Антисоветская эмиграция 40-50-х годов и ее представления о будущем СССР.
Алексей Антонов, историк, доцент Уральского государственного университета (Екатеринбург)
Я бы обозначил тему своего выступления так: «Референдум о сохранении Советского Союза или «вариант Беловежской Пущи»: эмигрантские сценарии 1940-1950-х гг.». Дело в том, что распад единого союзного государства, национально-государственное размежевание 1990-х гг. были полной неожиданностью только для большинства советских людей. Изучение исторических источников показывает, что внутри российской эмиграции возможность этого обсуждалась уже давно. Более того: дискуссии конца 1940 — начала 1950-х гг. ярко показывали, что в случае крушения коммунизма вместе с ним почти наверняка разрушилось бы и единое политическое пространство союзного государства. Распад СССР четко просматривался из кабинетов эмигрантских центров Нью-Йорка и Мюнхена почти за полвека до того, как в Беловежской Пуще лидеры России, Украины и Белоруссии объявили о прекращении существования Советского Союза.
Вопрос о судьбе единого союзного государства после крушения коммунизма стал особенно актуален в эмиграции в конце 1940 — начале 1950-х гг. Обострение холодной войны, Берлинский кризис 1948-1949 гг., война в Корее вынуждали Запад стремиться к консолидации сил антикоммунистического лагеря. Влиятельные круги США не могли быть довольны той ожесточенной полемикой, которую вели между собой различные политические группировки выходцев из СССР. Они были заинтересованы в том, чтобы с Запада звучал единый голос антикоммунистической России. Встал вопрос о возможности создания своеобразного «российского правительства в изгнании». Однако для этого необходимо было заручиться поддержкой всех наиболее заметных политических объединений народов СССР. Возможно ли это? Возникший в те годы т. н. Американский комитет друзей русского народа, состоявший из нескольких известных советологов (И. Дон Левин, Е. Лайонс и др.), полагал, что для этого необходимо приложить все усилия.
Сначала необходимо было объединить усилия «собственно русских» эмигрантских группировок. Задача, если вспомнить неоднократные попытки, предпринимавшиеся в русском зарубежье еще в 1920-1930-е гг., заранее выглядела невыполнимой. Тем не менее в январе 1951 г. в германском городе Фюссен состоялось совещание представителей нескольких эмигрантских группировок. Инициатором его проведения выступил один из наиболее уважаемых деятелей в среде т. н. «второй» советской эмиграции — бывший начальник канцелярии генерала А. А. Власова полковник К.Г. Кромиади. Как было сказано в официальном коммюнике, целью совещания «должно было явиться неформальное частное обсуждение предложений Американского частного комитета о возможности создания Единого политического центра эмиграции народов России для совместной борьбы против большевизма». В работе совещания участвовали представители 4-х «русских» политических организаций: либерально-демократической Лиги борьбы за народную свободу (ЛБНС), известной преимущественно громкими именами старых политиков революционной России (таких как А. Ф. Керенский или В. М. Чернов); умеренно-либерального Союза борьбы за свободу России (СБСР), во главе которого стоял известный историк и политик С. П. Мельгунов; знаменитого Народно-трудового союза (НТС), ставшего после Второй мировой войны наиболее активной эмигрантской антикоммунистической структурой; и наиболее крупного объединения бывших власовцев — Союза борьбы за освобождение народов России. Сразу обращало на себя внимание отсутствие на совещании монархических, правоконсервативных структур, весьма популярных среди старых эмигрантов. Входившие в состав Лиги социалисты полагали, что нельзя садиться за один стол с теми эмигрантскими группировками, которые не признавали, что становление посткоммунистической российской государственности следует начинать на основе ценностей Февральской революции 1917 г., да и сами монархисты не желали искать с «февралистами» компромиссов.
