Позняков В.В. * Разведка, разведывательная информация и процесс принятия решений: поворотные пункты раннего периода холодной войны (1944-1953 гг.) * Статья

---

Из книги: «Холодная война. 1945-1963 гг. Историческая ретроспектива», 2003

---

К завершающему периоду  Второй мировой войны советские спе­циальные службы (Первое управление НКГБ,  Главное разведыватель­ное управление Генерального штаба Красной Армии,  Разведыватель­ное управление Военно-Морского Флота) значительно усилили свои  позиции в странах — союзницах СССР и ряде нейтральных госу­дарств Европы и  Америки. В отличие от положения советских раз­ведывательных служб на территории  держав оси и оккупированных ими стран, где созданные в предвоенный период  резидентуры и агентурные сети были в 1941—1943 годах либо полностью  разгром­лены, либо существенно ослаблены¹, структуры ПУ НКГБ, ГРУ ГШ  и РУ ВМФ, действовавшие в Соединенных Штатах, Великобритании и Швеции в годы  войны не только не понесли сколь-нибудь серь­езных потерь, но и, напротив,  значительно расширили свои возмож­ности. Помимо значительного усиления уже  имевшихся в этих стра­нах резидентур офицерами-оперативниками, командированными  из СССР, и многократного увеличения численности контролируемого ими агентурного  аппарата и источников, советскими политической, военной и военно-морской  разведкой был создан ряд новых легаль­ных и нелегальных «представительств»:  резидентуры ГРУ ГШ и ПУ НКГБ в Канаде, Австралии, Уругвае, Колумбии (ПУ НКГБ),  Мек­сике (ГРУ), Алжире и Южно-Африканском Союзе — ПУ НКГБ². Легальные  резидентуры ГРУ и ПУ были быстро восстановлены по мере освобождения ряда стран  Западной (Франция, Нидерланды и Бельгия), Центральной (Чехословакия), Восточной  (Польша) и Юго-Восточной Европы, в ходе вступления Красной Армии на террито­рию  Румынии и Югославии, оккупации Австрии и Германии, после заключения перемирия с  Финляндией³. Значительный объем разве­дывательной информации поступал  в Москву также и по каналам советских контрразведывательных служб — Второго  управления НКВД и армейской СМЕРШ, — располагавших в 1944—1953 гг. весьма  разветвленными аппаратами и агентурными сетями на терри­тории стран,  оккупированных Красной Армией⁴, а позднее, во второй половине 1940-х  гг., и от разведывательных отделов Погранич­ных войск, с марта 1939 по октябрь  1949 г. находившихся в составе НКВД/МВД и имевших собственную агентуру в  приграничных рай­онах сопредельных государств⁵. Продолжался сбор  политической информации и по «партийной линии»: место упраздненных летом 1943 г.  специальных подразделений Коминтерна (Службы связи, Первого отдела, Политической  референтуры и Комиссии при ИККИ по работе среди военнопленных) заняли созданные  в 1943—1944 гг. НИИ-100 и -205, телеграфное агентство «Супресс» и Отдел  между­народной информации ЦК ВКП(б), переименованный впоследствии в Отдел  внешней политики ЦК⁶.

