Г.В.Костырченко
«Измена» Говарда Фаста
(Из книги «Тайная политика Хрущева. Власть, интеллигенция, еврейский вопрос». 2012)
Имевшие глобальный резонанс трагические события в Венгрии повергли в смятение многих приверженцев Советского Союза в мире, в том числе и американского писателя-коммуниста Говарда Фаста (1914-2003). В конце 1956 года для него настала пора мучительной ревизии предшествовавшей жизни, начало которой совпало с невиданной ранее глобальной гуманитарной катастрофой — Первой мировой войной, знаменовавшей собой по сути историческую презентацию XX столетия.
Будущий писатель Говард Мелвин Фаст (Howard Melvin Fast) родился в Нью-Йорке, на Манхэттене, в семье бедного еврейского рабочего — выходца из России. Его отец, Б. Фастовский, в конце XIX века переехал вместе с семьей в США из городка Фастов под Киевом. Прибыв на новое место, он совсем еще мальчишкой пошел работать на фабрику, но так и не смог выбиться из нужды. Мать Говарда, И. Миллер, происходила из Великобритании. Она умерла в 1923 году, будучи еще молодой. Все это заставило юного Говарда очень рано, в неполных десять лет, вступить во взрослую жизнь и начать зарабатывать себе на кусок хлеба. Ему, от природы крепкому и смышленому, удалось освоить множество профессий, в том числе разносчика газет, рабочего на табачной и на шляпной фабриках, подручного в мясной лавке, гладильщика в одежной мастерской. Однако он стремился к большему. Несмотря на загруженность тяжелым физическим трудом, Говард тянулся к знаниям, проводя все свободное время в библиотеках. Уже в семнадцать лет он осуществил печатную пробу пера, опубликовав в 1932 году сразу два дебютных произведения: научно-фантастический рассказ «Ярость пурпура» и роман «Две долины». Вступив тогда же в писательский клуб Джона Рида, молодой литератор окончательно сформировался как левый интеллектуал, в сознании которого романтическое чувственное видение мира прочно соединилось с идеей борьбы с классовым, расовым и национальным неравенством. Однако не чужда ему была и патриотическая тематика, которая стала производной от романтической ипостаси его творчества. В годы Второй мировой войны, когда потребность общества в такой литературе была чрезвычайно высокой, Фаст, подвизаясь в армии (служил в Офисе военной информации — своего рода «протоЦРУ», а также военным корреспондентом на радио «Голос Америки»), издал в этом жанре несколько романов.
Изначально присущие Фасту умеренно либеральные убеждения, стремительно радикализируясь в годы войны, претерпели существенную метаморфозу. В 1944 году он вступил в Коммунистическую партию США. С этого момента в его произведениях стали явственно ощущаться просоветские симпатии и преклонение перед большевистским экспериментом в России. В СССР, конечно, заметили появление в «цитадели мирового империализма» нового своего идейного приверженца, сотрудничество с которым сулило Кремлю сильные пропагандистские козыри. Книги «прогрессивного» американского писателя, бичевавшие «бездушный и жестокий мир капиталистического чистогана», стали переводиться на русский язык и издаваться массовыми тиражами. Вплоть до середины 1950-х гг. Фаст оставался чуть ли не наиболее публикуемым иностранным автором в Советском Союзе. Впрочем, даже такое безусловное признание Кремлем литературного творчества этого автора не спасало его произведения от цензурных рогаток, например исторический роман «Мои прославленные братья» (о Маккавейских войнах за независимость Иудеи в середине II в. до н.э.). Уже включенный в издательский план «Главлитиздата» на 1949 год, он в ходе кампании борьбы с космополитизмом и еврейским национализмом был квалифицирован как «ультранационалистический». Его запретили, а типографский набор текста рассыпали. На русском языке эта книга вышла только в 1980-е гг. в израильской серии «Библиотека Алии»2.
