К 70-летию Великого Октября Советские исследователи не раз обращались к истории противоборства сил революции и контрреволюции в России, к изучению стратегии и тактики контрреволюции1 . Тем не менее остается малоисследованным ряд сложных и важных проблем. Среди них борьба российского пролетариата и крестьянства не только с капитализмом, но одновременно — и даже в первую очередь — с силами, которые были продуктом разлагавшихся, но все еще сохранявшихся остатков феодализма. На политической арене России эпохи революций, на их базе формировался лагерь самой махровой, промонархической контрреволюции. Это были как раз те силы, которые известны в науке как «вандейские».
В предлагаемой статье предпринимается попытка рассмотреть проблему казачества как одной из главных, наиболее организованных и стойких «вандейских» сил.
Один из показателей недостаточной разработанности проблемы, особенно бросающейся в глаза, — разнобой в терминологическом толковании как родового понятия «Вандея», так и производных от него — «русская Вандея», «вандейские войны», «вандейские силы». При этом затушевывается суть не только терминов, но и социально-классовая природа обозначающихся ими явлений. Контрреволюция вся предстает в литературе фактически на одно лицо. Достаточно наглядное представление на этот счет дают энциклопедические издания, к которым в первую очередь обращается читатель.
В начале 50-х годов слово «Вандея» в них рассматривалось как нарицательное «для обозначения очагов кулацкой контрреволюции». В 60-х годах «вандейские войны» были представлены как войны революционной Франции конца XVIII в. против контрреволюционных роялистских мятежей (СИЭ)2 . В 70-х годах в БСЭ были помещены по этой проблеме две статьи, противоречащие друг другу. В первой — «вандейские войны» — при разъяснении их сущности повторяются положения СИЭ, во второй — «Вандея» — это понятие объясняется с иных позиций. Французский департамент Вандея, говорится в ней, в конце XVIII — начале XIX в. стал центром инспирировавшихся Англией реакционных мятежей, возглавлявшихся контрреволюционным дворянством и католическим духовенством, выступавшим за реставрацию свергнутой во Франции в 1792 г. династии Бурбонов. В дальнейшем, заключается в статье, это название стало нарицательным для обозначения всех очегов контрреволюции3 .
Истолкование термина «русская Вандея» в советской литературе нередко связывается почти целиком с казачеством. Еще в начале 1920 г. И.В.Сталин в статье «К военному положению на Юге» характеризовал его как «исконное орудие русского империализма», подчеркивая, что между ним и «всем остальным населением окраин» не могло быть классового единства4 . В последующем по мере усиления культа личности эта односторонняя оценка уже стала рассматриваться, по словам И.П.Борисенко, как основание «для окрещения Дона и Кубани» «русской Вандеей»5 . Такая интерпретация этого термина дошла и до наших дней, хотя и не без некоторых новых нюансов, не меняющих, однако, сути дела. С одной стороны, «русская Вандея» рассматривается как синоним острой гражданской войны в казачьих районах, а с другой — всей контрреволюции без какой-либо ее дифференциации6 .
Подобное толкование вопроса не могло не вызвать возражений. В 1958 г. И.И.Минц связал «русскую Вандею» с мятежом Корнилова и Каледина, подчеркнув, что в августе 1917 г. его поддержало далеко не все казачество7 . Но некоторые историки, справедливо критикуя изображение казачества как сплошной контрреволюционной массы, однозначно сводящего ее к «русской Вандее», сами не сумели избежать другой крайности. Своим утверждением, будто в борьбе за социализм основная масса казачества всегда выступала в качестве одной из движущих сил, они фактически сняли вопрос о «русской Вандее»8 . Л.И.Футорянский отмечая, что В.И.Ленин рассматривал силы сознательных «вандейцев» как ничтожные, рассматривает ленинскую политику в отношении казачества как всегда и, безусловно, направленную на его привлечение к революции «уже со времени «Искры», революции 1905 г., а также в предоктябрьский период, в ходе Октябрьской революции и начавшейся гражданской войны»9 . Он полагает также, что тезис об отрицательном отношении основной массы казачества к национализации земли является неверным, а точка зрения о политике большевистской партии по нейтрализации казаков накануне Октября — спорной10 .
Суждения о «русской Вандее», сводящие ее фактически только к казачеству, получили отрицательную оценку. М.А.Алпатов писал, что впадающие в крайность при оценке поведения казаков в революциях переворачивают «всю историю». «Одни, — говорится в его брошюре, — оценивая донцов в гражданскую войну, убеждены, что это «русская Вандея». Если и были красные казаки, то Вандея — правило, красные казаки — исключение. Другие в пику им полагают, что большинство донцов состояло из бедноты, а посему казаки дружно взялись за шашки и всю гражданскую войну защищали революцию»11 . Обеляющие казачество авторы, верно заметил Л.М.Спирин, тенденциозно истолковывают высказывания и положения Ленина12 , в том числе раскрывающие содержание понятия «русская Вандея» и связанного с этим социально-политического портрета казачества.
Ныне первоочередная задача науки как раз и состоит в дальнейшем осмыслении ленинских концептуальных положений. Тем более что буржуазные историки — от белогвардейских до современных — термин «русская Вандея» отрывают от объективной реальности, сводят к географическому понятию, связывая его почти исключительно с казачьими районами. Ссылаясь нередко на ленинские работы и извращая их смысл, они, изображая казачество как традиционного хранителя «демократических идеалов»13 , рисуют его только как монолитную силу, якобы всегда выступавшую за сохранение порядка в государстве. Они предают забвению героическую борьбу под руководством С.Т.Разина, К.А.Булавина, Е.И.Пугачева. Таким способом фальсификаторы истории прикрывают позорную страницу в истории международного империализма, который, организуя интервенцию в Советскую Россию при отсутствии опоры на сколько-нибудь широкие массы, пытался создать ее только за счет казаков. Сначала, как указывал Ленин, их подкупали немцы, а потом англичане и французы14 .
Путаница в истолковании сложных и противоречивых социальных явлений и обозначающих их терминов, с одной стороны, есть следствие нечетких представлений об их содержании, а с другой, что касается апологетов буржуазии, — сознательного извращения. «Вандея», как и ее проявления, в том числе «русская Вандея», — это не просто географическое понятие, хотя своим происхождением и связанное с определенным пунктом, но прежде всего это — явление социально- политическое по своей сути. Оно было порождено острой классовой борьбой в период перехода от изжившего себя феодализма к нарождавшемуся капитализму. «Вандея» как таковая возникла в конце XVIII в., когда против Французской буржуазной революции поднялись реакционные дворяне, духовенство, вся монархическая Европа. Но под ее знаменем выступали не только одни богатые. В борьбу были втянуты также многочисленные представители средних слоев города и деревни, а нередко даже темные, забитые бедные крестьяне, охваченные религиозным фанатизмом, средневековыми предрассудками и притерпевшиеся к патриархальному укладу. Вольно или невольно, сознательно или бессознательно, но все они сражались против прогрессивной по тому времени буржуазной республики, за реставрацию свергнутых революцией клерикально-монархических порядков. Особенно широкий размах обрело это движение в департаменте Вандея, название которого впоследствии перешло на подобного рода выступления, где бы они ни происходили.
