А. Г. Далгатов, И. Х. Сулаев
«Вопросы истории», 2010, №6
Антирелигиозное и атеистическое движение в Дагестане имело свои особенности, продиктованные поздним установлением советской власти и массовыми антисоветскими восстаниями, а также огромным влиянием мусульманского духовенства на массы.
По степени «зрелости» для восприятия атеистической пропаганды Народный комиссариат по делам национальностей РСФСР в 1922 г. разделил население страны на несколько категорий. В зависимости от развития промышленности и наличия собственного пролетариата, раннего появления периодической печати, оседлого образа жизни определялась готовность народа к антирелигиозным экспериментам. К наиболее зрелым в этом отношении были причислены татары Поволжья, а к менее готовым узбеки. Азербайджан занимал пятое место после Татарии, Башкирии, Киргизии и Крыма, а Дагестан вообще не упоминался1. Такая градация отчасти сохранялась и в 1930-е годы.
На необходимость особого подхода к антирелигиозной пропаганде среди мусульман, как к вопросу «очень щекотливому и сложному», одним из первых обратил внимание Мирсаид Султангалиев, работавший в начале 1920-х годов в Наркомнаце РСФСР. Он выступал за «индивидуализацию» антирелигиозной пропаганды среди мусульман с учетом различий в их хозяйственно-бытовом укладе и культурном развитии. Региональными особенностями Дагестана, отличавшими его от других мусульманских республик, Султангалиев считал влиятельность шариатских судов и участие целых горских аулов в гражданской войне на стороне советской власти. Он предлагал выработать специальные методы антирелигиозной работы, применимые только к мусульманам России, отвечающие их менталитету2.
Основной тон атеистической работе задавало Политбюро ЦК РКП(б)- ВКП(б). Пленум ЦК, состоявшийся 9 августа 1921 г., указал, что необходимо, с одной стороны, усилить антирелигиозную пропаганду, с другой — соблюдать осторожность, чтобы не оскорблять религиозные чувства верующих3.
Стремясь помешать консолидации церковников, Агитационно-пропагандистский отдел (АПО) ЦК РКП(б) в декабре 1921 г. циркуляром рекомендовал низовым партийным ячейкам использовать разногласия в среде духовенства, чтобы религиозные учения дискредитировали друг друга.
19 октября 1922 г. Политбюро ЦК РКП(б) создало Комиссию по отделению церкви от государства (КОМОТЦЕРГОР), больше известную как Антирелигиозная комиссия. Председателем комиссии был назначен партийный публицист Ем. Ярославский4. Антирелигиозная комиссия при АПО ЦК 11 января 1922 и 27 марта 1923 г. обсудила вопрос о разработке и рассылке на места специального циркуляра о пропаганде среди мусульман5 с требованием учитывать их религиозные и национальные особенности.
С весны 1923 г. обозначился тактический поворот в методах антирелигиозной пропаганды. XII съезд РКП(б) в апреле принял резолюцию «О постановке антирелигиозной агитации и пропаганды», призывавшую совершенствовать пропаганду. Осуждались нарочито грубые приемы и формы работы, часто практиковавшиеся в центре и на местах, издевательства над предметами веры и культа. Для 30 миллионного мусульманского населения Агитпроп призывал «выработать формы и методы ликвидации… предрассудков, учитывающие особенности различных национальностей»6. Таким образом, XII съезд РКП(б) признал необходимым несколько сдержать чрезмерное усердие отдельных парторганизаций в деле антирелигиозной пропаганды.
Во второй половине 1920-х годов Оргбюро ЦК ВКП(б) несколько раз обсуждало вопрос «о мерах борьбы с мусульманским движением» с приглашением работников Антирелигиозной комиссии и Агитпропа ЦК. В январе 1927 г. на заседании Оргбюро было принято решение, запрещавшее мусульманскому духовенству «в контрреволюционных целях» использовать съезды, конференции и курсы по переподготовке мулл. Строго запрещалось также использовать мечети для антисоветских проповедей. В то же время партийному и советскому активу было предписано следить за тем, чтобы не издавалась не вполне выдержанная антирелигиозная литература, а редактирование статей по вопросам борьбы с религиозным движением среди мусульман возлагалось на обкомы, которые должны были согласовывать свои действия с Антирелигиозной комиссией.
