Из цикла «Ангелы, демоны, баньши, коммунисты и другие сказочные существа».
Профессор был очень стар. Но при этом профессор сохранил ясный интеллект, поэтому до сих пор ему по электронной почте присылали отсканированные в высоком разрешении черновики немецкого философа Карла Маркса, которые профессор не просто умудрялся расшифровывать — почерк у основоположника был прискорбно неразборчивый, но еще и понимал, или старался понять, что же такое великий философ имел в виду. Иногда это было крайне непросто, но, судя по тому, что люди из проекта MEGA (Marx — Engels Gesamtausgabe), международного проекта по изучению наследия этих двух философов XIX века, проекта, который не умер даже после распада советского блока, а даже и наоборот, в начале XXI века получил второе дыхание, когда его стали финансировать какие-то очень странные международные фонды, концов у которых было не найти в дебрях глобальных финансовых потоков, продолжали обращаться к нему за помощью — а иногда даже посылали бесценные тетрадки по DHL, его работа ценилась.
После крушения советской модели государственного социализма профессор, работавший преподавателем на кафедре марксизма-ленинизма в текстильном институте (этот свой институт студенты любовно называли «Тряпочкой»), одно время попробовал приспособиться к новым веяниям, но за несколько месяцев добросовестных попыток понял, что для него это совершенно невозможно. Совершенно выше его сил было, после блестящего и острого как бритва марксистского анализа, учить студентов тому безобразию, что ныне называлось философией.
В советское время у профессора тоже были проблемы, правда, скорее связанные с какими-то обстоятельствами его личной биографии, из-за которых он избежал работы в профильных учебных заведениях типа Академии общественных наук при ЦК КПСС, или в других соответствующих учреждениях. И оные, впрочем, были закрыты в 1991 году вместе с самой Коммунистической партией Советского Союза. Или переименованы, а те же самые люди, которые боролись годами и десятилетиями с ревизионизмом или идеализмом, сейчас не менее страстно теперь разоблачали марксизм-ленинизм.
Как раз подошла пенсия, на которую профессор не без грусти и вышел, однако работать и писать не переставал — в основном по-немецки и по-английски для небольших академических западных журналов и фондов, от которых иногда перепадали небольшие деньги, которые и позволили пережить мутные 90-е и почти сносно дожить до более или менее сытных времен последующих.
После смерти дорогой и любимой супруги, с которой профессор прожил 55 лет — и за все это время они ни разу не повысили друг на друга голос, не говоря уж о ссорах, он остался совсем один, но ухаживать за собой еще мог, а после освоения компьютера и вовсе вся его жизнь сосредоточилась за экраном монитора, когда-то пузатом и тяжелым, а теперь плоским и тонким.
Дети, жившие за границей, иногда приезжали, и все время предлагали старику переехать к ним, но он отказывался и отнекивался — Москва, хотя и изменилась очень сильно, но была его родным городом, да и жить вне России тоже представлялось ему совершенно невозможным. Даже несмотря на то, что раз на него напал какой-то обкуренный наркоман, промышлявший ограблением стариков, возвращавшихся домой с пенсией. Но через месяц пребывания в больнице его здоровье почти восстановилось, да и вообще к произошедшему профессор, как и положено философу, отнесся крайне спокойно, то есть философски.
Открыв для себя Интернет, профессор несколько раз попытался ознакомиться с тем, что же представляла собой современная марксистская мысль и сопряженное с ней социалистическое движение на территории, где некогда был Советский Союз, после чего пришел в совершеннейший ужас, и больше таких попыток не делал. Хотя несколько раз консультации для некоторых людей, имевших вопросы по данной тематике, и давал.
Именно поэтому он и не удивился, когда ему позвонили и попросили прочесть небольшую — часа на два — лекцию по реинтерпретации современной марксистской парадигмы. При этом звонивший сказал, что за работу будет хорошо заплачено. Профессор, конечно, прочел бы лекцию и бесплатно, но у него уже были проблемы с ногами, и дальше, чем до отделения «Сбербанка» за пенсией, или до магазина за продуктами, ему идти было иногда крайне тяжело, потому он первоначально и отказался, сославшись на это прискорбное обстоятельство, но звонивший был настойчив, и сказал, что транспорт, при этом транспорт комфортный, будет организован. «Мы даже попросим присутствовать квалифицированного врача — на всякий случай», заверил голос в телефонной трубке.
Еще немного поколебавшись, профессор все-таки согласился – ему и самому было крайне интересно, что же это за такие странные люди, которые испытывают столь страстный интерес к марксизму.
В назначенный день и час в дверь позвонили, за дверью оказалась приятная женщина средних лет и молодой мужчина, которые терпеливо дождались, когда старик соберется и очень бережно довели его до машины, стоявшей во дворе — на взгляд профессора машины очень большой и очень мрачной.
