Шкваров А.Г. О проблеме «геноцида и военных преступлений» казачества на территории прибалтийских провинций Швеции в ходе русско-шведских войн XVIII-XIX вв.
Шкваров Алексей Геннадьевич (род. 25 мая 1960, Ленинград) — русский писатель, историк. Доктор философии (Университет Хельсинки, Финляндия), кандидат исторических наук (СПбГУ). Член Союза писателей России.
Русское казачество в западных источниках издавна являлось синонимом насильников и грабителей, варваров и убийц. Уже в 1705 г. в Стокгольме вышла первая книга под названием «Правдивый отчет о нехристианском и жестоком отношении московитов по отношению к взятым в плен высшим и младшим офицерам, слуг и подданных Его Величества Короля Швеции, а также их жен и детей <.„>». А через два года последовала другая, повествующая о физическом истреблении местного населения и разнообразных видах насилия над ним, озаглавленная: «Выдержка из письма, отправленного из Штенау 20 июля 1707 г., об ужасающих поступках московитских калмыков и казаков». 1
В целом представление о России, о «Московском царстве», в Швеции и Финляндии было единообразным, формирующим образ врага, который «готов к употреблению» всегда, даже в мирное время2. Подобное, «западное», заключение было преобладающим не только в Швеции и Финляндии, но и других европейских странах, втянутых в военное противостояние с Россией3.
Один из современных западных историков, анализируя социальную природу казачьих сообществ, эпохи позднего Средневековья, охарактеризовал их как «социальных бандитов», а сами сообщества, т.е. войска, представил как «social banditry»4. «Социальный бандитизм» трактуется словарями как нарушение закона индивидом или группой, не оцениваемое общественным мнением как преступление5. Т. е. сами казаки свои действия (против тех, с кем им приходилось воевать) никогда преступными не считали. В самом деле, эта позиция не противоречила истине, ибо преступление есть социально опасное деяние, определяемое законом того общества, где он принят, и подлежащее наказанию. В войну они вступали или вынуждено — защищаясь, или по повелению своего руководства («круга»), т.е. в соответствии с собственным законом. Позднее же, когда казачество сделалось одним из сословий Российской империи, оно подчинялось Высочайшему указу, т. е. поступало опять-таки по закону.
В общем-то ничего нового в данном случае не обнаруживается. Историки С. М. Соловьев, В. О. Ключевский и С. Ф. Платонов с позиции российской государственности смотрели на казачество позднего Средневековья как на силу, которая для России иногда была опаснее кочевых орд. В противостоянии казачества и государства последнее виделось Соловьеву носителем цивилизаторского начала: «Против призыва Петра к великому и тяжелому труду, чтоб посредством него войти в европейскую жизнь, овладеть европейской цивилизацией, поднять родную страну… против этого раздался призыв Булавина: “Кто хочет погулять, сладко попить, да поесть,— приезжайте к нам!“» И Соловьев, и Ключевский видели залог благополучного развития российской государственности в укрощении степной стихии6.
Еще до Петра I московское правительство с раздражением смотрело на непредсказуемое поведение казачьих сообществ, что часто шло вразрез с русскими внешнеполитическими интересами. Подобное отношение Москвы, а за ней и Петербурга было не беспочвенно — на протяжении XVII-XVIII столетий казачество шло в авангарде мощных антиправительственных выступлений — Степана Разина, Кондратия Булавина, Емельяна Пугачева, а также прямых измен — Ивана Мазепы и Игната Некрасова. Поэтому очень часто к слову «казаки» прибавлялось характерное прилагательное — «воровские».
Военные историки обычно не давали оценок действиям войск, в том числе и казачьих, с морально-этической или правовой точек зрения. Из документов той эпохи необходимо отметить выступление лишь одного современника Петра I, православного патриарха Иерусалимского Досифея, который писал ему об этом: «…шведы, хотя и еретики, но как емлют их к Москве, бывают православными и скоро и помалу <…>. Но имеют поволность некия [купцы]7 вывезти их в землю турскую <…>. Не грех ли перед Богом, но и на свете великое безчестие, понеже не из которого христианского государства не привозят сюды продавать христиан, а из святых стран, [что и] признать непристойно. Надобно там, аще изволите повелеть, чтобы не вывозили христиан больше, [а в наказание] предложить ослушникам не ино, но смерть не отложную и будет великая честь и великая слава твоему царскому величеству» 8,
Другим источником, который также приводится профессором В. Е. Возгриным, является «История государя Петра Великого», написанная Ф.И. Соймоновым. Касаясь разорения шведских берегов в конце Северной войны, Ф.И. Соймонов пишет о «страшных убивствах и кровопролитиях», а также других репрессиях, совершавшихся русской армией по отношению к мирному населению Швеции9.