Ленин, неоднократно обращаясь к этой странице французского прошлого, сравнивал с нею яростное сопротивление промонархических сил напору буржуазно-демократических революций в России. Эти силы, опиравшиеся на остатки средневековья, Ленин характеризовал в ходе поднявшейся против них первой российской революции. В статье «Между двух битв» (конец 1905 г.), предупреждая русских революционеров, он писал, что шайки царских сторонников готовы ее растоптать, растерзать и разорвать. Они состояли из армии озверелых полицейских, забитых до полоумия военных, одичалых попов, диких лавочников, подпоенных отбросов капиталистического общества и правительственных учреждений, из элементов темноты и невежества, мелких собственников15 , недемократических (способных на Вандею) слоев мелкой буржуазии16 , благополучие которых — пусть даже призрачное — основывалось на средневековых порядках, обреченных историей и отвергавшихся большинством народа — пролетариатом и подавляющей массой крестьянства. Все эти силы, вместе взятые, по Ленину, и составляли русскую Вандею.
Среди вандейских сил наиболее организованным отрядом было казачество. Этот слой населения, указывал Ленин, состоял из богатых, мелких или средних землевладельцев, сохранял особенно много средневековых черт жизни, хозяйства, быта. Но самое главное, особо подчеркивал Ленин осенью 1917 г., среднее землевладение у них достигало почти 50 десятин17 , тогда как крестьянские дворы, имевшие свыше 30 дес, считались уже богатыми. По данным за 1905 г., Ленин считал, что в группе дворов крестьянского типа Европейской России, богатой землевладением, «на первом месте… стоят казаки». Всего в этой части России насчитывалось тогда казачьих дворов 278 650, из них 266 929, или 95,7 % относились к богатым18 . Разумеется, среди них встречались и с меньшим землевладением, но не они определяли социальную картину казачьей станицы..
За 12 последующих лет, из которых 3 приходилось на тяжкое время первой мировой войны, произошли немалые изменения. Материалы сельскохозяйственной переписи 1917 г. показывают, что посевы подавляющего большинства казачьих дворов составляли 10 — 20 десятин. Многие из них относились к числу крепких, зажиточных19 . На Дону, Кубани и Тереке, где проживало 70% всех казаков России, такие хозяйства считались середняцкими, хотя в имущественном отношении, если исходить из общероссийских мерок, они, как указывал Ленин, говоря о всех середняках Юга. России, были «похожи на кулаков»20 . Утверждения, будто накануне Октября среди казаков Дона бедняки составляли 57%, а в общероссийской казачьей массе — 39,8%21 , не имеют под собой статистического обоснования. Данные переписи 1917 г, как раз и позволяют подсчитать, что удельный вес казачьих бедняков, как и кулаков, колебался в зависимости от местных условий примерно от 10 до 30%, середняков — от 40 до 60%. В целом же по России бедняков было 65%, середняков — 20, кулаков — 15%22 .
На почве казачьего землевладения — фактической муниципализации, — по определению Ленина, продолжали еще развиваться «чисто феодальные отношения»23 . Средневековая система наделения землей за службу в условиях товарного хозяйства, хотя и при нарастающих перебоях, продолжала обеспечивать основной массе казаков не только прожиточный минимум. Середняки в определенной степени были заинтересованы в сохранении существовавших порядков, в сравнении с крестьянами они находились в привилегированном положении. В силу этого они ориентировались на верхи сословно-классовой пирамиды. Все органы политической надстройки внедряли в их сознание преданность «царю, присяге и отечеству», воспитывали рядовую массу в духе презрения к рабочим и трудящимся крестьянам, пропагандировали идею о казачестве как особой нации.
Таков был итог длительной политики самодержавия. С помощью рычагов экономического, политического, идеологического воздействия оно на протяжении многих десятилетий стремилось превратить некогда вольнолюбивое казачество в жандармско-полицейскую силу. Курс на это был взят сразу же после восстания декабристов. Он отражал стремление царизма придать своей социальной опоре на профеодальной основе массовый характер, чтобы создать вокруг себя частокол штыков и сохранить свой трон. Определяющими классовую направленность такой политики явились правительственные положения о казачестве 1835, 1842, 1845, 1869 гг. (не получившие до сих пор научной разработки). Следствием реализации этих законоположений, многократно потом уточнявшихся, явилась та деформация в хозяйственно-экономическом и военном положении казачества, которая породила существенные перемены в его социально-политическом облике и поставила его на особое место в общественной структуре России. И неверно полагать, что принимавшиеся меры не достигали своей цели. В ходе первой российской революции на ее сторону перешла лишь незначительная часть рядового казачества, основная же его масса сохранила верность самодержавию.
С учетом совокупности всех этих обстоятельств Ленин писал, что казачья земельная муниципализация, означавшая «сословную и областную замкнутость крестьян, раздробленных различиями в размерах землевладения, в платежах, в условиях средневекового пользования землей за службу» в конечном итоге помогала «не общедемократическому движению, а раздроблению его, областному обессиливанию того, что может победить лишь как централизованная сила, отчуждению одной области от другой»24 . Этого не понимали Г.В.Плеханов и меньшевики. Отвергая ленинскую идею о национализации всей земли, они выдвигали в качестве одного из своих аргументов пример казачьей муниципализации земли, изображая ее как оплот против реакции, а казаков, следовательно, как борцов с нею25 . Они не видели того, что аграрная программа большевиков была пролетарской программой «в крестьянской революции, направленной против остатков крепостного права, против всего средневекового в нашем аграрном строе»26 . Показывая вред и несостоятельность муниципализации земли, Ленин и сформулировал важнейшее для понимания рассматриваемой проблемы положение: «Это было бы созданием нового реакционного казачества, реакционного потому, что привилегированные мелкие земледельцы, обеспеченные землей вдесятеро больше всей остальной массы земледельцев, не могли бы не противиться крестьянской революции, не могли бы не защищать привилегии частной собственности на землю»27 .
В условиях капитализма национализация земли в России предназначалась для решительной ломки старого средневекового землевладения в том числе, естественно, и казачьей муниципальной собственности на землю. Меньшевистская же точка зрения на казачество снимала вопрос о его социально-классовой природе как об анахронизме, остаточном сословном институте средневековья в общественной структуре России, составной и неотъемлемой части существовавшей в стране системы военно-феодального империализма. Она затемняла понимание экономических и политических интересов казаков как мелких землевладельцев, хозяйство которых строилось на основе средневекового надела, затушевывала ту истину, что при соответствующих условиях казачество может превратиться в вандейцев, выступить на стороне промонархических сил. На казачьей окраине России крестьяне, обеспеченные землею намного хуже казаков, требовали ликвидации казачьего землевладения. Основная же масса казаков, в требовании национализации земли усматривала угрозу своим привилегиям и к самой идее крестьянской народной собственности на землю относилась отрицательно.
