(«Вторжение»)
Я работал в тот день на добавочных часах в больнице – деньги не лишние, – когда в ординаторскую, куда я отправился попить кофе и вообще отдохнуть немного, вошел человек в форме. Что-то такое полевое-камуфляжное.
– Доктор Волков? – обратился он ко мне.
Я напрягся. Он заметил.
– Это по работе, не беспокойтесь. Вы не могли бы поехать со мной – наш врач в отпуске, а нам срочно нужен на месте доктор.
– А в чем дело? – полюбопытствовал я.
– Парашютиста советского взяли. Но он не совсем целый – пуля в животе. Прежде чем расстрелять, хотелось бы задать гаду пару вопросов.
Я вздохнул – этим ребятам не откажешь. Пошел за сумкой с инструментом и лекарствами.
Машина – не новый, но ничего такой джип, я бы от такого не отказался, довезла нас до места, на северном краю города, за полчаса. Там, совсем напротив начинающегося Верхне-Даринского леса, стоял какой-то сарай. Куда я и человек в форме, прошли.
В сарае горел яркий свет от подвешенных к потолку галогенных ламп – хотя еще был день. На брезенте полулежал-полусидел, прислонившись к стене, молодой парень, тоже в форме, но немного чудной. Вокруг него стояло много мужчин – все в разной форме, но привычной, а некоторые в штатском.
– Жив гадёныш? – спросил у присутствующих мой спутник.
– Жив. Но в полной отключке.
– Пропустите Айболита.
Айболит – то есть я – подошел к парню.
– Часа два отстреливался, пока у него патроны не кончились. Снайпер его подстрелил – потому что они имеют свойство последней гранатой себя и наших, – сказал кто-то сзади.
Живот был кашей из грязи, крови и кишок. Я, как мог, расстегнул парню курку – на груди незнакомые значки, на рукаве эмблема СА, КДС, на правом рукаве стилизованный серп и молот и под ними – БАТАЛЬОН ИМЕНИ ЛАРИСЫ РЕЙСНЕР.
– Кто такая Рейснер? – пробормотал я самому себе, разрезая ножницами его куртку.
Кто-то услышал.
– Какая-то сучка большевистская. Типа Землячки-Залкинд.
– А это еще кто такая? – я оглянулся, чтобы посмотреть на ответившего. Им был немолодой мужчина в штатском и единственный из всех в очках.
– Тоже сучка красная. Только еще хуже.
– Понятно, – сказал я. – А КДС что такое?
– Корпус добровольцев свободы. Так их силы вторжения называются.
Я снова стал осматривать парня, который пару раз легонько застонал, когда я рукой в перчатке разгребал его внутренности, но из отключки так и не вышел.
– Фигово, – сказал я. – Не жилец. Если быстро в больницу, можно было бы попробовать вытащить – но почти без гарантий.
– Нет смысла, – сказал тот же мужчина. – Парашютистов расстреливают.
– Дайте ему какой укол, доктор, – сказал кто-то из камуфляжных. – Зададим пару вопросов – а потом пусть подыхает.
– Хорошо.
Я сделал ему два укола – морфий и еще кое-что, сунул под нос нашатырь. Парень застонал, открыл глаза.
– Я доктор, постарайтесь не двигаться – сказал я, поднялся на ноги, отошел на пару шагов назад.
– Минут пять у вас есть – сказал, не обращаясь ни к кому конкретно.
Кто-то из военных наклонился к парашютисту.
– К кому шли в городе?
Мне было не очень интересно, я отошел подальше. Какой-то молодой лейтенант из ФСБ начал мне рассказывать:
– У нас в области наверное с год парашютистов не было. Они в последнее время больше на Урале и в Сибири.
Я знал, но лейтенантика не перебивал – ему, видно, очень хотелось с кем-то поделиться.