Помимо литературных описаний зверств казачества по отношению не только к солдатам противника, но и к мирному населению, выпускались во множественном количестве гравюры XVIII-XIX вв., красноречиво демонстрирующие кровожадную сущность казаков. Это следует и напрямую из названий, например «Казак-грабитель», или из того, что изображено на картинах: горящие дома, разбегающиеся в панике жители, преимущественно женщины, и, как обязательный атрибут,— мешок с награбленным добром. Сами казаки изображены вооруженными, но одежда их — лохмотья. Прямо, как любил говорить знаменитый Тили, «оборванный солдат и блестящий мушкет!» — тем самым считая, что главное в том, как содержит солдат свое оружие, а не в том, как он одет10. В Хельсинки, в букинистическом магазине (на Fredrikenkatu), имелась английская гравюра 1813 г. «The portraits of the Different Tribes of Russian Cossacks in Marching Order» и. Поражало в ее названии слово «Tribes» — племена, не меньше не больше. Англичане лучше других европейцев понимали, что есть казачество с их, «цивилизованной» точки зрения. Английская армия располагала точно такими же, на их взгляд, «казаками» — сикхами и сипаями, на которых можно было списать любые зверства: это же не «цивилизованные» солдаты, а дикари. Они с ведома королевы могли истреблять целиком индейские племена в Северной Америке, или негритянские — в Африке.
Современная шведская и финская историография последнего десятилетия выработала единую точку зрения: Великое Лихолетье времен Северной войны, как и последующих конфликтов с Россией12, не было столь уж тяжелым временем, как их представляло народное устное творчество и ранняя историография, хотя и не отрицалось то, что грабежи, разорение и насилие имели место13.
Российские историки иногда придерживаются, на мой взгляд, чересчур жесткой позиции в этом вопросе, стараясь события, происходившие в XVIII в., рассматривать через призму нравственно-этических понятий, свойственных современному человеку с его шкалой человеческих ценностей и пониманием гуманности, основываясь на международных правовых актах XX в. Действия русской армии в период Северной войны профессор В.Е. Возгрин называет не иначе как геноцидом по отношению к мирному населению, возлагая ответственность за это большей частью на казачество14. При этом он ссылается и на мнение известного психолога доктора исторических наук E. С. Сенявской, утверждающей, что привлеченное к походам в Северную войну казачество, в отличие от регулярной армии, не обладало даже жалкими рудиментами средневековой рыцарственности и благородства15. Жаль, что в данном случае идеализируется понятие «рыцарственности». Оно, на самом деле, тождественно другому понятию — «воинской чести», которое в свою очередь находится в противоречии с нравственностью и моралью, ибо напрямую связано лишь с одним — с войной, самопожертвованием и убийством себе подобных. Современное общество по-другому воспринимает слово «честь», забыв об его изначальном значении и сделав его синонимом слова «благородство».
Отвечая на вопрос о том, что происходило реально в бывших шведских владениях во время войн с Россией в XVIII-XIX вв. и какую роль в этом играло казачество, дадим прежде всего определения двух понятий. Одно из них касается определения того, что такое геноцид. Геноцид означает истребление отдельных групп населения по расовым, национальным, этническим или религиозным признакам, а также умышленное создание жизненных условий, рассчитанных на полное или частичное физическое уничтожение этих групп, равно как и меры по предотвращению деторождения в их среде16. Другое относиться к определению понятия «военные преступления». По международному праву, это исключительно серьезные нарушения законов и обычаев войны, убийства, истязания и увод в рабство или для других целей гражданского населения оккупированной территории; убийства или истязания военнопленных или лиц, находящихся в море; взятие и убийство заложников; ограбление общественной или частной собственности; бессмысленное разрушение населенных пунктов; разорение, не оправданное военной необходимостью; нападение на установки или сооружения, содержащие опасные силы (атомные электростанции, плотины, гидроузлы); нападение на лиц, прекративших участие в военных действиях, и др.17
Профессор В. Е. Возгрин ссылается на то, что в конце XVII — начале XVIII в. уже существовали некие международные нормы и правила ведения боевых действий, основанные на принципах гуманности18.
Любая война между двумя соперничающими государствами завершалась подписанием мирного договора, выполнение которого было неким залогом мира в будущем, или, наоборот, несоблюдение становилось поводом к войне. Но чтобы перед началом военных действий стороны договаривались о том, как они будут воевать?!
Какими документами регламентировались в Европе законы и обычаи войны в позднем Средневековье и в XVIII в.? Вопросы правовых основ войны и мира исследовал крупный голландский ученый XVII в. — юрист Хуго Гроций (1583-1645). Его знаменитая работа — трактат «Три книги о праве войны и мира» увидела свет в 1625 г. Это была попытка исследовать правовые основы войны и мира. Для нас интересны те положения его научного труда, где ученый старается хоть как-то смягчить ужасы войны, ограничивая право убивать даже в справедливой войне19. Нельзя убивать, пишет Хуго Гроций, «преследуемых роком, в частности примкнувшим к воюющей стороне вследствие принуждения»20. «Всегда следует щадить детей, женщин, если они не повинны в тяжком преступлении, и стариков». Он приводит слова Александра Македонского в изложении Курция: «Я не имею обыкновения вести войну с пленными и женщинами; тот, кто возбуждает мою ненависть, должен быть вооружен»21. Следует щадить тех, кто посвятил свою жизнь исключительно священнослужению и наукам, а также земледельцев, торговцев, ремесленников. Нельзя убивать заложников, если они не совершили преступлений. Необходимо воздерживаться от всякого бесполезного сражения и от опустошений — уничтожения городов, сел, плодовых деревьев и т. п.22
Почитателем Гуго Гроция был шведский король Густав II Адольф. Рассказывают, что его трактат о войне и мире король возил все время с собой под седлом. Он добился привлечения Гуго Гроция на шведскую службу и на долгие годы сделал его посланником в Париже. В Швеции в 1621 г. появился военносудебный кодекс Густава-Адольфа («старошведский»), затем воинский артикул Карла XI1683 г. («новошведский»). Оба документа разрабатывались, несомненно, под влиянием трудов Гуго Гроция23.
