Публикация и вступительная статья Фельштинский Юрий Георгиевич — доктор исторических наук (США)
В журнале «Огонек» (1990 г., N 28) помещена публикация американского историка Стивена Коэна «Предчувствие сталинизма». Во введении от редакции указано, что приводимый им документ о беседе Н. И. Бухарина с Л. Б. Каменевым в июле 1928 г. публикуется впервые. Это не соответствует действительности. Документ впервые был опубликован в извлечениях 24 марта 1929 г. в германской левокоммунистической газете «Volkswille». В обратном переводе с немецкого этот же текст был опубликован 29 марта того же года в заграничном органе меньшевиков «Социалистический вестник» (№ 6). 12 апреля в переводе с немецкого документ был опубликован во французской левокоммунистической газете «Contra le Courant» (№ 27- 28). Текст беседы Каменева и Бухарина был затем отпечатан троцкистами в виде отдельной листовки и немедленно передан на запад. Уже в № 7 «Социалистического вестника» от 4 мая редакция известила читателей о получении русского оригинала записи беседы и опубликовала те отрывки, которые отсутствовали в немецкой публикации. В 1956 г. Коэн впервые опубликовал, полностью текст этого документа на английском языке. В январе 1986 г. мною этот документ был впервые полностью опубликован на русском языке в парижском журнале А. М. Некрича «Обозрение» (№ 18).
Но главное состоит в том, что «Огонек» опубликовал не русский оригинал документа, извлеченный из архива Троцкого или же заимствованный из моей публикации в журнале «Обозрение», а перевод с английского (по публикации Коэна). При добросовестном обратном переводе сохраняется общий смысл документа, однако теряются оттенки, заменяются или пропускаются отдельные слова и фразы. Для историков такая публикация перестает быть документом. На нее нельзя делать ссылки, ее нельзя цитировать в качестве источника. Редакция «Огонька» не нашла возможным опубликовать мое письмо, направленное ей в июле 1990 г. главным образом для того, чтобы читатели журнала, и прежде всего историки, отнеслись к публикации Коэна как к пересказу, а не как к подлиннику документа. Русский оригинал записи беседы Бухарина с Каменевым 11 июля 1928 г. хранится в архиве Троцкого в Бостоне, в Гарвардском университете. Эта запись имеет конспективный характер1 . Она уникальна: в научный оборот на сегодня введено всего несколько аналогичных записей бесед советских руководителей.
Этому разговору уделяется большое внимание в воспоминаниях А. М. Лариной, жены расстрелянного в 1938 г. Бухарина2 . Она указывает:
1. Разговор происходил под открытым небом, а не на квартире у Каменева (№ 11, с. 118). Для Лариной это немаловажно, так как первое обстоятельство означает лишь «случайный» разговор, а второе наводит на мысль о фракционных переговорах, факт которых она категорически отрицает, поскольку именно их инкриминировали Бухарину как преступление перед партией. Сомнительно, по мнению Лариной, и письмо Г. Я. Сокольникова, послужившее «увертюрой» к разговору (№ 11, с. 121). Она оспаривает этот пункт не случайно: предварительное письмо Сокольникова Каменеву говорит о заблаговременной их подготовке к «случайной» встрече с Бухариным, а если так, то речь скорее может идти о «переговорах», чем о «разговоре».
2. По мнению Лариной, «Запись» неточна и даже фальсифицирована (№ 11, с. 120). Она настаивает на этом, так как оспаривает сказанную, согласно «Записи», Бухариным фразу, что о разговоре с Каменевым поставлены в известность А. И. Рыков и М. П. Томский (что вновь указывает на фракционные переговоры, в чем и был обвинен Бухарин).
3. Ларина пишет, что конспективная запись разговора сделана не Каменевым, а кем-то другим, так как «вызванный в ЦКК Каменев признал правильность «Записи» «с оговорками»… Бухарин признал «Запись» «в основном» (№ 11, с. 121). Ларина видит в этом еще одно доказательство того, что документ мог быть фальсифицирован (подразумевается, что за этим стоял Сталин).
4. Наконец, Ларина утверждает, что публикация записи беседы Каменева и Бухарина в 1929 г. в меньшевистском «Социалистическом вестнике», выходившем на Западе, была «бомбой гигантской силы», имела провокационную цель, очень повредила Бухарину и никогда не была забыта Сталиным (№ 11, с. 123), то есть в гибели Бухарина виноваты еще и редакторы меньшевистского органа.
Сегодня можно с большей определенностью, ровно настолько, насколько это позволяют имеющиеся в распоряжении историков архивы, осветить затронутые Лариной вопросы.
Совершенно очевидно, и на это справедливо указывает в «Знамени» комментатор мемуаров А. М. Лариной историк Б. А. Старков (№ 11, с. 125), что разговор состоялся не под открытым небом. В «Записи» сказано, что Бухарин «говорил час без… перерывов». Действительно, конспект разговора отнюдь не короток. Ларина пишет: «Бухарин возвращался с заседания июльского Пленума ЦК домой вместе с Сокольниковым (оба тогда жили в Кремле). По дороге они встретили Каменева. Остановились и разговорились» (№ 11, с. 117). Но встреча, конечно же, не была случайной. Сокольников, вызвавший ранее Каменева из Калуги, куда тот был сослан, в Москву, вел Бухарина на встречу с Каменевым. Думается, что она состоялась (как и указывал на то Каменев) на квартире. Разговаривать под открытым небом было бы крайне рискованно. Бухарин, Каменев и Сокольников находились на территории Кремля. Разговор начался в 10 часов утра, в самый разгар рабочего дня, и собеседники тут же обратили бы на себя внимание. Разумнее было пойти к кому-нибудь домой.
«Запись» разговора, видимо, точна, по крайней мере, настолько, насколько вообще можно говорить о точности любой конспективной записи, сделанной наспех после окончания разговора. Николаевский писал: «Правильность записи разговора с Каменевым Бухарин мне сам подтвердил в 1936 г., но, правда, с оговоркой о том, что запись эта небрежная»3 . То же самое следует и из речи Бухарина на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК 18 апреля 1929 года4 .
Аргументы Лариной в пользу фальсификации документа кажутся не очень убедительными. Она утверждает, что «старый конспиратор» Сокольников никогда бы не стал писать Каменеву записку в Калугу, где отбывали в ссылке последние часы уже реабилитированные Зиновьев и Каменев. Но «конспиратором» Сокольников был до революции, а не после. К тому же записка была достаточно невинного содержания. Ларина указывает также, что в «Записи» однажды встречается обращение на «ты», в то время как Бухарин и Каменев были на «Вы». Но Каменев, записывающий наспех и конспективно, мог просто описаться, употребив по отношению к себе (а не к Бухарину) «ты» вместо «Вы». Считать такую ошибку доказательством фальсификации документа трудно. Любой, даже самый небрежный фальсификатор позаботился бы о том, чтобы в тексте совпадали формы обращения.
Вопрос об авторстве «Записи» — той, которую показывали Каменеву и Бухарину в ЦКК, и той, которая затем была опубликована, — действительно сложен. Очевидно, что по крайней мере один ее экземпляр Каменев переслал Зиновьеву, для которого и составлял конспект разговора. Дошел ли текст до Зиновьева? Прочитал ли он его? Оставил ли затем в своем архиве или уничтожил? Снял ли с него копии? Разослал ли другим? На эти вопросы, к сожалению, нельзя ответить без привлечения материалов архива Зиновьева. Николаевский, начавший изучать судьбу этого документа, но так и не доведший работу до конца5 , указывает, что «Запись была передана кому-то из сторонников Троцкого одним из секретарей Каменева6 .
Ларина недвусмысленно намекает, что запись поддельна. Старков доказывает обратное, опираясь на ее копию, обнаруженную в коллекции П. Н. Милюкова в Пражском архиве, вывезенном из Чехословакии в СССР вскоре после окончания второй мировой войны. Между тем история путешествия документа за границу банальна. Троцкисты, получившие от секретаря Каменева текст «Записи», переслали ее Троцкому. Она сохранилась в его архиве в материалах 1928 года. Это с трудом читаемый, не первый экземпляр машинописи, напечатанный убористо, через один интервал. Значит, перепечатка делалась не специально для Троцкого, иначе он получил бы первый экземпляр. Видимо, «Запись» была получена Троцким в сентябре — октябре 1928 г.7 , когда он находился в алма-атинской ссылке. Все упомянутые в «Записи» лица давно уже порвали с ним связи. К Бухарину Троцкий относился отрицательно как к «правому»; Зиновьеву и Каменеву, изменившим ему и капитулировавшим перед Сталиным и Бухариным, не доверял. Троцкий был заинтересован в том, чтобы обнародовать «Запись»: этим он, с одной стороны, компрометировал «правых», с другой — Сталина и его сторонников. Наконец, Троцкий, предавая документ огласке, мог надеяться еще и на то, что окончательно рассорит Сталина с «правыми» и толкнет его влево8 . В конце концов, Троцкий мог мстить лично Бухарину: видимо, он, по поручению Политбюро, известил Троцкого о высылке в Алма-Ату9 . Руководствуясь этими или сходными соображениями, Троцкий дал указание еще находившимся на воле своим единомышленникам отпечатать «Запись» в виде листовки10 . Когда Троцкий распорядился об этом, не вполне ясно11 .
Похоже, что троцкисты «на местах» долго не решались выполнить инструкцию12 и отпечатали запись разговора в виде прокламации лишь 20 января 1929 года. Дату эту не следует считать случайной: 20 января Троцкому под расписку была предъявлена выписка из протокола Особого совещания при Коллегии ОГПУ от 18 января 1929 г. о высылке за пределы СССР13 . Листовка вышла, как вспоминал Л. Л. Седов, с предисловием Воронского14 . Она была озаглавлена «К партийным конференциям. Партию с завязанными глазами ведут к новой катастрофе» и подписана «Большевики-ленинцы»15 — так называли себя оппозиционеры-троцкисты. Именно эта январская публикация троцкистов и была, пользуясь выражением Лариной, «бомбой гигантской силы»16 .
О том, что это было действительно так, свидетельствует документ, датированный 20 марта 1929 г. — «Внутри право-центристского блока. (Письмо из Москвы)»17 . Составленный, безусловно, троцкистами, документ в июле 1929 г. был опубликован полностью в первом (сдвоенном) номере «Бюллетеня оппозиции», который начал издавать после высылки из СССР Троцкий. Из этого весьма интересного документа следуют по крайней мере два вывода. Видимо (тут (№ 11, с. 123) Ларина совершенно права), Сталин был заинтересован в обнародовании документа и пошел на переиздание его в типографии ЦК для сведения актива партии18 . По свидетельству документа от 20 марта, — «сталинцы торжествуют: на их долю выпала полная и легкая победа» — «Запись» свидетельствовала о фракционном сговоре «правых» с левыми. Кроме того, этот документ показывает (и здесь (№ 11, с. 125) прав Старков), что встреча Бухарина с Каменевым не была последней (а может быть, и первой): в декабре и январе, еще до публикации троцкистами «Записи»19 , Бухарин снова встречался с Каменевым — у Пятакова20 . Не исключено, однако, что сведения о переиздании «Записи» еще и типографией ЦК неверны. На это косвенно указывает то обстоятельство, что листовка ЦК отсутствует в западных и, видимо, в советских архивах. По крайней мере Тетюшев, получивший доступ в Центральный партийный архив, о листовке не упоминает, а заимствует информацию из «Социалистического вестника»21 .
Ларина отмечает, что «не позже начала осени Сталину уже было известно о разговоре [между Бухариным и Каменевым] и его содержании» (№ 11, с. 119). Доказательством этого, по ее словам, служит то, что вбежавший, как ей помнится, к Бухарину в дом с этой новостью чрезвычайно взволнованный Рыков был в легком пальто и кепке. Если Ларина не ошибается, остается предположить, что разговоров действительно было несколько. Может быть, осенью 1928 г. Сталин узнал о другом разговоре? Не исключено, что Лариной изменяет память; иначе трудно объяснить чем-либо, кроме крайней беспринципности, тот факт, что Бухарин, заподозривший Каменева в доносительстве и обозвавший его «подлецом и предателем» ранней осенью 1928 г. (№ 11, с. 118), встречался с ним в декабре и январе, как свидетельствует документ от 20 марта 1929 года. Наконец, приходится допустить, что о разговоре (или разговорах) Бухарина с Каменевым знал достаточно широкий круг партийного актива, включая Сталина. Вот что пишет об этом Николаевский: «Вопрос о том, были ли ГПУ или Сталин тогда уже осведомлены о беседе Бухарина с Каменевым, представляет большой интерес. Никаких указаний на этот счет в литературе не имеется, если не считать заявления Луи Фишера (в его воспоминаниях) о том, что он знал об этой встрече на следующий же день: если было так много разговоров, то больше чем вероятно, что [и] Сталин знал. […] Тогда все поведение Сталина осенью 1928 г. приобретает особый оттенок»22 .