Вопреки реальности Плеханов и меньшевики считали, что национализация земли облегчит впоследствии реставрацию монархии. Они доказывали, что единственную гарантию против этого создаст муниципализация земли по типу казачьей28 . Суть такой муниципализации, предусматривавшей ликвидацию помещичьей земли, состояла, однако, в том, что она была нацелена на сохранение в нетронутом виде надельного, служилого средневекового землевладения29 . Поэтому большевики с полным основанием говорили, что она в случае осуществления неизбежно сыграет контрреволюционную роль. Не случайно депутат II Государственной думы, монархист М.А.Караулов, в 1917 г. ставший атаманом Терского казачьего войска, при обсуждении в Думе аграрного вопроса яростно разнеся национализацию земли, требовал муниципализации по областям и защищал столыпинскую реформу. Он, писал Ленин, в тысячу раз вернее, чем Маслов и Плеханов, схватил суть дела, усматривая в муниципализации по областям способ их раздробления, наверняка создающего гарантию от революции30 .
Действительность заключалась в том, что в России остатки феодализма успели переплестись с новейшими отношениями, порожденными монополистической стадией капитализма. Это придавало своеобразную окраску всему экономическому базису казачьих областей, со своей стороны он воздействовал на надстроечные институты, окрашивая их в далеко не обычные политические цвета. Особенные черты базиса и надстройки на протяжении многих поколений питали и формировали у казаков полувоенный уклад жизни, быт, обычаи, традиции, психологию, мировоззрение, соответствующую политическую направленность.
Таковы те глубинные социально-экономические, политические корни и истоки, питавшие «русскую Вандею». Составные части ее сил, будучи весьма разношерстными, представляли собой далеко не только богатых. Они состояли также из мелких собственников, в том числе из определенной части казачества. Их объединяло стремление сохранить или реставрировать средневековые порядки в случае, если они уже свергнуты буржуазно-демократической революцией. Однако интересы разных слоев этой массы не были одинаковыми. Поэтому и решимость каждого из них бороться за сохранение или реставрацию монархии была разной. В частности, трудовые казаки как мелкие собственники отнюдь не автоматически превращались в носителей враждебных революции взглядов. Присущие им пережитки средневековья в экономике, сословная замкнутость, оторванность от центров капиталистической цивилизации определяли лишь предпосылки, на базе которых могли быть, а могли и не быть «вандейские» движения, ибо в каждом конкретном случае возникновение, сила социального взрыва зависят от множества обстоятельств, в первую очередь от политики противоборствующих классов и их партий.
В борьбе с российскими буржуазно-демократическими революциями самодержавие и контрреволюция выдвигали казачество на первый план как наиболее мобильную, динамичную и монархически настроенную силу, стремились опереться на его консервативные стороны. Начиная с лета 1917 г., после июльских событий в Петрограде, в ходе которых казаки по приказу Временного правительства участвовали в расстреле мирных демонстрантов, Ленин неустанно подчеркивал, что казачество представляет собой самый консервативный, самый отсталый и для революции самый опасный слой мелкой буржуазии, больше всего склонный к союзу с реакционными силами и легче всех поддающийся их агитации. Даже в 1919 г. Ленин указывал на «гнездо несомненно контрреволюционного казачества», которое и после 1905 г. оставалось «таким же монархическим, как и прежде»31 , боролось «за свои привилегии», поэтому неприятель опирался на него больше всего32 .
«Русская Вандея», совпадая по сути своей с французской, тем не менее значительно от нее отличалась, так как действовала в иной исторической среде. Во Франции конца XVIII в., где капитализм развивался по восходящей ветви, буржуазия выступала в качестве и революционной силы, и организатора борьбы против вандейцев как врагов буржуазной революции. В России начала XX в. капитализм уже вступил в монополистическую стадию и в одном клубке переплелся с остатками средневековья. На этой почве почти одновременно вызревали, с одной стороны, буржуазная, а с другой — социалистическая революция. Ленин писал: «Вот она — российская Вандея, столь же похожая на французскую Вандею, как «законный» монарх Николай Романов похож на проходимца Наполеона»33 . Сам ход истории породил коренную перегруппировку в расстановке классовых сил. Теперь в качестве руководителя освободительного движения выступала не буржуазия, а пролетариат, который больше всех был заинтересован в решительной ликвидации остатков феодализма, чтобы на базе капитализма развернуть борьбу за социализм. Теперь главная угроза буржуазии исходила не от вандейцев, как в XVIII в., а вандейцам — не от буржуазии.
В новых исторических условиях смертельную угрозу тем и другим создавали пролетариат и его союзники. Страх перед пролетариатом толкал его врагов на путь взаимных уступок. Блокирование буржуазии с вандейцами, находившимися на службе у самодержавия, стало одной из решающих причин поражения первой русской революции. Перманентный страх перед пролетариатом в Февральской революции предопределил трусливость русской буржуазии и ее стремление ограничить революцию свержением царизма. В России XX в. Вандею мог сломать только организованный и просвещенный пролетариат. Только он, эксплуатируемый сам, был в состоянии, говоря словами Ленина, поднять всех стоящих ниже его, пробудить в них людей и граждан, показать им дорогу к избавлению от всякой эксплуатации. Только он мог создать ядро могучей революционной армии, могучей и своими идеалами, и своей дисциплиной, и своей организацией, и своим героизмом в борьбе, перед которыми не способна была устоять никакая Вандея34 . Только пролетариат, руководимый своей партией, был способен организовать силы из противников черносотенцев и добиться распада враждебных войск, по выражению Ленина, «на красную и черную армию»35 .
Царизм и господствующие классы, напуганные революцией 1905 — 1907 гг., не жалели сил и средств для укрепления и расширения своей социальной базы, в первую очередь за счет казачества как военизированной и наиболее организованной силы. «Союз русского народа» призвал сторонников самодержавия учесть «исторические заслуги славного казачества» и улучшить его положение «в земельном и денежном отношениях»36 . В ходе первой мировой войны, до 1 января 1917 г., чтобы задобрить казаков, призванных на службу, правительство предоставило материальное подкрепление их хозяйствам в размере свыше 94 млн. рублей37 . Покровительственную политику, сохранявшую привилегированное положение казаков, продолжало и Временное правительство. Когда весной 1917 г. коренные и иногородние крестьяне казачьих областей потребовали включить казачьи земли в фонд для уравнительного их передела, оно осудило такие притязания как антигосударственные. По предложению атамана войска Донского, где особенно обострились аграрные противоречия, Временное правительство в обращении к населению области заверило казаков в полной поддержке со своей стороны и строго предупредило крестьян: как и в прошлом, они и «при теперешнем свободном государственном строе» не имеют «права посягать на… чужую собственность»38 .
