Материал из ТГ-канала «Пшеничные поля Терезы Мэй» (левого), посвященный реакции Компартии Великобритании на события 1956 года в Венгрии.
В комментариях спрашивали, почему британские коммунисты в 1956 году «устроили такую истерику» по поводу событий в Венгрии и, собственно, почему из партии вышло 7 000 коммунистов и куда они пошли.
Дело в том, что события нужно представлять в комплексе и тогдашний 1956 год был весьма ими насыщен.
Вот ноябрь 1956 года. На Кинг-стрит собирается экстренное заседание исполкома КПБ — нужно срочно решить, что делать в связи с венгерскими событиями. Макс Моррис ходит по залу, пожимает руки делегатам и объясняет, что утром выйдет номер Daily Worker, где всё написано — про контр-революцию, про фашистов, рвущихся к власти, про необходимость сплотить ряды и не допустить Третьей Мировой и всё такое.
В двух шагах, через перекрёсток, на Трафальгарской площади демонстранты бьются с полицейскими. Французские и английские ВВС вчера бомбили Каир, толпы распевают речёвки вида «закон, а не война!» и «отдайте канал!». Завтра в Порт-Саиде высадятся британские коммандос. Вовсю полыхает Суэцкий кризис, в окна МИДа в Уайтхолле летят камни, звенят разбитые стёкла. Британская Империя официально умирает в корчах, держась за самый крупный и статусный кусок своего наследия — за полный контроль над Суэцким каналом, который недавно национализировали египтяне.
Через три месяца ООН и США с Советским Союзом вынудят французов и англичан вывести войска. В январе 1957 года премьер Энтони Иден уйдёт в отставку.
Одновременно делегаты в коммунистическом зале вцепились в радиоприёмники.
Судя по всему, советские войска штурмуют Будапешт, в городе действуют танковые части, а некоторые кварталы сносятся артиллерией. В Венгрии полный бардак и неразбериха. Пришедшее к власти более либеральное правительство Имре Надя то договаривается с Советами, то теряет контроль над ситуацией. За две недели до этого, казалось, советские войска уже покидают страну, а власть берёт Надь, опирающийся на заводские комитеты и рабочие советы — но переговоры в центре Будапешта срываются, Надь ничего не контролируют, а в стране начинают убивать лояльных режиму венгерских военных и коммунистов. Сотрудников госбезопасности вешают на фонарях, сотрудники госбезопасности стреляют в толпу, в стране появляется импортное оружие, которым немедленно вооружаются все — «для самообороны», в стране идут самосуды, а советские лоялисты или взламывают оружейные комнаты или, если они сдали оружие и остались без защиты, бегут под прикрытие воинских гарнизонов.
Вроде бы венгерские делегаты встречаются с комиссией из Москвы, но наутро все радиостанции начинают транслировать новости о том, что повсюду войска Варшавского договора и переговоров больше не будет.
Британские коммунисты крепко озадачены. Совершенно неясно, как вести агитацию в таких условиях и как рассказывать про агрессию на Ближнем Востоке, если каждый второй вопрос из зала будет про Будапешт.
Вдобавок, сама компартия сильно смущена событиями последнего года. В июне в Польше, в городе Познань, случилась первая в истории социалистической Польши всеобщая забастовка. Рабочие разгромили здание горкома партии и штурмом взяли городскую тюрьму. В ответ, польские власти ввели в город регулярную армию. Поговаривали о том, что поляки не справляются с обеспечением населения продуктами.
Варшавский блок колебался. В феврале того же года главный русский коммунист Никита Хрущёв прочёл в Москве доклад о культе личности. Внезапно выяснилось, что Москва может ошибаться. Что высокопоставленные коммунисты как минимум, частично, не вели борьбы за мир, а занимались интригами наверху, преследуя какие-то цели личной власти, отчего страдали иные коммунисты и борцы за мир.
В итоге, как писал Эрик Хобсбаум, «британский рабочий класс и его партийный авангард находились в состоянии перманентного нервного срыва, близкого к тотальной истерике«.
Джон Голлан взял слово. «Империалисты«, сказал он, «стремятся взять реванш за поражение во Второй Мировой«. «Если повстанцы победят, то они не пощадят никого из левых сил. Надь не контролирует страну. Он уже пообещал взять всё под контроль, и в итоге мы видели фотографии обезображенных партийцев, убитых на улице. Венгрия станет кинжалом, который будет направлен в сердце советской Восточной Европы, а потом туда придут силы НАТО«.
Голоса разделились. Тогда слово взял Раджани Пальми Дутт, главный идеолог.
Ради мира в партии он попросил всех поддержать действия Москвы. Все подчинились — резолюцию со второй попытки приняли единогласно.
Пальми Дутт вспоминал, позднее, что всё началось с хрущёвского доклада в 1956 году. «Его было невозможно скрыть. То, что казалось пятнами на солнце, превратилось в шторм. Никто больше не хотел обсуждать права рабочих или выплавку чугуна. Все спрашивали — у меня был друг в Москве, так что, получается, его убил Сталин?»
