался, народ всего боялся. Вот до чего вы довели страну в то время и сейчас боитесь признаться, пытаетесь себя оправдать. А почему вы не должны отвечать за тот урон, который нанесли партии и народу. Сейчас все люди, весь народ говорит, что стало жить приятно и свободно, можно говорить все, что думаешь. А в то время вы были большим руководителем, а народ вас не видел, вы с ним не разговаривали. А сейчас наш Никита Сергеевич, где он только не бывает, с кем только не беседует?!

Тов. КУЗНЕЦОВ. Это не нравится Молотову.

МОЛОТОВ. Откуда вы это знаете?

Тов. БИРЮКОВ. По вопросу, который мы сегодня обсуждаем, вопрос ясен. Мне кажется, что партийная организация Управления делами Совета Министров СССР и бюро райкома партии Свердловского района г. Москвы совершенно правильно вынесли решение об исключении Молотова из рядов партии.

Я думаю, что у нас будет единое мнение членов бюро горкома партии, и мы то же самое примем решение об исключении Молотова из рядов нашей ленинское партии.

Тов. МАШИН. Я представитель молодого поколения — комсомола. И сейчас, когда приходится снова возвращаться к тому прошлому периоду, когда была создана такая обстановка в партии, которая нанесла большой урон нашему делу, трудно понять, как на этот путь встали люди, которые называли себя ленинцами. Ведь культ личности Сталина был по своей сущности антимарксистским, антиленинским.

После ХХП съезда партии в городской комсомольской организации прошли всюду собрания, пленумы и активы, на которых молодежь горячо одобрила решения съезда. На этих собраниях и в беседах комсомольцы и молодежь требовали исключения фракционеров из партии и спрашивали, почему вы до сих пор не преданы суду. Я живу в доме, где жил партактив Бауманского района, и многие из коммунистов погибли в тот период, будучи невиновными.

И поэтому я хочу присоединиться к мнению товарищей и считаю, что решение бюро райкома партии очень правильное и Молотова следует исключить из партии.

Тов. ЖИГАЛИН. Я думаю, что у Молотова было достаточно времени, чтобы взвесить все преступления, которые были совершены им лично, и сделать оценку и анализ положения дел и перед бюро горкома партии признаться в действиях, недопустимых даже для рядового члена партии; Молотов изворачивается, приводит примеры, которые совершались якобы не им лично, а Политбюро принимало решения. Неправильно, недобросовестно вы, как старый коммунист, который десятки лет был членом ЦК, так неискренне ведете себя, мне кажется, что вы обязаны были сегодня в своем выступлении оценить целый ряд неправильных положений, высказанных в свое время. Вы и сейчас от них не отрешились. А должны были бы это сделать.

Вот возьмите вопросы перестройки управления промышленностью и строительством. Вы при решении этого важнейшего для народного хозяйства вопроса в Правительстве сперва молчаливо соглашались, а затем повели работу против перестройки управления промышленностью и строительством, считая, что эта перестройка не нужна, ничего не даст и принесет только ущерб народному хозяйству.

Разве так коммунисты поступают? Так могут вести себя только те, которые фактически не согласны с линией партии и принятыми решениями по этому вопросу.

Я давно работаю в промышленности: и в министерстве, и в совнархозе. Сейчас всем ясно видно, что перестройка управления промышленностью дала грандиозные результаты. Это всем ясно, кроме вас. Вы даже сегодня не признали своих ошибочных заявлений.

МОЛОТОВ. А какие заявления я делал? У меня есть один документ в ЦК.

Тов. ЖИГАЛИН. Многими документами вы аргументируете, а ваше существо остается прежним.

МОЛОТОВ. Я могу привести факты.

Тов. ЖИГАЛИН. Я работал в 1937 году директором завода. Приходишь, бывало, на работу, мне говорят: у тебя на заводе вредитель — главный инженер, главный конструктор, главный механик и т.д. Я говорю, что этого не может быть, а мне отвечают: у тебя на заводе хотели организовать взрыв.