В момент совершения Февральской революции казаки столичных полков, когда убедились в ее необратимом характере, заняли позицию нейтралитета39 . В станицах и хуторах, оторванных от центров, свержение царизма вызывало в одних случаях недовольство, в других же наблюдалась инертность. Фронтовики, растерявшись сначала, потом успокоились: «Казакам хуже не будет»40 . И казачьим верхам не стоило особого труда их вновь прибрать к своим рукам. Этому способствовали посулы Временного правительства сохранить статус казачьих войск с признанием за ними особых прав. На казачьей окраине развернулось создание резервного плацдарма — на случай, если революция опередит контрреволюцию. Учрежденный в столице черносотенно-полицейский Союз казачьих войск бросил казакам клич: «Тупым концом бей!».
Донское казачье войско, самое старое, большое и авторитетное среди других, возглавил ярый монархист генерал А.М.Каледин. На политическом горизонте замаячила зловещая фигура генерала Л.Г.Корнилова, тоже выходца из казаков. Внутренняя реакция и антантовские империалистические круги начали его готовить к роли кровавого душителя революции. Расписывая достоинства, какими он никогда не обладал, они с головокружительной быстротой продвигали его вверх по служебной лестнице (2 марта 1917 г. назначен командующим войсками Петроградского военного округа, в начале мая — командующим 8-й армией41 ). Казачьи части в тылу и на фронте использовались на подавление выступлений рабочих, крестьян и солдат42 .
В начале июля 1917 г», когда вал революционной волны поднялся с новой силой, меньшевистско-эсеровские вожди согласились с требованием буржуазной контрреволюции ввести в столицу калединские войска43 . Реакционные части казаков и юнкеров расстреляли мирную демонстрацию. Тем временем немцы прорвали Юго-Западный фронт. В ночь с 7 на 8 июля его возглавил Корнилов, который тотчас приказал расстреливать отступающих, а трупы выставлять на дорогах с соответствующими надписями. 8 июля он направил телеграмму верховному главнокомандующему — копии министру-председателю и военному министру — с требованием введения на театре военных действий смертной казни. 11 июля аналогичная телеграмма, поддержанная комиссаром Юго-Западного фронта Б.В.Савинковым, была направлена непосредственно главе правительства. Если, угрожал Корнилов, это требование не будет принято, он сложит с себя исполняемые им обязанности44 . 16 июля генерал потребовал проведения драконовских мер и в тылу.
Керенскому, оставшемуся во главе покинутого кадетами в начале июля Временного правительства, его ультиматум показался «некоторым просветом». 19 июля Корнилов был назначен верховным главнокомандующим45 . Но казачьи верхи и этим не были удовлетворены. Они требовали от Временного правительства еще больших уступок. Оказывая на него давление с крайне правых позиций, они обвиняли его в неспособности навести «порядок», настаивали на восстановлении всех царских законов, на развязывании гражданской войны против пролетариата и его союзников. При их подстрекательстве мелкие казачьи хозяйчики бойкотировали правительственную хлебную монополию. Только с Кубани — одного из основных поставщиков хлеба — в июле 1917 г. поступило его по наряду всего 34,4%, а в августе — 24%46 .
В политическом положении страны произошли коренные перемены. Самая главная из них, по характеристике Ленина, состояла в фактическом переходе государственной власти в руки организовавшейся и укрепившейся контрреволюции (в лице трех сил: кадетской партии, армейской верхушки и реакционной прессы)47 , которая выступала в двух видах: царистско-монархическом и буржуазном. От последней исходила главная опасность для революции. Однако буржуазия, чтобы отвлечь внимание от этой опасности и выставить себя представительницей «революции вообще», запугивала народ царистской контрреволюцией. Об этом вместе с буржуазией кричали лидеры мелкобуржуазной демократии, даже Мартов, самый «левый» из них. Мирное развитие революции стало невозможным.
На почве буржуазной контрреволюционности, но «в обстановке демократических преобразований и демократической революции», писал тогда Ленин, в России выросла бонапартистская контрреволюция («при очень схожих условиях» Франции конца XVIII в. и середины XIX в.), которая прокладывала дорогу к реставрации легитимной монархии. Вдохновителем такой политики была кадетская партия, а ее проводником — Временное правительство во главе с «социалистом» Керенским, которого поддерживал соглашательский ЦИК Советов. На первый план выдвинулась с 5 июля захватившая власть в решающих местах на фронте и в армии военная клика Каледина и Корнилова, возлагавшая главную надежду на «вандейские» силы. Кадеты начали подготовку казачьего съезда, а эсеры и меньшевики при этом известии, писал с сарказмом Ленин, «петушком побежали» за ними48 .
Однако Калединым и стоящим за ними помещикам, капиталистам, антантовским империалистам, словом, всей буржуазной контрреволюции правительственная политика лавирования между борющимися классами представлялась неэффективной, крайне слабой и опасной. Взяв поэтому курс на военный переворот, на установление кровавой диктатуры, роль палача революции они отвели Корнилову. Но, не располагая поддержкой широких общественных сил, организаторы государственного переворота опирались, кроме богачей, только на «дикую дивизию» и казачество49 . Считалось, как писал ближайший корниловский советчик В.С.Завойко, что в их сознании «поколеблены не принципы, не идея царизма, а исключительно авторитет его случайных носителей»50 .
Заговорщики преследовали цель реставрации монархии, собираясь прикрыть это насилие над революцией игрой в показную демократию. Ради этого, по свидетельству того же Завойко, ими предусматривался созыв чрезвычайной Государственной думы. Ее участниками должны были стать все бывшие члены I и частично IV Государственных дум (кроме 130 членов четырех правых фракций, обвиняемых корниловцами в неспособности «к творческой работе в условиях эволюционного развития страны», что, как считали они, и породило Февральскую революцию). Предполагалось также приглашение (якобы «независимо от политических убеждений») 30 наиболее известных ученых, промышленников и партийных работников, 20 делегатов казачьих войск, министров первого состава Временного правительства и 30 уполномоченных церковного собора. Заговорщики намеревались в демагогических целях декларировать представительство в чрезвычайной Думе 100 кандидатов от эсеров, меньшевиков я будто бы даже большевиков, Советов рабочих и солдатских депутатов по первым номерам списков в Учредительное собрание51 .
Как явствует из материалов Чрезвычайной следственной комиссии по делу Корнилова, он и его окружение собирались упрочить социальную базу своего военного режима как переходного к монархии путем увеличения численности мелких собственников по типу казаков за счет государственного земельного фонда. Предполагалось дополнительно создать 4 млн. участков — каждый в зависимости от местных условий размером от 6 до 15 десятин — и безвозмездно раздать их «беспорочно и доблестно» прошедшим службу фронтовикам52 . На Государственном совещании в Москве все правые выступили в поддержку Корниловых и Калединых, а соглашательские лидеры затрезвонили о «победе», усматривая ее, по словам Ленина, в том, «что Каледины, Корниловы и Керенские не глотают их сразу!!». Корень зла заключался в настроениях мелкобуржуазных масс, поверивших в силу своего экономического положения, в распущенные побасенки о том, что добровольно уступленная реакционным генералам: власть добровольно вернется от них назад. Называя подобные иллюзии мещанскими, тупоумными, холопскими, бессознательной доверчивостью, Ленин пришел к выводу, что «решительный поворот теперь… абсолютно невозможен без новой революции», ибо власть уже не у «революционной демократии», а в руках Калединых53 .