Поведение республиканских, районных и местных чиновников определялось как их собственными конъюнктурными соображениями, так и указаниями центральных органов власти, особенно после решений XII съезда РКП(б) по национальному вопросу7. Указания вышестоящих органов власти о мерах пропаганды в связи с религиозными праздниками и критике духовенства чиновники на местах воспринимали как приказы, хотя они плохо исполнялись. Начиная с 1923 г. по рекомендации АПО ЦК РКП(б) Дагобком из года в год намечал проведение антирелигиозных кампаний, приуроченных к важнейшим и наиболее популярным среди мусульман праздникам: «Ураза-Байрам», «Курбан-Байрам», «Шахсей-Вахсей». Однако вплоть до конца 1920-х годов намечаемые в планах мероприятия не проводились, так как тогда обстановка в советском Дагестане не позволяла вести открытую атеистическую пропаганду и критиковать догматы ислама. Один из крупных советских деятелей того времени Н. Самурский признавал, что вести в Дагестане антирелигиозную пропаганду было делом небезопасным. Таких агитаторов приняли бы в лучшем случае за сумасбродов, поэтому требовалось подходить к делу «с очень большой осторожностью, как к вопросу чрезвычайно деликатному»8. Вместе с тем, выступая на VI Вседагестанском съезде советов (апрель 1927 г.), Самурский призвал к непримиримой борьбе «с контрреволюционной агитацией некоторой части реакционно настроенного духовенства»; советский актив должен был «вырвать у духовенства последние зубы, чтобы оно не могло произнести ни звука». Все это вызывало упадочнические настроения у более информированных духовных лиц9.
Развертывание атеистической деятельности среди горцев отдельные советские работники связывали с «коренизацией» кадров. В частности Самурский считал необходимой «полную национализацию власти», создание «аппарата без иноверцев»10. Наоборот, председатель Совнаркома ДАССР Д. Коркмасов на совещании ответственных партийных работников Дагобкома РКП(б) 18 августа 1920 г. предлагал посылать местных советских работников учиться в советскую Россию, так как они «сильно отстали от партийной работы», а «в Дагестан для работы присылать русских товарищей»11. Задача по «коренизации» советского аппарата власти была поставлена после XII съезда РКП(б) в 1923 г., на котором обсуждался национальный вопрос. В этих целях при ЦИК автономных республик и областей, наркоматах, округах были созданы специальные комиссии по национализации (коренизации) советского аппарата. Комиссии брали на учет представителей местных национальностей, способных к советской работе. Существовали партийные установки, обязывавшие окружные парткомы готовить такого рода резервы для выдвижения в районные и республиканские аппараты власти. По одним данным, в составе ответственных работников республиканских государственных учреждений численность представителей местных народностей на 1 февраля 1925 г. не превышала 22,1% (в Наркомюсте не более 44,4%, в прокуратуре — 60%)12. По другим данным (на 1933 г., с учетом специалистов, младшего обслуживающего персонала) — 15%, а в районных аппаратах руководящий персонал состоял из представителей коренных народов на 64,1%13.
Успеху атеистической работы мешал низкий образовательный уровень партийных и советских работников. Чтобы повысить их подготовку, в 1920-е годы их направляли в «школы политграмоты»14, но эти школы были малоэффективными.
Пути улучшения пропаганды затрагивались на VIII Дагестанской областной партконференции 19 — 25 марта 1927 года. В докладе, с которым выступил секретарь обкома М. Далгат, отмечалось, что агитационная работа на местах с бедняком-крестьянином запущена, проводилась формально. В очередной раз коммунистов призвали «выдержать серьезную борьбу» с духовенством, этим «убежденным и самым опасным врагом»; активу на местах была дана установка: «изолировать население от духовенства»15. Вопросы агитационно-пропагандистской работы обсуждались на совещании в обкоме 23 октября, а также на пленуме обкома 12 — 19 ноября 1927 года. Но единого представления о методах борьбы против влияния дагестанского духовенства в то время не было.
Перелом в этой сфере наступил после объединенного пленума Дагестанского областного комитета ВКП(б) и Дагестанской контрольной комиссии (ДКК) 13 — 20 февраля 1928 года. Пленум проанализировал религиозную обстановку в республике, поставил задачи в борьбе против «религиозных суеверий в массах» и влияния служителей ислама16.