На заводах создавалась обстановка подозрительности и напряженности, во многих честных и добросовестных работниках видели «вредителей» и «врагов народа». В этом, безусловно, и вы повинны, Молотов. В ЦК и Правительство поступали сигналы о творимых бесчинствах, вы же стали на путь репрессий и уничтожения честных людей, ни в чем не повинных, на путь нарушения социалистической законности. Разве вы всего этого не знали? Конечно, знали. Вы хотели разобраться в этих вопросах и пошли на такие страшные вещи, как репрессии. Это просто уму непостижимо! Как можно бы подписывать документы о расстреле невинных людей? Вы не нашли в себе мужества отказаться подписывать их. Это можно было объяснить лишь стремлением сохранить для себя лично занимаемое положение.

Молотов должен нести ответственность за совершенные злодеяния.

Молотов оторвался от жизни, от народа и нашей действительности. Это чувствовалось и тогда, когда мы были у вас в Совете Министров при обсуждении хозяйственных вопросов. Ваши методы разбора вопросов приводили к тому, что вы, не считаясь с обоснованными доказательствами, принимали единолично решения, считая себя непогрешимым, хотя сами на предприятиях не бывали, с промышленностью не были тесно связаны и с народом не общались. Тов. Дыгай правильно приводил много примеров по этому вопросу.

Молотов на бюро горкома об участии его в антипартийной фракционной группе говорит очень легко, что он на Пленуме признал свои ошибки. Нам известно, что он был организатором и вдохновителем этой презренной антипартийной группы, которая хотела сбить с ленинского курса нашу партию. Лишь благодаря прозорливости и активному вмешательству лично Никиты Сергеевича Хрущева и ленинского ЦК удалось вовремя разоблачить и разгромить их вредительскую фракционную деятельность.

Сейчас страшно даже подумать, к чему могли привести фракционеры нашу партию, нашу страну: опять к культу личности, ко всем старому, отжившему и нам ненавистному. Молотов не вскрывает своего активного участия в группировке, причин, которые заставили его пойти на это. Он, как ягненок, прикидывается простачком и ограничивается заявлением, что признал свои ошибки. Это не ошибки, это преступления перед партией, которые не совместимы с пребыванием в партии.

Все это делалось для того, чтобы скрыть свои преступления от народа.

Я считаю, что другого решения, как только исключение из партии, быть не может. Я поддерживаю решение Свердловского бюро райкома партии об исключении из партии Молотова.

Тов. БОЧКАРЕВ. Мне пришлось присутствовать на Пленуме ЦК 1955 г., когда партийно-правительственная делегация докладывала поездке в Югославию. Я помню, там выступал Молотов. Что бросилось тогда в глаза? Претензии Молотова на особое положение, догматичность в аргументации. Так как и сейчас, я вижу стремление Молотова уйти от существа вопроса, заменить его рассуждениями, а точнее словесными выкрутасами. Мы, секретари райкомов партии, обменивались тогда мнениями по поводу его выступления. Его позиция была оценена, как догматическая, оторванная от жизни, без учета сложившегося к тому времени положения дел. Гибкой, хорошо аргументированной позиции партийной делегации были противопоставлены начетнические рассуждения, которые никого не убедили в том, что вы, Молотов, правильно ставите вопросы. Нас удивила ваша позиция и при голосовании. Многие думали: неужели Молотов не понимает, он ведь политический деятель нашей партии. Как может он голосовать против правильной, всеми одобренной деятельности делегации? Зачем он это делает, ведет линию на подрыв единства в Политбюро?

Вот и сегодня я слушал Молотова, слушал выступления других товарищей и реплики Молотова, и у меня создается впечатление, что он не избавился от претензий на свое особое положение — от ложного представления, что он умнее всех, что он больше всех знает, больше всех понимает, а все, что тут говорят товарищи, они просто не понимают его высоких материй.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Те письма, которые мы читали, все они были проникнуты высокомерием, попыткой поучать и т.д. Это бросается в глаза.

Тов. БОЧКАРЕВ. Молотова убедить в чем-либо трудно. Но я должен сказать, что мы глубоко возмущены вашей позицией, вашей деятельностью в партии. Вы видите только то, что вам хочется видеть и что помогает вам оправдывать занятую вами позицию. Вы не хотите видеть того, что делегаты съезда аплодировали единодушно, именно единодушно и убежденно каждому оратору, осуждавшему антипартийную группу. Вы же хотите свести все к личному убеждению выступающих, а не к мнению съезда. И это не случайно. Вам это выгодно для защиты своего тезиса о том, что ничего нового с 1957 г. не произошло.

