Современные американские протесты представляют собой лишь характерное проявление изменения американского общества и государства. Наиболее кратко эту эволюцию можно описать так: «Америка из страны, где есть этническое («расовое») большинство, становится страной, где ни у одной этнической группы нет большинства». На данный момент группа, которая американскими переписями населения, называется «non-hispanic white» составляет около 60% от населения США, при этом её представители в среднем более старые. При этом «хиспаники» являются единственной «расовой» группой в США, чей уровень рождаемости лишь немногим ниже уровня естественного воспроизводства( 1,97 ребёнка на женщину в 2018 году; для сравнения, у «белых не-хиспаников» — 1,64; у афро-американцев – 1,79, у азиатов – 1,53), они являются группой, половину которой составляют дети и подростки, и они же являются группой, которая постоянно увеличивается за счёт иммигрантов (Так, в 2000 году «легальных» резидентов, родившихся за рубежом, в США больше всего давала Мексика — 7841000 человек; за ней следовал с большим отрывом Китай – 1391000 человек, за Китаем – Филиппины с 1222000 человек; для сравнения, в 1960 году больше всего было из Италии – 1257000 человек, за ними следовали немцы – 990000 тысяч человек и канадцы – 953000 человека).
Собственно, уже в 2012 году американское бюро переписи населения сделало прогноз, что в 2043 году США как раз и станут такой нацией, без этнического большинства (majority minority nation).
Можно сказать, американцам предстоит менять на переправе не коней, а основную этническую группу. Как о политических перспективах такого процесса писали в майско-июньском выпуске журнала «Форин Афферз» в 2017 году: «…Лишь некоторые демократии выживали, когда их исторически господствующий этнос переставал быть таковым. Если Америка справится с этим, то, конечно, докажет свою исключительность» (FA, 2017/№3, Is America Still Safe for Democracy, P.29).
На это накладываются определённые социальные проблемы: экстраординарный для развитых стран уровень преступности и наркомании (сейчас – опиоидная эпидемия, до неё был кокаин и долгая и безуспешная «война с наркотиками»), значительное социальное расслоение и постепенное окукливание в себе американских элитных групп (что вступает в резкое противоречие с идеологией «американской мечты» и создаёт дополнительное политическое напряжение).
Всё это постепенно приводит к тому, что американская политика и американское общество всё больше и больше напоминает политику и общество стран Третьего Мира. Как писала американо-китаянка Эми Чуа в статье «Мир Трайбалиста»: «….В последнее время в США стали чётче проявляться деструктивные политические тенденции, которые гораздо более типичны для развивающихся и незападных стран: подъём этнонационалистических движений, падение доверия к государственным институтам и результатам выборов, разжигающая ненависть демагогия, народная реакция против как «истеблишмента», так и чужаков, наконец, что важнее всего, превращение демократии в двигатель политического трайбализма с нулевой суммой. <…> Случившееся на президентских выборах в США в 2016 году есть почти то же самое, что я предсказала бы в том случае, если бы они проходили в развивающейся стране с глубокой обидой на господствующее через рынок большинство: подъём популистского движения, которое демагогически призывает «реальных» американцев, по словам Дональда Трампа, «вернуть свою страну себе».
Разумеется, что в такой обстановке политические протесты, тесно связанные с расовыми вопросами, являются прозой жизни, а не чем-то экстраординарным. При этом помянутый в самом начале демографический процесс практически неостановим: рождаемость «белых не-хиспаников» ниже уровня воспроизводства и крайне маловероятно то, что вдруг они начнут размножаться как амиши; экономические интересы крупнейших американских корпораций, как «республиканских», так и «демократических», требуют завоза в страну сверхдешёвой рабочей силы (то есть, мексиканцев и прочих латиноамериканцев); «белый сепаратизм», требующий более-менее немедленного отделения штатов с «белым не-хиспаникским» большинством исключительно маргинален; вариант с физическим истреблением «не-белых» явно фантастичен.
Аналогичные процессы, пусть и в меньшем масштабе, были известны и в Европе. Так, в Познани и Пруссии, когда они были под властью кайзеровской Германии, именно постоянный завоз дешёвых польских «сельскохозяйственных рабочих» юнкерами мешал германизации; в Австро-Венгрии увеличение численности славян ставило под угрозу господство «государственных народов», т.е. немцев и венгров, вместе составлявших как раз 50% от общего населения Австро-Венгрии (примерно 25% — немцы и примерно 25% венгры). В итоге города, ранее бывшими «совершенно немецкими», как Прага, или мадьярскими, как Братислава, стали славянскими. Вторая Мировая война, изгнавшая немцев из большинства стран Восточной Европы, ускорила этот процесс. Нечто похожее было и в Советском Союзе, когда наличие в составе страны ещё сельскохозяйственной Средней Азии, сохранявший первый тип воспроизводства (высокая рождаемость – высокая смертность), способствовало смещению демографического баланса в пользу тюркских народностей и порождало чувство тревоги в славянских республиках СССР.
В странах же Азии, Африки и Латинской Америки подобные процессы приводили быстрее и приводили либо к полному изгнанию «господствующего меньшинства», либо к ослаблению его политического влияния. Это могло случиться в том числе и потому, что за этими движениями была правда: они представляли большинство жителей территории, очень часто – автохтонное, и поэтому имели достаточно оснований для того, чтобы жить по-своему и быть хозяевами на своей земле.
То же верно и для США: с её окончательным превращением в многонациональную страну, где большинство будет за группой «хиспаников», афроамериканцев и азиатов, у её «белого не-хиспаникского» меньшинства останется лишь два выбора: достичь какого-то компромисса с этими «расовыми» группами (как он был достигнут в той же Австро-Венгрии) или быть разгромленными ими. Ситуация усугубляется тем, что республиканская партия, которую сейчас считают чуть ли не расистской силой, проводит ту же экономическую и иммиграционную политику, которая увеличивает долю «хиспаников» в населении США и уменьшает долю «белых не-хиспаников» (не случайно то, что реальные американские белые расисты относятся к республиканской партии и к её культовым фигурам, типа Рональда Рейгана, всё более и более презрительно, как к «куксерваторам»). За программой демократической партии стоит то, что она поддерживает интересы всего этого сообщества меньшинств, которое в обозримом будущем станет большинством; за программой мейнстримной республиканской партии (не трампистов, не альт-райтов) не стоит ничего, кроме интересов части американской олигархии, кое-как прикрытой борьбой с абортами.
Таким образом, превращение США в многонациональную страну, по ряду параметров более близкую к Третьему Миру, чем к Первому, вступает в свою завершающую стадию. Этот процесс начался в 1965 году, с изменением иммиграционных законов, был закреплён рейганомикой, миграционными амнистиями и выводом производств в страны Третьего Мира и заполирован текущей «политкорректностью» и «позитивной дискриминацией». Он будет завершён примерно в 2040-2060-е годы, если события будут идти дальше своим чередом.