На состоявшемся 12 февраля 1929 г. совещании партийных работников по антирелигиозной пропаганде секретарь Дагестанского обкома Птицын назвал факторы, благоприятствовавшие проведению антирелигиозной работы: 1) социалистическое хозяйство; 2) укрепление положения бедноты; 3) кооперирование крестьянских хозяйств и земельная реформа; 4) изъятие вакфного имущества у мечетей и духовенства; 5) упразднение шариатских судов; 6) лишение духовенства избирательных прав; 7) кампания по раскрепощению женщины и еще ряд административных мероприятий против духовенства. Участники совещания предлагали широко применять в агитационной работе противопоставление «прогрессивного духовенства реакционному, изменив только методы и формы работы». Птицын же требовал от активистов одинаково жестко относиться «как к реакционному, так и к прогрессивному» духовенству17.
В ответ на атеистическую пропаганду духовенство скрытно вело агитацию против советской власти, особенно в мечетях.
Важная роль в атеистической работе отводилась печати. Задачам в области популяризации атеистических идей среди населения были посвящены специальные конференции работников печати. Одна такая конференция состоялась 5 ноября 1925 года. На ней с докладом «О роли и задачах печати в Дагестане» выступил председатель Совнаркома республики Д. Коркмасов. Оценивая духовенство как «громадное зло», противостоящее «неопытной советской печати», он призвал объявить ему «печатную войну». Выступившие после Коркмасова работники печати признались, что ослабить влияние духовенства на местах им никак не удается, потому что оно обладает большим авторитетом, а по знаниям и культуре отдельные духовные лица стоят «выше наших местных коммунистов». Партийные идеологи продолжали делить духовенство на «левых» и «правых». К «левым» и «обновленцам» из духовенства были причислены те, кто читал труды Маркса, Энгельса, Ленина и Дарвина18.
Выступления советских работников в печати с объективными оценками влиятельности духовенства в те или иные исторические периоды партийные руководители встречали в штыки, как это было, когда Саид Габиев, член бюро Дагестанского обкома ВКП(б) и член республиканского правительства, выступил в газете «Красный Дагестан» с большой статьей «Мюридизм на Кавказе». В ней он положительно отозвался о «прогрессивной» части мусульманского духовенства, которая руководила антиденикинским движением во время гражданской войны и активно помогала большевикам. Самурский вынес этот вопрос на обсуждение закрытого заседания обкома партии 14 декабря 1926 года. Выступление Габиева Самурский объявил «совершенно не соответствующим взглядам партии», а от отдела печати потребовал объяснения причин появления этой статьи без предварительного согласования с обкомом и поручил опубликовать официальное опровержение19. При этом, однако, и в вышедшей в 1925 г. книге самого Самурского «Дагестан» целая глава была посвящена мусульманскому духовенству и содержала положительную оценку роль духовенства в гражданской войне. Столь же противоречиво высказывались и другие руководители республики. В частности и Коркмасов в выступлении на I Вседагестанской конференции работников печати и рабселькоров в 1925 г. назвал духовенство политическим руководителем Дагестана и «исконным властителем дум и мыслей», направляющим дагестанскую общественность своим устным и письменным словом20. Противоречивые суждения руководителей республики о роли духовенства в истории Дагестана сочетались с нетерпимостью к инакомыслию, которая наблюдалась в советском обществе еще в 1920-е годы.
В конце 20-х — 30-е годы стали публиковать все больше сатирических материалов о духовенстве, в которых высмеивались его «скупость, лицемерие и неграмотность». На духовных лиц писали карикатуры, сопровождаемые сатирическими стихами анонимных авторов, мастерски, как правило, владевших классическим стихосложением, но не всегда компетентных в религиозных вопросах21. Всякая критика духовенства и религиозных праздников в печати поощрялась.
Не менее важная роль в агитационно-пропагандистской работе отводилась популяризации литературных произведений на антирелигиозные темы. В 1930-е годы дагестанские поэты и писатели как по заказу стали в своих произведениях высмеивать пороки, якобы характерные для духовенства, — жадность, алчность, лицемерие и т.д. Духовных лиц изображали «паразитами», зарабатывающими обманом народа, обряды и традиции были объявлены «суевериями отсталой части населения и пережитками старины»22.
В 1930-е годы в пропаганде появились новые нюансы. На первый план выступила тема сопротивления духовенства строительству социализма. Этот вопрос увязывался с классовой борьбой в стране. В июне 1931 г. агитпропотдел Дагобкома, обсудив вопрос «О состоянии антирелигиозной работы в Дагестане», отмечал, что «успехи социалистической реконструкции производительных сил Дагестана… протекают в условиях классовой борьбы» и «религиозные организации в этой борьбе играют активную роль». Публиковались статьи, в которых «вооруженное религией и Кораном духовенство» обвинялось в агитации «рука об руку с кулаками, нэпманами и некоторой частью интеллигенции»23.