Надо же иметь хоть немного партийности, если вы считаете себя ленинцем. То, о чем говорил т. Дыгай, и фотокопии документов, о которых говорил т. Демичев, это же дикий произвол. А вы были не последний человек в партии и не последний человек в Политбюро. Если бы у вас была иная позиция по ряду вопросов, действительно принципиальная, ленинская, то, наверное, не было бы таких страшных последствий культа личности.

Помню, в газетах был напечатан материал о том, как было организовано покушение на вас в Прокопьевске. Я был студентом в то время. Якобы грузовая машина врагами народа была направлена на машину, в которой ехали вы. Все это была ложь. Ничего подобного не было, вы это хорошо знали, а вот водителя машины расстреляли.

МОЛОТОВ. Это Вы говорите, а не я.

Тов. БОЧКАРЕВ. Я думаю, что райкому партии тяжело пришлось, когда он разбирал персональное дело Молотова.

Стоит сказать одно неточное слово, выражение, как Молотов тут же прицепится, а практика у него в этом богатейшая. У меня создается впечатление, что прежде чем высказать свое мнение о Молотове, он считает, что нужно его спросить так это или нет, что он думает по этому вопросу, а потом уже, если он согласится, высказываться. Вот его существо, — высокомерие.

Я глубоко убежден, что антипартийная группа была организована для того, чтобы уйти от ответственности, скрыть свои преступления от партии и от народа.

Решения ХХП съезда партии освежили обстановку и не только у нас, но и за рубежом. Я это говорю с полной ответственностью. Я вскоре после XX съезда за рубежом был в Венгрии и знаю, как благодарны были люди нашей партии, ЦК, XX съезду за восстановление ленинских норм и принципов партийной жизни.

Боясь ответственности, Молотов выступил идеологом этой группы, ее организатором. Это бесспорный факт.

После ХХП съезда партии в партийных организациях прошли собрания. Нет ни одной партийной организации, которая бы единодушно не осудила позицию антипартийной группы, стремившейся вернуть нас к прежним, осужденным партией, временам и которая бы не требовала исключения вас из партии. И я даже выскажу такую точку зрения, а почему вам, действительно, не отвечать за все это? Почему вас не судить за преступления, которые вы совершили, которые совершались с вашего ведома? Почему мы должны быть такими мягкотелыми.

Я думаю, что вас нужно не только исключить из партии, но и судить вместе с Кагановичем, Маленковым, которые много безвинных людей отправили на смерть.

Здесь т. Дыгай приводил факты и т. Тюфаева рассказывала о том, как на Пленуме ЦК ВЛКСМ члены ЦК входили в одну дверь, выходили в другую и пропадали. Вы были на этом Пленуме. Я хочу у вас спросить: вы разве этого не видели? Я не вижу в вас человека, а вы называете себя ленинцем, так Ленин был, прежде всего, человек с большой буквы.

Я полностью поддерживаю решение бюро Свердловского райкома партии и предложения выступавших здесь товарищей об исключении Молотова из партии, иного решения быть не может, это и воля ХХП съезда.

Тов. КУЗНЕЦОВ. Очень хорошо, что сегодня все члены бюро горкома высказываются по этому вопросу и высказываются очень ясно.

Я не ожидал такого поведения Молотова на бюро горкома партии. У меня создается впечатление, что он до сих пор находится мысленно в периоде господства культа личности и никак не хочет, упорно не хочет отойти от него, понять дух нового времени, реальную обстановку в партии и стране. Он как бы застыл на каком-то этапе. Это, на мой взгляд, главное, что тяготеет над ним.

С чего начал Молотов свое выступление? С того, что т. Иванов, якобы, необъективно доложил о его поведении на бюро райкома и в парторганизации. А тов. Иванов говорил о том, что Молотов по существу выразил недоверие бюро райкома, недоверие парторганизации при обсуждении его персонального дела. Я попросил у тов. Иванова стенограмму выступления Молотова на бюро райкома. Молотов говорит, что в одном из выступлений тов. Н.С. Хрущев сказал, что не может назвать Молотова товарищем. Далее Молотов говорит, что он рассматривает это, как подготовку к исключению его из партии, и что поэтому бюро райкома не может принять иного решения. О каком доверии бюро райкома можно говорить после этого?

