За стойкой была незнакомая молодая девушка, которая почему-то упорно отводила от меня глаза. Это вызвало некоторую грусть – и то, что незнакомая, и то, что отводила взгляд.
Обычно тут работала Люба – женщина немного моложе меня, которая испытывала ко мне какой-то интерес. Женщины как-то умеют определять, что мужчина холост и одинок, и даже не по отсутствию кольца на пальце.
Поэтому Люба всегда мне накладывала пельменей с горкой, щедро поливая их сметаной, и обязательно говорила что-нибудь.
А эта молоденькая отвалила пельменей более чем скромно, да и сметаны явно пожалела.
Я поблагодарил, налил себе кипятку в дурацкий пластиковый стаканчик, взял пакетик заварки и два с сахаром, и отнес поднос на свободный столик.
Там я сунул в стаканчик пакет с чаем, высыпал сахар, помешал все это не менее дурацкой пластиковой палочкой. Где же ты мой родной СССР, с гранеными стаканами и металлическими ложками, не мог не подумать я при этом. Я включил свой дешевенький китайский смартфон, открыл его на любимом Телеграм-канале, в котором рассказывали о том, как разворовывают нашу страну.
И приступил к поеданию урезанной порции пельменей, одновременно узнавая новые факты о жизни воров, коррупционеров и преступников, которые почему-то управляют сейчас моей страной и называются властью.
Я всегда хожу на обед в эту столовую. Как ни странно, пельмени в ней хорошие, не домашние, но и точно не покупные, которые хорошими не бывают. Нет, ну иногда попадется какая-нибудь новая марка, и поначалу они даже почти ничего, но потом неизменно портятся. Какая-то особенность русского капитализма, не иначе – деградация любых продуктов. А может, и не только русского – не знаю, за границей я ведь не бывал.
Однако долго мне наслаждаться процессом поедания пельменей не дали.
Потому что за мой столик сел мужчина. Даже не спросив, хотя бы из вежливости, не занято ли у меня. Ведь, быть может, я жду кого-то. Может, у меня тут назначено романтическое свидание, а перед ним я просто решил подкрепиться пельменями.
А почему бы и нет? Почему не назначить романтическое свидание в пельменной? Где написано, что это запрещено?
Мужчина, и это было странно, был без подноса с едой. Просто сел за мой столик напротив меня. Обыкновенный такой мужчина, лет 35-40, в джинсах и куртке.
Я, стараясь не разглядывать его, жевал свои пельмени и смотрел на экран смартфона, время от времени пальцем открывая следующую страницу этого безобразия, которое называется жизнью русской элиты.
— Александр, — сказал сидящий напротив мужчина, — Простите, что отвлекаю, но у нас к вам есть несколько вопросов.
Начало было интересным, начиная с моего имени, которое действительно, как это ни странно, Александр, и кончая вот этим вот «у нас», что сразу почему-то вызывало представление о чем-то большом и официальном.
— Внимательно слушаю вас, — сказал я, дожевав и проглотив очередной пельмень.
— Кто вы? – спросил мужчина.
Если бы у меня во рту был пельмень, я бы поперхнулся, но пельмень был успешно пережеван и проглочен, поэтому я только и смог, что недоуменно спросить:
— Простите? В каком смысле?
— В самом прямом, — сказал мужчина.
— Ну, вы ведь даже имя мое знаете, — сказал я. – Поэтому, как я предполагаю, вы прекрасно знаете, кто я.
— Нет, — сказал мужчина твердо. – Не знаю. Потому что вы умерли.
И опять отсутствие пельменя во рту спасло меня от возможности поперхнуться.
— Как умер? – спросил я недоуменно, и на всякий случай потрогал себя. – Да нет, вроде.
Мужчина вздохнул. С какой-то печальной безнадежностью даже.
— А по документам вы, Александр, умерли. Еще пять лет назад. Умерли и похоронены.
— Ужасно, — сказал я.
— Да, — согласился мужчина. – Более чем.
Тут мне в голову пришла блестящая мысль.