Советские идеологические работники 1920-х — 1930-х годов исходили из тезиса о приспособляемости духовенства разных исповеданий к изменяющейся общественной обстановке по мере укрепления советской власти24. Необходимость уделять столь значительное внимание идеологическим вопросам политическое руководство страны объясняло осложнением внутрипартийного положения и международных отношений. Религия рассматривалась как тормоз социалистического строительства, поэтому требовалось вытеснить религиозные организации из общественной жизни25.
Атеистической пропагандой в СССР занимался Союз воинствующих безбожников (СВБ) (1922 — 1947 гг.) во главе с Ем. Ярославским. В Дагестанской АССР первые ячейки Союза были созданы в 1928 г.; 20 — 22 мая 1929 г. состоялся I съезд Дагестанского совета СВБ с повесткой дня «Социальные корни и классовая сущность ислама». Партийные и советские работники были обязаны создать ячейки СВБ в каждом ауле, на каждом предприятии и учреждении. В основном ячейки безбожников в Дагестане состояли из коммунистов и комсомольцев, формально, для количества, зачисляли и беспартийных активистов, в учебных заведениях — целыми курсами и группами студентов и учащихся. На октябрь 1929 г. в Дагестане в СВБ официально состояло 25 тыс. членов, планировалось к 1932 — 1933 гг. довести его численность до 140 тысяч. По всей стране ряды безбожников пополнялись школьниками. В 1930 г. безбожников школьного возраста в СССР насчитывалось более 1 млн. человек. В Дагестане к 1 марта 1930 г. предполагалось создать общество Юных безбожников с количеством членов 10 тысяч. Количеством ячеек СВБ чиновники отчитывались перед начальством за свою атеистическую работу. На 1932 г. в Дагестане числились 843 ячейки СВБ, объединявшие свыше 40 тыс. членов, но к середине 1937 г. осталось 45 ячеек с 963 членами. В 1939 г. число безбожников якобы достигло 13 тыс. человек. На 1 октября 1940 г. в республике насчитывалось 798 ячеек СВБ с 20 тыс. членов26. Атеистическим воспитанием — антирелигиозной пропагандой в районах занимались неподготовленные кадры активистов, не желавшие считаться с местными условиями. Устраиваемые ими антирелигиозные вечера вызывали у верующих раздражение. Некоторые районные отделения СВБ пытались перевести документы безбожников на родные языки. Решение перевести устав СВБ с русского на аварский язык 19 марта 1929 г. приняло Хунзахское кантонное (районное) исполнительное бюро безбожников. Отмечались случаи, когда молодые горцы, получив билеты членов СВБ на родном языке и прочитав, что их носитель есть человек, у которого нет Аллаха, в ужасе бросали их27.
Дагестанский совет СВБ больше практиковал составление и отправку директив и инструкций городским и районным советам СВБ, особенно в связи с приближением религиозных праздников. Инструкции нацеливали штатных работников и активистов-безбожников на «решительное разоблачение контрреволюционной работы кулачества и духовенства». Такого рода инструкции и планы спускались сверху или поступали как директивы Центрального совета СВБ СССР.
Нередко делались попытки увязать антирелигиозные кампании с политическими. В директивном письме Центрального совета Воинствующих безбожников СССР от 14 декабря 1930 г., адресованном «всем республиканским, краевым и областным советам СВБ», отмечалось, что кампания против праздника Ураза-Байрам проводится в условиях «глубочайшего экономического кризиса мирового капитализма, с одной стороны, и растущей мощи Советского Союза, с другой». Кампания проводилась под лозунгом борьбы за выполнение и перевыполнение промышленных и финансовых планов, за стопроцентное выполнение заданий по заготовке хлеба, мяса, хлопка28.
К участию в антирелигиозных кампаниях привлекали школьных учителей, особенно в городах. В директиве ЦК ВКП(б) от 14 февраля 1929 г., разосланной на места за подписью Л. М. Кагановича, требовалось обеспечить скорейший переход к внутри- и внешкольному антирелигиозному воспитанию. Согласно распоряжению СНК РСФСР, к началу 1931 г. в штатном расписании отделов народного образования в краях, областях и округах вводилась должность инспектора по антирелигиозной пропаганде. Темы лекций и бесед, рекомендуемых республиканским СВБ местным ячейкам безбожников и учителям школ, были стандартными: «Происхождение религии и ее классовая сущность», «Антирелигиозное воспитание и задачи школы», «Чем мешает религия социалистическому строительству?», «Итоги двух лет пятилетки и СВБ», «Почему Ураза-Байрам приносит вред социалистическому строительству?» и т.д. На пленумах и съездах СВБ в Москве его Центральный совет устраивал выставки, демонстрирующие «реальные успехи» безбожников29.