В такой обстановке первостепенная задача пролетарской партии состояла в разоблачении не только явной буржуазной контрреволюции, но и ее пособников — эсеров и меньшевиков, сеявших среди масс опасные заблуждения. Решая ее, Ленин призвал большевиков обнажать прямую связь между кадетами, соглашателями, с одной стороны, и вандейскими силами, с другой, поскольку реакционность и контрреволюционность последних была хорошо известна широким трудящимся массам по их собственному прошлому опыту. Естественно, о политике на установление союза с казаками тогда не могло быть и речи. Разоблачая эсеров и меньшевиков пак прислужников буржуазной контрреволюции, Ленин особо подчеркивал, что они в своем политическом падении докатились до прямых отношений с казаками.
Напомнив слова Ф. Энгельса «государство есть прежде всего отряды вооруженных людей с материальными привесками вроде тюрем», Ленин писал, что после июльского расстрела «это — юнкера, реакционные казаки, специально свезенные в Питер»; теперь задача пролетариата — не поддаваться провокациям «черных сотен и казаков», собирать силы для решительной с ними схватки54 . Из этой же идеи исходил VI съезд РСДРП (б), «Меньшевики и эсеры, исполняя волю буржуазии, — говорилось в его «Манифесте», — …отдали сердце революции…. на растерзание юнкерам и казакам», а руководимые ими Советы, разоружив «рабочих, расформировав полки революции, нагнав в центр казаков… превратились в привесок буржуазного правительства»55 . Это был удар по эсерам и меньшевикам, которые самым тщательным образом маскировали свои связи с Каледиными и Корниловыми и распускали слухи о связях большевиков с соглашательскими партиями. Так было, в частности, накануне генеральского мятежа. Тогда их газета сообщила, будто некоторые казачьи части, снявшись с фронта, идут свергать Временное правительство, а эсеры и меньшевики якобы развернули подготовку отпора им, привлекая также к этому делу большевиков56 .
Посредством таких «слухов» оборонцы хотели, писал Ленин, замять, затушевать, заставить забыть факт вызова ими казаков в начале июля в Петроград, разоблачающий и «доказывающий их предательство революции, их союз с контрреволюционерами, их союз с Каледиными». Их политический расчет состоял в том, чтобы «надуть рабочих, выдать себя за революционеров» и починить свою репутацию, подкрепить «доверие к Временному правительству, уверив наивных людей, будто это правительство хотят свергать казаки, будто оно не в блоке с казаками, будто оно «защищает революцию». «Расчетец ясный, — указывал Ленин. — Слухи-то вздорные и сфабрикованные. А доверие-то к Временному правительству мы-де получим чистой монетой, да кстати и большевиков втянем в «блок» с нами!»57 .
Документы, в частности показания Керенского, данные им Чрезвычайной следственной комиссии по делу о корниловском мятеже, свидетельствуют, что представители Союза казачьих войск были в числе первых, кто предложил министру-председателю изменить в стране «систему управления в сторону сильной власти». После того, следует из его показаний, когда такая «общественность» разочаровалась в нем, «начались розыски других лиц». «Все расчеты, — сообщал он, — были на «дикую дивизию». При ее вступлении в Петроград там должны были развернуть действия «стачечный отдел», заранее присланные туда офицеры и группы из военных училищ58 . Показательно, что Савинков, один из организаторов генеральского мятежа, настоятельно рекомендовал Корнилову: опираясь на казаков, скрывать от общественности свою связь с ними. В этих целях он советовал ему при подавлении «беспорядков» использовать «по психологическим мотивам» не только казаков, но и регулярную конницу59 .
В ходе корниловского мятежа, однако, ни один из 75 эшелонов 3-го кавалерийского корпуса к столице не прорвался60 . Не сумел поднять донцов и Каледин. В первой половине сентября 1917 г. Ленин констатировал: «Исторически доказанной является… крайняя слабость массового казаческого движения в пользу буржуазной контрреволюции»61 . Эти обстоятельства и слова Ленина, по мнению некоторых историков, служат доказательством будто бы состоявшегося уже тогда перехода казаков на сторону рабочего класса и революции62 .
Действительно, казаки отказались поддерживать Корнилова и Каледина, и это облегчило разгром генеральского мятежа, после которого открылась прямая дорога к социалистической революции. Такой поворот в настроениях казаков сыграл, несомненно, немаловажную роль. И, разумеется, историки правы, обращая на него внимание. Другое дело, что реалистическая оценка характера этих настроений по совокупности фактов не дает оснований для вывода о переходе большинства казаков уже в ту пору на сторону пролетарского лагеря. Но они вполне позволяют говорить о сдвиге казачьего большинства «влево», степень которого, впрочем, тоже не следует переоценивать, ибо суть его определялась тем, что симпатии этого большинства были тогда на стороне Временного правительства во главе с Керенским, хотя многие казаки, как показывают документы, продолжали еще поддерживать и мятежников. Были среди них, конечно, и перешедшие на сторону пролетариата, но ни они, ни корниловцы не определяли собой настроений основной массы казаков63 . Это объяснялась тем, что внутренние противоречия среди них к тому времени не достигли еще той остроты, как у крестьян, чтобы расколоть казачество на противоборствующие классовые группировки. Этот назревавший взрыв пока еще протекал под прикрытием сословной оболочки.
Наглядное представление о расстановке классовых сил, в частности на Дону, где находилось самое старое и самое большое казачье войско, дает доклад ростовских большевиков от 6 сентября 1917 г. ЦК РСДРП (б): «Крестьяне, рабочие, пехота; телеграф, ж. д., с одной стороны, казачество, офицерство, — с другой», хотя часть молодых казаков недовольна офицерами-калединцами, но больше она склоняется к «нейтралитету»64 . В обстановке, когда партия большевиков держала курс на вооруженное восстание, объективно точная оценка настроений одной из главных сил буржуазной контрреволюции была необходима для обоснования тактики революции; от этого в решающей степени зависели ее успех или поражение. Ленин с предельной точностью характеризовал настроения казаков, ни на йоту не переоценивая уровень их сознательности: «Объективных данных о том, как разные слои и разные хозяйственные группы казачества относятся к демократии и к корниловщине, не имеется. Есть только указания на то, что большинство бедноты и среднего казачества больше склонно к демократии и лишь офицерство с верхами зажиточного казачества вполне корниловское»65 .