— Да, но у меня же есть паспорт. Настоящий, не нарисованный, паспорт гражданина Российской Федерации. Он у меня с собой, кстати. В Российской Федерации, хочу заметить, паспорт всегда нужно носить с собой. Вот почему-то в СССР это никому в голову не приходило – носить с собой паспорт. Пропуск разве только, да и то, если вы работали на режимном предприятии. Но я тогда не работал на режимном предприятии, и поэтому даже пропуск с собой не носил.
Подумав, я добавил.
— А еще у меня был библиотечный билет. Без фотографии.
Мужчина смотрел на меня так, как человек может смотреть только разве что на зубную боль. Если бы на нее можно было бы посмотреть.
Я знаю за собой эту слабость – я люблю поговорить. И возраст, и то, что живу один, и поэтому любой собеседник вызывает желание поделиться с ним всеми теми мыслями, которые накопились в моей голове. Некоторым, наверное, это не очень нравится – в конце концов, у них есть и свои мысли, и они, может, тоже хотят с ними поделиться. Но приходится слушать меня.
— Хотите я вам паспорт покажу, — оборвал я себя решительно и потянулся к карману пальто, висевшего на стуле.
— Не нужно, — сказал мужчина. – Паспорт мы ваш уже посмотрели.
— Да? – искренне удивился я. – А когда? Я его давно никому не показывал.
— Нашли такую возможность, — сказал мужчина неопределенно.
Я пожал плечами.
— И? – спросил я. – И вы, очевидно, поняли, что произошла какая-то ошибка, да?
— Нет, — сказал мужчина. – Никакой ошибки. По какой-то непонятно причине вы умерли и одновременно живы.
— И даже ем пельмени, — зачем-то добавил я.
— Что? – не понял мужчина.
— Да нет, ничего, — сказал я. – Это я так.
Наступила пауза.
— То есть я как бы кот Шрёдингёра, и жив и мертв одновременно, да? – спросил я, чтобы паузу эту прервать.
— Что-то в этом роде, — сухо сказал мужчина. По нему было заметно, что наш разговор ему не нравится.
— И что же вы от меня хотите-то? – спросил я после затянувшийся паузы.
— Вам знаком термин big data? – вопросом на вопрос ответил мужчина.
— Это что-то компьютерное? – ответил я, подумав. – Вы извините, но я в этом не очень хорошо разбираюсь.
— Простыми словами, это различные инструменты, подходы и методы обработки как структурированных, так и неструктурированных данных для того, чтобы их использовать для конкретных задач и целей.
— Здорово! – восхитился я.
— Да, — согласился мужчина. – И вот, используя эти инструменты, оказалось, что Вы, Александр, слишком часто оказываетесь там, где что-то происходит.
— Это как? – не понял я.
Мужчина опять тяжело вздохнул, словно испытывая какую-то душевную муку.
— 3 сентября этого года вы, Александр, гуляли в Лосином парке…
— Да, — перебил его, тут же поняв, впрочем, что это было невежливо. – Я там часто гуляю.
— … в это же время там же, но на другом конце парка, перевернулся квадроцикл, на котором ехал сенатор Росфеда, он же рыбный король и мультимиллионер Зыков Семен Иванович. Сенатор до сих пор находится в коме и вряд ли из нее когда-нибудь выйдет, — закончил мужчина.
— Какой ужас!
— 6 февраля предыдущего года вы катались на лыжах в пригородном лесу…
— Да, в Завялове, — снова не сдержался я. – Очень хорошее место!
— И надо же так случиться, что неподалеку упал частный вертолет, которым управлял владелец торговой сети «Звёздочка» Куропейкин Иван Петрович. Иван Петрович погиб на месте.
— Жуть, — сказал я.
— 11 ноября годом ранее вы ездили в город Сочи, где живет ваша тётка.
Я хотел опять что-то сказать, но он остановил меня жестом руки.
— Именно тогда же и там же случился пожар в элитном поселке, в котором погиб губернатор Соколов.
— А это точно? – спросил я. – В смысл, что все эти ужасы, про которые вы рассказываете, происходили тогда, когда я, якобы, был там?
— Это и есть big data, Александр, — сказал мужчина. – Специальная программа проверяет биллинги телефонов, находившихся в зоне некоторого ЧП, — так, на всякий случай. И вот, оказывается, каждый раз где-то рядом ваш мобильный телефон. То есть вы. Вам не кажется это удивительным? Особенно учитывая, что это еще не все. Например, четыре года назад бросился под поезд метро генерал федеральной…
— Ой, не надо, хватит — попросил его я. – Я же теперь спать спокойно не буду.