Однако даже внутри собравшихся, как оказалось, единства не было. Камнем преткновения сразу стал именно национальный вопрос. Точка зрения власовцев была выражена в их печатном органе — газете «Голос народа», издававшейся в Мюнхене: «Будущее нашей Родины мы мыслим как союз всех народов, ее населяющих. Судьба каждого народа России так тесно переплелась с судьбами остальных ее народов, что отрыв одного из них от общей семьи немедленно отразился бы на экономике, культуре, возможностях дальнейшего развития». Однако основой построения, посткоммунистической России должно было стать «равенство народов России, их действительное право на национальное развитие, самоопределение и государственную самостоятельность». Власовцы решительно выступали как против «немедленного провозглашения государственной самостоятельности земель, входящих в Россию», так и против попыток «удержать народы» в некой единой неделимой России (Голос народа. 1951,4 февраля).
Однако позиция НТС, возникшего как организация национал-патриотической молодежи, была по отношению к сепаратистам гораздо более жесткой. Видный деятель НТС Е. Мамуков, например, подчеркивал в одной из статей, что «ни один беспристрастный украинец-патриот не может утверждать о существовании самостийного движения в СССР в широких народных кругах. Ненависть к советской власти и стремление от нее избавиться, и сепаратизм — стремление отделиться от России — понятия не тождественные». Он полагал, что после крушения коммунизма народы СССР не должны становиться независимыми автоматически. В качестве альтернативы уже в конце 1940-х гг. в эмиграции предлагалась та самая модель референдума о сохранении СССР, к которой почти через полвека прибегнет союзное руководство во главе с М.С. Горбачевым.
В результате на совещании в Фюссене дискуссии были настолько бурными, что, как сказано в официальном коммюнике совещания, «ведение протокола оказалось практически немыслимым»: именно поэтому полного протокола Фюссенского совещания, очевидно, просто не существует. После долгих дебатов делегация НТС покинула зал заседания. Замысел Американского комитета начал рушиться.
Оставшиеся участники не нашли ничего лучшего, как признать, что выявились вопросы, «которые могут быть уточнены только путем непосредственного обсуждения с Американским комитетом». После этого совещание было закрыто, а один из его участников, известный меньшевик и историк Б.И. Николаевский вылетел в США «для уточнения ситуации». Позднее лидер эмигрантского меньшевизма Р. Абрамович называл совещание в Фюссене «попыткой под фальшивым флагом «демократического блока» создать порочную и внутренне противоречивую тесную коалицию демократов, причесавшихся монархистов, НТС и разнородных правых элементов».
Для урегулирования положения через полгода, в августе того же 1951 г., собралось совещание в другом германском городе — Штутгарте — практически тем же самым составом участников. Принципиальное отличие состояло в том, что участвовал в совещании и открывал его лидер Американского комитета И. Дон Левин. Очевидно, американцы решили взять процесс политического объединения русской эмиграции под свой личный контроль.
Очень быстро выяснилось, что это присутствие необходимо. Предложенное название будущего «российского правительства в изгнании» — Совет освобождения народов России (кстати, явно имелись в виду ассоциации с власовским КОНР) было атаковано сразу с двух сторон. С одной стороны, оно не устраивало американцев, которым не нравилось слово «Россия» в названии будущего единого органа. Очевидно, они осознавали, что кавказские, украинские и другие сепаратистские группировки воспримут его в штыки. Но С.П.Мельгунов тут же заявил, выразив мнение собравшихся: «Для нас не может быть и речи о комитете, который будет называться «Комитет освобождения народов СССР». А один из лидеров НТС А. Н. Артемов пошел еще дальше, заявив: «В словах «народы России» есть расчленительный момент — от кого освобождать? Ясно — от русских, от России». Он полагал, что идеально было бы назвать будущую структуру «Российский освободительный совет». В итоге остановились на первоначальном варианте.