Руководители СВБ переоценивали свои возможности и в отчетах завышали результаты своей деятельности. В состоявшемся 4 — 7 июня 1929 г. съезде СВБ национальных республик Северного Кавказа приняли участие 17 делегатов (из них 3 черкешенки, 1 ингушка, 2 осетинки), представлявшие около 3000 членов безбожников-националов (в том числе свыше 300 горянок). Съезд констатировал, что в Чеченской и Ингушской автономных областях «сделано очень мало, что СВБ среди националов и национальных меньшинств только начинает свою работу»30. Партийный работник из Москвы, проверивший работу на местах, сообщал, что в Ингушетии антирелигиозные организации существуют только на бумаге, «никакой работы не ведут», а в Чечне из 614 членов СВБ беспартийных было только 10 человек31. Тем не менее съезд СВБ Северного Кавказа отметил достижения безбожников в работе среди мусульман в результате применения такой формы, как антирелигиозные культпоходы в аулы, рекомендовал безбожникам в дни религиозных праздников устраивать демонстрации. Такого рода рекомендации национальных СВБ противоречили требованиям ЦК ВКП(б) и АПО ЦК, которые призывали осторожно относиться к чувствам верующих и учитывать местные особенности.
Для того, чтобы стимулировать атеистическую работу, съезд безбожников Северного Кавказа объявил о начале социалистического соревнования среди республиканских организаций СВБ и предложил составлять планы-договоры по социалистическому соревнованию среди ячеек безбожников и рядовых членов. Таким путем предполагалось активизировать агитационно-пропагандистскую работу и пополнять состав Союза за счет учителей и крестьян-бедняков. Антирелигиозная комиссия ЦК ВКП(б) поощряла заключение договоров о соцсоревновании между субъектами федерации. Такой договор о социалистическом соревновании между организациями СВБ Дагестана и Татарии был заключен 5 февраля 1930 г. на год.
Чтобы поддержать республиканские и областные советы воинствующих безбожников материально, ЦС СВБ предоставлял финансовые средства на пропагандистские нужды. Членские взносы в основном шли на нужды ячеек. Например, из средств, полученных Дагестанским отделением СВБ в виде членских взносов в 1929 г., 87% ушло на приобретение трех столов, 6% — на стулья, канцтовары, командировочные для поездок на съезды и пленумы Центрального совета. На проведение антирелигиозных мероприятий денег почти не осталось.
Городским ячейкам безбожников вести агитационную работу среди рабочих было проще, чем сельским активистам среди крестьян. Согласно отчетам с мест, в 1934 г. ячейки безбожников в Дербенте провели мероприятия, направленные на «раскрепощение рабочих от религиозных предрассудков». Сравнительную «легкость» работы безбожников в городах отчасти можно объяснить тем, что гонения и репрессии 1930-х годов деморализовали духовенство, а верующие стали избегать открытых конфликтов с властью.
В работе СВБ во второй половине 1930-х годов преобладал административно-волевой стиль, а осторожный и разумный подход к антирелигиозной агитации расценивался как «оппортунизм» и «правый уклон». Сам СВБ из пропагандистско-просветительной общественной организации постепенно превращался в инструмент для ликвидации религиозных учреждений и духовенства. Все чаще из уст идеологического актива страны звучали требования объявить «беспощадную борьбу» с ними, религия рассматривалась как орудие «разжигания национальной вражды» и «разъединения трудящихся по религиозному признаку»32.
В условиях складывавшегося тоталитарного режима в СССР вытеснение религиозного сознания атеистическим было возведено в ранг важнейшей партийно-государственной задачи. На высоком уровне стали чаще звучать призывы к ликвидации религиозных организаций — «последних противников социализма». Главный «безбожник» и специалист по антирелигиозной работе тех лет Ярославский, встречаясь в апреле 1939 г. с активом СВБ в Москве, заявил: «Враги социализма действуют через религиозные организации».