— Не буду, — согласился мужчина. – Однако было решено, что вы представляете определенный интерес, и вас следует изучить. Вот что нам удалось узнать. После вашей смерти вы вдруг как ни в чем ни бывало возникаете в нашем городе, снимаете квартиру на улице Пожарского, бывшая улица пионера Гаврилова, при этом на работу не поступаете, а начинаете преподавать через Интернет, а точнее, через Скайп, древнегреческий, латынь, арамейский язык и библейский иврит. Интересен, кстати, список ваших учеников, который нами был основательно изучен. Вы в курсе, кому вы преподаете?
— О, да, — сказал я.- Очень интересные люди.
Мужчина кивнул.
— Даже сатанисты.
— То-то они так странно выглядели, — поразился я. – Надеюсь, никаких жертвоприношений человеческих не было?
— Не было, — сказал мужчина. – Просто хотят установить связь со своим сатаной, почему-то предполагая, что его родной язык — это иврит.
Я улыбнулся.
— Заметьте, что ничего криминального в этом все-таки нет. Пока, по крайней мере. Если я только не пропустил какой-то новый закон нашей Государственной Думы.
— Нет, криминального в этом ничего нет. Разве только с точки зрения налоговой, но это нас интересует меньше всего.
— Очень хорошо, — обрадовался я. – Тем более что очень уж больших денег я на этом и не зарабатываю. Ученики мои – люди явно небогатые, даже сатанисты, как вы говорите.
— А откуда вы, Александр, знаете эти два, мягко говоря, очень экзотических языка? Учитывая, что согласно экспертизе, проведенной по нашей просьбе лучшими библеистами, которым дали прослушать перехваченные и записанные аудиодорожки уроков, ваше знание библейского иврита и арамейского просто фантастическое. Один профессор из Иерусалимского университета даже просил сообщить нам ваши контактные данные, чтобы вы помогли ему разобрать некое неясное место в одном из кумранских свитков.
— Самообразование, — ответил я. – Вот просто решил попробовать себя в чем-то совершенно новом, и пока, надо сказать, получается. У меня, очевидно, талант к языкам. И это, опять же, вряд ли является криминалом, даже не забывая про нашу Государственную думу.
Снова повисла пауза.
— Давайте я вам расскажу одну историю, — сказал мужчина. – Только она довольно длинная.
— Давайте, — согласился я.
— История, которую я вам расскажу, взята из книги воспоминаний Сергея Эдуардовича Фриша, советского физика, который умер в 1977 году. Он работал в области спектроскопии и оптики, написал несколько учебников и монографий, был крепким профессионалом, настоящим интеллигентом, незадолго до смерти закончил эти самые свои воспоминания, которые завещал опубликовать не ранее 1990 года. И, как ни удивительно, почти пророчески угадал, потому, что книга его мемуаров была издана в 1992 году, после распада Советского Союза.
— Что-то ужасное? Кровавый Совок, ужас-ужас, атомная бомба Ленина, Сталин всех убил? Государственный антисемитизм?
— Сергей Эдуардович, насколько я знаю, был из петербургских немцев. – сухо сообщил мой собеседник, — И — нет, не ужас, а наоборот, очень интересный рассказ о том, как создавалась советская наука после прихода к власти большевиков. Даже, я бы сказал, местами очень комплиментарный к коммунистам. Но автор честно рассказывал и о каких-то негативных моментах, так что надеяться на издание своего мемуара в 70-е годы он, конечно, никак не мог. Не обошел он в них и события второй половины 30-х годов, рассказывая при этом лишь то, чему свидетелем он был сам. В числе прочего рассказал он и следующее.
Мой собеседник сделал паузу и продолжил.
— В свое время, а именно в 30-е годы прошлого века, в Ленинграде в цирке выступал гипнотизер под именем Орнальдо. Очевидцы рассказывали, что он вызывал на арену желающих из публики, усыплял их и заставлял выполнять его приказания. Но, как всегда, когда дело идет о цирковом номере, зрители считали все виденное фокусом. Однако Орнальдо был выдающимся гипнотизером. Его обследовали врачи, в Военно-медицинской академии проводились операции в состоянии вызванного им гипнотического сна.