Напомним, что Швеция была страной протестантской, а самый знаменитый трактат Гуго Гроция о войне и мире был запрещен римским папой в 1627 г.24 Таким образом, влияние его идей могло распространяться лишь на протестантские государства Европы. Шведские солдаты времен Тридцатилетней войны действительно отличались строжайшей дисциплиной и поведением, нехарактерным для войск того времени25. Однако это утверждение кажется довольно спорным, так как это касается в основном только шведских и финских полков, и то только в отношении внутренней дисциплины, большую же часть армии Густава Адольфа составляли немцы, англичане, шотландцы и французы26. В качестве подтверждения этому, в Музее Армии в Стокгольме представлено несколько живописных реконструкций, посвященных армии Густава Адольфа, которые иллюстрируют основной источник дохода солдат — грабеж. Там же представлен и еще один, свидетельствующий об этом, документ — подлинный отрывок из дневника солдата шведской армии с 1627 по 1633 г. Армия лишь на треть, в лучшем случае наполовину состояла из солдат. При ней в огромном количестве находились женщины и дети — семьи солдат, а также маркитанты и проститутки. И все это огромное количество людей требовало пропитания. В сутки было необходимо 17 кубометров пива (воду употреблять не рекомендовалось), 3 тонны мяса и 6 тонн хлеба. Держать армию на одном месте долгое время было невозможно. Основной источник пищи — грабеж27. Примечательный факт: после смерти Густава Адольфа дисциплина в его армии резко упала. Шведские солдаты и наемники заслужили «дьявольскую репутацию за точно такую же жестокость по отношению к мирному населению, как и армии их противников»28.
Что касается армий католических государств, то взгляды Гуго Гроция отнюдь не находили одобрения у другого военного теоретика позднего Средневековья австрийского фельдмаршала Монтекуколи (1608-1680), который считал, что в наступательной войне дозволены все способы — «притом стараться лагерь и амуницию у него (неприятеля,— А.Ш.) сжечь, всякий смрад и вонючий дым в лагерь к неприятелю бросать. Хлеб и сено на полях у него косить и топтать, мельницы и всякие заводы разорять, в реки и пресные воды всякую нечисть и погань бросать, заразные болезни в армию к нему вводить, а между неприятельскими солдатами всякими способами раздоры и несогласия делать» 29. Набеги, поиски, сожжение деревушек он называет «безделицами»30. «Или ты его дави, или он тебя задавит. Ни милости, ни прощения в бою ему не давай, подлинно ведая, что от него в несчастий своем ни того, ни другого не получишь»31.
Армии обычно содержались за счет контрибуций с захваченных городов и мародерства. Существовали целые корпорации наемников, которые кормились войной и которые составляли армии как протестантских, так и католических стран. Начало положили швейцарцы, а классический пример из этой области дали немецкие ландскнехты. Ни о каких моральных принципах в наемной армии этого периода речь даже не шла, война просто стала прибыльным ремеслом. Даже Н. Макиавелли (1469-1527), имя которого стало символом культа грубой силы, вероломства, изощренности и пренебрежения нормами морали, ради достижения и удержания власти, доказывал, что «люди… занимающиеся войной, как ремеслом, могут быть только дурными, так как в мирное время это ремесло их прокормить не может. Поэтому они вынуждены или стремиться к тому, чтобы мира не было, или так нажиться во время войны, чтобы они могли быть сыты, когда наступит мир. Ни та, ни другая мысль не может зародиться в душе достойного человека; ведь если хочешь жить войной, надо грабить, насильничать, убивать одинаково и друзей и врагов, как это и делают такого рода солдаты… Добровольцы из чужеземцев (наемники.— А.Ш.) никогда не принадлежат к числу лучших солдат, наоборот, это — подонки страны: буяны, ленивые, разнузданные, безбожники, убежавшие из дома, богохульники, игроки,— вот, что такое эти охотники»32.
В результате Тридцатилетней войны германские княжества, где развернулись основные события, потеряли около 25% населения33.
Что касается России, то еще в 1606 г. царь Василий Шуйский приказал дьяку Онисиму Михайлову написать книгу о том, «как подобает служить». Русская смута не позволила закончить этот труд ранее 1621 г., т. е. уже в царствование Михаила Романова. Так появился «Устав ратных, пушечных и других дел, касающихся до военной науки». Автор, изучив и обработав значительное количество иностранных источников, наряду с рассмотрением вопросов тактики, организации, описания оружия и правил его применения, включил и пункт о поведении войск во время ведения боевых действий: «Да в дружней или супостатной земле чинити пощада: родильницам, старым и юным, убогим людям, и их не раззоряти, не грабити, ни крови их не пролитии, но смотря по достоянию дела»34.