Так усиление сталинского антисемитизма заронило в советских партийно-идеологических сферах семена недоверия к левому американскому литератору. Эта прогрессировавшая антипатия проявлялась подчас в самой примитивной форме. Когда 15 января 1953 г. К.М. Симонов напечатал в редактируемой им «Литературной газете» статью Фаста «Народ жаждет мира», направленную, в общем-то, на благое для советского режима дело (нейтрализацию резко негативной реакции Запада на вышедшее двумя днями ранее заявление ТАСС о разоблачении «заговора кремлевских врачей-убийц»), агитпроповцы со Старой площади усмотрели в ней крамолу. По этому случаю заведующий отделом художественной литературы и искусства ЦК КПСС Кружков и его заместитель В.И. Иванов направили 21 января секретарю ЦК по идеологии Н.А. Михайлову записку. В ней они распекли Симонова за то, что тот на «самом видном месте и под крупным заголовком» поместил текст автора, допустившего «в своем творчестве серьезные ошибки буржуазно-националистического, сионистского характера»3.
Однако еще хуже складывались тогда отношения Фаста с американскими властями. В апреле 1950 года его вызвали на заседание Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности и за отказ назвать имена «сообщников» обвинили в «неуважении к Конгрессу США» и отправили на три месяца за решетку. Имя писателя занесли на родине в черные списки издательств, которые перестали публиковать его рукописи.
С приходом на смену Сталину нового руководства отношение в СССР к американскому «прогрессивному» литератору заметно улучшилось, особенно после XX съезда КПСС. Однако его не могло не насторожить то обстоятельство, что в прогремевшем на весь мир выступлении на этом съезде Хрущёва тот, обличая в преступлениях прежнего советского кумира, предпочел обойти молчанием его антисемитские акции конца 1940-х — начала 1950-х гг. Такой селективностью в разоблачении сталинских преступлений были обескуражены и руководители КП США Ю. Деннис и У. Фостер, которые потребовали от Москвы конкретных объяснений. На этом демарше, предпринятом посредством газеты «Дейли уоркер», как раз настояли Говард Фаст и солидарные с ним коммунисты-евреи. В КП США они представляли в основном влиятельную нью-йоркскую парторганизацию, включавшую в себя почти две пятых всех членов партии. Главным редактором «Дейли уоркер» был друг Фаста Джон Гейтс (1913-1992), чрезвычайно авторитетный деятель американской компартии. Сын польского еврея, он в середине 1930-х гг. воевал на стороне республиканцев в Испании, а во время Второй мировой войны — в парашютных частях США. В 1951-м его за «антиамериканскую деятельность» упрятали на четыре с половиной года за решетку. Весной 1956 года Гейтс вместе со своим заместителем по редакции «Дейли Уоркер» Максом Аланом, а также Фастом настаивал даже на публикации открытого письма к Булганину с требованием начать широкое обсуждение еврейской проблемы в СССР. Однако руководство КП США, заверившее, что вскоре само поставит данный вопрос перед Кремлем, смогло отговорить их от этой затеи4.
Отношения между КПСС и КП США еще более накалилась в июне 1956 года после госдеповской публикации «секретного доклада» Хрущёва, которая вызвала настоящий переполох в стане американских коммунистов. Они ясно осознавали, что та полуправда, на которую пошел Кремль в разоблачении сталинизма, выглядит в США не только не убедительной, но и нелепой и потому дискредитирует их как союзников Москвы. Пытаясь добиться от своих советских патронов большей откровенности в этом вопросе и тем самым усилить собственную позицию в противоборстве с официальной американской пропагандой, генсек КП США Деннис направил в Москву свою статью, опубликованную в «Дейли уоркер». В ней содержался призыв к полной гласности в обсуждении прошлого и настоящего советских евреев. Однако при перепечатке в «Правде» это принципиальное пожелание было изъято из текста5. Восприняв такую цензурную манипуляцию как моральную пощечину, Фаст и его единомышленники в руководстве компартии США впервые всерьез задумались о возможном выходе из ее рядов. Угнетающе на американских коммунистов еврейского происхождения подействовала и опубликованная 9 июля в «Нью-Йорк тайме» статья влиятельного журналиста Сайруса Сульцбергера, который утверждал, что Хрущёв, еще будучи руководителем Украины, зарекомендовал себя яростным гонителем еврейской культуры, а в настоящее время возглавляет вместе с Сусловым «антисемитскую группу» в Президиуме ЦК КПСС и насаждает «расовые предрассудки» в Польше и других странах советского блока6.