Монти Джонстоун, глава британского комсомола, «молодёжной лиги коммунистов», пишет затем в мемуарах: лето и осень 1956 года были чудовищны. ЦК пытался настаивать на том, что события в Москве и в Познани закончились, что нет необходимости обсуждать их снова и снова. Но все возвращались к «московскому докладу», постоянно. А потом началась Венгрия.
Письма в редакцию. Встречи на заводах. И каждый раз вопросы, бесконечные вопросы — а что вы думаете о Сталине? а в Венгрии были рабочие комитеты, как вы думаете, их тоже расстреляют? а когда вы власть возьмёте и прогоните капиталистов, профсоюз останется? а почему коммунисты убивают коммунистов?
МИ-5 ещё в 1942 году установила на Кинг-стрит подслушивающие устройства. В докладе «О двух донах», саркастично сравнивающем генсека Харри Поллита и Пальми Дутта с двумя мафиозными боссами, было зафиксировано — Поллит матерно ругает Хрущёва за то, что тот опубликовал «московский доклад», не дав никому подготовиться. Поллит сам съездил на XX съезд — и удивлялся, почему никто его не предупредил о том, какая бомба взорвётся в зале.
Daily Worker вышел и 4 и 5 ноября — но редакционная статья от 5 ноября была непохожа на все остальные: венгерские события означают кризис в мировом рабочем движении. Мы должны срочно найти ответы на вопросы, чем мы отличаемся от Москвы и как рабочая демократия будет работать в Англии. Агрессия британского империализма чудовищна, мы лезем в Египет за прибылями — но после московского доклада и событий в Польше и Венгрии мы должны понять, что не так в мировом коммунистическом движении.
Дороти Томпсон, выпускающий редактор Daily Worker в те дни, писала в дневнике о полном бессилии. «Мы знали об успехах труда. Мы знали о том, как Красная Армия освободила Европу. Мы знали, что капиталистическая пресса принижает успехи советской экономики и пугает обывателя экономическим кризисом и советскими танками. Но сейчас у нас не было ответов. Мы знали, что впереди лежит социализм. Мы знали, что или социализм — или варварство. Но мы не понимали, как от событий в Венгрии и Польше можно перейти к пост-капиталистическому миру и как рассказать об этом британскому рабочему. Почему Красная Армия вынуждена действовать так же, как британский спецназ в Египте? Мы пили снотворное, чтобы уснуть.»
Томпсон вышла из партии в конце года.
Голлан отправил в Будапешт доверенных журналистов — чтобы найти следы «фашистского мятежа». Журналисты строчили отчёты — да, были зверства, чиновников волокли по улице, но зверства были вызваны восстанием против «власти бюрократии и условий жизни». Будапешт оказывался сложнее, чем инструкции из Москвы. Втиснуть историю в рамки заранее предписанного подхода не представлялось возможным.
Было непонятным, как описывать предпосылки событий и как разъяснять их в печати. Венгры набросились на коммунистов? Не так. Коммунисты набросились на венгров? Не так. Всё было хорошо? Как дело дошло до танков?
Советы начали арестовывать венгерских министров. «Если бы манчестерские рабочие не подчинились декретам революции — смогли бы мы принудить их расстрелами?» — писал Голлану Джонни Кэмпбелл, глава редколлегии.
И тем не менее, статья Питера Фраера, где тот писал о том, что «русские заливают кровью вопросы, поднятые в Москве в апреле«, в номер не пошла. Daily Worker смог написать, что познанские события в Польше были вызваны «конфликтом между партийной линией и самоуправлением на местах«. Писать о проблемах социализма в Венгрии было уже невозможно. Никто не давал ответов, а теория переставала работать. Фраер был уволен.
В Москву пошли телеграммы насчёт судьбы лидеров рабочих коллективов. Москва отвечала или молчанием или сухими словами про успехи социалистического строительства. Многие руководители британской компартии начали крепко выпивать.
Поллит звонил в Будапешт, пока ещё была связь. Один знакомый коммунист сказал, что избит восставшими, двое – что за восставших, а четвертый послал его по матери.
Как грибы после дождя, выросли многочисленные троцкистские организации, которых раньше никто не знал. Молодёжь, не получавшая ответов на вопросы вида «что случилось в Венгрии и значит ли это, что Сталин плохой?«, уходила в какие-то кружки, где читала Ленина и Троцкого. Иден ушёл, а британцы ушли из Египта, но революции не случилось. У всех дико болела голова.