Большинство казаков (не все) перешло тогда на сторону соглашателей, лидеры которых «борьбу» с корниловщиной прикрывали демократическим флагом. Но непосредственное воздействие на казаков, предопределившее их позицию, по Ленину, оказали стихийные взрывы «со стороны пролетариата», «в центре влияния и силы противобольшевистской всероссийской демократии» — «в оторванном от общерусской демократии казачьем крае»66 . В советской литературе это ленинское замечание не получило необходимого осмысления. Хотя именно оно, с одной стороны, показывает несостоятельность преувеличения революционности трудящегося большинства казачества, а с другой — недооценку решающей роли донского пролетариата как боевого отряда общероссийского рабочего класса, являвшегося неизменным двигателем революции в сторону социализма.
Тот факт, что Корнилов и Каледин не подняли массового казаческого движения в поддержку буржуазной контрреволюции, позволил Ленину сделать ряд важнейших теоретических и практических выводов. Первый из них — об упорстве пролетарски-революционного и кадетско-корниловского движений. Полгода — с конца февраля по конец августа — показали, что последнее проиграло борьбу с большевизмом: и по линии идеологической (при гигантском преобладании его органов печати и агитаторских сил), и по линии применения открытых репрессий. Больше того, в ходе этой борьбы повсюду и везде развернулся процесс громадного усиления большевизма, приближения к нему интернационалистских и «левых» течений в эсеровской и меньшевистской партиях. Реакционное же движение, потеряв одну из важнейших своих массовых опор в лице трудового казачества, утратило и свое прежнее упорство. Пролетариат, писал Ленин, обнаружил силу, сознательность, почвенность, рост и упорство, а буржуазия, наоборот, потеряла все шансы на победу67 .
Этот итог послужил Ленину основанием для другого вывода — о возможности предотвращения гражданской войны в буржуазно-республиканской России. Опыт борьбы с корниловщиной позволил ему прийти к заключению о допустимости союза «большевиков с эсерами и меньшевиками против кадетов, против буржуазии». Возможность его возникновения в политической обстановке всеобщего революционного подъема, порожденного победоносным исходом схватки с корниловщиной, делала почти немыслимой вероятность гражданской войны, ибо если буржуазия и начала бы ее, то «этакая война» не дошла бы даже ни до одного сражения». Буржуазия после корниловщины не нашла бы «даже и «дикой дивизии», даже прежнего числа эшелонов казачества для движения против Советского правительства!»68 .
Наметившаяся перспектива возникновения такого союза вызвала переполох в стане буржуазии и эсеро-меньшевистских лидеров. В один голос они закричали, что он «грозит» ужасами гражданской войны. Разоблачая эту ложь, перечеркивавшую уроки революции, Ленин сделал третий вывод: союз большевиков с рядовыми эсерами и меньшевиками создает «исключительно немедленный переход всей власти к Советам»69 . Против такого союза и против революционно-демократических Советов буржуазия не сможет организовать сопротивление, доходящее до гражданской войны, так как она не сумеет найти необходимые для этого массы, способные воевать и победить Советы. «Чем скорее и решительнее возьмут всю власть Советы, — подчеркивал Ленин, — тем скорее расколются и «дикие дивизии» и казаки, расколются на ничтожнейшее меньшинство сознательных корниловцев и на огромное большинство сторонников демократического и социалистического (ибо речь тогда пойдет именно о социализме) союза рабочих и крестьян»70 .
Опираясь на эти слова Ленина в сочетании с тем местом в его статье «Задачи революции», написанной тоже в первой половине сентября 1917 г., где говорится о казаках71 , Л. И. Футорянский делает вывод: «Накануне Октября В. И. Ленин подчеркнул заинтересованность основной массы казачества в программе большевистской партии, предвидел будущий раскол казачества на ничтожное меньшинство сознательных ярых вандейцев и огромное большинство сторонников демократического, а затем и социалистического союза рабочих и крестьян, считал, что путем упорной борьбы большевистская партия сумеет привлечь на свою сторону и трудовое казачество»72 . Но такое заключение упрощает суть дела, основывается на подмене понятий и, следовательно, неправомерно.
Действительность была куда более сложной. Когда Ленин прогнозировал поведение казаков, от которого во многом зависел общий ход революции, он исходил из того, что буржуазной контрреволюции не удалось превратить их в ударный отряд «вандейских сил» и это стало одной из причин только что происшедшего разгрома корниловщины, в результате чего в России сложился исключительный исторический момент. Снова появились возможность перехода власти к Советам и вероятность мирного развития революции. Рассматривая эту перспективу как реальную, Ленин считал важнейшей задачей «помочь сделать все возможное для обеспечения «последнего» шанса на мирное развитие революции, помочь этому изложением нашей программы, выяснением ее общенародного характера, ее безусловного соответствия интересам и требованиям гигантского большинства населения»73 .
Стремясь превратить возможность в действительность, Ленин указывал, что для этого необходимо лишить власти генералов-корниловцев и тех, кто доказал свое бессилие перед буржуазией, свою способность действовать по-бонапартистски, как Керенский, и образовать новое правительство. Последнее, будучи советским, и должно было обеспечить переход всей власти исключительно к представителям Советов, организовать их переизбрание, немедленно предложить мир всем воюющим народам на условиях отказа от аннексий, отменить частную собственность на помещичьи земли без выкупа и передать их крестьянским комитетам, повести борьбу с голодом и разрухой, вводя рабочий контроль над производством и потреблением, национализировать банки, страховое дело, важнейшие отрасли промышленности, отменить коммерческие тайны, установить неуклонный надзор за капиталистами, арестовать главарей буржуазной контрреволюции и расформировать части, на которые они опирались, закрыть контрреволюционные газеты. Именно в этой связи Ленин и подчеркивал: «Такие меры, не отнимая ни копейки собственности ни у средних крестьян, ни у казаков, ни у мелких ремесленников, являются безусловно справедливыми для равномерного несения тягостей войны и неотложными для борьбы с голодом» 74 .
Поэтому, писал Ленин, если Советы как органы революционно-демократической диктатуры возьмут всю власть, без колебаний осуществят эту программу мероприятий — по характеру демократических, а не социалистических, — перед демократией откроется редчайшая в истории «возможность обеспечить мирное развитие революции». В таком случае Советы могли бы обеспечить мирные выборы народом своих депутатов, мирную борьбу партий внутри Советов, испытание практикой программ разных партий, мирный переход власти из рук одной партии в руки другой75 . Пролетариат поддержал бы Советы, «если бы они осуществили последний их шанс на мирное развитие революции»76 . Но соглашатели, предавая демократию и революцию, предпочли союзу с большевиками сделку с буржуазией. Последний шанс остался нереализованным.