Видимо, неправильно предполагать, что члены Политбюро не были склонны к тайным встречам друг с другом или со своими сторонниками. Бухарин не был исключением. Он создал нечто вроде собственного секретариата из нескольких своих учеников — Астрова, Слепкова, Марецкого, Стецкого, Айхенвальда и других. Ларина справедливо указывает, что Сталин начал расправу с Бухариным с его «школки». Решение это Сталин принял не случайно. Он знал, что его собственная сила заключена в личном секретариате, и, заподозрив Бухарина в создании такого же аппарата, начал уничтожать его «секретариат». Встречи Бухарина со своими сторонниками проходили еженедельно, по четвергам, на квартире П. П. Постышева. Жена Постышева работала в Институте Маркса и Энгельса, сочувствовала Бухарину. Сам Постышев больше жил в Ленинграде, и собрания проводились в его отсутствие. Бухарин приезжал прямо с заседаний Политбюро и сообщал о новостях. Разумеется, это было лишь подобие «секретариата»23 .
Выпущенная 29 января троцкистами листовка с «Записью» попала за границу лишь в марте 1929 г., уже после высылки Троцкого и прибытия его в Турцию. Не похоже, что листовку вывозил сам Троцкий (в его архиве остались бы какие-нибудь на то указания, а их нет). Судя по всему, Ларина самой листовки не видела, что не удивительно, так как она является большой редкостью. Создается, однако, впечатление, что Ларина не видела вообще никаких текстов «Записи» (кроме, может быть, ксерокопии машинописного текста из архива Троцкого в Гарвардском университете24 ). Так, она пишет, что «Запись» была издана «20 января 1929 года в троцкистском бюллетене, издававшемся за границей» (№ 11, с. 119). Но в тот день была издана на русском языке листовка троцкистов. В «Бюллетене оппозиции», который начал выходить только в июле 1929 г., был опубликован лишь документ от 20 марта. «Троцкистских» бюллетеней в январе 1929 г. еще не существовало: Троцкий находился пока в пределах СССР. Только 24 марта 1929 г. германская левокоммунистическая газета «Volkswille» (мы можем назвать ее «троцкистской» с известными оговорками) опубликовала на немецком языке «Запись», начиная со слов «Через час (11 июля…)» и кончая фразой «Их надо спокойно выждать» (последняя фраза — из записки Каменева Зиновьеву; оба текста в германской газете были объединены).
Это была единственная публикация «Volkswille» такого рода. В ноябре 1929 г. газета опубликовала рассказ одного из троцкистов о беседе с К. Радеком в июне 1929 г., во время встречи на каком-то вокзале по дороге в Москву, куда Радек возвращался из ссылки. По словам троцкиста, Радек сказал следующее: «Положение в ЦК катастрофическое. Правые — Бухарин — Томский и центровики — Сталин — Молотов подготовляются к арестам противников (то есть друг друга. — Ю. Ф.) … Блок правых и центра распался, и против правых ведется ожесточенная борьба. Правые сильны. Их 16 голосов могут удвоиться и даже утроиться. В Москве нет хлеба. Недовольство масс… Мы накануне крестьянских восстаний. Это положение вынуждает нас во что бы то ни стало вернуться в партию. Наше заявление будет исходить из оценки общего положения в партии и констатирования раскола в оппозиции и будет сопровождаться просьбой об обратном приеме в ВКП. С Троцким мы совершенно порвали… Почему он опять вытащил перманентную революцию? А если мы завтра сделаем новые уступки крестьянам, он снова будет пугать нас мужиками и кричать о термидоре?»25 .
Таким образом, в самом факте публикации «частного разговора» ничего необычного не было. Точно так же поступала и советская пресса. Например, 15 января 1928 г. «Правда» опубликовала со вступительной статьей под громким названием «Подрывная работа троцкистов против Коминтерна» перехваченные ГПУ письма ссыльных троцкистов. Публикация в центральном партийном органе документов (к тому же перехваченных ГПУ) уже ссыльных противников не кажется высокоморальной даже по стандартам партийных устоев того времени. Не лишним будет сказать, что в то время редактором «Правды» был Бухарин.
29 марта 1929 г. в «Социалистическом вестнике» под заголовком «Большевики о самих себе» был опубликован в переводе с немецкого текст заметки из «Volkswille». Тот факт, что Ларина считает, будто в «Социалистическом вестнике» опубликована «не копия первоначального документа, а хорошо отредактированный текст, вполне способный сойти за личную запись Каменева» (№ 11, с. 123), позволяет предположить, что она с этой публикацией не знакома. Во введении к «Записи» редакция «Социалистического вестника» сообщила, что публикует перевод из немецкой газеты. Это подтверждается при сравнении немецкого и русского (в обратном переводе) текстов с копией «Записи» из архива Троцкого в Гарвардском университете.
Приведенное Лариной доказательство того, что «Запись» редактировалась чуть ли не самим Каменевым, не выглядит убедительным: всякий, кто попробует перевести на немецкий жаргонное «мы голоснули», при обратном переводе неизбежно получит стандартное русское «мы голосовали». Ларина же считает, что изменение «мы голоснули» на «мы голосовали» — результат правки Каменева, а не следствие обратного перевода. 15-й пункт записи беседы Бухарина и Каменева (о Коминтерне) в «Социалистическом вестнике» был убран. Пункт этот, однако, был включен во французское издание «Записи»26 . Это означает, что французские оппозиционеры-коммунисты также использовали немецкий текст или же заимствованный у немцев русский оригинал, а не «Запись», опубликованную в «Социалистическом вестнике». Русский изначальный текст листовки троцкистов с записью разговора редакция «Социалистического вестника» получила в апреле и сообщила о ней читателям в номере от 4 мая 1929 г., опубликовав те части листовки, которые не были напечатаны 29 марта в обратном переводе с немецкого. Листовка троцкистов попала в «Социалистический вестник» вместе с копией документа от 20 марта 1929 г., поэтому газета опубликовала еще и выдержки из него.
После издания «Записи» троцкистами, возможного переиздания листовки в типографии ЦК и публикации в немецкой газете перепечатка документа в меньшевистском органе была четвертой по счету. Трудно поэтому поверить, что именно она явилась «бомбой гигантской силы» и повредила Бухарину. Заявление с объяснением по поводу разговора с Каменевым Бухарин направил в Политбюро и Президиум ЦКК 30 января 1929 года. Резолюция объединенного заседания этих двух органов с осуждением действий Бухарина была вынесена 9 февраля. Чем повредила Бухарину «перед апрельским пленумом» 1929 г. мартовская публикация в «Социалистическом вестнике», не объясняет даже Ларина. Похоже, что ничем. По крайней мере о «Социалистическом вестнике» на апрельском пленуме не вспоминали.
В конце февраля 1936 г. Бухарин по постановлению Политбюро выехал в заграничную командировку для организации покупки у Социал-демократической партии Германии архивов нескольких немецких коммунистов, прежде всего архива К. Маркса. Германские социал-демократы, часть которых после прихода Гитлера к власти эмигрировала во Францию, с одной стороны, нуждались в деньгах, с другой — не считали, что архивы находятся во Франции в безопасности. СДПГ приняла тогда решение предложить Советскому правительству купить архивы. Посредничать в этом деле должны были меньшевики Ф. И. Дан и Б. И. Николаевский. Участие Николаевского было не случайно. Он пользовался всеобщим уважением как журналист и историк; репутация его как эксперта была бесспорна. Уже после прихода Гитлера к власти Николаевский осуществил вывоз архивов из Германии во Францию27 . Понятно, что именно ему и досталась главная роль в переговорах (которые, впрочем, не увенчались успехом)28 .
Собирателя архивов Николаевского интересовал, конечно же, и сам Бухарин. Пользуясь формальным предлогом — обязанностью сопровождать Бухарина, он следовал за ним почти неотступно29 . Историк Николаевский имел поразительную способность выуживать информацию из «интервьюируемого» им человека. Так было и в случае с Бухариным. Хотел ли Бухарин того или нет, но, неоднократно оказываясь с глазу на глаз с Николаевским, вынужден был отвечать на его многочисленные вопросы30 . Оставаясь один, Николаевский записывал бухаринские ответы. Так родилась легендарная запись Николаевским разговоров с Бухариным. Легендарная, поскольку кроме Николаевского этой записи так никто и не видел. В конце 1936 г. он уничтожил ее из опасения, что она может быть выкрадена агентами ГПУ и использована против Бухарина31 .
Вправе ли мы поверить Николаевскому, что он беседовал с Бухариным, записал беседу, но уничтожил запись? Думается, да. Прежде всего, никаких оснований обвинять Николаевского в фальсификациях или преувеличениях нет32 , наоборот, имеются многочисленные свидетельства того, что Николаевский не гнался за сенсацией. Здесь достаточно привести лишь один пример, имеющий отношение к Бухарину. В самом начале 1941 г., в период советско-германского сотрудничества, Николаевский писал в одном из своих писем: » В пятницу виделся с Оффи […] [Он] рассказывал о своих беседах с Бухариным и пр. (оказывается, Бухарин еще в 1936 г. предупреждал их, что Сталин тянет в сторону союза с Германией!)»33 .
24 года спустя Николаевский осветил эту тему подробнее: «Между прочим, в свое время Оффи, бывший секретарь [посла США в СССР] Буллита, мне рассказывал, что у Буллита летом 1936 г., вскоре после возвращения Бухарина из Парижа, была тайная встреча с Бухариным в поезде по пути в Петроград, во время которой Бухарин ему рассказал, что Сталин ведет тайные переговоры с немцами. […] Я не писал об этом, так как меня интересует не сенсация, а материал о Бухарине. Но должен сказать, что Бухарин мне тогда [в 1936 г.] говорил, что Сталин по вопросу о немцах стоит в Политбюро на особо осторожной [прогерманской] позиции»34 . Об этой встрече Бухарина с Буллитом Николаевский ни разу не упомянул публично. Нужно ли лучшее доказательство того, что он умел хранить тайну? Только в декабре 1965 г., незадолго до смерти, он опубликовал в «Социалистическом вестнике»35 воспоминания о беседах с Бухариным в 1936 году36 .
К воспоминаниям о Бухарине Николаевский подошел очень серьезно, поэтому работа продвигалась медленно. Тот факт, что Николаевский был, по существу, последним из живших на Западе людей, которым удалось откровенно (или полуоткровенно) разговаривать с Бухариным, арестованным вскоре после возвращения из-за границы, вносил в работу еще и определенный эмоциональный оттенок37 . Результатом ее Николаевский доволен не был. Ему казалось, что он рассказал не все и не так, как следовало38 .
Может быть, с середины 1965 г. Николаевский чувствовал себя вправе публиковать воспоминания о Бухарине еще и потому, что сама Ларина в мае передала на Запад текст небольшого письма, оставленного им перед смертью: «К будущему поколению руководителей партии». 25 мая Э. Кранкшоу напечатал это письмо в лондонском еженедельнике «The Observer» и в «New York Journal American». 28 мая письмо поместили в немецкой газете «Die Zeit». Сохранять тайну у Николаевского более не было оснований, и он дал согласие на публикацию интервью.
Ларина ставит под сомнение сам факт бесед Николаевского и Бухарина. «На процессе Бухарин вынужденно показал, что, находясь в 1936 году в Париже, вошел в соглашение с Николаевским, посвятил его в планы заговорщиков […]. Тогда же, в марте 1938 года, Николаевский напечатал заявление, в котором опровергал это: «Все без исключения мои встречи с Бухариным, равно как и с другими членами комиссии (по покупке архива Маркса. — А. Л.), проходили в рамках именно этих переговоров. Ничего, хотя бы отдаленно напоминающего переговоры политического характера, во время этих встреч не происходило». Но спустя почти три десятилетия в своих воспоминаниях-интервью Николаевский вдруг поведал о разговорах с Бухариным во время его командировки» (№ 12, с. 123 — 124).