Венгерские события ноября 1956 года, видимо, окончательно укрепили американского писателя в этом намерении. Однако о своем разрыве с компартией он объявил почему-то не сразу, а спустя несколько месяцев после этих событий, причем с максимальной помпой. С с его явной подачи 1 февраля 1957 г. на первой полосе «Нью-Йорк тайме» появилась статья журналиста Г. Шварца под сенсационным заголовком «Красные отказались от Говарда Фаста», в которой, собственно, об этом и сообщалось. Правда, потом, как бы оправдываясь за этот политический демарш, Фаст поместил в «Дейли уоркер» заявление (было озвучено 14 марта радиостанцией «Свободная Европа») о том, что, покинув компартию, он остался на позициях социализма и не приемлет только его советское воплощение, считая его недемократическим и негуманным7.
25 марта Фаст направил руководителю Иностранной комиссии ССП Полевому письмо, в котором вопрошал:
— Почему в СССР при Сталине осуществлялся антисемитизм под личиной борьбы с космополитизмом?
— Почему Полевой, а также его заместитель по комиссии Б.Р. Изаков (1903-1988) не выступили в печати в поддержку романа Дудинцева «Не хлебом единым»?
— Зачем Полевой, приехав летом 1955 года в Нью-Йорк и зайдя в гости к Фасту, лгал, что Л.М. Квитко жив и что они часто встречаются, будучи соседями?
Иронизируя над неуклюжей попыткой советского руководства переложить ответственность за недавние антиеврейские акции в СССР на «банду Берия», Фаст провоцирующе предположил: «Берия восстал против Сталина, выступил против безумств Сталина и был убит Хрущёвым и другими потому, что располагал фактами их преступлений». И следом спрашивал: «Почему это не опровергнуто?.. Где судебные отчеты по делу Берия?»
Американский писатель требовал: «Скажите, что антисемитизма больше нет, что он изжит». Затрагивая другие политически острые вопросы, Фаст не без пропагандистского пафоса предлагал советским руководителям объявить об отмене смертной казни, об одностороннем отказе от испытаний ядерного оружия, а также прекратить травлю Дудинцева за роман «Не хлебом единым»8.
Столь резкое по тону послание несомненно ошеломило, напугало и обескуражило Полевого. Сначала тот хотел, прервав немедленно и без объяснений переписку с Фастом, разорвать с ним все связи, приобретшие вдруг обостренную и небезопасную политизированность. Однако в ЦК, где письмом занялись секретари ЦК Суслов, Шепилов и заведующий международным отделом ЦК Пономарев, сочли, что пока рано делать столь резкие шаги. С учетом того, что за более чем десятилетнее пропагандистское сотрудничество с американским писателем на того было затрачено немало средств (об этом ниже), на Старой площади решили продолжить с ним переписку, дабы по возможности «образумить». Для этого в качестве консультанта к Полевому был приставлен Ю.А. Жуков — опытный журналист из «Правды» и к тому же кандидат в члены ЦК КПСС.
Детально проанализировав послание Фаста, Жуков дал Полевому рекомендации по подготовке ответа, которые, несмотря на демагогическую изощренность предложенной им контраргументации, выглядели малоубедительными. Полностью отрицая существование при Сталине государственного антисемитизма в стране, Жуков пытался оправдать диктатора, припомнив его застарелый и заезженный советской пропагандой ответ западному информационному агентству в 1931 году с осуждением антисемитизма как пережитка каннибализма9. К тому же, касаясь кровавых расправ над деятелями еврейской культуры в 1948-1952 гг., журналист не нашел ничего лучшего, как вновь «перевести стрелку» на «банду Берия», которая, по его словам, «истребляла не только евреев, но и крупнейших деятелей всех национальностей», судьбы которых, как при этом ехидно добавлялось, Фаста «не трогают»10.
И хотя Жуков решительно настаивал на том, чтобы погрязшему в «американской достоевщине» Фасту ответ подготовил непременно Полевой, тот, ссылаясь на свою политическую некомпетентность, предлагал поручить это какому-нибудь специалисту из ЦК11. Тем не менее, его возражения были отвергнуты, и ему пришлось засесть за работу. 17 мая Полевой направил на Старую площадь черновик ответа. Послание получилось довольно пространным, исполненным фальшиво дружеских увещеваний, из которых явственно торчали уши лозунговой ходульности. Уже не заботясь о соблюдении элементарного правдоподобия, Полевой (по совету Жукова) педалировал тезис об исключительной ответственности Берии за антисемитизм в стране, утверждая, что тот «коварно» его нагнетал, дабы скомпрометировать СССР перед всем миром. Причем, обвиняя Берию в том, что тот со своей «бандой» «состряпал» «дело врачей» и тут же утверждая, что следственные органы быстро после смерти Сталина освободили и реабилитировали оклеветанных врачей, Полевой неловко замалчивал то «неудобное» обстоятельство, что, вызволяя врачей, органы госбезопасности действовали под руководством того же Берии.