— Цирк, — пожал я плечами.
— Позвольте продолжить, — вежливо попросил мой собеседник.
Я кивнул.
— У другого советского физика, Алексея Васильевича Улитовского, коллеги Фриша, была идея, что гипнотизирующее воздействие происходит с помощью электромагнитных волн дециметрового диапазона. На чем была основана эта гипотеза, я не знаю, но, во всяком случае, Улитовский со свойственной ему энергией решил провести опыты и привлечь к ним Орнальдо. Он организовал встречу с гипнотизером у себя в кабинете в Физическом институте, пригласив на нее ряд физиков-коллег. Тот продемонстрировал свои способности на самых разных, при этом случайно приведенных людях, иногда даже находясь в соседней комнате. Последним вызывался сам автор воспоминаний.
Мужчина слегка прикрыл глаза, и начал словно читать по памяти:
— Орнальдо поставил меня около стула, на спинку которого я облокотился. В руку он дал мне спичечный коробок. Что он собирался внушать, я не знал. Я слышал только его шаги за моей спиной. Потом мне стало казаться, что я должен отпустить коробок. Это было скорее физическое стремление расправить пальцы, чем желание выполнить такой акт. Впрочем, я не был уверен, что это ощущение не было плодом моей фантазии. Я решил не делать ни одного движения. Это мне удавалось без особого труда.
Дело было летом. Я стоял у открытого окна, за которым росло большое зеленое дерево. Я увидел, как прилетела и села на одну из его ветвей птица. По-видимому, взглянув на птицу, я утерял внимание. Я очнулся от стука упавшего коробка. Пальцы на руке были растопырены. Присутствовавшие, до того молчавшие, оживленно заговорили. Я обернулся к ним, и они показали мне листок, данный им Орнальдо до того, как он начал меня гипнотизировать. На листке стояло: я заставлю его уронить коробок.
— Кашпировские в этой стране были всегда, — сказал я, поняв, что он закончил.
Мужчина кивнул и продолжил.
— Улитовский, будучи директором Института прикладной физики, часто ездил по делам в Москву, где он останавливался в только что построенной гостинице «Москва». Однажды ему дали комнату в одном из верхних этажей с окном, выходившим на Красную площадь. Комната ему понравилась. В следующий раз он снова постарался устроиться в ней, а затем просил директора гостиницы предоставлять ему эту комнату каждый раз. На беду оказалось, что из окна комнаты виден в Кремле дом, в котором жил Сталин. Улитовский, по всей вероятности, об этом и не подозревал. Весь эпизод с выбором комнаты носил случайный характер и соответствовал общей чудаковатости физика.
Результат, однако, обернулся для него довольно трагично. Во время судебного следствия в его «дело» оказались занесены факты: он останавливался в «Москве» каждый раз в комнате, из которой видны окна квартиры Сталина; в Ленинграде в Физическом институте он проводил опыты с гипнотизером Орнальдо, стараясь выяснить механизм внушения на расстоянии. Следователь сложил А и Б и пришел к выводу: физик хотел воздействовать в контрреволюционных целях на товарища Сталина с помощью телепатических лучей.
— Расстреляли? – спросил я огорченно.
— Нет, — ответил мужчина. – Но 5 лет получил. Работал на заводе, в Красноярске, после отбытия срока работал там же, возглавлял лабораторию, в июле 1946 был откомандирован в Москву в распоряжение заместителя министра МВД СССР Завенягина. По направлению академика Сергея Вавилова зачислен во ВНИИ метрологии на должность профессора, начальником лаборатории.
— Хорошо, — сказал я. – Все-таки Советская власть не была так ужасна, как нам сейчас иногда рассказывают.
— Наверное, — сказал мужчина. – Однако, как мне кажется, мои предшественники вот так разговаривать бы с вами не стали, столкнись они с феноменом вроде вас.
— И что бы они сделали на вашем месте? – спросил я. – Арестовали бы, стали узнавать, на какие разведки я работаю, и как отношусь к Бухарину и Троцкому?