В военно-теоретическом сочинении неизвестного автора «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей» (издан в 1647 г.) указывается на необходимость русскому воинству иметь высокие нравственные качества. «Цесарское» же наемное войско представляет собой «угол всякого беззакония», и состоит оно из «таких бездельных людей, которым нигде места нет, и те все в войну бегут. И меж такими людьми услышишь всякое проклинание клятвы своры и брани, кражу и грабеж и всякие бездельные меры… И посмотри на иных людей при наших временах и ты такого бесчинства не сыщешь как в германских, сиречь, цесарских региментах»3S.
Однако на практике военные действия московских войск также сопровождались бесчинствами по отношению к местному населению, даже родственному по крови и вере, как это было в случае войны с Речью Посполитой за белорусские и украинские земли. Пытаясь вновь вернуть расположение местных жителей, Алексей Михайлович срочно издает в 1655 г. строгий указ: «И вам бы служить, не щадя голов своих; а деревень бы не жечь, а кто станет жечь, и тому быть во всяком разорении и ссылке, а холопу, который сожжет, быть казнену без всякой пощады»36.
Окончательно же правила поведения войск с пленными, а также мирным населением, были закреплены Петром I лишь в 1715 г. «Артикулом воинским с кратким толкованием» 37. Этот законодательный документ вобрал в себя многое из предыдущих военно-теоретических трудов, в том числе и Онисима Михайлова, уложения Шереметева 1702 г., краткого артикула 1706 г., а также шведского и датского артикулов 1683 г., и действовал этот документ до издания в 1839 г. военно-уголовного устава38. Отдельная глава Артикула посвящалась поведению солдат и офицеров при взятии крепостей и обращению с пленными:
«Глава XIV.
О взятии городов, крепостей, добычей и пленных.
Арт. 104. Когда город или крепость штурмом взяты будут, тогда никто да не дерзает, хотя вышняго или нижняго чина, церкви, школы или иные духовные дома, шпитали без позволения и указу грабить или разбивать, разве что гарнизоны или граждане в оном сдачею медлить и великий вред чинить будут. Кто против сего преступит, оный накажется яко разбойник, а именно: лишен будет живота.
Арт. 105. Також де имеет женский пол, младенцы, священники и старые люди пощажены быть, и отнюдь не убиты, ниже обижены (разве гто инако от фельдмаршала приказано будет) под смертною казнию. <…> чести получить не можно оных убить, которые оборонитися не могут»39.
«Арт. 115. Никто да не дерзает пленных, которым уже пощада обещана и дана, убити, неже без ведома генерала и позволения освобождать под потерянием чести и живота»40.
Понятия «геноцид» и «военное преступление», как уже отмечалось, относятся к международным правовым категориям, выработанным в XX XXI в. Отличие их состоит лишь в том, что второе рассматривает более частные, не масштабные злодеяния, хотя, когда дело касается жизни и смерти безвинных людей, подобные выводы весьма условны. На мой взгляд, довольно цинично рассуждать о том, какое должно быть количество жертв, чтобы подобные деяния перешли из одной категории преступлений в другую. Но тем не менее при всей жестокости войн Средневековья и Нового времени, когда не существовало международного права как такового, к геноциду можно отнести лишь некоторые религиозные войны или эпизоды таких войн41, отличающиеся особой жестокостью, а также массовое истребление или обращение в рабов местного туземного населения при захвате колоний. В остальном все ужасы войны (а это и были законы и обыгаи того времени,— А.Ш.) относятся к современной категории «военных преступлений», ответственность за которые определяется уголовным законодательством государства, солдаты которого совершили данные деяния, и лишь частично в наше время находится в ведении Международного трибунала42. При этом, как мы уже убедились, все государства Европы, в том числе и Россия, начиная с XVII в. имели в своих воинских артикулах, прообразах военно-уголовного законодательства, статьи об ответственности за преступления против мирных граждан и пленных. Но, с оговоркой: «разве гто инако приказано будет». Таким образом, при наличии приказа ответственность уже перекладывалась на плечи старших командиров, и чем выше был его ранг, тем она становилась все меньше. Только в Нюрнберге станет международной нормой то, что выполнение преступного приказа является преступлением. Хочется обратить внимание на один парадокс: в армии, где, казалось, все держится на одних лишь приказах и точности их исполнения, сама по себе сущность приказа иногда является очень расплывчатой. Это приводит, порой, к ожесточенным спорам историков, которые в качестве аргумента ссылаются на военные приказы. А они бывают письменные, да прочитать их можно по-разному, а большинство из них устные, особенно во время боевых действий, когда некогда фиксировать приказ на бумаге. Вот и возникает масса противоречий, иногда необъяснимых.