Сталинские репрессии не обошли стороной эту «общественную» организацию. Руководство Дагестанского отделения СВБ (председатель — Джегирхан Измайлов), было арестовано и обвинено в «развале работы и враждебной деятельности». В выдвижении идеи о нецелесообразности работы безбожников в Дагестане были обвинены Арон Цехер (бывший первый секретарь Дагестанского обкома ВКП(б) в 1931 — 1934 гг.) и член обкома Шарапилов, а также осужденные за «буржуазный национализм» Самурский (первый секретарь Дагобкома ВКП(б) в 1934 — 1937 гг.), М. Далгат (председатель ДагЦИК в 1928 — 1937 гг.), К. Мамедбеков (председатель Совнаркома Дагестана в 1931 — 1937 гг.). Против них было выдвинуто обвинение в срыве издания антирелигиозной литературы на национальных языках, подавлении «антирелигиозной работы»; они были объявлены «врагами народа» и фашистскими «шпионами»33. Показательно, что накануне своего ареста, выступая с докладом на XIV областной конференции ВКП(б), которая проходила с 26 мая по 9 июня 1937 г., Самурский заявил о том, что антирелигиозная работа в республике «заброшена, а церковники, муллы, шейхи усилили свою активность… Сейчас в горных районах муллы переводят Коран на латинский алфавит, чтобы двинуть его в массы». Самурский признал также, что не ведется никакой антирелигиозной пропаганды, тогда как «духовенство агитирует, чтобы в советы не выбирали тех, кто не верит в бога»34. Разгрому подверглось не только республиканское отделение СВБ, но и районные и городские отделения.
Наиболее остро вопрос об атеистической работе среди партийных и идеологических работников встал после беседы И. В. Сталина с первой американской рабочей делегацией, гостившей в СССР. Он в частности заявил: «Мы ведем пропаганду и будем вести пропаганду против религиозных предрассудков… потому, что это есть одно из верных средств подорвать влияние реакционного духовенства, поддерживающего эксплуататорские классы и проповедующего повиновение этим классам… Антирелигиозная пропаганда является тем средством, которое должно довести до конца дело ликвидации реакционного духовенства». Газетная передовица сообщала о 30 тыс. религиозных организаций, имевшихся в стране и накопивших «в течение столетий громадный опыт религиозной пропаганды и располагающих до сих пор значительным религиозным «активом»», который «стремится всеми способами поддержать в антисоветских, контрреволюционных целях влияние религии и духовенства всех мастей». «Между тем, — продолжала газета, — за последние годы в ряде партийных организаций забросили антирелигиозную пропаганду, не учли живучести религиозных предрассудков. У нас в Дагестане, где влияние мулл, кадиев, арабистов и прочих мракобесов на отсталые слои населения было особенно велико при царизме, да и сейчас окончательно не изжито, свертывание антирелигиозной пропаганды является делом буквально контрреволюционным, антисоветским»35.
Новое руководство Дагестанского отделения СВБ во главе с М. Амаевым составило расширенный план и представило правительству смету предполагаемых расходов на активизацию агитационно-массовой работы на 42 тыс. рублей. В 1938 г. из бюджета республики на проведение антирелигиозной работы было отпущено 35 тыс. рублей36.
Созданные в стране политико-идеологические структуры, такие как Антирелигиозная комиссия, СВБ и др., а также ограничительные меры законодательного уровня в какой-то степени приглушили деятельность религиозных организаций и духовенства, тем самым уменьшив силу их влияния на верующих. Воинствующий атеизм, взятый советской властью за основу в практике партийной деятельности на местах, способствовал тому, что в районах и населенных пунктах Дагестанской АССР мусульманское духовенство стало вытесняться из общественной жизни.
Примечания
1. ГАДЖИБЕЙЛИ Дж. Избр. Баку. 1993, с. 42.
2. СУЛТАНГАЛИЕВ М. Методы антирелигиозной пропаганды среди мусульман. М. 1922, с. 6.
3. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 2. М. 1983, с. 444, 446.
4. Архивы Кремля: Политбюро и церковь. 1922 — 1925 гг. Кн. 1. Новосибирск — М. 1998, с. 84.
5. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 17, оп. 60, д. 158, л. 4; ф. 89, оп. 4, д. 115, л. 10.
6. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч. 1. М. 1953, с. 744; О религии и церкви. (Сб. документов). М. 1965, с. 64 — 67, 744.
7. ЛЕТИФОВ А. Л. Исторический опыт национально-государственного строительства на Северном Кавказе в переходный период к социализму. Махачкала. 1972, с. 188.
8. САМУРСКИЙ (ЭФЕНДИЕВ) Н. Дагестан. Махачкала. 1925, с. 130, 132.