Принятая в Штутгарте политическая платформа предусматривала, что СОНР будет «органом единства действий народов России в борьбе против большевизма». Специально подчеркивалось: «К участию в СОНР не допускаются группировки, стремящиеся к реставрации дореволюционного строя или установлению той или иной формы тоталитарной диктатуры, а также ведущие пропаганду национальной ненависти или отрицающие принцип народного волеизъявления в решении национального вопроса». Участники СОНР признавали право на самоопределение за народами СССР, но при этом решительно выступали против распада единого государства, за федеративный принцип его устройства. Заметим, что все решения принимались после тяжелых дискуссий, и в том, что итоговые документы все-таки были приняты, очевидно, немалую роль играл фактор Американского комитета. У последнего «в руках» был сильный козырь: он выделял на «русскую акцию» большие финансовые средства, в которых так нуждались эмигрантские политики, к тому же обещал передать новому российскому «правительству в изгнании» мощное средство пропаганды — радиостанцию для вещания на Советский Союз.
Таким образом, некоторого единства в лагере принявших участие в переговорном процессе русских эмигрантских группировок американцам достичь удалось. Но оставалось самое трудное — добиться консенсуса между ними и политическими объединениями представителей других народов СССР. Для этого в ноябре 1951 г. состоялось главное событие, ради которого, собственно говоря, все и затевалось — совещание в германском городе Висбаден. Оно собиралось в тяжелой атмосфере. На страницах русской эмигрантской прессы разворачивалась ожесточенная борьба, раздавались взаимные обвинения. Даже внутри русских группировок не было единства. Представитель Казачьего союза, который также приглашался на совещание, узнав состав его участников, заявил: «Ни один казак не сядет с Керенским за один стол».
Еще более тяжелая ситуация складывалась среди «националов». Там борьба выплеснулась за страницы газет на улочки европейских и американских городов, в бараки лагерей для «перемещенных лиц», в залы эмигрантских конгрессов. Среди украинцев дело дошло до рукопашной. Накануне Висбаденского совещания в лагере для «перемещенных лиц» Шляйсхайм (недалеко от Мюнхена) сотрудник лагерной полиции «самостийник» Коперник жестоко избил сторонника соглашения с русскими группировками Залесского. А вскоре три удара ножом получил один из лидеров тех украинских эмигрантов, кто выступал за диалог с русскими, федералист генерал Д.П. Гулай. В итоге ни одна украинская политическая группировка в Висбаден так и не приехала Уже в начале 1950-х гг. было очевидно: те украинские политические круги, которые выступали за борьбу против коммунистического режима в СССР, преимущественно были настроены на создание независимой Украины, против сохранения единого союзного государства.
В итоге в работе Висбаденского совещания приняли участие, наряду с русскими группировками, Белорусский антикоммунистический фронт, Грузинский национальный комитет, Комитет Азербайджанского национального объединения, Объединение армянских борцов за свободу, Северо-Кавказское национальное объединение и Туркестанский национально-освободительный комитет «Тюркели». Даже занимавший достаточно жесткую позицию в вопросе о сохранении единой России А.Ф. Керенский понимал, как явствует из его слов накануне совещания, что почти все они (кроме белорусов) относились к тем группам, которые «хотят войти в контакт и работать вместе с русскими организациями». Например, приехавшие в Висбаден Хаджибейли и Шейх-уль-ислам были, как выразился А.Ф. Керенский, «азербайджанцами русской ориентации», при том что были еще и группировки «турецкой ориентации». Лидер туркестанцев Канатбай был казахом, в его организации не было ни туркменов, ни таджиков, ни узбеков. Таким образом, подчеркнем: в Висбадене собрались, за редким исключением, лишь те, кто был настроен на компромисс, те, кто был способен хотя бы на диалог по вопросам сохранения единого союзного государства. Непримиримые сепаратисты, которых было немало среди грузинских, армянских, азербайджанских эмигрантов, вообще не стали участвовать в переговорах о создании «российского правительства в изгнании».
Несмотря на все это, обстановка на Висбаденском совещании, которое открыл все тот же представитель Американского комитета И. Дон Левин, накалилась с самого начала. Упомянутый выше казах Канатбай сразу заявил: «Для нас, туркестанцев, название Совет освобождения народов России не подходит… Потому что Туркестан — понятие определенное. И наши говорят: когда мы говорим “Россия”, то Туркестан входит автоматически в состав России». А последний вариант был для «Тюркели» неприемлем. Канатбай сразу выступил и против того, чтобы судьбу союзного государства решало Всероссийское учредительное собрание, которое предлагали созвать после крушения коммунизма: «В таком случае Туркестанский народ не может сам определять свою судьбу. Он должен выбирать своих делегатов и посылать куда-то в Москву или еще куда-то на совещание. После свержения большевизма судьбу наших народов будет решать наш народ у себя в Туркестане».