Профессору было крайне неловко, что с ним обращаются как с совершенной развалиной — но, с другой стороны, ведь он именно такой развалиной и был.
Ехали куда-то в центр, по дороге женщина пару спросила его, как он себя чувствует, а молодой человек, от которого приятно пахло дорогим парфюмом, еще раз подчеркнул, что профессор вправе говорить очень свободно, главное же — дать представление слушателям, что же представляет из себя современный марксизм.
Подъехали они к какому-то расфуфыренному бизнес-центру из темного стекла и стали, профессора не менее бережно извлекли из машины — к сопровождавшим присоединился еще один молодой человек, практически почти на руках донесли до серебряной двери лифта, который и поднял их куда-то очень высоко, чуть ли не под самую крышу, как успел заметить профессор.
— Вы не хотите поесть или просто кофе? — бережно спросил один из молодых людей, на что профессор, явно стеснявшийся своего чистенького, но не нового свитера и немного мятых брюк, и все это на фоне безукоризненно одетых молодых людей и крайне стильно одетой женщины, отказался: и кофе он не пил, и ел он какую-то специальную кашу, которая только одна и не вызывала после себя таких приступов боли, как любая другая пища.
Поэтому они сразу прошли в зал-аудиториум. Согласно табличке ”Auditorium” над дверями.
И, как отметил профессор к своему удивлению, весь этот аудиториум был забит до отказа.
Однако не меньшим сюрпризом оказался состав слушателей.
Дело в том, что, хотя профессор политики и сторонился, но следить за ней не переставал, даже сейчас, на склоне лет. И, несмотря на всю свою брезгливость, для этого смотрел телевизор или читал, пусть и с лупой, из-за сильной близорукости, «Коммерсант» или «Ведомости». Не потому, конечно, что ему интересны были хитросплетения русской политической жизни, нет. В новостях, включая новости экономические, он часто искал подтверждение некоторым своим теоретическим выкладкам или гипотезам, и, как ни удивительно для любого, не знающего марксизм, очень часто их находил.
Поэтому многих из присутствующих он сразу и узнал. Греф, Чубайс, Кудрин, Улюкаев, Потанин, длинный и торчащий как пугало на огороде Прохоров, Памфилова, Голикова — и еще многие более или менее знакомые лица. В зале была практически современная бизнесполитическая элита России — разве что кроме тех невезунчиков, кто сейчас пережидал смутные времена в Лондоне.
В зале стоял легкий шум, который тут же стих, когда профессор вошел. Какой-то незнакомый человек подошел к микрофону, представил «нашего уважаемого гостя, одного, если не самого крупного, из ныне живущих философов-марксистов» — и сделал знак профессору и его спутникам подойти.
Какой-то шустрый молодой человек в это время выкатил на сцену огромное кожаное кресло.
— Вас устроит, что после лекции мы проведем небольшую подиум-дискуссию? – спросил сопровождающий.
Профессор не знал, что такое подиум-дискуссия, но на всякий случай кивнул.
Микрофон опустили до высоты его лица, и профессор, сев в кресло и глядя в лицо современной политической и бизнес-элиты России, произнес очень даже бодро:
— Прежде всего, я должен опровергнуть только что прозвучавшие слова. Самым крупным на сегодняшний день специалистом по Марксу и марксизму является товарищ Сяо Баожуй, инструктор по идеологии Шанхайского горкома КПК. Думаю, что лет через десять она станет очень и очень известна.
Подождав секунду, он продолжил.
— Меня попросили в совершенно свободной форме рассказать, что такое современный марксизм и каковы его перспективы в новом, глобальном мироустройстве. Что я с огромным удовольствием сейчас и сделаю…
***
До машины его провожали те же самые люди, которые его и привезли. Уже в машине молодой человек протянул профессору пластиковую банковскую карточку и сказал:
— Здесь десять тысяч евро на предъявителя, при этом в любом банке. С налогами и прочим все оформлено.
Вот только тут профессор впервые за весь день по настоящему сконфузился — чего не сделал даже тогда, когда стал спорить с Грефом по одному частному вопросу экономической онтологии.
— Я не могу принять эти деньги, да еще так много. Никоим образом!
— Профессор, — проникновенно сказал молодой человек.- Ровно так же и я не могу не вручить вам эту карточку. Как вы потом поступите с деньгами — это исключительно ваше право, но я вас просто умоляю — с точки зрения моих обязанностей перед работодателями неприятие ее вами абсолютно невозможно. В противном случае мне останется только сделать сепуку, при этом самую настоящую.
Профессор не очень хорошо помнил, что такое сепука, поэтому подумал немного, пожал плечами и положил карточку в карман.
Машина легко и бесшумно влилась в бесконечный московский транспортный поток.