Неужели Николаевский в 1938 г. должен был рассказать советскому суду о своих разговорах с Бухариным? Так мог бы поступить только провокатор. Николаевский же лишь после смерти Сталина начал упоминать в частных письмах (а не в статьях) о беседах с Бухариным в 1936 году39 .
Мемуары Лариной могут создать впечатление, что во время командировки она постоянно была с Бухариным: «Разговоры происходили в моем присутствии и носили чисто деловой, официальный характер» (№ 10, с. 145); «Я свидетель того, что переговоры с Николаевским носили деловой характер, связанный только с командировкой. Лишь одна беседа имела и политический оттенок, однако Бухарин разговаривал с Николаевским как его идеологический противник» (№ 11, с. 167). Но Бухарин (и это признает сама Ларина) мог беседовать с Николаевским до ее приезда в Париж, прежде всего во время поездок в Копенгаген и Амстердам, где находились части архива Маркса. Ларина пишет: «Я не присутствовала при всех встречах Бухарина с Николаевским, поскольку приехала в начале апреля40 , а Н. И. прибыл из Амстердама в Париж примерно в середине марта, но я была свидетелем всех переговоров, происходивших после моего приезда» (№ 12, с. 113). Следовательно, большую часть командировки, с конца февраля до начала апреля, Бухарин провел без Лариной.
Когда умерли участники беседы (и лишь один из них оставил воспоминания), доказать правильность или ошибочность сказанного часто бывает невозможно. Так, Ларина описывает эпизод, на котором хотелось бы остановиться как на примере обмана памяти. «Поражает, — пишет она, — сочиненный им [Николаевским] разговор о составлении Конституции […]. «Смотрите внимательно, — якобы сказал Бухарин Николаевскому, — этим пером написана вся новая Конституция […] (он будто бы вытащил из кармана «вечное» перо и показал его). […]». Эти сведения — плод фантазии Николаевского. Николай Иванович […] «вечного» пера не любил. В Париж эту ручку Бухарин не возил и показывать Николаевскому не мог» (№ 11, с. 126 — 127).
5 апреля 1936 г. парижская газета «Последние новости» писала в репортаже о лекции Бухарина: «Отчеканивая фразы, Бухарин машет ручкой в такт или вытирает цветным носовым платком вспотевший лоб». Так что «вечное» перо у Бухарина в Париже было с собой. По крайней мере в этом Ларина ошиблась.
Еще один пример, более важный. Ларина категорически отрицает (№ 11, с. 127) рассказ Николаевского о свидании Бухарина в Париже с Ф. Н. Езерской, предложившей Бухарину не возвращаться в СССР. В одном из писем Николаевского читаем: «С Бухариным тогда велись разговоры о том, чтобы он остался за границей для издания международного органа «правых». Вела их с ним Езерская, бывшая секретарь Розы Люксембург […] Ее Бухарин знал хорошо и к ней относился с доверием — Езерская мне тогда же обо всем рассказывала, и я хорошо помню, как она резюмировала итоговые замечания Бухарина: я не могу жить без Советского Союза. Он, действительно, знал о многих подвигах Сталина, но считал для себя невозможным уйти с поля борьбы, тем более, что положение он отнюдь не считал безнадежным, так как в Политбюро Сталин еще не имел большинства (требование Вышинского на процессе Зиновьева о суде над Бухариным было отклонено Политбюро)»41 .
Между тем с Езерской Бухарин был знаком настолько хорошо, что разговоры их могли иметь очень откровенный характер. Вот что писала Езерская Николаевскому в 1942 г.: «Бухарин в Берлине в 1930 г. (когда он возвращался из Англии с конгресса научных деятелей. — Ю. Ф.) уговаривал меня пойти обратно в компартию. Я ему долго разъясняла, что вне партии я больше могу сделать, чем внутри, и он согласился, что это так […], но что вне партии бороться трудно. В конце концов он уже не так настаивал»42 . Если Бухарин в 1930 г. мог советовать Езерской вернуться в Германскую компартию, то почему бы Езерской в 1936 г. не посоветовать ему остаться в Париже?
Наконец, Ларина обвиняет Николаевского в провокации и фальсификации еще и на основании сравнения ею текстов интервью и статьи «Из письма старого большевика», опубликованной Николаевским в декабре 1936 — январе 1937 года43 . Однако статья, автором которой действительно был Николаевский, не публиковалась им с провокационной целью, как утверждает Ларина. Ее напечатали анонимно, внешне придав все возможные атрибуты, указывающие на то, что материал получен из СССР, а не составлен за границей. По мнению Лариной, Николаевский специально написал «письмо» так, чтобы в «старом большевике» читатель заподозрил Бухарина. Сам Николаевский, однако, указывает, что «использовал» [в статье] многие из рассказов Бухарина, но не более44 .
Во всем, что касалось Бухарина, Николаевский был куда осторожнее и предупредительнее, чем это кажется Лариной. И не меньшевики, на долю которых пришлось так много критики в ее мемуарах, виноваты в гибели Бухарина, а совсем другая партия, совсем иная система. Удивительно, что для этой критики в мемуарах Лариной не нашлось места. Неужели же и сегодня можно предполагать, что во всем был виноват один Сталин?
Примечания автора:
1. См. Приложение 1.
2. ЛАРИНА А. М. Незабываемое. — Знамя, 1988, NN 10, 11, 12. Далее ссылки на эту публикацию приводятся в тексте.
3. Архив института Гувера (ГА), колл. Б. И. Николаевского, ящ. 508, п. 2. Письмо Б. И. Николаевского Н. В. Валентинову (Вольскому) от 2 мая 1956 года. Николаевский написал об этом в связи с приговором «шахтинцам». Согласно «Записи», Сталин высказался против смертной казни, а «правые» во главе с Бухариным, Рыковым и Томским — за. Валентинову, старому социал-демократу, симпатизировавшему, конечно же, расстрелянному Бухарину, а не Сталину, в это трудно было поверить. «О Шахтинском деле я слыхал от Рыкова, — пишет он Николаевскому. — В беседе Бухарина с Каменевым есть большая ошибка. Бухарин указывал, что Сталин был против расстрела «шахтинских» вредителей, а они за. Тут большая путаница» (там же. Письмо Н. В. Валентинова Б. И. Николаевскому от 25 апреля 1956 г.). На это Николаевский и ответил, что Бухарин правильность записи подтвердил, объясняя жестокую позицию «правых» тем, что «там ведь вплетался вопрос о немцах, которых расстреливать Сталин ни в коем случае не хотел» (там же. Письмо Б. И. Николаевского Н. В. Валентинову от 2 мая 1956 г.), и намекая на связи Сталина и его окружения с немецкой военной разведкой и армией.
4. БУХАРИН Н. И. Проблемы теории и практики социализма. М. 1989. с. 301, 302.
5. ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 504, п. 34. Письмо Б. И. Николаевского от 11 мая 1961 г. Историю беседы Бухарина с Каменевым Николаевский собирался опубликовать в 1964 г. в историческом сборнике (ящ. 510, п. 1), который так и не был издан. В 1965 г. он все еще собирал материалы для публикации (Архив Международного института социальной истории в Амстердаме (МИСИ), колл. С. Эстрина, п. 65. Письмо Б. Николаевского М. Шахтману от 1 января 1965 г.).
6. «Как имя секретаря Каменева, который передал троцкистам копию этой записи?», — спрашивал Николаевский в одном из писем (ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 472, п. 32. Письмо Б. И. Николаевского И. М. Бергеру от 6 июля 1961 г.). В ответном письме от 26 сентября 1961 г. Бергер о секретаре Каменева не пишет.
7. Там же, ящ. 519, п. 30. Комментарии Б. И. Николаевского к книге Л. Шапиро. 1958 год. Гл. 12, с. 7.
8. Так и произошло, хотя не стоит приписывать эту заслугу Троцкому, а причину «ссоры» Сталина с «правыми» искать в одной лишь неосторожной беседе Каменева и Бухарина.
9. «Я перенеслась в обстановку этих последних дней «рукопашной», — писала позднее Н. И. Седова. — […] Вижу, вижу все с ясностью вчерашнего дня, слышу телефонный разговор Л. Д. с Бухариным — голос его [Троцкого], страстное негодование — отъезд в Алма-Ату» (МИСИ, колл. С. Якобс-Вебер, письмо Н. И. Седовой-Троцкой от 29 февраля 1960 г.).
10. «Очень интересно выходит с беседой Бухарина с Каменевым, — пишет Николаевский бывшему руководителю французской компартии Б. Суварину 9 сентября 1958 г. — Нашел запись рассказа Л. Л. [Седова] о том, как отец его [Троцкий] дал приказ публиковать» (там же, колл. Б. Суварина).
11. У Троцкого упоминание о разговоре Бухарина с Каменевым содержится в письме от 21 октября 1928 года, следовательно, «Запись» была получена им ранее (Троцкий в Алма- Ате. Десять писем Троцкого. — Время и мы, Нью-Йорк, 1986, N 90, с. 188).
12. «Кое-что мне рассказал в свое время Лев Львович [Седов], но я тогда его рассказ не записал […]. Кто точно прислал эту запись в Алма-Ата? Когда она была там получена? У меня в памяти это получение связано с осенью, печатная листовка с этим текстом была выпущена в январе. Выходило, что печатание задерживали, а Л. Д. [Троцкий] из ссылки настаивал. Верно это?» (ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 628, п. 13. Письмо Б. И. Николаевского Н. И. Седовой-Троцкой от 23 декабря 1950 г.). Подробностей Седова сообщить не могла, о чем и сказала в ответном письме.
13. Подробнее о высылке Троцкого см.: ТРОЦКИЙ Л. Дневники и письма. Изд. 2-е, доп. Тенефлай (США). 1990, доп. 2.
14. МИСИ, колл. Б. Суварина. Письма Николаевского Суварину от 12 июля и 3 августа 1958 г.; ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 508, п. 1. Письмо Б. И. Николаевского Н. В. Валентинову от 4 ноября 1955 года.
15. К сожалению, мне так и не удалось обнаружить в коллекции Николаевского оригинал листовки, хотя его существование подтверждается ссылками в ряде писем (ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 508, п. 2. Письмо Б. И. Николаевского Н. В. Валентинову от 2 мая 1956 г.; МИСИ, колл. Б. Суварина. Письма Б. Николаевского Суварину от 27 июля 1957 г. и 9 сентября 1958 г.). Описание листовки дано в «Социалистическом вестнике» от 4 мая 1929 г., с. 9. В коллекции Милюкова в Пражском архиве, видимо, и была найдена перепечатка с этой листовки. Очевидно, по крайней мере, что Милюков отношения к документу или его передаче на Запад не имел; вывод Старкова о причастности Милюкова к этому делу неправилен.
16. В. И. Тетюшев также считает, что запись была опубликована в январе 1929 г. троцкистами, рассчитывавшими осложнить этим внутрипартийное положение (ТЕТЮШЕВ В. И. Борьба партии за генеральную линию против правого уклона в ВКП(б) в период между XV и XVI съездами. — Вестник Московского университета, вып. 3, с. 16). Эта информация взята им из «Социалистического вестника», на который он дает ссылку.
17. См. Приложение 2. Машинописный текст документа хранится в ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 778, п. 7. Выдержки из документа опубликованы в «Социалистическом вестнике» от 4 мая 1929 г., с. 9. В настоящей статье текст приводится по журналу «Бюллетень оппозиции», 1929, N 1 — 2, с. 15 — 17.
18. Николаевский, черпая информацию из этого документа, указывает, что «Запись» была переиздана «официально Сталиным» (ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 519, п. 30. Комментарии Б. И. Николаевского к книге Л. Шапиро. 1958 год. Гл. 12, с. 5 — 7).
19. Похоже, что конспектирование бесед было не столь уж редким явлением. В архиве Троцкого лежит, например, с трудом читаемый листок машинописи, не первый экземпляр, который называется «Встреча и разговор тт. К. и П. с Каменевым 22 сентября 1928 года» (Хогтонская библиотека Гарвардского университета, архив Троцкого, ф. 1 Ms Russ 13 Т- 2630). См. Приложение 3.