Самоуверенно полагая, что отнюдь не простодушный Фаст не заметит столь явного противоречия и примитивной манипуляции фактами, Полевой, оседлав козла отпущения в образе вездесущего Берии, клеймил этого «выродка» и «Ирода наших дней» еще и за то, что тот «вырвал из наших рядов наших товарищей Пфефера (И.С. Фефера. — Г.К.) и Квитко». Полевой заверял, что те пострадали не от официального антисемитизма, а от злой воли Берии, который наряду с ними уничтожил и много представителей других национальностей, «русских — больше всего».
Реагируя на упрек Фаста по поводу дезинформации относительно судьбы Квитко, Полевой, разумеется, не покаялся в том, что, быть может, вынужденно отрицал насильственную смерть поэта. Более того, в своем ответе он прибег к новому, еще более нелепому обману. Возмутившись тем, что Фаст-де его оговаривает, этот руководитель ССП утверждал, что он не мог ему сказать о том, что в 1955 году, накануне отъезда в Нью-Йорк, встречался с соседствовавшим с ним Квитко, поскольку «всем известно», что тот — «киевлянин и никогда не жил в Москве». Облыжно представляя Квитко не москвичом, Полевой теперь доказывал, что говорил Фасту о покойном литераторе совершенно иное: «Я сказал вам лишь, что я хвалил его (Квитко. — Г.К.) детские стихи на съезде писателей…»
Выкручиваясь далее, Полевой уверял, что двумя годами ранее поведал Фасту вовсе не о встрече с Квитко, а с «известным еврейским поэтом» Самуилом Галкиным: «…я виделся с ним (с Галкиным. — Г.К.), и он действительно живет недалеко (его адрес: Москва 1-19, улица Фурманова, дом 3/5, кв. 43), в чем вы можете убедиться, написав ему письмо по этому адресу»12.
Однако и эта версия оказалась шитой белыми нитками. Ведь по злой иронии судьбы Галкин вплоть до декабря 1955 года находился в одном из отдаленных исправительно-трудовых лагерей. Так что Полевой перед отбытием летом того года в Америку никак не мог с ним «видеться». Но попытайся Фаст проверить эту «дезу» и обратись он в 1957-м к Галкину, тот — наверняка проинструктированный на подобный случай властями, — разумеется, подтвердил бы слова Полевого.
Видимо, довольный таким задним числом придуманным алиби, Полевой позволил себе со снисходительной укоризной попенять Фасту: «Эх, Говард!.. Подумайте… разве от человека, которого считаешь другом, легко так вот бездоказательно принять в письме обвинения во лжи?.. Хорошо ли это, старик? Спросите у вашей милой, спокойной Бетти13, которую я всегда называл вашей боевой подругой. Ей-богу, она подтвердит, что это нехорошо»14.
Несмотря на то, что Полевой приложил немало усилий, чтобы текст ответного послания Фасту понравился в ЦК, Шепилов и Суслов еще несколько раз заставляли его переделывать написанное. Последний вариант ответа Полевой направил в ЦК 27 июня 1957 г., уверяя тамошних начальников, что, следуя их совету, «заставил себя как можно спокойней и аргументированней ответить на его (Фаста. — Г.К.) инсинуации, почерпнутые из выгребных ям разных “голосов”».
Вместе с тем, писатель счел необходимым предупредить ЦК, что, вступив в полемику с «взбесившимся мелким буржуа» Фа-стом, можно легко «подставиться под удар» «на одном совершенно незащищенном у нас направлении — положении еврейской культуры, которая продолжает оставаться у нас ахиллесовой пятой»15. Данное замечание писателя было, наверное, единственным проявлением здравого смысла в его письменной реакции на демарш Говарда Фаста.
Вняв ли этому резонному предостережению или поняв, что игра с Фастом проиграна и тот окончательно потерян для советской пропаганды, в ЦК вскоре «признали целесообразным» не отвечать американскому писателю, и многажды редактированное послание Полевого было отправлено в архив. Развивая это решение, Пономарев 14 августа 1957 г. внес в Секретариат ЦК предложение развернуть в СМИ кампанию по «разоблачению предательской деятельности Фаста», задействовав для этого и руководство ССП.