— Нет, — сказал мужчина. – Думаю, что они бы до этого доводить не стали. Они бы просто вас сразу убили. От греха, так сказать. И я задаю себе один вопрос: почему бы мне не сделать это прямо сейчас? Или, еще точнее, почему я до сих пор не сделал это?
— Убить? Прямо вот так? Средь бела дня? При всем честном народе? При свидетелях, при посторонних людях? – удивился я.
— Да, — твердо сказал мужчина. – Убить. Но вот почему вы решили, что вокруг нас есть посторонние люди?
Я обвел помещение взглядом. И понял, что мой собеседник был прав – посторонних в столовой не было. Что в нее давно уже никто не заходил, потому что табличка на стеклянной двери повернута словом «ОТКРЫТО» внутрь. И, более того, я понял, почему за стойкой сегодня работает незнакомая мне девушка.
— Как-то это очень уж радикально – убить, — задумчиво сказал я.
— А потому что вы, Александр, представляете собой некую потенциальную угрозу очень высокой степени опасности. Пусть даже и совершенно неизвестного характера. И разбираться с вами так, как делали в свое время наши предшественники с физиком Улитовским, были они параноиками, перестраховщиками или кто угодно, у нас просто нет такой опции, при всем моем уважении. Такого рода угрозы надо просто немедленно уничтожать – а уже только потом, если от вас что останется, я имею в виду труп или какие-то более мелкие фрагменты, проводить исследования по поводу того, что же это было.
— А можно я возьму сначала чаю, потому что мой совсем остыл, а мне почему-то хочется попить чайку перед тем, что меня ждет, — предложил я.
— Возьмите, — сказал мужчина.
Я подошел к стойке и попросил чаю.
Девушка за стойкой бросила взгляд за мое плечо, и, получив очевидно визуальное одобрение, подняла руки, которые мне были нее видны из-за стойки, и налила мне свежий чай.
Интересно, что у нее там, под стойкой, подумал я. Огнемет, или что-нибудь более убойное.
С пластиковым стаканчиком в руке я вернулся за свой столик, сел, с удовольствием отхлебнул чаю и сказал:
— Позвольте теперь и мне сказать несколько слов в порядке ответа ко всему тому поразительному, что услышал от вас. Можно?
Мужчина кивнул.
— Спасибо, — совершенно искренне поблагодарил я его.
— Видите ли, — начал я, — Предположим все-таки сначала, что все то, что вы мне про меня рассказали – это какая-то цепь случайностей и совпадений, которая вполне возможна при такой большой выборке, каковой, если я правильно понимаю, эта ваша большая дата является. Тогда вы просто-напросто убьёте совершенно неповинного человека, ни за что ни про что. Я, конечно, понимаю, что ваша профессия – профессия весьма специфическая, и, более того, в ней всегда заложена и возможность и разрешение на случайные потери, поэтому взывать к гуманности и к заповеди «не убий» с моей стороны было бы глупо. Однако взятие на душу греха убийства – вещь непредсказуемая, и, быть может, именно моя жизнь, а точнее, смерть, и станет той последней каплей, после которой все более усиливающаяся депрессия, бессонные ночи, муки совести, заливаемые поначалу односолодовым виски, а потом просто водкой, и все такое прочее. Даже сам факт того, что свое намерение вы немедленно не совершили – ну там наезд машины, несвежие пельмени, пресловутый «новичок» в конце концов, говорит о том, что у вас есть некоторые сомнения, иначе бы мы сейчас не разговаривали, а мое тело лежало бы в прозекторской какого-то сверхсекретного НИИ и ученые в белых халатах проводили всякие над ним ужасающие опыты.
Мужчина молчал.
— Предположим, только предположим, конечно, — я даже умоляюще поднял руки, — что за всем этим что-то есть. Неважно при этом, что. Но тогда сразу возникает вопрос – не вызовет ли ваша акция неких необратимых последствий, которые могут привести к совершенно чудовищным результатам. Которые на порядок, на порядки страшнее, чем всё мое существование и смерть нескольких человек, при этом, как мне кажется, не являющихся настолько уж функционально важными в смысле существования нашего – точнее, вашего социума, не говоря уже об их моральных качествах. Вы ведь не зря интересовались теми языками, которые я преподаю своим ученикам, да?
— Да, — сказал мужчина.