Причин, по которым страдали мирные жители, как правило, было три. Первая — военная добыча, ради которой отправлялась в поход армия (имеются в виду простые солдаты, мало интересовавшиеся другими целями похода). Даже если война была «справедливой» (по Гуго Гроцию), то целью ее было восстановить эту «справедливость», а затем «отмстить неразумным», естественно не забыв и о материальной компенсации. Вторая — это необходимость прокормить армию, как свою, так и чужую43; и третья — «разорение» местности (принцип «выжженной земли»), опять же как своей, так и чужой, часто практиковавшееся в период Северной войны 44
Таким образом, можно утверждать, что все европейские страны, включая и Россию, имели собственные военно-уголовные законы, провозглашающие на бумаге основные принципы гуманного отношения к мирному населению, пленным, раненым и т. д. Однако на практике подавляющее большинство полководцев легко ими пренебрегали, исходя из древнего постулата: «Победителей не судят!», а в заключаемых по окончанию войны мирных договорах писали: «генеральная амнистия и вечное забвение, что во время… войны с одной и другой стороны… произведено и учинено, так чтоб о том упомянуто не было…»45. И все концы в воду.
Подведем итог: вышеизложенное относилось к тому, что называется регулярной армией. А как быть с иррегулярными частями, к которым относились казаки? Переход казачества в иной разряд вооруженных сил России был очень длительным процессом. Здесь можно называть различные отправные даты — 1570 г., когда вольные донские казаки получили царскую грамоту о службе России, 1721 г., когда казачьи части были переведены в ведение казачьей экспедиции Военной коллегии, указ Павла 11798 г. о приравнивании всех казачьих офицерских чинов к армейским, 1802 г,— разработка первого Положения для казачьих войск, 1835 г. — первая полевая инструкция для донских полков, 1838 г. — первый строевой устав и так далее, вплоть до 1910 г., когда казачество было подчинено Казачьему отделу Главного штаба 46. На мой взгляд, главным шагом к переводу казачества из разряда иррегулярных войск в регулярные стало образование Лейб-гвардии Казачьего полка в 1775 г.47 как признание за казаками «ревности и усердия в службе всего Войска Донского» (читай — доверия).
Финский историк X. Кувая задает вопрос, насколько русские солдаты были более жестокими, чем солдаты других армий, упомянув польскую кампанию Карла XII, опустошение провинции Сконе датчанами в 1677 г., рейд английской и австрийской армий по деревням Баварии в 1704 г., и затрудняется с ответом. Это действительно так. Оценить подобное невозможно с точки зрения морали. Это было бы некорректно. Но «все-таки можно утверждать,— полагает X. Кувая,— что казаки не относились к цивилизованным солдатам…»48, что только они, как истинные дикари, могли творить то, что описывают предания о Великом Лихолетье в Финляндии. При этом X. Кувая соглашается, что «нет каких-либо доказательств того, что русские отрезали женщинам груди и насаживали младенцев на изгороди» или пики49, в отличие от того, что признают за «цивилизованными» солдатами и генералами каролинской армии, а также «благочестивым» Карлом XII сами шведы.
Невозможно согласиться с финским историком в вопросе цивилизованности казаков. Цивилизованность — это уровень, ступень общественного развития, материальной и духовной культуры. Некоторые историки, например Л. Г. Морган (1818-1881), считали ее той ступенью, которая следует за варварством50. Т.е., если следовать теории Моргана, ее рамки определяются зарождением ремесел и завершаются появлением письменности51. Отказывая казачеству в цивилизованности из-за тех способов ведения военных действий, которые были выработаны ими на протяжении столетий, или из-за исполнения ими приказов русского командования, надо не забывать еще и о том, что в цивилизованной Швеции и Финляндии той же эпохи десятками отправляли людей на костер по обвинению в колдовстве52.
Солдаты любой армии имели и имеют собственные представления о правшах ведения войны. Поскольку войско — это механизм корпоративный, то эти правила, помимо существовавших уставов, определялись еще приказами воинских начальников, а также тем уровнем общественных отношений, включая понятия морали, нравственности и гуманизма, в том числе и в религиозном аспекте, которые господствовали в обществе и оказывали свое влияние на армию как часть этого общества. Общественные отношения формируются государством, и государство воздействует на свою армию, не позволяя, насколько это возможно, обособиться и жить исключительно по своим правилам. В противном случае это может стать опасным для самого государства. Поэтому Петр I так стремился искоренить любое вольнодумство и инакомыслие среди казачества, подчинив их одной государственной идее и функции — войны, право на которую имеет лишь высшая власть, т. е. царь, император и т. д.