Такое резкое выступление Канатбая получило практически полную поддержку лидеров большинства национальных группировок, приехавших на совещание. Даже эти, компромиссно настроенные лидеры, полагали, что после свержения коммунизма нет необходимости создавать какую-либо «общесоюзную» структуру вроде Учредительного собрания. Об этом заявил, например, тот самый «азербайджанец русской ориентации», как его определял А.Ф. Керенский, Хаджибейли. Грузинская делегация предложила принять следующее заявление: «Свободные народы, существовавшие как суверенные государства с международным признанием и павшие жертвой военной власти, автоматически восстанавливают свою суверенность после ликвидации советского режима». О том же заявил один из лидеров Белорусского национального фронта Рагуля: «Надо согласиться, чтобы эти народы после свержения большевизма автоматически стали независимыми». Он же предложил и новое название проектируемого объединения: «Совет народов, входящих в состав Советского Союза».
Любопытно также и то, что национальные группировки подчеркивали: необходимо вести отсчет не с 1917 г., а от того положения, которое получили их народы в Советском Союзе. Тот же Хаджибейли отмечал, что азербайджанцы исходят из того, что в СССР их народ уже получил некоторую автономию, и речь могла идти только об ее увеличении. Таким образом, советская модель союзного государства во многом сама провоцировала национальный эгоизм и сепаратизм окраин. [выделение мое — А.К.] Не помогали даже справедливые замечания русских политиков, например Б. И. Николаевского: «Не надо ссылаться на советскую конституцию. Формальное провозглашение самоопределения народов без уточнения ничего не дает». Высказывание А.Ф.Керенского, что «каждый народ сам будет решать, быть ли в составе общей федерации народов или из нее выступить», белорус Рагуля тут же парировал, заметив: «Но ведь федерации еще нет».
Той структурой, которая пыталась занять центристскую позицию, выступая за компромисс между русскими и национальными группировками, стало Северо-Кавказское национальное объединение, возглавляемое редактором издававшегося в Мюнхене журнала «Свободный Кавказ» известным советологом А. Авторхановым. Его выступление было наиболее примирительным: «У нас всех враг один… Господа русские, если Вы сделаете нам некоторые уступки, я не сомневаюсь, что весь наш национальный тыл будет также единым органом борьбы». В результате совещание закончилось тем, что была создана «контактная комиссия».
В конечном итоге эта попытка создать «российское правительство в изгнании» закончилась провалом. И хотя через год, в октябре 1952 г., на совещании в Мюнхене участники переговорного процесса создали Координационный центр антибольшевистской борьбы (КЦАБ), но уже без НТС и Белорусского национального фронта. Американцы сдержали обещание, и 1 марта 1953 г. начала вещать радиостанция «Освобождение», которой ведал КЦАБ. Но уже в августе 1953 г. руководство КЦАБ сделало заявление о прекращении сотрудничества и с Американским комитетом, и с радио «Освобождение», после того как американцы попытались ввести в КЦАБ «явных сторонников расчленения России». Началась борьба параллельных структур, которые быстро распались после того, как американцы в условиях объявленной советским руководством политики «мирного сосуществования» сократили активное финансирование этой «русской акции». Но длившиеся несколько лет переговоры не прошли бесследно. Те, кто внимательно следил за развитием событий, могли сделать вывод: после крушения коммунизма в СССР у единого союзного государства будет крайне мало шансов на то, чтобы продолжать существовать. История подтвердила эти прогнозы.
Источник: Идейно-политические дискуссии в Советском Союзе в 1940-50-х гг. и национально-государственное размежевание 1990-х. Материалы круглого стола в «РИА Новости» 15 сентября 2009 г.