— Вот! А если учесть, что, по мнению некоторых, они могут быть связанными как с ангельскими, так и с демоническими сущностями, то сложно даже вообразить, какую лавину событий может привести в движение такое решение, как мое уничтожение, несмотря на всю его кажущуюся простоту.
Я продолжил.
— Есть, однако, и другие варианты, кроме первого и второго. Например, что вы вообще не представляете, с чем имеете дело. То есть это то, что в народе определяется поговоркой «не буди лихо, пока оно тихо».
Мужчина посмотрел мне в глаза.
— А оно тихо? То есть вот так оно тихо?
— Нет, ну а что вы хотите, — я развел руками. – Согласитесь, что у вас – я имею в виду весь ваш класс в целом, en masse, все хорошо. Вы принимаете пенсионную реформу – и на улицу выходят только жалкие кучки протестантов, вы воруете миллиардами – а люди только смотрят ролики про это в Интернете, вы строите себе дворцы, достойные поздних Людовиков — а люди не спешат воздвигнуть гильотнины для вас на площадях…
— У меня нет дворцов, — сказал мужчина.
— Верю. Вам я верю, — сказал я. – Служу стране, и все такое. Но это мало что меняет. Потому что если чаша терпения переполнена, но при этом все винты закручены, то тогда начинает происходить то, что можно назвать чертовщиной или еще как. То есть то самое лихо, которое не стоит будить, напоминает все-таки о своем существовании. С этим, увы, стоит просто смириться, как с неким статистическим ущербом. Что бы я вам и посоветовал.
— А мне кажется, что если кто-то из присутствующих выстрелит вам в голову, то ваш кейс будет просто закрыт.
— Кейс, — поморщился я. – Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно.
— И все что мне нужно сделать для этого – это кивнуть головой, — продолжил мой собеседник, не обращая внимания на мои слова.
— Нет, — твердо сказал я. – Не получится.
— Почему? – удивился мужчина.
— Потому что сейчас вам позвонят, — ответил я.
В кармане мужчины раздался звонок. Он вытащил из него свой ай-фон, прочел то, что написано на экране и побледнел.
Тут помещение столовой наполнилось звонками и вибрациями. Присутствующие тоже повынимали свои телефоны. Даже девушка-продавщица, у которой под стойкой лежал то ли огнемет, то ли что-то более убийственное.
— Мне нужно ответить, — сказал мужчина.
Я кивнул.
Он встал, отошел к двери, о чем-то с кем-то несколько минут говорил. Я же пока допил свой чай.
— Вы с этим как-то связаны? – спросил мужчина, сев напротив меня.
— Не могу вам ответить на этот вопрос, извините, — ответил я. – Возможно, я увидел это в новостях на своем телефоне, который лежит передо мной, и в который я поглядываю время от времени. Возможно, это чистое совпадение, и просто закончилось его время. Все мы смертны, даже те, кто думает, что он незаменим. Возможно же, заметьте, это в качестве гипотезы, что именно ваша угроза – а вы не можете отрицать, что это была угроза, — что-то сдвинула. И тогда только остается вообразить, что же случилось бы, если б вы попробовали осуществить ваш план. Еще раз — не будить лихо, пока оно тихо – это оптимальная стратегия иногда, речь ли об обворованном народе, речь ли о чем-то неизвестном.
Мужчина, теперь уже молча, встал, и снова пошел звонить. Говорил он долго.
Вернувшись, он не стал садиться за столик – что свидетельствовало о его крайней спешке.
— На этом позвольте откланяться, — сказал он и сделал знак рукой.
Все присутствующие тут же встали и потянулись к выходу.
Остались только я, он, и девушка с огнеметом под стойкой.
— Мы будем наблюдать за вами, Александр, — сказал он, глядя на меня сверху вниз. – Кто бы вы ни были – ангел, демон или это самое неконвенциональное лихо.
— Не сомневаюсь, — сказал я. – Но все-таки я искренне просил бы вас передать тем, кого это интересует, что пора им уже остановиться. При этом давно пора.
После чего встал, и, не прощаясь, тоже пошел к выходу, потому что заведение явно на сегодня закрылось. А девушке за стойкой нужно было еще тащить в служебную машину свой казенный огнемет. Или что там у нее лежало под стойкой.