В результате американскому писателю была объявлена пропагандистская война. 30 января 1958 г. «Литературная газета» опубликовала против него зубодробительную статью Грибачёва16 — главного редактора предназначавшегося для заграницы журнала «Советский Союз», а в недавнем прошлом — активного борца с «безродным космополитизмом». Впрочем, свою лепту в дискредитацию Фаста внес и упоминавшийся недавний «космополит» Иза-ков (в 1949 году был уволен из редакции «Правды»), В февральском за 1958 год номере «Иностранной литературы» он «пригвоздил к позорному столбу» этого лично знакомого ему «ренегата»17.
На этом, собственно, и завершилась примечательная история об идейном разводе Говарда Фаста с коммунистическим Советским Союзом. Подводя ей итог, резонно задаться вопросом, а был ли Фаст в своем запоздалом развенчании сталинизма до конца искренним и руководствовался ли он при этом исключительно идейными соображениями? К сожалению, анализ известных ныне фактов не позволяет однозначно ответить на этот вопрос.
Настораживает уже одно то, что, обращаясь в марте 1957 года к Полевому, Фаст писал: «Возможно, глупо, что я не знал об этом терроре (сталинском. — Г.К.) раньше, но я действительно о нем ничего не знал»18.
В подобное наивное неведение никогда «не витавшего в эмпиреях» Фаста трудно поверить. Вряд ли он не читал, скажем, вышедший в свет еще в 1940 году и широко известный на Западе роман Артура Кёстлера «Слепящая тьма», в котором ярко и убедительно обличался сталинский политический террор. Когда в мае 1949 года в Париже проходил спонсировавшийся СССР Всемирный конгресс сторонников мира, Фаст, уже зная тогда об арестах советских еврейских писателей, приставал с расспросами к Фадееву, который потом жаловался Эренбургу: «А меня замучил Фаст — хотел, чтобы я ему все объяснил…»19.
Возможно, тогда Фадееву удалось задобрить назойливого американца посредством наличных. Ведь генсеку ССП для таких случаев выделялась на Старой площади валюта. Скажем, перед отъездом Фадеева в 1951 году в США Политбюро ЦК ВКП(б) приняло 22 февраля специальное постановление о выдаче ему «на специальные нужды» 20 тыс. долларов20. А 8 марта 1952 г. тем же образом было оформлено решение «о выплате гонорара американскому писателю Говарду Фасту за вышедшие на русском языке роман «Дорога свободы» и книгу «Пикскилл, США» в сумме 15 218 рублей в долларах США»21.
Более чем закономерным выглядит получение Фастом в начале 1953 года международной Сталинской премии «За укрепление мира и дружбы между народами». Произошло это в разгар печально знаменитого «дела врачей», об антисемитской направленности которого тот не мог не знать хотя бы уже в силу того, что в США оно вызвало массовые протесты общественности. Очень неубедительным выглядит позднее лукавое оправдание Фаста: денежный эквивалент данной премии в размере 25 тыс. долларов он, дескать, принял не из рук советских руководителей, а от Луи Арагона. Правда, Фаст предусмотрительно не уточнил, что в тех обстоятельствах Арагон выступал не как частное лицо, а как руководитель созданного Сталиным Всемирного совета мира. На полученные деньги Фаст основал тогда собственное издательство «The Blue Heron Press», которое занялось выпуском его отвергнутого другими издательствами романа «Спартак».
В 1954 году Гослитиздат напечатал «Сборник рассказов американских писателей». В предисловии к нему упоминалась статья Фаста «Литература и действительность», в которой тот определил в качестве главной задачи, стоявшей перед прогрессивными американскими писателями, создание образа положительного героя-коммуниста. Эта фраза так покорила гениального музыканта и наивного политика Д.Д. Шостаковича, что он чрезвычайно высоко оценил это издание22.
И в дальнейшем Фаст неоднократно подпитывался в финансовом отношении из Советского Союза. Он так вошел во вкус от щедрот, изливавшихся на него из Москвы, что, получая в ноябре 1956 года (сразу после трагический событий в Венгрии!) очередной гонорар в советском посольстве, заявил, что если бы он жил в СССР, то у него уже были бы на текущем счету два миллиона.