20. См. Знамя, N 11, с. 124, где Ларина это отрицает, а также статью Тетюшева, в которой, основываясь на публикации в «Социалистическом вестнике» отрывков из документа от 20 марта 1929 г., он пишет о встрече Бухарина «с Каменевым, Пятаковым и другими троцкистами» (ТЕТЮШЕВ В. И. Ук. соч., с. 16). «Других троцкистов», разумеется, не было, только Каменев, Бухарин и Пятаков (к тому же первых двух нельзя считать троцкистами).
21. См. ТЕТЮШЕВ В. И. Ук. соч., с. 16.
22. ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 519, п. 30. Комментарии Б. И. Николаевского к книге Л. Шапиро. 1958 год. Гл. 12, с. 7.
23. Там же, ящ. 476, п. 34. Письмо Б. Николаевского от 19 сентября 1965 г., с 7. Николаевский получил эту информацию от Э. Волленберга. Кадровый офицер германской армии, после подавления восстания 1921 г., в котором принимал активное участие, он эмигрировал в РСФСР. Работал в учреждениях Красной Армии, в военной комиссии при Коммунистической академии. В 1926 — 1928 гг. жил в Москве, видимо, занимал комнату в квартире Постышева. На собраниях Бухарина Волленберг не присутствовал, но знал о том, что таковые происходят. От него этого не скрывали, так как он был известен как противник Сталина. Содержание бухаринских рассказов о заседаниях Политбюро Волленберг знал.
24. По крайней мере два американских историка привезли в свое время в Москву копии «Записи» разговора из архива Троцкого. Думается, что именно эту копию цитирует Ларина.
25. Цит. по статье «Радек о положении в России». — Дни, Париж, № 65, 1.XII.1929, с. 7.
26. «Contra le Courant», P., N 27 — 28,12.IV.1929, с. 12 — 15.
27. Рассказ Николаевского о вывозе им из гитлеровской Германии немецких социал- демократических и русских архивов (ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 470, п. 5).
28. Николаевский считал, «что Сталин с самого начала был в оппозиции к этим переговорам, которым [Ф.] Адлер сознательно придал политический оттенок», составив комиссию из Модильяни, [Р.] Гильфердинга, Пернсторфера и [Ф.] Дана. Формально в комиссию входил и Л. Блюм, но он не участвовал в переговорах; Бухарин с ним повидался лишь за полчаса до отъезда на юг Франции к В. Ориолю (там же, ящ. 479, п. 13. Письмо Б. Николаевского Л. Фишеру от 14 декабря 1965 г.).
29. Он не раз вспоминал об этом: «Бухарин из Парижа уехал 30 апреля 1936 г. […] я тогда с Бухариным встречался почти каждый день» (там же, ящ. 508, п. 44. Письмо Б. Николаевского Э. Волленбергу от 11 апреля 1965 г.). «С Бухариным в течение почти двух месяцев я встречался почти каждый день и очень много с ним говорил на самые разные темы» (там же, ящ. 501, п. 24. Письмо Б. И. Николаевского С. М. Шварцу от 26 июля 1965 г.). «У меня с ним было много интересных разговоров в 1936 г., когда он приехал во главе особой комиссии ЦК для покупки архива Маркса, который я вывез из гитлеровской Германии и хранил тогда в Париже» (там же, ящ. 477, п. 36. Письмо Б. И. Николаевского А. М. Дольбергу от 21 сентября 1957 г.). Постоянно встречаясь с Бухариным в 1936 г., Николаевский до конца своих дней не мог поверить в то, что в Париже Бухарин встречался еще с Даном. Именно поэтому описанный в мемуарах жены Дана, Л. О. Дан, эпизод о приезде к ним Бухарина Николаевский считал выдумкой. Мемуары эти были опубликованы в мартовской 1964 г. книжке «Нового журнала». Об отношении к ним Николаевского говорят следующие выдержки из его писем: «Ее рассказ не просто неправда от начала до конца — в обеих ее версиях, и в первоначальной, той, которую напечатал [Д.] Шуб [в «Новом журнале»], и в последней, которую она дала бундовцам с условием печатать [на идиш] только после ее смерти» (ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 501, п. 24. Письмо Б. И. Николаевского С. М. Шварцу от 26 июля 1965 г.); «Очень предостерегаю от пользования рассказом Л. Дан: этот рассказ сплошная выдумка» (МИСИ, колл. С. Эстрина, п. 65; ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 500, п. 29. Письмо Б. Николаевского М. Шахтману от 1 января 1965 г.).
Я попросил прокомментировать эти реплики Николаевского Б. М. Сапира, последнего современника тех событий. Вот что он мне ответил: «Выпуская в свет материалы из архива Л. О. Дан, я отметил отношение Николаевского к рассказу о визите Бухарина к Дану. Это отношение объясняется, по-моему, не столько враждебностью Николаевского к Л. О. Дан (их взаимоотношения знали взлеты и падения), сколько восприятием его собственных встреч с Бухариным: Николаевский уверовал, что Бухарин открыл ему свою душу и не мог себе представить, что тот скрыл от него свидание с Даном. Николаевский иной раз ошибался в людях, особенно когда он увлекался кем-нибудь. Л. О. Дан не выдумала свой рассказ» (Архив автора. Письмо Б. М. Сапира от 18 июня 1989 г.).
30. Вот несколько цитат из не предназначавшихся для печати комментариев Николаевского к книге Шапиро: «Эту свою статью [«Политическое завещание Ленина»] Бухарин писал, уже зная, что троцкисты печатают его беседу, и будучи уверен, что его «Завещание Ленина» явится и его собственным завещанием (это мне говорил сам Бухарин, подробно при этом рассказавший о своих тогдашних беседах с Лениным)» (ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 519, п. 30. Комментарии Б. И. Николаевского к книге Л. Шапиро. 1958 год. Гл. 12, с. 9). «Бухарин мне говорил, что его брошюра «Путь к социализму» была по возможности точным, «часто буквальным», прибавлял Бухарин, изложением тех мыслей, которые Ленин развивал в начале 1923 г. во время бесед с ним, Бухариным» (там же, с. 10). «Бухарин называл Сталина «гениальным дозировщиком», в том смысле, что он «гениально» умеет вводить в организм только такие «дозы» своей отравы, которые в этот момент партией будут восприняты как правильные идеи […]. Эти слова Бухарин […] сказал в разговоре со мною. Троцкий в своей книге их употребляет с прямой ссылкой на меня, хотя он никогда не получал от меня разрешения на использование их в печати» (там же, с. 2 — 3).
31. «К сожалению, записи наших разговоров я уничтожил в 1936 г., когда ГПУ пыталось похитить у меня архивы Троцкого, но память у меня хорошая» (МИСИ, колл. Б. Суварина, п. 1. Письмо Б. Николаевского Б. Суварину от 12 июля 1958 г.; колл. С. Эстрина, п. 65; а также: ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 500, п. 29. Письмо Б. Николаевского М. Шахтману от 1 января 1965 г.). Память у Николаевского была поразительная. «Его особенно сильной стороной является феноменальная, почти «фотографическая» память», — писал Войтинский (МИСИ, колл. В. С. Войтинского, п. 2. Письмо В. Войтинского Дж. Х. Виллитсу от 3 февраля 1941 г., на англ. яз.). Современника тех событий, хорошо знавшего Николаевского сотрудника Гуверовского института С. Хука (недавно скончавшегося) я спросил, насколько следует считать основательными опасения Николаевского относительно возможной кражи в те годы бумаг его архива. Хук ответил, что кражи бумаг политических противников заграничной агентурой НКВД в то время были банальной повседневностью, и опасения Николаевского были более чем оправданны.
32. На мой вопрос, мог ли Николаевский выдумать эпизод с Бухариным, Сапир ответил: «Я не знаю ни одного случая, чтобы Николаевский выдумал ту или иную информацию. Он мог увлекаться, он мог быть несправедливым в своих оценках, но выдумщиком он не был» (Архив автора. Письмо Б. М. Сапира от 18 июня 1989 г.).
33. МИСИ, колл. В. С. Войтинского, п. 2. Письмо Б. И. Николаевского В. С. Войтинскому от 15 января 1941 года.
34. ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 479, п. 13. Письмо Б. Николаевского Л. Фишеру от 14 декабря 1965 года.
35. С годами газета «Социалистический вестник» стала ежемесячным бюллетенем. В 1965 г. она выходила уже лишь четыре раза в год в виде журнала. Вызвано это было тем, что старое поколение меньшевиков вымирало. Со смертью Николаевского прекратилось и издание журнала, декабрьский выпуск 1965 г. стал последним.
36. Бухарин об оппозиции Сталину. Интервью с Б. Николаевским (Социалистический вестник, сб. 4, декабрь 1965. Английский текст интервью, вышедший несколько раньше, в кн.: Power and the Soviet Elite. N. Y. — Washington — Lnd. 1965). Черновой текст записей Николаевского, использованных для этого интервью, хранится в ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 522, п. 19.
37. Решение написать воспоминания о Бухарине было принято Николаевским, видимо, в 1959 г. (ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 472, п. 32. Письмо И. М. Бергера Б. И. Николаевскому от 18 декабря 1961 г.; Письма Б. И. Николаевского И. М. Бергеру от 3 февраля, 30 апреля и6 июля 1961 г.; МИСИ, колл. Б. Суварина. Письмо Б. Николаевского Б. Суварину от 13 июля 1963 г.). Однако начинает давать о себе знать возраст Николаевского: «Моя работоспособность сильно упала» (ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 504, п. 34. Письмо Б. Николаевского от 31 августа 1963 г.). В результате воспоминания о Бухарине появились не в форме статьи, а в виде интервью, данного по- английски. В «Социалистическом вестнике» материал печатали в переводе: «Русского текста интервью нет и никогда не было. Надо переводить и притом точно, так как оно выйдет и на других языках и переводы будут сопоставлять. Для русского издания я дам особое предисловие» (там же, ящ. 501, п. 24. Письмо Б. И. Николаевского С. М. Шварцу от 4 августа 1965 г.). Но этого Николаевский не сделал — оставались считанные недели до его смерти.
38. «Дорогой С. М., — пишет Николаевский редактору «Социалистического вестника» Шварцу, — прилагаю: […] [английскую] корректуру моего «интервью» о Бухарине. […] [Северин] Бялер […] убедил меня дать это «интервью». Но недовольство у меня осталось и теперь, хотя я сильно переработал первоначальный текст, кое-что выбросил, многое прибавил. […] Этими частями «интервью» я недоволен и в теперешней редакции. Думаю, что причина не только во мне, в моем неумении передать, что я тогда видел и слышал, но и в сложности этого слышанного, в противоречивости настроения самого Бухарина. Бухарин, конечно же, мне говорил далеко не все и не обо всем, к чему его подводили наши тогдашние разговоры, но он, для меня это несомненно, хотел показать, как велико значение того основного, за что он там вел борьбу, а именно — нарастание антигуманистической стихии, которая несет огромную опасность не для России только, но и для всего поступательного развития человечества. И поэтому особенно часто возвращался к этой теме» (там же. Письмо Б. И. Николаевского С. М. Шварцу от 26 июля 1965 г.).
«Лучше, чем кто-либо, я вижу недостатки моего «интервью». […] Я написал к сроку. […] Переделывать я не могу. Нет времени. […] Правил много раз. Выслушал много мнений. Очень хотел взять обратно из книги. Помимо всего прочего, в моих глазах тогдашние беседы Бухарина со мною были его завещанием, правда, во многом недосказанным до конца, быть может, в некоторых частях даже недодуманным, но отражавшим его подлинные искания. И даже не его одного лишь. Он совсем не случайно раза два обмолвился: «Мы с Алексеем [Рыковым]». А как-то раз сказал: «Что мы с Вами все торгуемся, давайте поедем куда-нибудь на Средиземное море, я буду писать, что Вы не согласны, Вы пишите то же [самое] своим, и поживем так месяца два, отдохнем и наговоримся вдоволь». Это было сказано в шутливой форме, но такой, которая не скрывала серьезного зерна. Ему явно хотелось высказаться, поделиться результатами своих многолетних дум, и в то же время он явно боялся говорить откровенно: слишком часто и сильно он за свою откровенность страдал. Один из других большевиков, с которыми я тогда встречался, как-то мне о нем сказал: «Вот сколько его били, а ему все неймется!». Таким образом, в известном смысле судьба сделала меня как бы душеприказчиком Бухарина» (там же. Письмо Б. И. Николаевского С. М. Шварцу от 4 августа 1965 г.). «Вообще говоря, той моей статьей («интервью») я очень недоволен: много не сказал, вспоминаю позднее» (там же, ящ. 476, п. 34. Письмо Б. Николаевского от 19 сентября 1965 г.).