Как всякая армия,— а казачество, бесспорно, было армией своих небольших, относительно других стран, но почти независимых от воли правителей Москвы, Варшавы или Стамбула, демократических сообществ-государств,— казаки имели и собственные законы, хоть и не сведенные в некий свод, и собственное общественное мнение. Понятия долга, чести, определенные нравственные и моральные нормы, основанные, прежде всего, на православии, им не были чужды, а напротив, строго соблюдались. Однако они не были тождественны тем законам, что применялись как в Европе, так и в Азии, ибо географически казачество находилось как раз посередине между теми и другими. Непрерывные войны, которые вели казаки, постоянное чувство опасности, в котором находилось казачье общество, наложили определенный отпечаток на их мировоззрение. Чем жестче внешние условия, тем жестче и ответ на них. Действие равно противодействию, и закон Ньютона абсолютно применим в нашем случае. Тем более что основными противниками казаков были Крым и Оттоманская Порта, население которых являлось носителем совершенно иного мировоззрения, отличного от христианского. Набег татар или турок — ответный поход за «зипунами», и наоборот. Захват татарами или ногаями или турками пленных, продажа их в рабство, убийство, насилие над стариками, женщинами, детьми — ответные действия казаков не уступали по жестокости. И это отвечало моральным принципам, ибо они подкреплялись Св. Писанием: «Око за око…», или принципом талиона, т. е. возмездия врагу причинением равного вреда, ущерба53.
Попав на совершенно незнакомый театр военных действий, казаки руководствовались: во-первых, приказами русского командования, ибо они «крест целовали» и присягнули служить русскому царю; во-вторых, собственными представлениями о правилах и способах ведения боевых действий, которые не могли отличаться от тех, что они знали до этого только по той причине, что другие способы казакам были неведомы. «Если враг не сдается — он должен быть уничтожен!» — и поджигались дома с засевшими там солдатами противника или вооруженными крестьянами. Для казаков разницы не было! Человек с оружием, воюющий против них, это был враг. Брать его в плен? А для чего? Чтобы продать в рабство, как они поступали с пленными мусульманами, было невозможно. Противник был хоть и не православный, но христианин, поэтому совершить подобное означало преступить собственный закон, оставить в живых, когда от его рук погиб или был ранен кто-то из товарищей, означало вновь преступить закон войскового братства — не отмстить. Третьего не дано. Тем более что с расширением масштабов Северной войны функции взятия в плен и угона населения взяли на себя драгунские полки, значит, на них и ложилась ответственность за тех людей, которых они полонили. Взять языков — иное дело. Армейское командование приказывало, казаки выполняли, а что с пленными,— казаков не интересовало. Исключение составляло запорожское казачество. Их отношение к христианским пленным было несколько другим, но также не было преобладающим в своей массе. В последующие шведские войны казаки продолжали по-прежнему во всем руководствоваться как приказами, так и собственными принципами ведения войны. Но с изменением общественного мнения в самой России менялось и отношение военного командования, оказывая влияние на действия как армейских частей, так и казаков, а иногда и попросту принуждая к гуманному отношению к сдавшимся в плен. Это же касается и приписываемым казачеству убийствам детей и женщин. Они могли поступать так только в ответ на аналогичные действия в отношении их семей. Но Финляндия, Швеция, Лифляндия и прочие прибалтийские территории были настолько далеки от их городков, слобод и станиц, что не могло быть и речи о каком-либо мщении. Если такое и случалось, то, как и в любой социальной группе, в казачестве были люди, нарушавшие свои законы, они и воспринимались именно как нарушители. Но и сама война, заставляющая переступать через мораль и совершать насилие в отношении других, совершенно изменяет психику человека. Русский философ И. Ильин отмечал, что «как бы ни был добр и силен в самообладании человек, но если он вынужден к… участию в сражении, — то самый состав тех действий, к которым он готовиться и которые совершает, легко будит его страсть, вводит в ожесточение, дает ему особое наслаждение азарта, наполняет его враждой, бередит в нем свирепые и кровожадные инстинкты…»54.
Чтобы поставить окончательно точку в вопросе о «законности» грабежа, сошлемся на полевую инструкцию донских полков, которой определялись «правила военной добычи». Правительство санкционировало старое обычное право казаков на добычу и ее дележ, по которому всякая военная добыча составляла частное достояние добытчиков. Под «военной добычей» подразумевалась «всякая собственность вооруженного неприятеля, отнятая в бою». Таким образом, если хоть один крестьянин на вражеской территории оказал вооруженное сопротивление, под это определение могла попасть вся деревня или хутор. Добытое целым полком принадлежало всему полку, добытое отдельной партией — только этой партии, отбитое же отдельным лицом составляло собственность этого лица. Особенно отличившиеся в бою офицеры и нижние чины при дележе добычи должны были получать двойную часть по сравнению с остальными, а не участвовавшие — не пользовались и долей, за исключением командированных по службе.
К военной добыче были отнесены и отбитые от неприятеля лошади, поэтому для казаков денежный отпуск из казны за убитых в бою лошадей не производился, так как «по свойству казачьей службы приобретение лошадей от неприятеля в добычу для донских полков всегда удобно и не подвержено ни малейшему сомнению»5S. По инструкции все лошади, отбитые (захваченные) у неприятеля, составляли собственность полка и шли прежде всего на пополнение убыли конского состава — строевых, вьючных и обозных лошадей, после чего выделялся запас по три на сотню и уже затем излишек мог быть продан, а вырученные деньги делились как добыча. Но при этом добытчикам лошадей не запрещалось по их собственному почину обменивать своих худших лошадей на отбитых лучших56.