МОЛОТОВ. Тов. Иванов неправильно говорил, что у меня презрительное отношение к партийным организациям.

Тов. КУЗНЕЦОВ. Должен сказать, что после того, как мы узнали вас, я также не могу назвать вас товарищем, хотя вы имеете партийный билет.

Досадно и больно за Молотова, что он никак не хочет понять всей глубины его личной ответственности за тот огромный вред, который нанесен партии. Ведь раскрылись преступления, которые не укладываются в человеческой мысли. Личное участие в них Молотова показано на многих примерах, приведенных на заседании бюро горкома.

Можно представить себе на минуту, сколько дополнительных побед одержала бы партия, если бы избежала этого страшного периода культа личности и злоупотребления властью. Правда, есть трудности, есть недостатки. Но партия преодолеет эти трудности, мы верим партии.

Мы прямо скажем, что благодарны тов. Н.С. Хрущеву, так как по его инициативе все это было вскрыто XX съездом партии.

А что говорит на бюро райкома Молотов, кичась своими прежними заслугами: «Я не знаю, с кем тогда был Хрущев — с большевиками или меньшевиками?».

А совесть у вас есть говорить после этого на бюро горкома, что вы одобряете решения XX съезда, что вы одобряете ту линию, которую взяла партия, совесть у вас есть, когда вы говорите, что одобряете Программу, принятую ХХП съездом?

Молотов говорит, что все вопросы были решены XX съездом и июньским Пленумом ЦК. Нет не все. Я был делегатом XXI съезда и скажу откровенно, что не понимал, почему ЦК не поддержал тогда требования многих делегатов о привлечении к ответственности участников антипартийной группы. Видимо потому, что этот съезд был внеочередной и обсуждал контрольные цифры семилетки, и нецелесообразно было отвлекать внимание съезда на другие вопросы.

В 1957 г. нам трудно было поверить, что Молотов, Маленков, Каганович сколотили антипартийную группировку. У человека есть такая особенность, что он не сразу все может оценить.

После июньского Пленума, я тогда работал секретарем Первомайского РК КПСС, нам приходилось много выступать перед коммунистами и беспартийными. Я помню, на одном собрании поступила такая записка: «Скажите т. Кузнецов, если бы эта антипартийная группа взяла верх, она тоже проводила ленинскую политику?».

Теперь всем предельно ясно, для чего вы хотели власти. Логика борьбы неумолима. Если на минуту допустить, что то «арифметическое большинство», о котором до сих пор говорит Молотов, пришло к власти, конечно, вновь тысячами пришлось бы считать загубленных людей, ибо вы не способны проводить другого курса, творчески подходить к развитию общества. И вы должны нести ответственность. Вам не нравилось, что носителем ленинской линии явился Н.С. Хрущев, вам не нравилось, что по его инициативе партия проводит в жизнь многие важные мероприятия. Мы можем теперь на себе убедиться, что правильно, а что неправильно. Не вы, а народ, прежде всего, ощущает и дает правильную оценку. Я удивлен поведением Молотова.

Чем можно объяснить такое поведение Молотова? Я исхожу из того, что он не хочет понять.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Не хочет и не может.

Тов. КУЗНЕЦОВ. Это заскорузлость, это догматизм и полнейшая неспособность идти в ногу с жизнью, я с полнейшим убеждением говорю об этом. Вы обижаетесь, что вас догматиком называют.

(МОЛОТОВ. Это неправда).

Это видно из вашего выступления.

Прошел XX съезд партии, открылись шлюзы, можно было идти к народу, объяснить: «Да были ошибки!» Молотов не идет, видимо, потребности не было. После XX съезда партии в энергетическом институте — крупнейшем вузе страны, где 12 тысяч студентов, полторы тысячи коммунистов, выступают коммунисты и просят, чтобы Молотов хотя бы раз в жизнь побывал у них, побеседовал с ними. Я звоню Молотову.