39. «В том, что Горький был отравлен, я уверен. Бухарин в 1936 г. мне рассказал, что конституцию писал он с Радеком. В числе деталей на мой вопрос сказал, что предполагается легализация союза беспартийных для того, чтобы были другие списки, и что во главе них должны были встать Горький, Павлов, Карпинский, Бах и др. академики. К сожалению, прибавил Бухарин, Павлов и Карпинский умерли. Вскоре умер и Горький» (там же, ящ. 508, п. 2. Письмо Б. И. Николаевского Н. В. Валентинову от 1 сентября 1954 г.).
«Он вел очень решительную борьбу против «насильственной коллективизации», как, впрочем, вели ее и Рыков с Томским. Бухарин мне рассказывал, как в 1930 г. он фактически покушался на самоубийство — во время поездки на Памир… Знаете ли Вы его статьи 1929 г. в «Правде», где он писал об опасности бюрократического перерождения общества и цитировал Макса Вебера? Мы с ним тогда много спорили, вернее, говорили на эти темы, так как наши мысли работали в одном и том же направлении, но я считал ошибочным говорить о бюрократизации общества, так как термин бюрократия сбивает с толка» (там же, ящ. 477, п. 36. Письмо Б. И. Николаевского А. М. Дольбергу от 21 сентября 1957 г.).
«Бухарин мне рассказывал, что в годы гражданской войны таким представителем [Политбюро в ВЧК] был он. […] Его представительство длилось во всяком случае до весны 1920 г.» (МИСИ, колл. Б. Суварина, п. 1. Письмо Б. И. Николаевского Б. Суварину от 27 декабря 1957 г.).
«Бухарин в коллегию ВЧК входил в 1919 г. — он мне рассказывал ряд эпизодов этого времени (дело Штейнгеля, заговор Миллера, дело коммунистки Петровской и др.) […] Он тогда не был членом Политбюро… В то время было возможно, что, не будучи в Политбюро, он его представлял. Он воевал против ВЧК — и Ленин его послал на практике проверить свою критику» (там же. Письмо Б. И. Николаевского Б. Суварину от 17 апреля 1958 г.).
«Вообще же относительно Бухарина я не ошибаюсь. Он мне этот эпизод своей биографии, как и ряд других, рассказывал подробно. Его туда послал Ленин — за то, что Бухарин поддерживал протесты против самоуправства ВЧК. Когда точно, я припомнить не могу, но мне вспоминается, что это относилось к началу 19 г. Во всяком случае он был там летом и осенью 19 г. (рассказывал мне, как видел Штейнгеля перед расстрелом, как не допустил расстрела [меньшевиков] Розанова и Потресова и др). Говорил, что от него зависело вето Политбюро. В это время он еще не был в ПБ, но тогда, при Ленине, дело не было так формально поставлено. […] Вспоминаю еще, Бухарин говорил, что он скоро отказался — не выдержал. Но это было уже после дела Розанова, т. е. в 20 г.» (там же. Письмо Б. И. Николаевского Б. Суварину от 16 мая 1958 г.)
«Относительно Бухарина и ВЧК: у меня ошибки быть не может. […] Он мне определенно говорил, что был именно представителем и что послали его туда по предложению Ленина как человека, который бунтовал против разгула «красного террора» в конце 1918 г.: «Он много говорит против, — пусть пойдет и сам посмотрит». Бухарин, действительно, в конце 1918 г., после возвращения из Германии (там его едва-едва не расстреляли — об этом он тоже рассказывал) печатал в «Правде» статьи против ЧК. Он не просто работал в ЧК, а был именно представителем, имевшим право накладывать вето на решения коллегии (от мне говорил, что именно он наложил такое вето на уже состоявшееся решение о расстреле В. Н. Розанова). Приводил много других фактов» (там же. Письмо Б. Николаевского Б. Суварину от 12 июля 1958 г.).
«Сталинская конституция» написана Бухариным (он мне сам рассказывал) и принята при оппозиции Сталина (есть рассказ швейцарского коммуниста)» (ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 485, п. 23. Письмо Б. И. Николаевского А. Е. Капралову от 16 сентября 1958 г.).
«Я опустил [в интервью] почти все его [Бухарина] рассказы о прошлом, о наших общих друзьях и далеко не общих противниках. Ему явно хотелось облегчить душу этими воспоминаниями, особенно из эпохи «красного террора», когда он отказался спасти судебного следователя, хотя к нему пришли и плакали дочери последнего, близкие знакомые Бухарина по гимназическим кружкам, которые [когда-то] выкрали у отца обвинительный материал против Бухарина и тем спасли его от вечной каторги (потом в документальной литературе я нашел доказательства правильности этого рассказа)» (там же, ящ. 501, п. 24. Письмо Б. И. Николаевского С. М. Шварцу от 26 июля 1965 г.).
«Бухарин был хорошо осведомлен об этом (двойственном. — Ю. Ф.) отношении Ленина к Сталину и обо всех фактах, которые лежали в его основе. Он мне подробно рассказывал о своих разговорах с Лениным зимою 1922 — 23 гг., в период, когда Ленин писал «завещание». Как мне Бухарин говорил, главной темой его тогдашних разговоров с Лениным были вопросы, как он выразился, «лидерогнозии» […] Бухарин, говоря о «лидерогнозии», вкладывал в свой рассказ об этих беседах с Лениным совсем особый оттенок. […] Из разговоров с Бухариным я вынес представление, что концепция «пролетарского гуманизма» как таковая сложилась после событий 1929 г. и в сильной мере связана с личными переживаниями во время поездки на Памир» (там же, ящ. 476, п. 34. Письмо Б. Николаевского от 19 сентября 1965 г.). «Бухарин мне в свое время раскрыл секрет, по каким признакам можно узнавать в «Известиях» его неподписанные статьи. […] Кстати: приказ из Москвы в две недели закончить переговоры с Вторым Интернационалом о немецком архиве пришел около 10 апреля» (там же, ящ. 479, п. 13. Письмо Б. Николаевского Л. Фишеру от 14 декабря 1965 г.). «Ключ для нахождения статей Бухарина очень прост: все они набирались особым шрифтом, который только в его годы (1934 — 36) и встречался в газете. Кроме бухаринских, этим шрифтом были набраны статьи еще только двух-трех человек, но эти статьи подписаны. Все неподписанные, если они набраны этим шрифтом, принадлежат Бухарину. Особенно они важны для недель после убийства Кирова, когда решался вопрос, проводить ли решение, принятое на ноябрьском пленуме ЦК, об изменении конституции. Именно об этих статьях шла речь, когда Бухарин упрекнул меня, что мы за границей совсем разучились понимать эзоповский язык. После его отъезда я внимательно их прочел. Действительно интересны, хотя расшифровывать их много труднее, чем говорил Бухарин» (там же. Письмо Б. Николаевского Л. Фишеру от 18 января 1966 г.).
40. Так вспоминает и Николаевский: «Жена Бухарина приехала, когда мы закончили наши поездки, в начале апреля» (там же, ящ. 478, п. 37. Письмо Б. Николаевского Е. Эстриной от 15 апреля 1965 г.).
41. Там же, ящ. 508, п. 44. Письмо Б. Николаевского Э. Волленбергу от 11 апреля 1965 г.
42. Там же, ящ 478, п. 43. Письмо Ф. Н. Езерской-Тома Б. И. Николаевскому от 16 октября 1942 г., с. 1 — 2. То же самое писала она Николаевскому 22 сентября 1942 г. (там же, с. 3).
43. Как подготовлялся московский процесс. Из письма старого большевика. — Социалистический вестник, NN23 — 24, 22.XII.1936; 1 — 2, 17.I.1937.
44. ГА, колл. Б. И. Николаевского, ящ. 472, п. 32. Письмо Б. И. Николаевского И. М. Бергеру от 30 апреля 1961 г. «Не считайте «Письмо старого большевика» принадлежавшим Бухарину, — писал Николаевский Дольбергу. — Это не верно […] При его составлении я использовал некоторые рассказы Бухарина, но не его лишь одного, и освещение дал не то, которое он давал, а то, которое я считал удобным дать в письме, которое должно отражать настроение старого, но не занимающего видного поста большевика. Настроения Бухарина были много более сложны, до полной откровенности он не договаривался, такие разговоры мы откладывали, так как собирались поехать вместе на море… Но и фраза Радека о конституции далеко не отражает его и Бухарина отношение к ими написанной конституции (это мне рассказывал Бухарин)» (там же, ящ. 477, п. 36. Письмо Б. И. Николаевского А. М. Дольбергу от 14 июня 1958 г.). «Не все письмо написано со слов Бухарина. Далеко не все его рассказы я использовал в «Письме», и далеко не все, включенное в него, взято из рассказов Бухарина. Оно в ряде частей — мозаика. Я должен был считаться с тогдашней обстановкой», — продолжает Николаевский ту же тему в письме Л. Фишеру (там же, ящ. 479, п. 13. Письмо Б. Николаевского Л. Фишеру от 3 февраля 1960 г.).
Приложение 1.
Материалы о беседе Н. И. Бухарина с Л. Б. Каменевым1
Письмо Сокольникова Каменеву
1. Москва. 9/VII28 г.
Дорогой Л. Б. Несколько дней, как мы вернулись в Москву — прямо к пленуму. Я думал, что Вас здесь застану, а Вы, оказывается, еще отсиживаетесь в Калуге. Будете ли Вы здесь вскорости? Очень нужно бы с Вами переговорить и посоветоваться — нет ли у Вас возможности побывать здесь на этих днях [?] Это было бы крайне важно. Пленум, видимо, кончится завтра. Сегодня еще идут прения по Микоян[овскому] докладу и завязываются «сражения». Если возможно, ответьте по телефону (3 — 49 — 24). До скорого свидания. Жму руку. Г. Сокольников.
Конспективная запись Каменевым телефонного разговора с Сокольниковым
2. Среда. 11/VII9 час. утра. Разговор с Сокольниковым.
Изложение. 1) Дело зашло гораздо дальше, у Бухарина окончательный разрыв со Сталиным. Вопрос о снятии поставлен конкретно. Калинин и Ворошилов изменили [Бухарину]. Теперь относятся легче ввиду его уступок. 2) Бухарин дважды говорил: разве Вы не понимаете, что я сейчас отдал бы Сталина за Каменева и Зиновьева. У Бухарина — трагическое положение — больше всего боится, что Вы [Каменев] скажете: линия Сталина правильная. 3) Четверки и пятерки [блоков] не было — клянется. 4) На пленуме речь Ст[алина] — две струи троцкизма, подлинная — восстановительные цены. Бухаринцы — троцкисты. Чтобы развивать промышленность, нужна «дань с крестьянства». Микоян тоже: «Ножницы будут еще долго, закрыть ножницы нельзя». (Троцкий-де тоже хотел закрыть ножницы). «Сокольников протаскивает троцкизм». Молотов: «середняк окреп и поэтому пришел в столкновение». 5) Ответ Бух[арина]: Теория дани ничем не отличается от теории Преображ[енского] «закон первонач[ального] социалистического] накопления». Ответ Томского: «Если Молотов прав — то какая же перспектива? Вы хотите нэпа без нэпманов, кулаков и концессионеров. Не выйдет». Рыков расколотил Кагановича. Выводы: Линия Сталина будет бита. Бухарин в трагическом положении. Не хвалите Сталина. Положительная программа напишется вместе с Вами [Каменевым]. Бухарин сам хочет поговорить [с Вами]. Блок для снятия Сталина — почему ничего не сделали — Вы для него X, Y, Z. Сталин пускает слухи, что имеет Вас в кармане.
Конспективная запись Каменевым беседы с Бухариным и Сокольниковым
3. Подчеркнутое [в публикации — курсив] — буквально. Копия с копии.