Конкретно советские дипломаты передали в тот раз Фасту 600 тыс. долларов — плату за издание в СССР 300-тысячным тиражом русской версии «Спартака»23. Это был самый большой куш, сорванный им в политической игре в «русскую рулетку». Правда, сам он вопреки очевидным фактам отрицал получение -этих денег (как, впрочем, и вообще гонораров от советских издательств). Однако это опровергается секретным донесением в ЦК Изакова, присутствовавшего в тот момент в посольстве и потом описавшего его в донесении Суслову24.
Но самое главное заключалось в том, что о выходе из компартии Фаст решил объявить, как упоминалось, только в феврале 1957 года. Очевидно, к тому времени он полностью получил все деньги, причитавшиеся ему по советским контрактам, и конфликт с Москвой уже не грозил ему материальными потерями. Притом что коммерческие дела писателя в родном отечестве пошли в гору: после шести лет официальных гонений и «запрета на профессию» у него появился тогда крупный коммерческий издатель. Об этом в апреле 1957 года сообщил Полевому известный американский писатель и сценарист Альберт Мальц (1908-1985), так же, как и Фаст, пострадавший от преследований сенатской комиссии Д.Р. Маккарти: был включен в «голливудский черный список» и вынужден был бежать в Мексику. Близко знакомый с Фастом, он нарисовал следующий его психологический портрет: «…Он один из самых сложных людей, с которыми мне когда-либо приходилось встречаться… Он ни в коей мере не является цельным человеком, скроенным из одного куска… он всегда оставался существом, терзаемым различными стремлениями и желаниями, которые никогда не находили удовлетворения и разрешения… В последние шесть лет, со времени его тюремного заключения, он страшно страдал ужасными головными болями, которые врачи не могли ни облегчить, ни объяснить… я никогда не мог предсказать, как он поведет себя в той или иной ситуации… не могу сделать этого и сейчас»25.
В том же 1957 году в США с шумным рекламным сопровождением был издан антисоветский автобиографический роман Фаста «Голый бог: писатель и коммунистическая партия» («The Naked God»), живописавший его глубокое разочарование в советском коммунизме и знаменовавший собой полный разрыв с СССР. После чего, как на дрожжах, стали расти показатели продаж «Спартака», который в общей сложности разошелся в количестве полутора миллионов экземпляров. Немалые средства писатель получил и за продажу авторских прав на роман Голливуду, где в 1960 году его очень успешно экранизировал (фильм получил четыре премии «Оскар») талантливый режиссер Стэнли Кубрик (1928-1999) и продюсировал не менее талантливый актер Кирк Дуглас (р. 1916; исполнил заглавную роль). Оба родились в еврейских семьях, происходивших из Центральной и Восточной Европы.
Если судить по коммерческому успеху, который с тех пор стал сопутствовать Фасту, тот не прогадал оттого, что, хоть и с некоторым запозданием, отказался от спонсорской подпитки из Москвы, чрезвычайно вредившей его репутации. В беспомощных и межеумочных антисталинистских метаниях хрущёвского режима «прогрессивный» американский писатель чутко уловил начало конца большевистской империи и благоразумно отказался от ее покровительства. Впрочем, видеть в этом судьбоносном для Фаста решении только голый холодный расчет было бы чрезмерным упрощением ситуации. Наверняка его, как и всякого свободомыслящего интеллектуала, обуревали при этом и сильные эмоции, рожденные прежде всего инстинктивным протестом против грубого силового подавления советскими властями всяких проявлений вольнолюбия и политического протеста — как у себя в стране, так и в государствах Восточной Европы. Однако, несмотря на подобные душевные переживания, Фаст, думается, вряд ли находился в их полной власти. Скорей, не они повелевали им, а он ими, не позволяя себе ни на минуту усомниться в искренности собственных благородных чувств и демонстрируя при этом, подобно опытному актеру, тонкую и убедительную игру. Будучи своего рода политическим лицедеем, писатель до конца жизни продолжал пропагандировать свой антибуржуазный имидж левого интеллектуала и нон-конформиста. В 1980-х гг. он, по свидетельству бывшего сотрудника «Голоса Америки» Владимира Мартина (р. 1931), резко нападал на администрацию президента Р. Рейгана, обвиняя ЦРУ и Пентагон в стремлении установить в США фашистский режим и ввергнуть человечество в новую мировую войну26. А в 1990 году в свет вышла автобиография Фаста с эпатажным заголовком «Быть красным»27.