Он меня спрашивает: Вы согласовали этот вопрос с МГК партии.

— Если Вы дадите согласие, МГК возражать не будет.

Проходит неделя, проходит вторая. Молотов тянет: позвоните тогда-то, позвоните тогда-то. Проходят месяцы. Каждую неделю я вам звонил. Потом начал работу июньский Пленум ЦК. Тогда уже было поздно ехать в эту организацию.

Вместо того, чтобы держаться с народом, вы занимались фракционной деятельностью, грязной борьбой. Говорит о принципиальности. Какая тут принципиальность! Никаких принципиальных возражений нет у Молотова. Он немножко боится за себя. Как догматик упорен в своем мнении и не хочет подумать, потому что в целом Молотов беспринципный человек. Если бы он был принципиальный борец, коммунист, он сказал бы: я понял. И совершенно ясно, что знал он о том, что гибнут невинные люди и не принимал мер к тому, чтобы спасти этих людей.

Хочется зачитать одно место из его выступления: «Моя жизнь как на ладони, на виду у партии». Теперь — да, тогда мы Вас не знали. Ваши прежние заслуги накладывают на вас большую ответственность. Это диалектика. Она не дает права жить прежними заслугами, оправдывать свое поведение, наоборот, спрос к вам еще больший.

Что говорит Молотов: «исключая Молотова, вы исключаете честного, пролетарского революционера, для которого выше всего интересы коммунизма, интересы партии. Я верю в партию, партия разберется». Что вы хотите этим сказать?

Партия в вас разбирается и выводы определенные делает.

Я считаю, что одно может быть решение — исключение из партии.

Тов. ПАВЛОВ. Я присоединяюсь к выступавшим здесь на бюро членам бюро горкома, к решению Свердловского райкома об исключении Молотова из партии, причем это единодушное мнение и нашей Дзержинской 35-тысячной районной парторганизации, которую я представляю в бюро.

На прошедших партийных собраниях, на рабочих собраниях коммунисты и беспартийные давно ставят этот вопрос. Для коммунистов, для всех советских людей теперь известна ваша позиция, ваше лицо. Это понятно всем.

И только один человек ничего не понял — это сам Молотов. С 1953 г. ему было достаточно времени и возможности подумать и дать оценку своим позициям, честно и откровенно сказать партии и народу о своих ошибках, о тех преступлениях, которые были допущены им лично по отношению к партии, по отношению к народу. Но сколько вам ни помогали, этого вы не сделали и, видимо, не в состоянии сделать. Когда речь идет о персональной ответственности, вы, ссылаясь на коллегиальное решение ЦК, говорите, что вашу речь одобрил ЦК, но ведь ЦК не приговаривал людей по списку к расстрелу, вы же без ЦК за двумя подписями отправляли людей в тюрьму, не спрашивая согласия ЦК.

МОЛОТОВ. Это были решения, одобренные ЦК партии, а потом Пленумом ЦК. Вся политика и работа ЦК одобрена XVIII съездом партии, товарищи.

Тов. ДЕМИЧЕВ. XVIII съезд партии не определял кого арестовывать.

Тов. ПАВЛОВ. Вы часто ссылаетесь на решение органа, с которым по существу не считались. Николай Александрович приводил данные по арестам делегатов съездов, в том числе XVII съезда. Когда вам выгодно, вы ссылаетесь на решение съезда, когда вам невыгодно, вы не хотите отвечать. Вам понравилось решение Пленума ЦК 1956 г., когда в общих чертах была представлена картина и дана принципиальная оценка фактам. Может быть, в тот период надо было принять такое решение. На него вы ссылаетесь. Когда же дело дошло до того, что вам с группой заговорщиков нужно было сменить руководство ЦК, сменить первого секретаря, вы не к Пленуму обратились, вы сели группой и решили власть делить. Только по настоянию членов ЦК, потому что время было не то, когда боялись репрессий, потому, что прошел XX съезд партии, собрались члены бюро — и получилось по-другому. А за спиной этого Пленума — вы хотели совершить переворот.