Реалистически оценивая уровень политического развития казачества — этой специфической мелкобуржуазной массы, цеплявшейся за остатки феодализма, Ленин и партия, направляя революцию на путь вооруженной борьбы за власть, ставшей единственным средством свержения эксплуататоров, усматривали на этом пути серьезную угрозу именно в казаках. Готовясь к решающей схватке, Ленин непрестанно напоминал революционерам о необходимости учитывать эту опасность. 29 сентября, призывая руководителей партии, Петроградского и Московского ее комитетов, Советов к взятию власти еще до созыва съезда Советов, он предупреждал: позднее может этого не получиться «и политически и технически», ибо Временное правительство сумеет собрать казаков77 . 8 октября Ленин указывал, как на одно из решающих условий победы вооруженного восстания, на необходимость скопления «гигантского перевеса сил над 15 — 20 тысячами» юнкеров «буржуазной гвардии» и части казаков — «вандейских войск». Нельзя ждать, убеждал Ленин, пока не удастся «казачьим частям корниловца Керенского» «подавить по частям это крестьянское восстание» в стране78 . В резолюции, написанной Лениным и принятой заседанием ЦК РСДРП (б) 10 октября, указывалось как на один из факторов, выдвигающих вооруженное восстание на очередь дня, на «явное подготовление второй корниловщины (вывод войск из Питера, подвоз к Питеру казаков, окружение Минска казаками и пр.)»79 . 17 октября Ленин еще раз предупреждал: «Если юнкера и казаки говорят, что будут драться до последней капли крови против большевиков, то это заслуживает полного доверия»80 .
Исходя из установок Ленина и партии, из опыта всей революции, Петроградский военно-революционный комитет рассматривал казаков столичного гарнизона (т. е. ту часть, которая находилась в горниле классовой борьбы) с политической точки зрения как наиболее отсталую и опасную часть солдатской массы81 . Имея на счету буквально каждую роту преданных революции солдат, он предусмотрел поэтому отправку ряда пехотных частей и отрядов броневиков в места дислокации казачьих полков для их нейтрализации. Я.М.Свердлов тогда призвал агитаторов усилить работу среди казачьих частей, чтобы они «во время решающей схватки» «оставались хотя бы нейтральными»82 . 22 октября казачьи полки столицы отказались участвовать в «крестном ходе», затевавшемся Временным правительством для устрашения рабочих и солдат. Ленин расценил это событие как знак, предвещавший победу революции83 .
Развернувшееся в стране после победы вооруженного восстания в Петрограде триумфальное шествие Советской власти, когда большинство рабочих и крестьян России стояло уже на стороне большевиков, выдвинуло перед партией на первый план (с конца октября 1917 г. приблизительно до февраля 1918 г., как указывал Ленин) «боевую или военную задачу». «Вместо того, чтобы убеждать, на первое место стала задача завоевывать Россию»84 . В большинстве мест эта задача была решена «сравнительно чрезвычайно легко». Но в провинции, в отдаленных от центра местах и особенно в тех районах России, где сосредоточено было больше всего населения, сравнительно отсталого и прочнее всего держащегося за традиции монархии и средневековья, например, в казачьих областях, Советской власти пришлось выдержать сопротивление, принимавшее военные формы, и только теперь, писал Ленин в конце марта 1918 г., по истечении более чем четырех месяцев со времени Октябрьской революции, приходящее к полному концу85 . Классовая борьба в тех районах уже на том этапе, по характеристике Ленина, переросла в гражданскую войну86 .
Однако и там Советская власть, осуществив комплекс военных, экономических, политических и идеологических мер, давших казакам возможность возвратиться с фронта домой, освободиться от тяготившей их военно-полицейской службы, добилась перелома в настроениях большинства казачества, что обеспечило ее победу. Огромную роль в этом сыграл пятый пункт Декрета о земле: «Земли рядовых крестьян и рядовых казаков не конфискуются»87 . Трудовое казачество, еще в середине ноября 1917 г. на выборах в Учредительное собрание отдавшее голоса за калединско-кадетский список, примерно через месяц после этого начало переходить на позиции нейтралитета. В обстановке острой гражданской войны такой поворот был в пользу пролетарской революции. Уже в конце декабря 1917 г. Ленин отметил: «Против Каледина стоит явно большинство крестьян и трудового казачества даже на Дону»88 .
Силы, державшиеся крепче всех за остатки феодализма и составлявшие основу «русской Вандеи», как и предвидел Ленин еще в ходе первой русской революции, не выдержали сокрушительного напора пролетарской революции, развалились и рухнули. Русские рабочие и крестьяне, писал он, одержали одновременную победу над капитализмом и остатками феодализма. Этот опыт является важнейшим вкладом в арсенал средств борьбы революционных сил. Подчеркивая его международное значение, Ленин указывал, что он особенно ценен для стран со сходными условиями, где трудовую массу составляют в большинстве не рабочие, прошедшие школу капиталистических фабрик и заводов, а типичные представители трудящейся, эксплуатируемой массы крестьян, страдающей от средневекового гнета89 .
Русская революция, указывал Ленин в конце 1919 г., показала, как победившие капитализм пролетарии, сплотившись с многомиллионной распыленной крестьянской массой трудящихся, победоносно восстали против средневекового гнета. Раскрывая смысл этого общероссийского опыта, Ленин призывал коммунистов регионов со значительными остатками феодализма, где главной массой является крестьянство, учиться в таких своеобразных условиях (каких нет в других европейских странах) делу соединения общекоммунистической теории с практикой, когда нужно решать задачу борьбы не против капитализма, а против средневековых остатков. Это, подчеркивал Ленин, трудная и своеобразная задача, но она особенно благодарна, потому что в борьбу втягивается та масса, которая в ней еще не участвовала.
Победа социалистической революции в России, таким образом, стала возможной и потому, что партия большевиков, как ее организатор, авангард пролетариата, не смешивала контрреволюцию царистскую, монархическую, вандейскую с контрреволюцией буржуазной90 . Это позволяло ей на каждом этапе революции определять главного своего противника, разрабатывать научно обоснованную стратегию и тактику борьбы, рационально распределять свои силы и средства и сокрушать своих противников по отдельности. Опыт борьбы российских рабочих и крестьян одновременно с капитализмом и остатками феодализма, с «русской Вандеей» представляет собой ценнейшее достояние международного движения за социальное освобождение.
1 Минц И. И. История Великого Октября. Тт. 1 — 3. М. 1967 — 1973; Грунт А. Я. Москва 1917-й. Революция и контрреволюция. М. 1976; Поликарпов В. Д. Пролог гражданской войны в России. М. 1976; его же. Начальный этап гражданской войны. М. 1980; его же. Калединщина в свете ленинской концепции истории гражданской войны в России. В кн.: Актуальные вопросы историографии Октября на Дону и Северном Кавказе. Ростов-н/Д. 1986; Козлов А. И. Ленинская политика по казачьему вопросу в 1917 — 1918 гг. В кн.: Исторический опыт Великого Октября М. 1986; и др.
2 Энциклопедический словарь. Т. 1, М. 1953, с. 257; Советская историческая энциклопедия. Т. 2, с. 952.
3 Большая Советская Энциклопедия. Изд. 3-е. Т. 4, с. 286, 288.
4 Сталин И. В. Соч. Т. 4, с. 286, 287.