Девятнадцать журналистов из Daily Worker уволились. Газета временно не выходила. Коммунисты были вынуждены читать Daily Telegraph и слушать Бибиси, чтобы хоть как-то узнавать, что происходит на Востоке. Аллисон Маклод, чиновник из руководства партией и старый профсоюзник, писал, что «даже браки распадаются. Томпсон не разговаривает с Кеттлом. Корнфорт обещал остаться в партии, но в день казни Надя прислал чек на тысячу фунтов и партийный билет заказным письмом. Мириам Пальми Дутт ушла от мужа.»
Британцы не понимали — в случае революции в Англии будет ли шанс договориться? или какой-нибудь будущий конфликт внутри британской компартии выльется в советские танки на улицах английских городов? и главное — насколько Москва будет решать, сколько власти оставить КПБ? дадут ли КПБ шанс решить проблемы самостоятельно?
Кое-кто начал даже говорить о том, что «троцкист» Хрущёв танками громит польских и венгерских «сталинистов», которые опираются на рабочих.
Нет, это сталинист Хрущёв против демократа Надя, который хочет вернуть ленинизм. Вы с ума сошли, какой Хрущёв сталинист, он же читал доклад. Да? А что они не поделили?
Никто не понимал ничего. Выкуривались пачки сигарет, выпивались литры кофе и включались бесчисленные радиоприёмники.
А Надь, что, сталинист? А, он против Сталина. А что в Будапеште — там фашисты или сталинисты?
А почему Советы сначала ушли из Будапешта, а потом вернулись? А Надь — он сначала договаривался, а потом перестал? или как?
К январю КПБ потеряла 9 000 человек. Профсоюз шотландских шахтёров и профсоюз английских пожарных вышел в полном составе. Гимен Абрамский, который призывал в ноябре осудить действия Москвы и поддержать Надя, в партии остался. Макс Моррис, коммунист, который говорил о реакционерах и о фашистском мятеже, порвал партбилет и разругался с Пальми Дуттом.
Хобсбаум писал в дневниках: я, старый британский марксист, чувствую себя дураком. У меня всегда была пуповина, связывающая меня с Москвой, с Революцией, с родиной рабочих. Для меня невозможно разорвать отношения с родиной революции. Я остаюсь в партии. Но я делаю это по привычке. Я не знаю, кого я больше предаю — себя, идею, или Советский Союз.
Генри Боуэтт писал: я теперь знал, что мой брат, который уехал в Советский Союз в 30-е и был расстрелян в Москве, не был шпионом МИ-5. Теперь я могу знать, что он, как и я, коммунист. Я не жалею, что я вступил в партию — но теперь мне стоит из неё уйти. Я коммунист — она не коммунистическая.
Артур Меррон: я возглавляю внутренний комитет по партийной демократии в компартии. Я разбираю письма от активистов. Советский Союз был на сто процентов прав, остановив контр-революцию. Но речь Хрущёва… про Сталина… моя заместительница сказала, что не будет больше ходить на заседания, что мы все контрреволюционеры…. она покидает партию. Я думаю, что ситуацию всё ещё можно исправить. Но я не знаю, как.
Несчастный измученный Политт ушёл с поста генсека КПБ в конце 1956 года. Его сменил упоминавшийся ранее Кэмпбелл, глава редколлегии Daily Worker. Через год Гарри Поллит скончается от инсульта.
Кэмпбелл осторожно зондировал Москву на тему инструкций для рядового состава партии: главным вопросом оставалась возможность повторения венгерских событий.
В итоге Кэмпбелл сговорится с эмиссаром из Москвы: его убедят, что в Венгрии случился совершеннейший эксцесс и что Москва не могла смотреть спокойно на то, как убивают коммунистов на улицах. Хобсбаум вспоминал, что на заседании исполкома КПБ Кэмпбелл скажет: «парни, у меня есть гарантии, что московские товарищи не повторят венгерских событий, если валлийцы у нас повздорят с лондонцами«.
Партию в итоге начало раздирать противостояние между теми, кто старался сохранить сотрудничество с Советским Союзом и теми, кто требовал независимости британской компартии от «линии Москвы».
Раскол между Москвой и Пекином привел к тому, что в профсоюзном движении Великобритании образовалась маленькая маоистская группа, но китайцам в Англии никогда особо не симпатизировали.
Через 12 лет Кэмпбелл напишет ужаснейшее, разгневанное письмо в Москву по поводу пражских событий: консенсус в британской компартии вроде бы предполагал, что странам Восточной Европы разрешается поступать как те хотят, при условии, что не проливается кровь и нет угрозы выхода из военной организации Варшавского договора. Как объяснять новую ситуацию партийцам?
Кэмпбелла сменит Пальми Дутт, тот самый, от которого ушла жена. Партия начнёт постепенно мигрировать в сторону утраты контроля над профсоюзным движением и проигрывать конкуренцию троцкистским и еврокоммунистическим партиям.
Пальми Дутт восстановит партийный контроль — КПБ во многом станет зависеть от персональных пенсий, выплачиваемых Москвой и от предоплаты Советским Союзом тиражей Morning Star — газета Daily Worker сменила название после 1956 года.