Пленум ЦК решительно поддержал курс XX съезда, товарища Н. Хрущева и вы оказались за бортом. Вы читаете газеты… но вы не могли прийти к мысли, что давно стали вне партии, а вы заявляете, что вы всегда были таким хорошим, неужели вся партия, народ вас осуждают!

Сегодня вы заявили, что все эти примеры вам известны, По этим примерам вы считаете, что это обычное явление, а народ и партия рассудили так, что за это надо отвечать. После 1957 г. действительно вас партия и ЦК оставили на работе, оставили в партии, вы после этого хотя бы одно заявление написали искренне? Мы все эти документы знаем. Там опять претензии на теоретика, что только вам присуще разрабатывать вопросы теории, что только за вами последнее слово.

Вы оказались политическим банкротом. Видимо: или трудно вам это понять, или не хотите этого понять.

В заключение я хочу сказать, что все те ошибки и преступления, допущенные Молотовым, они несовместимы с пребыванием в партии. И ваше последнее заявление показало, что вы не поняли, не понимаете и не можете понять ничего. Исключение Молотова из партии является единственно правильным решением.

Тов. СВЕТЛИЧНЫЙ М.П. С 1956 года я работаю в Московском Управлении госбезопасности. За это время в управлении рассмотрена не одна тысяча сфальсифицированных следственных дел на честных советских граждан. Еще и теперь нет дня, когда бы не приходилось рассматривать дела по реабилитации честных советских граждан, восстанавливать их добрую память.

Здесь приводились уже данные о том, сколько честных, добросовестных советских граждан, крупных политических и партийных работников было погублено в период культа личности, к чему имел прямое отношение и за что несет ответственность тов. Молотов.

Более того, чтобы создать «благоприятную» обстановку для этого кровавого террора, в органах государственной безопасности насаждались такой стиль и такая атмосфера, которые содействовали, создавали условия для полного попирания социалистической законности, чтобы творить беззакония.

Что стоят только так называемые «тройки» и их деятельность, введенные в НКВД при активном участии Молотова.

Мне не понятно, почему т. Молотов здесь на бюро горкома партии не может набраться мужества и прямо сказать, что он несет перед партией ответственность за эти преступления.

Мне и многим другим коммунистам казалось, когда стал фактом разгром антипартийной группы, что Молотов стал на антипартийный путь в результате оторванности от жизни, что догматизм его поставил на антипартийный путь. Но была какая-то надежда, что он поймет и осудит это.

Теперь после разгрома антипартийной группы, после июльского Пленума ЦК прошло 5 с лишним лет. Весь наш народ, весь мир убедились на фактах жизни, кто был прав — он или ЦК в решении всех вопросов внутренней жизни — перестройки руководства промышленностью, сельским хозяйством, по подъему целины и др. вопросам.

Молотов же до сих пор не хочет признать, что занимал в этом неправильную, непартийную позицию. А в международных делах? Если бы Молотов не был догматиком и страстным последователем культа личности, разве бы так был решен, скажем, вопрос с Японией? Кто виноват, что мы по существу потеряли влияние на Японию? Молотов.

А возьмите австрийский вопрос. Если бы не принципиальная позиция тов. Н.С. Хрущева и ЦК в этом, если бы мы последовали позиции Молотова, какую он занимал в японском вопросе, да и в отношении Австрии, что было бы сегодня с Австрией?

Я поддерживаю предложение об исключении тов. Молотова из партии.

Тов. ДЕМЕНТЬЕВА. Я, к сожалению, не присутствовала в начале обсуждения и не слышала всего выступления Молотова, но из тех реплик, которые бросал здесь Молотов, ясно одно, что вы ничего не поняли, несмотря на такое демократическое обсуждение вашего персонального дела, когда вы имели возможность еще и еще раз проанализировать все свои ошибки, чтобы честно и прямо сказать о них. За все те нарушения и преступления, которые были вами совершены, вы должны отвечать перед партией и народом.

Поэтому я присоединяюсь к мнению всех членов бюро горкома партии, которые предлагают исключить Молотова из партии. Это единственное и правильное решение, которое может быть принято. Мы еще раз, как все коммунисты, выражаем благодарность нашему Центральному Комитету, который своевременно разоблачил антипартийную группу, которую возглавлял Молотов.