Показательно, что этот литератор, так много поработавший на свою репутацию радикала, фрондера и бунтаря, тихо отошел в мир иной на восемьдесят девятом году жизни в собственном доме в городе Олд-Гринвич (штат Коннектикут) в обстановке почтенной благопристойности. Произошло это 12 марта 2003 г. Историкам и исследователям жизни и творчества Говарда Фаста предстоит еще немало потрудиться, чтобы сквозь наслоения сотворенного им для себя романтического имиджа независимого левого интеллектуала разглядеть истинное лицо этого сложного и противоречивого человека. Вместе с тем уже сейчас со всей определенностью можно сказать, что разрыв Фаста с СССР не был случайностью, спровоцированной только личными интересами и индивидуальными особенностями психики американского писателя. По-пре-имуществу это было объективно закономерное событие, символизировавшее собой вступление в активную фазу процесса размежевания между советским коммунизмом и западной либеральной интеллигенцией. Убедительное подтверждение тому зафиксировано в записи состоявшейся 13 сентября 1957 г. беседы посла СССР в Израиле Абрамова с директором восточноевропейского департамента МИД Израиля А. Эшелем, который высказался тогда следующим образом: «Советский Союз пользовался большой симпатией в Израиле и среди евреев всего мира, особенно среди евреев США. Евреи сыграли большую роль в установлении дипотношений между США и СССР, в создании антигитлеровской коалиции. Теперь Советский Союз теряет друзей как здесь, в Израиле, так и в западных странах. Выход Говарда Фаста — еврея по национальности — из американской компартии из-за несогласия с позицией СССР по еврейскому вопросу не является единичным фактом. С этим нельзя не считаться»28.
Там же. С. 99.
Дорфман М. Памяти Говарда Фаста // Международная еврейская газета. 2003. № 13. С. 3; РГАНИ. Ф. 17. Оп. 133. Д. 390. Л. 22.
РГАНИ. Ф. 7. Оп. 133. Д. 390. Л. 22.
17-5932
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 28. Д. 438. Л. 73-77, 126.
Статья Денниса в «Правде» (Юджин Деннис о значении XX съезда КПСС // Правда. 1956. 27 июня) была снабжена двусмысленным и мелкотравчатым редакционным комментарием о том, что «говоря о докладе Н.С. Хрущёва, Ю. Деннис имеет в виду текст, опубликованный Госдепартаментом». При этом аутентичность госдеповского текста ничем конкретным не опровергалась. В другой сноске, пояснявшей упоминание Деннисом «ареста еврейских врачей», уточнялось, что среди арестованных врачей были не только евреи, но также русские и украинцы (РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Д. 39. Л. 22-23).
Архив ЕТА (http://archive.jta.org/article/1956/07/10/3048085/khrushchev-charged-with-stimulating-antisemitism-in-soviet-countries).
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Д. 37. Л. 12-13.
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Д. 39. Л. 20-23.
Сталин И.В. Соч. Т. 13. М.: Госполитиздат, 1951. С. 28.
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Д. 39. Л. 25-28.
Там же. Л. 26-27.
Там же. Л. 35-36.
Бетти Коэн (Bette Cohen) — скульптор, жена Г. Фаста.
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Д. 39. Л. 31-38.
Там же. Л. 29-30.
Объективности ради следует отметить, что поэт-фронтовик Николай Грибачёв, несмотря на обласканность властью (удостаивался Сталинских и Ленинской премий, имел звание Героя Социалистического Труда и пр.), отнюдь не всегда и не во всем был ее послушным пропагандистским орудием. Например, после смещения Хрущёва взял на работу в редакцию его опального зятя А.И. Аджубея, позже демонстративно выступил против присуждения Л.И. Брежневу Ленинской премии за «Малую землю». По отзывам работавших в «Советском Союзе» (издавался с 1950 года вместо иллюстрированного издания «СССР на стройке») евреев, благодаря «главному» «национального вопроса» в редакции не существовало (Биккенин Н.Б. Как это было на самом деле. Сцены общественной и частной жизни. М., 2003).
Изаков Б.Р. Две исповеди Говарда Фаста // Иностранная литература. 1958. № 2. С. 214-220. РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Д. 39. Л. 39-41.
Там же. Л. 23.