Русское командование, привлекая казаков к войне, было прекрасно осведомлено о той тактике, которой в совершенстве владели казаки, во многом схожей с тактикой кочевников. Для ведения «малой» войны, т. е. разорения и опустошения вражеских территорий, а именно этот способ боевых действий был признан Петром I самым действенным на начальном этапе, казаки подходили как никто другой. Однако использование больших масс казачества в 1701-1702 гг. вызвало недовольство и русского военного командования, и самих казаков. По этой причине их количество было резко сокращено, и в дальнейшем на северном театре не превышало 1-2 тыс. чел. При этом русское командование отметило поразительный психологический эффект от использования даже небольших отрядов казаков против регулярных шведских и финских войск, но еще больший — против мирного населения, которое панически боялось ночных рейдов казаков. И эта паника формировала как общественное мнение в Швеции и Финляндии, так и способствовала появлению мифа о зверствах русских казаков.
Регулярные войска, в первую очередь драгуны, довольно быстро перенявшие от казачества тактику просачивания в труднопроходимых местностях Финляндии, взяли на себя и главные функции разорения, конфискации и грабежах мирного населения. А смешение разнообразных казачьих отрядов с калмыками, башкирами, татарами и другими кочевыми народами, которые были неведомы жителям Лифляндии, Швеции, Финляндии, только добавляли ужаса и усиливали панику. Здесь играло роль все: необычный внешний вид, необычная тактика, ночное, как правило, время нападения, его неожиданность, быстрота, ошеломляющее звуковое сопровождение и отсутствие какой-либо жалости. Однако реальный ущерб от скоротечного набега был намного ниже, нежели организованный грабеж и насилие, осуществляемые регулярными частями57, а вот психологический эффект превосходил все ожидания.
Российское командование не делало попыток изменить мнение Запада о казачестве, а, наоборот, всегда использовало этот психологический фактор, что прекрасно доказали все остальные войны, которые вела Россия против европейских стран — Швеции, Пруссии, Франции, Германии, используя казаков и в составе регулярной конницы, и в партизанских отрядах, включая войну 1914-1918 гг.
2009 г.
Примечания:
1 Историография взята из статьи: Возгрин В. Е. Проблема геноцида в российской и скандинавской историографии Северной войны // Санкт-Петербург и страны Северной Европы. Материалы VI ежегодной научной конференции. СПб., 2005.
2 Таркиайнен К. Финляндия. Образ восточного соседа времен Московского царства // Россия и Финляндия: проблемы взаимовосприятия. XVII-XX вв.М., 2006. С. 57.
3 Брике Г. Примечания к «Истории конницы» Денисона. М„ 2001. С. 131; Rawita- Gawronski. Bohdan Chmielnicki. T.I. Lwow., 1906. S. 5: Mahal G. Rusland und Russen in Karikaturen deutscher Zeichner 1870-1917 // Russen und Rusland aus deutscher Sicht.B. 4. Muenchen. 2000. S. 381; ВашикК. Метаморфозы зла // Родина. 2002. № 10 и др.
4 «Социальный бандитизм». См.: HobsbawmE. Social Banditry//Rural protest: Peasant Movements and Social Change. 1974. P. 142-157.
5 См.: Толковый англо-русский словарь. Экономика, социология, политология.
6 Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М. 1959. Кн. 1. С. 61-62; Его же. Публичные чтения о Петре Великом. М. 1984. С. 113-114; Его же. Булавин//Чтения и рассказы по истории России. М. 1989. С. 592; Клюгевский В. О. Курс русской истории. М. 1937. Ч. 1. С. 60.
7 Досифей не обвиняет напрямую в этом казаков.
8 Цит. по: Возгрин В. Е. Проблема геноцида в российской и скандинавской историографии Северной войны. См.: Иерусалимский патриарх Досифей в его сношениях с русским правительством (1669-1707)/Сообщил Н.Ф. Каптерев//Чтения в Императорском Обществе истории и древней России при Московском университете. 1891. К. 2. С. 59.
9 ОР РНБ. шифр F. IV. 736/1-5. Часть 5. Л. 30 об. (Соймонов Ф.И. История государя Петра Великого).
10 Тилли Иоанн (1559-1632) — граф, австр. полководец, в 1618 г. главнокомандующий войсками католической лиги (см.: Разин Е.А. История военного искусства.Т. 3. М., 1994. С. 375-417).
11 Портреты различных племен русских казаков на марше (пер. с англ.).
12 Война 1741-1743 гг. называется «Малое Лихолетье» (См.: Jutikkalo Е., Pirinen К. A History of Finland. Hels., 2003. S. 234).
13 X. Кувая приводит довольно большой перечень историографии с новым взглядом на Великое Лихолетье. (См.: Кувая X. Русские идут! Поведение русских войск в отношении мирного населения во время завоевания Финляндии в 1713-1715 гг. // Россия и Финляндия: проблемы взаимовосприя-тия. XVII-XX вв. М„ 2006. С. 198.)
14 См.: Возгрин В.Е. Проблема геноцида в российской и скандинавской историографии Северной войны.
15 Сенявская E. С. Человек на войне: опыт историко-психологической характеристики российского комбатанта // Отечественная история. 1995. С 7-15.