МОЛОТОВ. Товарищи, я не буду повторяться и не собираюсь останавливаться на отдельных замечаниях, которые здесь были высказаны. Были высказаны и замечания, которые правильно освещали положение в отношении меня. Но был допущен и ряд фактических неточностей.

Мы здесь собрались не для того, чтобы обсудить отдельные факты или отдельные частные моменты, касающиеся моего участия в работе партии за прошлый период. Я повторяю, товарищи, что я признавал и признаю мою личную ответственность за неправильные репрессии, допущенные в период культа личности. Я это объяснил не только в устных выступлениях, но и в двух письменных заявлениях на имя ЦК. Я также признавал и признаю свою личную ответственность за мое участие в групповщине, допущенной в 1957 году в составе нескольких членов Президиума ЦК, и никогда не отрицал того, что партия правильно осудила групповщину и мое личное поведение в этом вопросе.

Я высказал в неоднократных заявлениях свое прямое отношение к решениям съезда партии и мое желание участвовать в выполнении принятых ХХП съездом партии решений и Программы КПСС.

Я прошу оставить меня в рядах партии, надеюсь, что буду полезным членом партии. Я учту ошибки, которые были допущены мною.

Тов. КУЗНЕЦОВ. Ждали другого от Молотова. Зачем вы эту группу создали?

МОЛОТОВ. Я был в составе 7 членов Президиума ЦК. После решения прошлого Пленума ЦК 1957 г. никакой группы не было, никаких связей или попыток к групповщине не было.

Тов. ДЕМИЧЕВ. Товарищи напрасно старались убедить Молотова и услышать от него партийную оценку совершенных им преступлений перед партией. Семена падают, видимо, на бесплодную почву. Молотов формально, как репей, старается цепляться за каждое сказанное слово, фразу. Здесь нет юристов. Здесь бюро горкома партии и идет партийный разговор. Невольно возникает вопрос: кто перед нами? Как он мог быть членом Президиума? Как могло стать, что такой человек был у руководства партией! Если бы сейчас здесь присутствовали рядовые коммунисты, простые люди, они бы с возмущением, с ужасом подумали, кого мы имели во главе руководства. Молотов, с одной стороны, сквозь зубы признает свое участие и ответственность за репрессии невинных людей, а также участие в антипартийной фракционной деятельности.

С другой стороны Молотов на партийном собрании в первичной парторганизации, на бюро райкома и горкома партии ведет себя высокомерно, неискренне. Он говорит, что хочет остаться в партии. Но даже абстрагируясь от его преступлений, от его деятельности в антипартийной, фракционной группе — и то ему верить невозможно. Непонятно, кто он такой: неискренность, формализм, высокомерие — разве это черты коммуниста? Хотя он в партии и состоял много лет.

Тут говорили о мужестве. Молотов не имел мужества раньше и не имеет его сейчас. Вы подписывали списки и отправляли безвинных людей на расстрел. Если бы вы имели мужество, то вы бы восстали против такого произвола. Где же ваше мужество?

Я думаю, что первичная партийная организация и райком партии приняли справедливое решение об исключении Молотова из партии и другого решения принять просто невозможно.

Будем голосовать?

Кто за то, чтобы подтвердить решение бюро Свердловского РК КПСС об исключении Молотова из партии? Решение принимается единогласно.

Исключаем вас из партии. Сдайте партбилет.

{Молотов сдает партийный билет).

МОЛОТОВ. Я могу апеллировать в ЦК?

Тов. ДЕМИЧЕВ. Можете.

Помета: «Мои заявления и реплики проверил и отредактировал. В. Молотов. З.УИ.1962 г.».

РГАНИ. Ф. 6. Оп. 19. Д. 204. Л. 12-54. Подлинник.

Из книги «Бой с тенью Сталина. Продолжение. Документы и материалы об истории XXII съезда
КПСС и второго этапа десталинизации», 2015.

Выступление (первое) В.М. Молотова на заседании парткома Управления делами Совета Министров СССР.

Стенограмма заседания Свердловского райкома партии по вопросу исключения В.М. Молотова из рядов КПСС

Стенограмма заседания бюро МГК КПСС по вопросу об исключении В.М. Молотова из рядов КПСС

Добавить комментарий Отменить ответ