– Они теперь действуют небольшими группами, по три-пять человек. Иногда объединяются, входят в небольшие города, но больше крупными соединениями не действуют. После Омска
Это тоже я знал. Не знал я, конечно, правда ли, что по Омску мы шарахнули атомной бомбой, когда его заняли советские и объявили освобожденной территорией. Так писали в Сети в оппозиционных блогах. На федеральных каналах говорили, что бомба была их, советская, и взорвалась случайно. Кому верить было непонятно.
– Эй, док, а у вас какой сыворотки правды нет – чтобы он заговорил? – спросил кто-то из обступивших парашютиста.
– Нет, – ответил я.
– Нет так нет, – равнодушно ответил этот кто-то. – Тогда по старинке.
И ударил парашютиста сапогом в живот. Лицо парня от боли стал белым, но он не застонал.
– Говори, падла красная – кто вас ждал в городе? Скажешь – отвезем в больницу. Будешь молчать – так тут в говнище и сдохнешь.
Парашютист молчал.
– Они, после того, как Мавзолей снесли и тушку выкинули, совсем озверели, – продолжил лейтенантик. – Когда входят в город, расстреливают полицейских, священников, городское начальство. Банки взрывают, телевышки.
К нам подошел человек в очках, включился в разговор.
– Теперь, после того, как Патриарх благословил снос некрополя у Кремлевской стены и анафематствовал коммунистов, они еще и храмы взрывают. Впрочем, мечети тоже – если не в православных районах.
Я хотел спросить, взрывают ли буддийские храмы, но не стал. Мужчина достал пачку сигарет, предложил мне. Я отказался. Лейтенанту он почему-то сигарету не предложил, закурил сам.
– Я один раз был у них, в СССР, в ответном рейде. Еле ушли. Успели только библиотеку да обсерваторию взорвать. Но им у нас легче – у нас всегда находятся сволочи, которые их укрывают или даже к ним присоединяются. Нам же там приходится действовать в абсолютной пустоте. Там ведь все зомбированные.
Докурив сигарету, мужчина сказал лейтенанту:
– Заканчивайте с ним.
Лейтенант кивнул, вынул из кобуры пистолет, прошел к парашютисту.
– Можешь помолиться, – сказал он ему. – Если в Бога веруешь.
Советский молча смотрел на него, только кусал нижнюю губу – очевидно, от боли.
– Атеист, понятно, – сказал лейтенант и выстрели ему в сердце, потом еще раз. Парень завалился набок.
– Вынесите это дерьмо на улицу, потом закопайте где-нибудь, – брезгливо сказал мужчина в очках и вышел из сарая.
На столе лежали вещи парашютиста – котелок, ложка, кусок хлеба, красная картонка с буквами ВЛКСМ на ней, какая-то брошюрка. На обложке было написано «Памятка солдатам КДС». Я, не спрашивая никого, взял и начал читать.
«Товарищ доброволец! Тебе предстоит сражаться за свободу трудового народа на территории так называемой Российской Федерации. Это клерикальное государство криминально-капиталистического типа, которое недостойно даже…»
Кто-то вырвал брошюрку у меня из рук.
– Вещдоки не трогать!
Это был полицейский, звания я не разглядел.
Из брошюрки на пол, покрытый опилками, выпала фотография. Прежде, чем полицейский ее подобрал, я увидел, что на ней была смеющаяся светловолосая девушка. Полицейский сунул фотографию обратно в брошюрку.
Четверо полицейских, держа брезент за четыре угла, вынесли тело на улицу. Ко мне подошел тот, кто меня привез.
– Давайте, доктор, я вас отвезу назад.
Я не возражал. Мы вышли на улицу. Брезент опустили на землю и мертвый парашютист теперь лежал на спине, а его мертвые открытые глаза – которые никто не закрыл, пристально смотрели в бездонное русское небо.
У нас ведь с ним все разное, вдруг подумал я: и вера, и строй, и страна, и правда. Только это небо у нас общее – а больше ничего.