Через час (11/VII 10 ч. утра) после моего приезда ко мне явился без предупреждения и звонка Бухарин [и] Сокольников, который к концу ушел. Вид [у Бухарина] взволнованный и замученный до крайности. Очень волнуясь, сказал следующее. Говорил час без моих перерывов. Записано как можно точнее: «Прежде чем перейти к сути разговора, я должен устранить два слуха. 1) Никакого голосования о назначении (четверка — пятерка) не было. Не было вообще обсуждения этого вопроса. 2) Примечание к статье Зиновьева было продиктовано Сталиным против меня как компромисс с Молотовым, который был решительно против помещения статьи Зин[овьева]. Теперь к сути дела.
1. Дело в ЦК и в партии зашло так далеко, что Вы (а также, вероятно, и троцкисты) неизбежно будете в него втянуты и будете играть в его решении важную роль.
2. Когда это произойдет, я не знаю. Может быть, еще не так быстро, ибо обе стороны еще опасаются апеллировать к Вам. Но, во всяком случае, в течение пары месяцев это неизбежно.
3. Я хочу, поэтому, чтобы Вы знали ситуацию. Я знаю (или предполагаю), что к Вам обратятся и сталинцы. Вы, конечно, как политики будете пользоваться этим положением: «набивать цену», но я этого не боюсь. Решать будет политическая линия, и я хочу, чтобы Вы знали, вокруг чего идет борьба.
4. Каменев: «Да серьезная ли борьба-то?» Бухарин: «Вот об этом я и хотел поговорить. Мы считаем, что линия Сталина губительная для всей революции. С ней мы можем пропасть. Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших у нас разногласий с Вами. Я, Рыков и Томский единогласно формулируем положение так: «было бы гораздо лучше, если бы мы имели сейчас в ПБ вместо Ст[алина] — Зиновьева и Каменева». Об этом я говорил с Р[ыковым] и Т[омским] совершенно откровенно. Я со Сталиным несколько недель не разговариваю. Это беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти. Меняет теории ради того, кого в данный момент следует убрать. В «семерке» мы разругались с ним до «врешь», «лжешь» и пр. Он теперь уступил, чтобы нас зарезать. Мы это понимаем, но он так маневрирует, чтобы нас выставить раскольниками. Резолюция принята единогласно, потому что он дезавуировал Молотова, заявив, что на 9/10 принимает мою декларацию, которую я прочитал в «семерке», не выпуская из рук (ему нельзя дать в руки ни одной бумажки). Его задача сейчас отобрать у нас Моск[овскую] и Ленингр[адскую] «Правду» и сменить Угланова (Кагановичем), который целиком с нами. Линия же его такая (высказано на пленуме): 1) Капитализм рос или за счет колоний, или займов, или эксплуатацией рабочих. Колоний у нас нет, займов не дают, поэтому наша основа — дань с крестьянства (ты понимаешь, что это то же, что теория Преображенского). 2) Чем больше будет расти социализм, тем больше будет сопротивление (смотри фразу в резолюции). Это идиотская безграмотность. 3) Раз нужна дань и будет расти сопротивление — нужно твердое руководство. Самокритика не должна касаться руководства, а носителей.
Самокритика на деле двинута против Томского и Угланова. В результате получается полицейщина. Теперь дело не в «кукушке», а действительно решаются судьбы революции. При этой теории может погибнуть все. В то же время во вне Сталин ведет правую политику: выгон Коминтерна из Кремля провел он. Он предлагал ни одного расстрела по шахтинскому делу (мы голоснули против), во всех переговорах идет на уступки. Томский формулировал так: я (Томский) правее тебя (Бух[арина]) в международных] делах на 30 километров. Но я (Томский) левее Сталина на 100 километров. Линия губительная, но он не дает возможности даже обсуждать. Ловит, пришивает уклоны. Фраза в его речи, в которой сказано, что так рассуждать могут только «помещики», — буквальная цитата из одной речи Угланова. Нас он будет резать».
5) Я: «Каковы же Ваши силы?» Бухарин: «Я+Р[ыков]+Т[омский]+Угл[анов] (абсолютно). Питерцы вообще с нами, но испугались, когда зашла речь о возможной смене Сталина, поэтому Комаров дезавуировал речь Стецкого, но вечером ко мне прибегал Угаров извиняться за Комарова. Андреев за нас. Его снимают с Урала2 . Украинцев Сталин сейчас купил, убрав с Украины Кагановича. Потенциальные силы наши громадны, но 1) середняк-цекист еще не понимает глубины разногласий, 2) страшно боятся раскола. Поэтому, уступив Сталину в чрезв[ычайных] мерах, [середняк-цекист] затруднит наше нападение на него. Мы не хотим выступать раскольниками, ибо тогда нас зарежут. Но Томский в последней речи на пленуме показал явно, что раскольник — Сталин. Ягода и Трилиссер — наши. 150 случаев типа маленьких восстаний. Ворошилов и Калинин изменили нам в последний момент. Я думаю, что Сталин держит их какими-то особыми цепями. Наша задача постепенно разъяснить гибельную роль Ст[алина] и подвести середняка-цекиста к его снятию. Оргбюро наше».
6) Я: «Пока он снимает Вас». Он: «Что же делать? Снятие сейчас не пройдет в ЦК. По ночам я иногда думаю: «а имеем ли мы право промолчать? Не есть ли это недостаток мужества?» Но расчет говорит: надо действовать осторожно. В пятницу доклад Рыкова. Там поставим точки над i. В «Правде» я буду печатать ряд статей. Может быть нужен еще удар, чтобы партия поняла, куда он ее ведет».
7) В приложении к сему и между этими приложениями куча «разоблачений» о «семерке» и пр. и пр. Тон — абсолютной ненависти к Сталину и абсолютного разрыва. Вместе с тем — метания — выступать открыто или не выступать. Выступать — зарежут по статье о расколе. Не выступать — зарежут мелкой шахматной игрой да еще свалит, взвалит [на нас] ответственность, если хлеба в октябре не будет.
Я: «А на что они надеются, чтобы получить хлеб?» Он: «В том-то и дело, что на воспроизведение чрезвычайных] мер при воспроизведении трудностей. А это военный коммунизм и зарез».
Я: «А Вы?» Он: «Может быть придется идти на еще более глубокий маневр, чтобы мириться с середняком. Кулака можно травить сколько угодно, но с середняком мириться. Но при Стал[ине] и тупице Молотове, который учит меня марксизму и которого мы называем «каменной задницей», ничего сделать нельзя».
8) Я: «Чего же ты хочешь от нас?» Он: «Сталин хвалится, что Вы у него в кармане. Ваши (персонально — Жук) всюду ангажируют за Сталина. Это было бы ужасно. Вы сами, конечно, определите свою линию, но я просил бы, чтобы Вы одобрением Сталина не помогали ему душить нас. Сталин, вероятно, будет искать контакта с Вами. Я хочу, чтобы Вы знали, о чем идет дело.
9) Не нужно, чтобы кто-нибудь знал о нашей встрече. Не говори со мной по телефону, ибо мои телефоны прослушивают. За мной ходит ГПУ и у тебя стоит ГПУ. Хочу, чтобы была информация, но не через секретарей и посредников. О том, что я говорил с тобой, знают только Рыков и Томский. Ты тоже не говори никому, но скажи своим, чтобы не нападали на нас».
10) Я: «Показал тебе Ст[алин] записку Зин[овьева]?» Он: » Нет, первый раз слышу». Я: «Что с нами будут делать?» [Он:] «Не знаю, с нами об этом не говорят. Либо Сталин попробует Вас «купить» высокими назначениями или назначит на такие места, чтобы ангажировать, — ничего наверное не знаем. До свидания. В ближайшие дни буду очень занят Конгрессом, не смогу тебя видеть. Вообще, нужно конспирировать». Я условился с Сокольник[овым], что перед моим отъездом он еще зайдет.
Записка Каменева, возможно — Зиновьеву
Я передал ему твое письмо ему (личное). Он прочитал, сказал: боится бумажек. Боится, что статья подведет. Лучше бы поговорить о программе лично. «Программу во многих местах мне испортил Сталин. Он сам хотел читать доклад в пленуме о программе. Я насилу отбился. Его съедает жажда стать признанным теоретиком. Он считает, что ему только этого не хватает».
Кроме того, масса мелочей, деталей. Потрясен он чрезвычайно. Порой губы прыгают от волнения. Порой производит впечатление человека знающего, что он обречен. Все думают: на днях должны появиться сигналы из другого лагеря. Их надо спокойно выждать. Это будет. Ехать тебе сейчас сюда поэтому не следует. Посмотрим, что скажут. Завтрашним днем звони мне ответ [в] 8 ч.
11.VII. 6 часов.
Приписка (на полях): Все это было заискивание. Другого слова не нахожу: политически, конечно.
Дополнение к конспективной записи беседы Каменева, Бухарина и Сокольникова
4. Дополнение к рассказу Бухарина. Ночь с 11 на 12. VII.
1) В общем, впечатление скорее обреченности. Его выражение: не есть ли вся наша «буза» онанизм. Иногда я говорю Ефиму3 : не безнадежны ли наши дела? 1. Если страна гибнет — мы гибнем. 2. Если страна выкручивается — Ст[алин] вовремя поворачивает, и мы тоже гибнем. Что делать? Что делать, когда имеешь дело с таким противником: Чингисханом — низкая культура ЦК.
2) Молотов и Сталин о выходе из Уханского пр[авительств]а [в Китае].
3) Сталин говорит комсомольцам: как решится вопрос о броне зависит от того, прекратит ли Бух[арин] подлую политику.
4) Нам начинать дискуссию — нас за это зарежут. ЦК боится дискуссии.
5) А что, если мы подадим коллективно в отставку — я, Р[ыков] и Т[омский]?
6) Не отстраниться ли мне на время — 2 м[есяца] — не путаться в текущую политику, а когда наступит кризис — выступить прямо и полностью открыто?
7) Дискуссию нельзя нам начинать потому, что она прямо начинается с вооруж[енного] столкновения, ибо каковы будут обвинения? Мы скажем: вот человек, который довел страну до голода и гибели. А он: они защищают кулаков и нэпманов.
8) Партия и государство слились — вот беда.
9) Сталина ничего не интересует, кроме сохранения власти. Уступив нам, он сохранил ключ к руководству, а сохранив его, потом нас зарежет. Что нам делать? Ибо субъективные условия для снятия в ЦК Сталина зреют, но еще не созрели.
10) Сокольников: активизируйте свою политику, требуйте хотя бы удаления Молотова.
11) Ст[алин] знает одно средство — месть, и в то же время всаживает нож в спину. Вспомним теорию «сладкой мести».
12) Серго [Орджоникидзе] — не рыцарь. Ходил ко мне, ругательски ругал Ст[алина], а в решающий момент предал.
13) История резолюции пленума и драки. 1. Я требовал обсуждения общего вопроса. Сталин уклонялся: нужен промфинплан и т. д. 2. Пишу Ст[алину] письмо и требую общего обсуждения. Он прибегает ко мне: Бухарин, ты можешь даже слону испортить нервы, но на обсуждение не соглашается. 3. Я пишу второе письмо — он зовет меня к себе. Начинает: мы с тобой Гималаи. Остальные — ничтожества. 4. Идем в «семерку». Дикая сцена. Он начинает на Меня орать. Я рассказываю его слова с Гималаями. Он кричит «врешь». «Ты [это] выдумал, чтобы натравить на меня членов ПБ». Расходимся. 5. Я читаю, не выпуская из рук, декларацию на 20 стр. Молотов объявляет антиленинизмом, антипартийным. Сталин: на 9/10 могу принять. Молотов уходит. Принимается, как основа. Я ухожу писать резолюцию. Они тоже. Неожиданно приносят резолюцию, украденную с моей декларации. Я делаю три поправки. Рыков — одну. Все принимается единогласно. Сталин рассуждает так: «Я дал хлеб экстренными мерами. Я повернул вовремя и сам написал резолюцию. Если понадобятся меры, я один их смогу провести». А на деле ведет к гибели.
14) Варга читает доклад потому, что Ст[алин] не хочет, чтобы читал Рыков. Что мне делать с этим докладом — еще не знаю. Варга будет развивать, что голод неизбежен, раз индустриализация.
15) О Коминтерне. Семар — за Сталина. Тельман — за Ст[алина]. Эверт не правый, но его заставляют быть правым.