5 Борисенко И. П. Советские республики на Северном Кавказе в 1918 г. Т. I. Ростов-н/Д. 1930, с. 8, 9.
6 Алексашенко А. П. Крах деникинщины. М. 1966, с. 28; Ленинский путь донской станицы. Ростов-н/Д. 1970, с. 34; Катаев В. П. Алмазный мой венец. — Новый мир, 1978, N 6, с. 71; Семанов С. Н. «Тихий Дон» — литература и история. М. 1977, с. 93 (изд. 2-е, испр. и доп. М. 1982, с. 84).
7 Минц И. И. История Великого Октября. Т. 2. М. 1968, с. 748.
8 Бабичев Д. С. Донское трудовое казачество в борьбе за власть Советов. Ростов-н/Д. 1969, с. 24.
9 Футорянский Л. И. Борьба за массы трудового казачества в период перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Оренбург. 1972, с. 6, 7; его же. Рецензия на кн. А. П. Ермолина «Революция и казачество». — Вопросы истории КПСС, 1985, N 9, с. 135.
10 Футорянский Л. И. Современная советская историография о казачестве периода гражданской войны. В кн.: Историография гражданской войны и империалистической интервенции (1918 — 1920 гг.). М. 1983, с, 150, 154.
11 Алпатов М. А. Откуда течет «Тихий Дон». М. 1976, с. 3.
12 Спирин Л. М. Российская Коммунистическая партия (большевиков) в годы гражданской войны и интервенции. В кн.: Из истории гражданской войны и интервенции. М. 1974, с. 49.
13 Pushkarev S. The Emergence of Modern Russia. 1801 — 1917. N. Y. 1963, p. 425.
14 См. Ленин В. И. ПСС. Т. 38, с. 69.
15 См. там же. Т. 12, с. 56.
16 См. там же. Т. 34, с. 326.
17 Там же, с 219.
18 Там же, Т. 16, с. 199.
19 Раждаев П. Н. Основные черты организации крестьянского хозяйства на Северном Кавказе. Ростов-н/Д. 1925, с. 97 — 207. го Ленин В. И. ПСС. Т. 39, с. 88.
21 Бабичев Д. С. Ук. соч., с. 17; Футорянский Л. И. Борьба за массы трудового казачества, с. 6.
22 Козлов А. И. На историческом повороте. Ростов-н/Д. 1977, с. 114.
23 Ленин В. И. ПСС. Т. 16, с. 315.
24 Там же, с. 315 — 316.
25 См. там же, с. 328 — 346.
26 Там. же, с. 330.
27 Там же, с. 335 — 336.
28 Там же, с. 305 — 306.
29 Там же, с. 309.
30 См. там же, с. 316.
31 Там же. Т. 38, с. 277.
32 Там же. Т. 39, с. 244.
33 Там же. Т. 12, с. 57.
34 См. там же.
35 Там же.
36 Цит. по: Спирин Л. М. Крушение помещичьих и буржуазных партий в России. М. 1977, с. 161
37 ЦГВИА СССР, ф. 400, оп. 25, д. 13698, л. 8.
38 Там же, д. 13028, л. 15.
39 Правда, 27.II.1917.
40 ЦГАОР СССР, ф. 398, оп. 2, д. 95, л. 16; Ростовская речь, 9.III.1917; Янов Г. П. Революция и донские казаки. — Донская летопись, 1923, N 2, с. 67.
41 Мартынов Е. И. Корнилов (попытка военного переворота). Л. 1927, с. 18, 19.
42 Подробное об этом см.: Якупов Н. М. Борьба за армию в 1917 году. М. 1975; его же. Революция и мир. М. 1980; и др.
43 См. Ленин В. И. ПСС. Т. 34, с. 127.
44 ЦГАОР СССР, ф. 1780, он. 1с, д. 5, л. 2.
45 Гражданская война и военная интервенция. Энциклопедия. М. 1983, с. 288.
46 Листок войны, 26.IX.1917; Ботина Е. Г. Продовольственный вопрос в Кубанской области в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. Автореф. канд. дисс. Краснодар. 1981.
47 См. Ленин В. И. ПСС. Т. 34, с. 1, 2.
48 Там же, с. 82, 83, 84.
49 Там же, с. 128, 219.
50 ЦГАОР СССР, ф. 1780, оп. 1с, д. 13, л. 56.
51 Там же, л. 53, 54.
52 Там же, л. 70.
53 Ленин В. И. ПСС. Т. 34, с. 128, 129.
54 Там же, с. 14, 16.
55 Шестой съезд РСДРП (большевиков). Протоколы. М. 1958, с. 274 — 275.
56 Новая жизнь, 17.VIII.1917.
57 Ленин В. И. ПСС. Т. 34, с. 74, 75.
58 Керенский А. Ф. Дело Корнилова. М. 1918, с. 188 — 192; ЦГАОР СССР ф. 1780, оп. 1с, д. 2, лл. 71, 72, 74.
59 ЦГАОР СССР, ф. 1780, оп. 1с, д. 14, л. 83.
60 Там же, оп. 1, д. 51, лл. 61 — 63 об.
61 Ленин В. И. ПСС. Т. 34, с. 220.
62 Бабичев Д. С. Ук. соч., с. 24; Футорянский Л. И. Борьба за массы трудового казачества, с. 7.
63 См., напр., ЦГАОР СССР, ф. 1780, оп. 1, д. 51.
64 Переписка Секретариата ЦК РСДРП (б) с местными партийными организациями. Сб. док. Т. 1. М. 1957, с. 194 — 199.
65 Ленин В. И. ПСС. Т. 34, с. 220.
66 Там же.
67 Там же, с. 220, 221.
68 Там же, с. 221, 222.
69 Там же, с. 222.
70 Там же, с. 223.
71 Там же, с. 235.
72 Футорянский Л. И. Казачество в период гражданской войны. В кн.: Казачество в Октябрьской революции и гражданской войне. Черкесск. 1984, с. 51
73 Ленин В. И. ПСС. Т. 34, с. 222, 230.
74 Там же, с. 235.
75 Там же, с. 237.
76 Там же, с. 238.
77 Там же, с. 281.
78 Там же, с. 383, 387, 388.
79 Там же, с. 393.
80 Там же, с. 401.
81 В дни Октября. Л. 1982, с. 58.
82 Там же, с. 109 — 110; Антонов-Овсеенко В. А. В революцию. М. 1983, с. 148, 167.
83 Ленин В. И. ПСС. Т. 34, с. 434.
84 Там же. Т. 36, с. 127, 128.
85 Там же, с. 128.
86 Там же. Т. 35, с. 126, 135, 136, 138, 141, 151, 164, 187 и др.
87 Декреты Советской власти. Т. I. М. 1957, с. 20.
88 Ленин В. И. ПСС. Т. 35, с. 211.
89 См. там же. Т. 39, с. 326 — 328.
90 Там же. Т. 34, с. 82.
Источник: «Вопросы истории», 1987, №9