16 Международная конвенция «О предупреждении преступления геноцида и наказании за него» 1948 года //БЭС, М., СПб., 1998. С. 263; Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР.М., 1957. Вып. 15. С. 66-71.
17 Перечень военных преступлений дан в ст. 6 Устава Международного военного трибунала 1945 г., ст. 130 Конвенции об обращении с военнопленными 1949 г. и ряде других международных актов.
18 См.: Возгрин В.Е. Проблема геноцида в российской и скандинавской историографии Северной войны.
19 Разин Е.А. История военного искусства.Т. III. СПб. 1994. С. 520-525.
20 Гроций Г. О праве войны и мира. М., 1956. С 694.
21 Там же. С. 702-703.
22 Разин Е.А. История военного искусства. С. 520-525.
23 Военная энциклопедия. СПб. 1912. Т. VI. С. 550. Для нас еще интересен и воинский артикул 1683 г. Христиана V Датского. Считается, что все эти законодательные акты оказали особое влияние на русские военно-уголовные законы.
24 Этот запрет был снят только в 1900 г. См.: Разин Е. А. История военного искусства. С. 520.
25 Дюпюи Р.Э., Дюпюи Т.Н. Всемирная история войн.М.; СПб.. 1997. Кн. 2. С. 459.
26 Рюстов. История пехоты. СПб., 1876. Т. II. С. 4.
27 Краткий путеводитель по Музею Армии. Stockholm. 2007. С. 4-5.
28 Lars О. Lagerqvist. A History of Sweden. Odeshög, 2006. S. 64.
29 Записки Раймонда графа Монтекуколи или главные правила военной науки. М„ 1760. С. 83-84.
30 Там же. С. 299.
31 Там же. С. 225.
32 Макиавелли Н. О военном искусстве. М., 1939. С. 30. 40.
33 Краткий путеводитель по Музею Армии. С. 4.
34 Михайлов О. став ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки… СПб., 1777. Ч. 2. С. 52.
35 Учение и хитрость ратного строения пехотных людей. СПб., 1904. С. 29.
36 Манжола А.П. Тысячелетие русской конницы. М.; Минск, 2006. С. 70.
37 Опубликован вместе с Уставом воинским об экзерции, о приготовлении к маршу, о званиях и о должности полковых чинов. 30 марта 1716 года (П.С. 3. Р.И. СПб., 1830. Т. V, № 3006).
38 Военная Энциклопедия. СПб., 1912. Т. VI. С. 552.
39 Бескровный Л. Г. Хрестоматия по русской военной истории. М., 1947. С. 160.
40 Там же. С. 161. Курсив автора.
41 Варфоломеевская ночь, т.е. религиозные войны во Франции, Уманская резня — еврейские погромы на Украине, истребление турками славянских народов и греков и т. д.
43 БЭС.М.; СПб, 1998. С. 217.
43 Иногда особой разницы местное население не чувствовало. Вспомним потери германских княжеств во время Тридцатилетней войны — до 25% населения, крупное крестьянское восстание в Финляндии, «Дубинная война» (1596-1597), вызванная во многом грабительским солдатским постоем, и т.д.
44 См. закон Петра I «О предосторожности на случай вторжения неприятельского…» П.С.З.Р.И. СПб.. 1830. Т. IV. № 2155. С. 383-384.
45 Параграф 2 Ништадтского мирного договора. (П.С. 3. Р.И. Т. VI. № 3819).
46 Агафонов О. На службе России // Родина. 2004. № 5. С. 17; Безотосный В. Кто такие казаки?//Родина. 2004. № 5 С. 10; Марков О.Д. Русская армия 1914-1917. СПб., 2001. С. 35; Расписание казачьих и иррегулярных войск. СПб.. 1910.
47 Сначала придворную Донскую казачью команду (см.: История Лейб-гвардии казачьего Его величества полка. СПб., 1876. С. I).
48 Кувая X. Русские идут!.. С. 198.
49 Там же. С. 194.
5o БЭС. М„ СПб., 1998. С. 755.1334.
51 Там же. С. 179.
52 LagerqvistL. О. A History of Sweden.Odeshog. 2006. S. 85.
53 Гуссейнов А. А., Апресян Р. Г. Этика. М., 2000. С. 451.
54 Ильин И. О сопротивлению злу силою //Путь к очевидности. М., 1993. С. 107.
55 Это подтверждалось даже особым законодательным актом 7 октября 1851 г. (П.С.З. Р.И. Дополнения к Т. XXVI. Ст. 25621.); Никольский А. Главное Управление Казачьих войск. Исторические очерки // Столетие Военного министерства. 1906. Т. XI. Ч. 1. С. 312.
56 Катанаев. Краткий исторический обзор службе Сибирского казачьего войска. 1582-1908. СПб., 1908. С. 50-67.
57 Все изъятое тщательно записывалось, и данные хранились в канцеляриях. См.: РГАВМФ. Ф. 233. Канцелярия графа Апраксина.; Архив СПбИИ РАН. Ф. 83. Походная канцелярия Меншикова и др.