16) Ст[алин] нарушил постановление ПБ («семерки»). Было решено разослать письмо Фрумкина всем членам ПБ и составить ответ. Ст[алин] не дождавшись этого, сам написал и отправил ответ. Мы приняли резолюцию порицания за нарушение постановления. «Ответ признали правильным, но не полным. Больше я не мог натянуть».
17) При этом или другом случае я, (Бух[арин]) сказал Ст[алину]: не думайте, что ПБ является совещ[ательным] органом при генсеке.
18) Политика Ст[алина] ведет к гражданской] войне. Ему придется заливать кровью восстания.
Заявление Сокольникова — Каменеву
Сокольников (со слов Бух[арина]): на одной выпивке Томский совершенно] пьяный, наклонившись к Ст[алину], говорит: наши рабочие в тебя стрелять станут.
Конспективная запись рассказа Сокольникова Каменеву
12/VII. Утром, 11 часов.
Сокольников рассказывал следующее].
Из колхозных прений интересно только следующее. Ст[алин] выступил с резкой критикой, грубой речью против Томск[ого]. «С большим удивлением слушал я речь Томского. Томский думает, что у нас нет никаких резервов, кроме уступок деревне. Это капитулянтство и неверие в строительство] социализма. А если деревенщики потребуют уступки в моноп[олии] вн[ешней] торговли? Крест[ьянский] союз? Тоже уступить? Это капитулянтство. Наш резерв — совхозы и работа среди бедноты». Черный, зеленый, злой, раздраженный. Впечатление гнетущее: теперь все поняли, что нападает не только Бух[арин], но и Ст[алин]. Поражала грубость.
Сок[ольников] механику пленума представляет так: открыл наступление Рык[ов], отвечает Ст[алин]. Питерцы колебались дезавуировать Стецкого. Тогда Бух[арин] зарылся в землю и под землей нарыл траншеи, но ни одного фугаса не взорвал. Молотов обнаглел и обстрелял «Правду». (Астрова в особенности, но вообще «однобокость» всей «Правды» и примечание] к Крицману и пр. и пр.). Тогда Томский напал на Молотова, но по форме мягко. Тогда Ст[алин] напал на Томского прямо и грубо.
Приложение 2
Внутри правоцентристского блока
(Письмо из Москвы)4
Сообщаем вам последние сведения о положении внутри Политбюро и вокруг него. За точность передаваемых сведений, проверенных в большей своей части через два и три канала, ручаемся безусловно. Многие выражения приводятся нами дословно.
Запись разговора Каменева с Бухариным была опубликована 20/I5 . На верхах этот документ ускорил столкновение, а низы оглушил. Зиновьеву и Каменеву опубликование испортило комбинационную игру. По поводу опубликованной беседы Политбюро заседало… три дня. Окончательно разругались. Фракция Сталина решила на ближайшем пленуме вывести из П. Б. — Бухарина, Томского и Рыкова. Правые ведут подготовку к пассивному сопротивлению. Сталинцы торжествуют: на их долю выпала полная и легкая победа. Наша листовка переиздана ЦК, ибо все говорили: мы о положении вещей знаем из листовок оппозиции, а не от ЦК. Политическое значение листовки и популярность ее в массах огромны. Все говорят: да, партию ведут с завязанными глазами. В результате П. Б. и президиум ЦКК устроили форменный суд над «тройкой». Сообщаем некоторые подробности.
В декабре — январе у Каменева были некоторые встречи с Бухариным, у Пятакова. Бухарин рассказывал о подготовке к VI-му пленуму следующее: расстановка наших сил перед пленумом была такова, что я, сидя в Кисловодске, писал статьи для «Правды», Рыков должен был следить за хозяйством, а Угланову, который был настроен очень драчливо, велено было сидеть спокойно, чтобы не давать повода Сталину вмешаться в дела московской организации. Угланов не вытерпел — сделал вылазку на IX пленуме МК, за что был бит, растерявшись, наговорил глупостей о мнимых ошибках своих и т. д. Я узнал, что Рыков закончил тезисы о контрольных цифрах для VI пленума. Решил, что Сталин на П. Б. обведет Рыкова вокруг пальца и ухудшит и без того, может быть, не совсем удачные тезисы. К очередному заседанию П. Б. я не мог уже попасть поездом, полетел на аэроплане. В Ростове снизились. Местное начальство встретило меня подозрительными разговорами о вреде для меня продолжать полет и проч. и т. д. Послал их к черту. Полетели дальше. В Артемовске снова снизились. Не успел выйти из кабины, подают пакет с сургучными печатями, оказывается шифровка П. Б. с категорическим предписанием прекратить полет — в виду болезни сердца. Не успел опомниться, агенты ГПУ увели куда-то летчика, а передо мной появилась делегация рабочих с просьбой сделать доклад. Спросил, когда поезд. Оказалось, через сутки. Пришлось делать доклад».
Каменев: «Так это ты писал резолюцию о борьбе против правого уклона?» — Бухарин: «Конечно, я. Должен же я был оповестить партию, что я не правый. В Москву приехал в пятницу, а заседание П. Б. было в четверг. Ознакомился с тезисами — явно неудовлетворительны. Потребовал созыва П. Б. Молотов не согласился, ругался, кричал, что я мешаю дружной работе, что мне надо лечиться и т. д. и тому подобное. П. Б. было созвано. Мне удалось внести значительные изменения, хотя и после этих изменений резолюция не перестала быть каучуковой. Подвели итоги: Москву разгромили, решили форсировать наступление, составили одиннадцать пунктов требований, снятия сталинских людей. Когда показали Сталин) эти требования, он заявил: нет ни одного пункта, который нельзя было бы выполнить. Выделили комиссию (Рыков, Бухарин, Сталин, Молотов, Орджоникидзе). Прошел день, другой, третий. Сталин комиссию не созывает.
Открылся пленум ЦК. Обсужден первый доклад, на носу второй. Мы в ультимативной форме потребовали созыва комиссии. Сталин на комиссии кричал, что он не допустит, чтобы один человек мешал работе целого пленума, «что это за ультиматумы, почему Крумин должен быть снят?6 и т. д. и тому подобное. Я разозлился, наговорил ему резкостей, выбежал из комнаты. В коридоре встретил Товстуху, которому вручил заготовленную заранее бумажку об отставке моей и Томского. Следом шел Сталин. Товстуха передал ему заявление. Он пробежал его и вернулся. Рыков рассказал, что руки у него тряслись, был он бледен и выражал желание пойти на уступки. Требовал уничтожить заявление об отставке. Там они договорились снять Кострова, Крумина и кого-то еще, но я на пленум больше не ходил». После этого Бухарин показал Каменеву написанный им документ на 16 страницах, в котором дана была оценка хозяйственного положения. По словам Каменева, документ этот правее апрельских 1925 г. тезисов Бухарина. Каменев спросил: «Что ты думаешь делать с этим документом?» — Бухарин ответил: «дополню главой о международном положении и закончу внутрипартийным вопросом». — Но ведь это будет платформа? — спросил Каменев. — Может быть, но разве ты не писал платформ? Тут в разговор вмешался Пятаков, который заявил: «Мой горячий совет не выступать против Сталина, за которым идет большинство (большинство чиновников типа Пятакова и еще хуже?). Опыт прошлого учит нас, что подобное выступление оканчивается плохо». (Замечательный по цинизму довод!). Бухарин на это ответил: «Это, конечно, верно, но что же делать?» (бедный Бухарин!).
После ухода Бухарина Каменев спросил Пятакова: зачем он дает такие советы, только мешает развязыванию борьбы. Пятаков сказал, что он совершенно серьезно считает, что выступать против Сталина нельзя. «Сталин единственный человек, которого можно еще слушаться. (Перлы, поистине, перлы: вопрос не в том, какой путь верен, а в том, кого «слушаться», чтоб не было «плохих» последствий). Бухарин и Рыков делают ошибку, когда предполагают, что вместо Сталина управлять будут они. Управлять будут Кагановичи, а Кагановичей я слушаться не хочу и не буду». (Неверно: будет слушаться и Кагановича). — «Что ж ты предполагаешь делать?» — «Вот мне Госбанк поручили, я и буду заботиться, чтобы в банке были деньги». — «Ну, а я не хочу заботиться, чтобы в НТУ7 входили ученые, — это не политика», сказал Каменев. На этом они расстались.
Зиновьев и Каменев к концу декабря положение формулировали так: «Нужно схватиться за руль. Это можно сделать только поддержав Сталина, поэтому не останавливаться, чтобы платить ему полной ценой». (Бедняги: сколько уж платили, а до руля все еще далеко). Один из них (кажется, Каменев) пошел к Орджоникидзе. Много говорили о том, что политика ЦК в настоящий момент правильная. Орджоникидзе поддакивал. На заявление Каменева, что им непонятно их пребывание в Центросоюзе, Орджоникидзе ответил, что «пока рано — надо расчистить путь. Правые будут возражать». (А ведь по резолюции правые — главный враг.)
Каменев говорил, что необязательно нужен высокий пост, что легче всего было б дать ему Ленинский Институт (да ведь это же главный очаг сталинской фальсификации!), что им нужно разрешить выступление в печати и т. д. Орджоникидзе поддакивал и обещал поставить вопрос на П. Б. Через три дня Каменев пошел к Ворошилову, два часа распинался перед ним, расхваливая политику ЦК, на что Ворошилов не ответил ни единым словом (за это хвалим.)
Еще через два дня к Зиновьеву пришел Калинин, который пробыл у него 20 минут. Он сообщил о высылке т. Троцкого, а когда Зиновьев стал спрашивать о подробностях, он ответил, что вопрос еще не решен, и что поэтому говорить об этом пока не стоит. На вопрос Зиновьева, что делается в Германии, Калинин ответил, что не знает. «У нас своих дел по горло». Далее он как бы в ответ на визит Каменева к Ворошилову сказал буквально следующее: «Он (Сталин), болтает о левых делах, но в очень скором времени он вынужден будет проводить мою политику в тройном размере, — вот почему я поддерживаю его». (Вот это правильно. Ничего более правильного и меткого Калинин за всю свою жизнь не сказал и не скажет).
Узнавши о высылке Троцкого, зиновьевцы собрались. Бакаев настаивал на выступлении по этому поводу с протестом. Зиновьев говорил, что протестовать не перед кем, так как «нет хозяина». (Кому же собирается Зиновьев платить полной ценой?) На том и сошлись. На следующий день Зиновьев направился к Крупской и сказал, что слышал от Калинина о высылке Л. Д. [Троцкого]. Крупская заявила, что и она слышала об этом. «Что же вы собираетесь с ним делать?» — спросил Зиновьев. «Во-первых, не вы, а они, а во-вторых, даже если бы мы и решили протестовать, кто нас слушает?» Зиновьев рассказал ей о беседе Каменева с Орджоникидзе, о котором Крупская сказала, что он каждому плачется в жилетку, но что верить ему нельзя.
Каменев встретил Орджоникидзе, который сказал, что он выпускает сборник о борьбе с бюрократизмом, и предложил Каменеву помочь ему в этом деле. Каменев охотно согласился, после чего Орджоникидзе пригласил его и Зиновьева к себе. При встрече о сборнике говорилось мало. Орджоникидзе заявил, что он вопрос ставил на П. Б. и что Ворошилов сказал так: «Никакого расширения прав. Ишь, чего захотели — Ленинский Институт! Центросоюз можно еще сменить на другое учреждение, если не нравится Центросоюз. Печататься у нас не запрещено, но это не значит, что все печатать можно». (Айда Ворошил!) — Ну, а Сталин? — Сталин сказал: «расширить права, значит делить пополам. Делить пополам не могу. Что скажут правые? (Да ведь правые, это же «главный враг»?) Каменев: Он так и сказал на П. Б.? — Орджоникидзе: «Нет, это до П. Б. было». Ушли ни с чем. — Зиновьев на двух страницах написал тезисы (раз Орджоникидзе не помог, приходится писать тезисы): «в стране растет кулак, кулак не дает хлеба рабочему государству, кулак стреляет и убивает селькоров, избачей и т. д. Бухаринская группа и ее линия взращивает кулака, поэтому никакой поддержки Бухарину. Политику большинства ЦК (сталинской группы) мы поддерживаем сегодня постольку, поскольку сегодня Сталин борется против нэпмана, кулака и бюрократа». (Значит, Зиновьев раздумал платить полную плату?) Каменев говорит: «со Сталиным каши не сваришь, ну их всех к черту. Вот через 8 месяцев я выпущу книгу о Ленине, а там видно будет». Иначе настроен Зиновьев, он говорит: «надо, чтобы нас не забывали, надо выступать на собраниях, в печати и т. д., стучаться во все двери, чтобы толкать партию влево». (На деле никто не приминал такого вреда левой политике, как Зиновьев с Каменевым.) И он действительно печатается. Впрочем совет Ворошилова редакторы «Правды» восприняли вполне. Они опять отказали ему [Зиновьеву] в напечатании статьи, на том основании, что она выражает собою панику перед кулаком. За последнее время Зиновьев выступал на партсобрании в Центросоюзе, в плехановском Институте и др. по поводу десятилетия Коминтерна.
