Иного не дано? * Рассказ

Нацгвардейцы залезли в «Урал» — с оружием, в полном снаряжении. Никогда не известно, окажет ли вражина сопротивление. В прошлом месяце у одного такого целый пулемет оказался – отстреливался, гад, пока по нему из пушки бронемашины не стрельнули.

Агафонов мог бы и не ехать – на следующей неделе у него была очередная командировка в район контртеррористической операции, в этой раз на 45 дней в Невскую губернию, поребриков давить (кстати, почему их там поребриками зовут? – три раза уже ездил, а все забывал спросить, не до того было). Но вещи были собраны, торчать в казарме скучно, так что он решил поехать, а никто и не возражал.

Машина проехала по проспекту академика Холмогорова, у храма Успения Святого Владимира Второго Равноапостольного свернула на Жертв Гулага и помчалась по ней в Новую Москву. Агафонов смотрел на исчезающую вдали скульптуру святого, что стояла напротив храма, это изваяние еще не выявленные и не пойманные внутренние враги называли статуем Сортира Мочильского.

Въехали в район каменных муравейников – одинаковых тридцатиэтажных домов, жавшихся друг к другу. В прошлом году один такой дом, построенный в двадцатых годах, просто упал на бок со всеми своими жильцами. Агафонов тогда стоял в оцеплении во время спасательной операции. Только от одного воспоминания о том деле его передернуло. Тем паче, что и сам он жил в одном из таких домов, только в Выхино-Жулебино.

По дороге болтали о том о сем. Серега Мохин, как обычно, пересказывал новости из телека. В Америке, говорил он, уже президента-зоофила избрали. Агафонову международное положение было мало интересно, поэтому он размышлял о том, как там жена и сын, и хватит ли на оплату операции деда с учетом тех денег, что он получит за командировку в Невскую губернию. Если проклятые поребрики не подстрелят. Впрочем, тогда денег на операцию хватит, гробовые за нацгвардейцев выходили хорошие.

На месте уже были полиция, казаки и, конечно, же фсб-а, которая всем и командовала, как в таких делах было заведено.

Штурмовать квартиру было поручено гвардейцам. Вытащили таран, домкраты, автоген – иногда двери бывали тройными и все они из стали — поднялись на лифте на девятнадцатый этаж.

На площадке – и выше и ниже – было не протолкнуться от служивых. Те, кто у самой двери, прятались за бронированными щитами.

— Ну, с Богом, — сказал командир.

В дверь гвардейцы звонить не стали, сразу вдарили тараном.

Дверь оказалась хилой и вылетела на счет два.

— Всем лежать! – с воплями и автоматами наперевес гвардейцы метнулись квартиру.

Огня в ответ никто не открыл, так что все, что было потом, было простой и скучной рутиной.

Хозяева квартиры – какой-то хмырь очкастый средних лет и его жена, явная многонационалочка, покорно лежали на полу руки за голову, на них быстро нацепили наручники и выволокли из квартиры. Судя по звукам с лестничной площадки, казаки там не упустили возможность поразмяться.

Фсба и полиция начали обыск, радуясь своим находкам – а находки были, и было их много. У врагов была большая библиотека, и среди всего прочего подрывного — Герцены всякие, Чернышевские, прочие евреи и поляки — книги проклятой карлы марлы и даже бланка из пломбированного вагона. Книги кидали на пол, оттуда перекладывали в большие бумажные мешки.

Агафонов из любопытства открыл одну, другую, но из увиденного ничего не понял, — и потому что написано было в старом безбожном стиле, то есть без ятей, и вообще там было совсем непонятное что-то.

Заметив его интерес, полицейский батюшка зло вырвал у Агафонова очередной томик, швырнул его на пол.

— Гадость это, — рявкнул священник сердито. – Даже трогать это грех! Руки не забудь вымыть с мылом! Добрый был человек царь-великомученик, развел курорты в тюрьмах и ссылках, книги там эти ироды писали. А надо было вешать!

Грех так грех, пожал плечами Агафонов, спорить не стал, руки мыть тоже, просто вышел покурить на застекленный балкон.

На балконе стоял старый велосипед, ящик с цветами, небольшой деревянный столик и табурет. Заглянув под столик, он нашел там пачку фотографий и открыток в бумажном конверте.

Сел, закурил, стал лениво перекладывать фотографии и открытки. Чужие люди, чужая жизнь…

***

Прямо во дворе казаки устроили костёр, куда кидали запрещенные книги. Народ из соседних домов с интересом разглядывал происходящее. Некоторые снимали костёр на камеры телефонов, показывая при этом всем своим видом, что служивых они не снимают. Потому что это было запрещено и даже за попытку снять человека в форме мог прилететь нехилый штраф.

Гвардейцы залезали в «Урал», делать тут больше было нечего.

По дороге на базу говорили уже о предстоящих командировках. И Невская губерния с ее проклятыми поребриками была еще не самым худшим вариантом.

***

Дома был только сын, Витька. Он по своему обыкновению сидел за столом на кухне, делал уроки. Жена была на работе – взяла подработку в каком-то минимаркете, денег не хватало. И это при том, что гвардейцев зарплатой не обижали.

— Чего делаешь? – спросил Агафонов. Ругаться и отправлять сына делать уроки в свою комнату было лень.

— По истории зачет завтра. Победа русского народа в Великой Отечественной войне.

Агафонов переоделся, включил компьютер, заглянул в новости. Президент на встрече с промышленниками заверил, что рубль уже преодолел максимум падения и теперь будет только укрепляться. В стране построено еще двести новых храмов. Европу захлестнула новая волна беженцев из Индии. На Украине вторым государственным языком сделали турецкий. В Китае хунвейбины отключили страну от мирового интернета.

Россия отключилась от мирового интернета еще двадцать лет назад, и при этом без всяких хунвейбинов, подумал Агафонов. Полистал «Одноклассников», потом закрыл все окна и пошел снова на кухню.

Сын старательно что-то писал в тетрадь.

— Витька, слышь… — сказал Агафонов.

Сын оторвался от тетради.

— Да?

Агафонов вынул из кармана открытку. Положил ее на стол.

— Вот. Запрячь ее подальше и никому не показывай. Даже маме. Никому. Потом сыну подаришь, коли у тебя сын будет. Когда он подрастет. Ну, или там, дочке.

Витька с любопытством взял открытку. На ней был какой-то молодой парень. Парень улыбался. Улыбался так, как сейчас люди не улыбаются.

— А кто это? – спросил сын.

Агафонов задернул занавеску на окне.

— Это Гагарин. Юрий Алексеевич Гагарин. Первый человек в космосе. Советский человек.

Витька стал внимательно разглядывать фотографию.

— Понимаешь, — сказал Агафонов, то ли сыну, то ли себе, — Когда-то в этой стране люди жили по-другому. Совсем по-другому.