***
Оставшись дома один — домой его так же бережно практически принесли под руки, до самой двери, и при этом убедились, что он вошел и закрыл за собой дверь, профессор долго искал на своем столе, заваленном книгами, тетрадями и разрозненными листками, одну бумажку, которую и нашел, потратив на поиски не так много времени, как он того сам ожидал.
Ответивший был страшно рад его услышать, а профессор тоже очень обрадовался, узнав, что его собеседник находится в Москве, и, более того, уже через час готов приехать.
Этот час профессор посвятил приготовлению своей щадящей каши, которой он съел, правда, всего пару ложек, чтению новостей в Интернете и принятию обычного набора таблеток, которых было не менее десяти видов.
После этого он вышел на улицу и, опираясь на тросточку, прошел через проходной двор на проспект.
Машина — довольно разбитый микроавтобус — уже стояла у бордюра, или, как сказали бы в Ленинграде, поребрика.
Возле машины стоял очень молодой человек в темно-зеленой куртке стиля милитари. Он очень бережно обнял профессора, после чего они сели в микроавтобус. В котором сидели еще парень и девушка, незнакомые профессору, но тоже очень сердечно с ним поздоровавшиеся.
— Игорь, — сказал профессор, протягивая своему собеседнику пластиковую банковскую карточку. – На этой карточке десять тысяч евро, и при этом она на предъявителя. И я хочу, чтобы вы ее у меня забрали – мне она не нужна вовсе.
— Соломон Израилевич, — смутился молодой человек. – Простите, но я никак не могу принять столь неожиданный и щедрый дар. Это исключено.
— Игорь, — проникновенно сказал профессор. – Мне категорически не нужны эти деньги, в то время как вам – не лично вам, конечно, но тем людям, которые за вами стоят, они могут крайне пригодиться. Так что давайте не будем изображать невинность – и посчитаем это моим скромным, и, быть может, последним вкладом в то, чему я отдал свою пожалуй что даже слишком затянувшуюся жизнь.
Молодой человек по имени Игорь явно заколебался.
— Соломон Израилевич, — сказал он. – С деньгами ведь у нас не так уж и критично. При необходимости экспроприируем у экспроприаторов, в конце концов.
— Игорь, — строго произнес профессор. – Не мне вам рассказывать, как чреваты экспроприации и криминализация движения сопротивления.
Игорь помотал головой:
— Профессор, мы очень внимательно относимся к урокам истории, поверьте. Но и оставлять в покое мерзавцев, нагло укравших плоды труда трех поколений советских людей, согласитесь, тоже было бы неправильно!
Профессор вздохнул.
— Вы давно из Донецка? Как там?
Игорь улыбнулся.
— Из Луганска. Но как вы догадались, Соломон Израилевич?
— Милый Игорь, я прожил длинную жизнь и давно уже заметил, что на людях, вернувшихся с фронта, стоит печать – как бы это не идеалистически звучало. Тяжело там, да?
— Тяжело, — сказал Игорь. – И очень сложно. Ровно все так, как вы пять лет тому назад и предсказали.
— Дальше будет еще тяжелее, — уверенно сказал профессор. – Так что берегите себя, молодые люди.
Он кивнул в сторону молчавших юноши и девушки.
— Вам предстоит еще решать крайне непростые вопросы. Очень непростые.
Молодой человек по имени Игорь с явной неохотой взял карточку.
— И все-таки зря, Соломон Израилевич. Мы уж как-нибудь перекантуемся. А вам бы пригодилось.
— Мне мало чего уже нужно в этой жизни, — сказал профессор. Он грустно улыбнулся.
— Однако, я бы хотел еще немного погулять. Пока ноги держат, так сказать.
— Все идет по плану? – спросил Игорь о чем-то таком, о чем они с профессором уже не раз говорили.
— Да, — сказал профессор. – И даже немного быстрее, чем я предполагал. Вот уже и лучшие люди города что-то чувствуют, потому и пытаются просчитать риски.
— И что же вы им сказали?
— То же, что скажу и вам: мир, в том виде, в котором мы его знали, подходит к концу.
Он пожал руку Игорю, кивнул юноше и девушке и вышел из микроавтобуса, который сразу укатил, на прощание мигнув фонарями.
А профессор пошел по проспекту на перекресток – он часто сюда ходил. В декабре 1905 года на этом перекрестке стояла баррикада одной из дружин партии большевиков – и она была одной из последних, которую солдаты Семеновского полка расстреляли из пушек во время подавления восстания. Никто из ее защитников не сдался.
Впрочем, вскоре профессор стал думать об одном неясном месте из черновиков Маркса, а именно о том, что же немец понимал под сочетанием Herbst Kapitalismus – осень капитализма. Ему бы очень хотелось спросить об этом у самого автора, но он был материалистом и с сожалением понимал, что это, увы, невозможно.