После опубликования нами знаменитого документа — беседы Каменева с Бухариным — Каменев был вызван к Орджоникидзе, где в письменной форме подтвердил с оговорками (гм! гм!) правильность записки. К Орджоникидзе был вызван и Бухарин, который тоже подтвердил правильность записки. 30/I и 9/II состоялось объединенное заседание П. Б. и президиума ЦКК. Правые объявили листовку «троцкистской» интригой. Не отрицают наличия беседы. Считают, что условия для работы созданы ненормально. К членам П. Б. (Бухарину и Томскому) приставлены комиссары: Крумин, Савельев, Каганович и др. К братским партиям Сталин применяет методы окриков. На 12-м году революции ни одного выборного секретаря губкома; партия не принимает участия в решении вопросов. Все делается сверху. Эти слова Бухарина были встречены криками: где ты это списал, у кого? У Троцкого! Комиссией была предложена резолюция, осуждающая Бухарина. Но правые не согласились ее принять, мотивировав свое несогласие тем, что их уже «прорабатывают» в районах.
На объединенном заседании П. Б. и президиума ЦКК Рыков огласил декларацию на 30 страницах, в которой критикуется хозяйственное положение и внутрипартийный режим. На московской губпарт-конференции Рыкова, Томского и Бухарина открыто называли — правый уклон. Однако эти выступления в печать полностью не попали. Пленум ЦК отложен на 16 апреля. Конференция на 23. Примирения между Сталиным и бухаринской группой не достигнуто, хотя слухи об этом кем-то упорно распространяются, должно быть для того, чтобы ячейки били по левому крылу.
Москва, 20 марта 1929 г.
Г. Г.
Приложение 3
Встреча и разговор тт. К. и П. с Каменевым 22 сентября 1928 года8
Встретились на Театральной. Они числом в 5 человек шли с фракционного собрания. Пригласили нас к себе. Решили зайти, но не как представители, а как К. и П. После некоторых замечаний о том, что редко видимся, перешли к основным вопросам оценки хозяйственно-политического положения страны.
Зная, что Л. Б. [Каменев] в этих вопросах лицо весьма компетентное, что за движением роста и упадка следит внимательно, нам важно было узнать его мнение по этим вопросам. В полуторачасовой речи Л. Б. путем ответов на поставленные вопросы и разъяснений по вопросам дал следующее определение положения в стране. Страна, экономически растущая после четвертого урожая, вступает в более острый экономический кризис. Состояние хлебозаготовок служит показателем, что мероприятиями предпринятыми кризисного положения не изжить. Чрезвычайные меры истекшего года, проведенные по- дурацки, захватили значительную часть середняцких элементов и даже бедняцких. В момент проведения хлебозаготовок партия и соввласть обещали бедняцкому населению весьма много, лишь бы этот бедняк помог справиться аппарату с кулаком и получить хлеб. В ряде мест на призыв беднота откликнулась, и кулаки были оседланы.
Что ж получила беднота за оказанную помощь? Весной, когда эта беднота больше всего нуждалась, когда ей не только засевать, но и жрать было нечего, правительство не смогло выполнить [своих] обещаний и требований бедноты. В силу необходимости она вынуждена была пойти к тому же кулаку, снова встать в зависимость от него, с той лишь разницей, что этот кулак сдирал уже в два, три, пять раз больше, чем раньше. Безвыходное положение заставляло бедняка идти на эти условия.
Прошло лето, прошел осенний сев, а беднота все еще не получила обещанного. В результате осеннего сева в ряде районов беднота опять стала в зависимость от кулака. Соввласть опять опоздала, не выполнила обещаний, обманула. Естественно, такое положение создало настроение среди бедноты далеко не в пользу соввласти и не за наступление на кулацкие элементы. Кулак выручил весной, выручил осенью, помог бедняку в трудные моменты и стал для этого бедняка авторитетом. Если бы правительству и партии пришлось бы поставить вопрос о применении вновь чрезвычайных мер, то с уверенностью можно сказать, что эти меры бедняцкой частью деревни поддержаны не были бы. Бедняк на этот раз пошел бы в большинстве за кулаком, от которого он реально получил помощь в трудную минуту. Руководство довело страну до такого положения, когда мер хозяйственного порядка, способных вывести страну из кризиса и своими собственными средствами, уже нет. Применение снова чрезвычайных мер в данное время было бы чрезвычайной ошибкой и создало бы положение, при котором крестьянское население может перейти к нежелательным методам борьбы за хлеб. Единственно возможными мерами в данный момент являются меры политического порядка, т. е. смена руководства, выпрямление линии партии в направлении большей классовой четкости и разработка ряда мер с длительными сроками проведения, политическая мобилизация масс, активизация их.
На данный же момент, чтобы смягчить положение кризиса, они ввезут хлеб из-за границы. По последним сведениям, это уже сделано. Правительство закупило 30 миллионов пудов, кроме прежних ввезенных 15 миллионов.
Но увеличение цен на хлеб, ввоз из-за границы, увеличение цен на сельхозсырье увеличивает накопления деревни и уменьшает реальную зарплату рабочих. Противоречие растет по мере расширения кризиса. Это расширение кризисного положения ставит перед руководителями вопрос[ы]: Как же дальше? Куда идем? С кем идем? Если ясна, особенно после июльского пленума, платформа Рыкова, то не ясна, расплывчата она у Сталина. Сталин не может дальше ограничиваться оговорками, согласованием оговорок. Жизнь вносит в формулировки исправления, многие совсем отбрасывает. Жизнь в очередях гораздо убедительнее формулировок июльского пленума. И это обязывает Сталина сказать свое слово, дать платформу, программу действий. Поэтому Л. Б. полагает, что на октябрьском пленуме все эти вопросы будут стоять вновь и пройдут в заостренной форме через пленум. Группировки должны будут сказать каждая свое, и отсюда пойдет путь или к термидору, стремительно, без оговорок, без перевалов, или к тому же термидору с замазыванием перед рабочей массой истинного положения в стране и в партии, т. е. путем длительным, более вредным, обманчивым. Дальше Л. Б. заявил, что оценка июльского пленума, данная Л. Д. Троцким, абсолютно верна. На вопрос товарищей, чем объясняет Л. Б. абсолютную пассивность массы к вопросам кризиса и что сделать, чтобы предупредить эту массу о развивающемся тяжелом кризисе… На это Л. Б. отвечает, что в период наших боевых выступлений широкая партмасса не знала существа наших разногласий. Она не была подготовлена к такого рода жарким дискуссиям, кои изредка прорывались на собраниях ячеек. Мы же, видя все трудности, к которым ведет руководящая часть партию и страну, выступили стремительно, свалили на партийную массу огромное количество важнейших вопросов и стали, где удавалось, отстаивать их. Но масса, не ознакомившись с нами, не решалась переходить на нашу сторону. А мы не переставали бить партию нашими вопросами. Вот это слишком настойчивое битье и заложило отчасти то недоверие, боязнь (как бы не было хуже), которые мы наблюдали в октябре и ноябре месяце истекшего года. Выходом из этого положения Л. Б. считает вхождение в партию, постепенное занятие ответственных советских и профессиональных должностей. Товарищи заметили, что пока эти операции вы будете проводить, правая часть захлестнет, и вам не удастся этого плана осуществить.
На это Каменев отвечает, что кризис зреет, и когда он дойдет до известного предела, мы об этом скажем, заявим партии и рабочему классу. В настоящее же время надо принять меры к тому, чтобы работать вместе.
Присутствующий Жаров заметил, что уже имеются случаи, где ихних единомышленников проводят даже в бюро ячеек, что доказывает жизнеспособность наших взглядов в партии.
Л. Б. неодобрительно отнесся к выпуску листовок о болезни Л. Д. [Троцкого]. Это, мол, усугубляет положение (полученные позднее сведения говорят, что вопрос о вашем, Л. Д., переводе стоял в ПБ. Подробнее в другом месте. Отсюда, видимо, исходил Каменев, говоря об усугублении положения). Дальше Каменев говор[ил] что Л. Д. следовало бы теперь подать документ, в котором надо сказать: «Зовите, мол, нас, будем вместе работать». Но Л. Д. человек упорный. Он не сделает этого и будет сидеть в Алма-Ата до тех пор, пока за ним не пришлют экстренный поезд. Но ведь когда этот поезд пошлют, положение в стране будет таким, что на пороге будет стоять Керенский. Товарищи заметили, что если экстренный поезд будет послан, когда на пороге будет стоять Керенский, то это уже будет, во-первых, керенщина, а во-вторых, ответственность за это ляжет на вас, ибо вы, сдав позицию и войдя в партию в целях выпрямления линии, палец о палец не ударили для предотвращения этих тяжелых последствий. В частности, вы, мол, не приняли никаких мер к тому, чтобы возвратить Л. Д. из того гиблого места, в которое загнали его Сталин и иже с ним. Как же вы после этого беретесь критиковать листовку. Каменев немного стушевался и заявил, что он может поговорить с Бухариным. Что касается наших шагов в этом направлении, то Зиновьев говорил еще месяц тому назад с Молотовым. Дальше Л. Б. выражает неодобрение Л. Д. Троцкому за то, что он в каждом письме напирает на их капитулянтство, уж слишком часто и резко.
Этого теперь не следовало бы делать, надо, мол, работать вместе. Ошибки бывают у всех, обострять их не следует. Ведь и у Л. Д. есть кое-что, на чем можно было бы остановиться. Если он насчет капитулянтства, то с нашей стороны может быть указано насчет второй партии. Это приведет к новым разговорам, чего повторять теперь не нужно. Приходится сожалеть, что произошел разрыв. Жизнь подтвердила все положения оппозиции. Диагноз, поставленный оппозицией, абсолютно верен. О группировках рассказал, что ведется организационная работа и борьба за снятие Томского и Угланова. Первый, по их мнению, является определившимся и представляющим особый законченный тип термидорианца, поставившего ставку на слияние Профинтерна с Амстердамским Интерном, и высказывающ[его]ся осторожно за подготовку слияния Коминтерна с II Интерном. В отношении Угланова ведется работа с низов. Хотят обмануть верхушку через низовой аппарат. Путем подбора низовых аппаратов провести на конференцию большинство сторонников Сталина и таким способом провалить кандидатуру Угланова. В отношении Рыкова он сказал, что Рыков еще по ряду вопросов своего не сказал. Он, мол, хитрый, выжидает, когда скажут другие. Возможно ли, что Сталин, победив Рыкова на октябрьском пленуме, сядет на его место и проведет рыковскую программу? Да, возможно, отвечает Л. Б. Уходя от Каменева, товарищи получили приглашение заглядывать на огонек.
Антон
Примечания:
1. Печатается по первой публикации на русском языке, осуществленной Ю. Г. Фельштинским в журнале «Обозрение» (Париж), январь 1986, № 18, с. 44 — 47. Текст в квадратных скобках принадлежит публикатору. — Ред.
2. Северн[ый] Кавказ? — Прим. Троцкого.
3. Цейтлин, его секретарь? — Прим. Троцкого.
4. Публикуется по: Бюллетень оппозиции, Париж, 1929, № 1 — 2, с. 15 — 17. — Ред.
5. В виде листовки троцкистами.
6. Крумин был назначен фактически редактором «Правды».
7. Научно-Техническое Управление, во главе которого стоит Каменев.
8. Печатается по публикации Ю. Г. Фельштинского архивной копии (Обозрение, 1986, июнь, № 20). — Ред.
Источник: «Вопросы истории», № 3, 1991