К ГОДОВЩИНЕ ВЕЛИКОЙ ОКТЯБРЬСКОЙ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Каких только нет музеев в Москве, но одного все-таки недостает. А между тем он мог бы быть — весьма интересный и поучительный. Музей врагов революции и социализма. Музей битых. Музей восковых фигур и теней прошлого. Попробуем представить себе, каким он мог бы быть…
В канун Октябрьской годовщины деды берут внуков и отправляются в уникальный, единственный в мире музей.
Вот внук смотрит на усато-бородатую фигуру в позолоченном кресле с вензелями и спрашивает:
— Это битник?
— Нет, это бывший царь.
Рядом под стеклом — фигура во френче, галифе и крагах. Керенский. Не то Александр Федорович, не то Александра Федоровна, поскольку из Петрограда, как свидетельствует фигура, она бежала, «нелепо переодевшись». Когда собрались было лепить бывшего временного, вспомнили, что сам он вроде еще жив, и можно было бы его поместить под стекло натурой, не расходуя лишний воск. Но американский Колумбийский университет дал понять, что бывший уже числится в реестре экспонатов университетского колумбария, и пришлось все-таки вылепить фигуру из воска. Тем временем бывший временный отдал богу душу.
Попутно выяснилось, что в колумбийский реестр внесли философа чехословацкой контрреволюции Ивана Свитака: он полагает, что борьба за «демократию» лучше всего оплачивается долларами.
В зале слышится залихватский звон шпор и зычный рык. Это белые генералы — Краснов, Корнилов, Каледин, Мамонтов, Деникин. Юденич, Миллер, Шкуро. И адмирал Колчак. И барон Врангель. И др. Про них нельзя сказать, что они стоят. Они летят кувырком. Катятся. Выматываются Улепетывают, битые-перебитые. В каких только позах не застигла их карающая десница истории, — пусть смотрят потомки на бесславный конец белого воинства.
А вот и заграничные гости.
Тучный германский кайзер в начищенном до блеска остроконечном шлеме и лакированных сапогах ловит за хвост свинью: захотелось украинского сала.
Жрецы свободы и демократии из разбойничьего клуба Антанты, эти, конечно, не бегают за живностью — аристократы. Они разметали по полу карты России и, вооружившись ножницами, норовят отхватить для себя кусок побольше.
Посмотрите на поджарого старца с почтенной сединой: Ллойд-Джордж, британский премьер. Рядом его верный министр Уинстон Черчилль, еще молодой, но уже преисполненный желания «удушить коммунизм в колыбели». Вот кругленький французский Клемансо. Американский президент Вильсон, горячий борец за свободу, пытается прихватить холодную Сибирь.
Под ногами у «великих» путаются мелкие шакалы — японские, итальянские, греческие, белорумынские, белосербские, белочехословацкие, белопольские и прочие и прочие. Тоже играют в карты, а карты — битые.
— Дедушка, что это у них сзади? — спрашивает внук, потому что у каждого антантовца на том месте, где спина теряет свои благородные формы, стоит выразительный отпечаток.
— Это сапог которым их вышибли.
— А это?
— Лапоть, которым поддали.
— Что такое лапоть? — недоумевает внук, и дед никак не может втолковать ему, что же это такое.
Из темноты музейного зала встают тени прошлого: голод, тиф, беспризорность, разрухе, безработица — смертельные враги революции.
В тяжкой схватке отбиты и эти враги, и у ворот Красной России выстраивается очередь тех, кто хочет признать ее и иметь с ней дело. Огромный черный цилиндр, опрокинутый в нижайшей просьбе,— как символ тех дней.
Но не забыты и лорд Керзон со своим бесстыдным «ультиматумом», и битые под Хасаном и Халхин-Голом японские самураи, и черные руины «линии Маннергейма» на белом снегу.
— Дедушка, а кто это без головы?
— Неужели не узнал?
— Гитлер!
Фюрер стоит в хорошо знакомой позе: правая рука вздернута кверху — «Хайль!»,— а в левой — фуражка с кокардой и собственной головой — ну, прямо сошел с карикатур Кукрыниксов. Геббельс повис на длинном стволе микрофона, подтверждая всем своим видом, что «высшая раса» произошла непосредственно от обезьян. Геринг, приговоренный в Нюрнберге к смертной казни, кончает самоубийством. В стеклянных глазах Гиммлера горит страшное зарево печей Освенцима и Дахау. Муссолини висит так, как повесили его итальянские партизаны,— вверх ногами. Затянутые в один узел торчат в непринужденных позах бывшие провинциальные диктаторы Антонеску, Хорти, Салаши и разные Квислинги.
Из-под вороха брошенных знамен и штандартов с черным пауком свастики видны детали битых-перебитых гитлеровских фельдмаршалов и генералов. Дырявый эрзац-валенок из соломы, брошенный под Сталинградом, напоминает, чем завершился коричневый «дранг нах остен». Битые японские милитаристы дополняют панораму разгрома антикоммунистической «оси».
Под потолком несется фигура с двумя черными бомбами, на которых написано: «Малыш» и «Толстяк».
— Это лунатик? — спрашивает внук.
— Нет, президент Трумэн. Он приказал сбросить атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки.
— А почему он вроде как изо льда?
— Потому, что вместе с Черчиллем начал «холодную войну». Хотели нас запугать. Смотри, что вышло.
Дед нажимает кнопку, раздается вой пожарной сирены, и откуда-то сверху падает нечто в белом колпаке и балахоне с завязанными рукавами.
— Американский министр обороны Форрестол. Спрыгнул с шестнадцатого этажа, решив, что советские танки уже в Америке. Видишь, как сами себя запугали.
И снова карты. Карты военного блока НАТО, американских баз во всех концах света, «Бизонии» и «Тризонии», похода в Китай, нападения на Северную Корею, вторжения в Египет, Ливан, Иорданию, контрреволюции в Венгрии, нападение на Кубу, карты перекройки Азии и Африки. Новые, но все так же битые карты, и новая галерея потрепанных барабанщиков «холодной войны»: Даллес, Аденауэр, Иден, Маккарти, Голдуотер, Уоллес — всех не перечесть.
В зал врывается оглушительный свист падающей бомбы, и вихрь напалма опустошает землю: Соединенные Штаты демонстрируют во Вьетнаме свое миролюбие. А по большому кругу в бесконечной чехарде скачут Дьем, Минь, Кхань, генерал Тэйлор, Тхиеу, Кэбэт Лодж, Као Ки, генерал Уэстморленд и бесчисленное множество других штатских и военных.
— Это цирк?
— Нет, американско-сайгонская демократия.
Среди обломков американских самолетов понуро бредут пленные американские летчики. Звездно-полосатый американский флаг покрывает гробы, что плывут за океан навстречу кровавым заревам над американскими городами.
Вьетнам хоронит американские мечты о мировом господстве.
Президент США, подписывая одной рукой планы военных операций во Вьетнаме, другой утверждает проект «наведения мостов» между Западом и Востоком. На боннском горизонте поднимается светило «новой восточной политики».
«Тихая контрреволюция», выскользнув из-за размалеванных ширм «гуманного социализма», спешит вскочить в подержанный «фольксваген». Над Чехословакией — грозная опасность, и друзья приходят на помощь. Битые бегут к родным лондонским и боннским пенатам. Покинув берега Влтавы, пан Людвик Веселый роняет в мутный Рейн крокодиловы слезы — ах, ему так хотелось реставрировать после-мюнхенские порядки в Чехословакии.
Да что там скупые крокодиловы слезы пана Веселого! В пучине горьких слез и злобной пены захлебываются, тонут «Нью-Йорк тайме» и «Вашингтон пост», «Таймс» и «Дейли телеграф», «Фигаро», «Орор», «Мессаджеро» и сотни других самых бескорыстных, самых стойких, самых проникновенных апостолов «гуманного социализма». Где маринист? Дайте знаменитого мариниста: только его кисть может изобразить поучительную картину крушения корабля «тихой контрреволюции» и его незадачливых кормчих.
— А это для кого место? — спрашивает внук, показывая на покуда пустой зал.
— На всякий случай. Может, понадобится.
Из книги «Девальвация бонифациев», «Советская Россия», Москва, 1972).