Самыми сильными позициями на  заключительном этапе Второй мировой войны и в первые послевоенные месяцы  советские разведы­вательные службы располагали в Соединенных Штатах и  Великобри­тании: советское политическое руководство прекрасно осознавало  значение этих стран — главных союзников и главных потенциальных противников СССР⁷.  Используя благоприятные условия военного вре­мени — присутствие в США и  Великобритании многочисленных со­ветских учреждений (как существовавших там до  войны — диплома­тических представительств, Амторга, ТАСС, — так и созданных в  1941—1942 гг., — Советской закупочной комиссии [в Америке], Во­енной миссии, а  затем Комиссии по репатриации советских граждан [на Британских островах]), и то  обстоятельство, что американские и британские контрразведывательные службы были  заняты прежде все­го борьбой с разведками держав оси, ГРУ, ПУ НКГБ и РУ ВМФ  по­стоянно наращивали численность офицеров-оперативников, действо­вавших под  прикрытием этих легальных представительств, и активно вербовали новую агентуру.  И хотя общая численность кадровых офи­церов советских специальных служб и  контролируемых ими источни­ков и агентств, действовавших в годы войны на  территории США, едва ли когда-либо будет установлена (Служба Внешней разведки  Российской Федерации и Главное разведывательное управление Гене­рального штаба  продолжают ревниво оберегать свои тайны), некото­рые документы, рассекреченные в  недавние годы, все же позволяют представить масштабы советского шпионажа в этой  стране. Так, по свидетельству А. С. Феклисова, одного из младших офицеров  резидентуры ПУ в Нью-Йорке, ее штат на протяжении военных лет составлял в  среднем 13 человек. Приблизительно такими же штатами располагали резидентуры:  Первого управления в Вашингтоне и Сан-Франциско, а также их коллег и соперников  из ГРУ и РУ ВМФ. Еще меньшее число офицеров было прикомандировано к  подрезидентурам этих служб в Лос-Анджелесе, Портленде, Сиэттле и некоторых  дру­гих городах. Однако эти сравнительно небольшие штаты резидентур  компенсировались многими десятками кадровых офицеров-разведчи­ков, работавших  под прикрытием СЗК, Амторга, представительства советского Общества Красного  Креста, ТАСС, Совфильмэкспорта и некоторых других учреждений. Общая численность  сотрудников двух крупнейших советских представительств в США — Советской  заку­почной комиссии и Амторга — только в Вашингтоне и Нью-Йорке составляла  около 5 тыс. человек⁸. Сбором различного рода политиче­ской, военной,  экономической и научно-технической информации должны были заниматься во время  своего пребывания за границей ВСЕ советские специалисты, независимо от того,  являлись они со­трудниками разведывательных служб или нет⁹. Что же  касается про­фессионалов (кадровых офицеров советских специальных служб), а  также агентов и источников, находившихся у них на связи, то, по подсчетам автора  этой статьи, основанным на анализе шифротелеграмм и радиограмм, посланных в  Москву и полученных оттуда резидентурами ПУ НКГБ, ГРУ и РУ ВМФ в Соединенных  Штатах в 1941—1945 гг., и ряда других, недавно рассекреченных документов, их  численность была весьма впечатляющей. Всего за период с 22 июня 1941 по начало  ноября 1944 г., согласно рапорту, направленному Ста­лину Л. П. Берией,  «…работниками 1-го (Разведывательного) Управ­ления НКВД/НКГБ» было «выведено  за кордон на нелегальную ра­боту 566 человек, завербовано 1240  агентов-осведомителей…»¹⁰ Сколько разведчиков в тот же период  «вывели» за границу (и в част­ности, в США) ГРУ и РУ ВМФ, остается тайной;  известно лишь, что накануне Великой Отечественной войны Разведывательное  управле­ние Генерального штаба располагало за рубежом примерно 1 тыс. офицеров и  источников, из которых половина работала нелегально¹¹, и что на  протяжении войны оба управления весьма активно занима­лись в Соединенных Штатах  вербовкой новой агентуры и приобре­тением новых источников информации, как  самостоятельно, так и в сотрудничестве со Службой связи Коминтерна, вплоть до  ликвидации последней в середине 1943 г.¹²

Какая же часть из всех этих  офицеров-оперативников, агентов и источников работала на советские разведки в  США? По подсчетам американских исследователей Джона И. Хейнза и Харви Клера,  ос­нованным на анализе шифротелеграмм и радиограмм, дешифрован­ных в ходе  осуществления проекта «Венона»¹³, на протяжении 1941— 1945 гг. на ПУ  НКГБ, ГРУ и РУ ВМФ работало около 100 офице­ров-оперативников, контролировавших  примерно 435 агентов и источников (из которых приблизительно 372 принадлежали ПУ,  31 — ГРУ и 12 — РУ ВМФ и не менее 20 человек выполняли двойную роль, являясь  одновременно функционерами компартии США и talentspotters — людьми, подыскивавшими и рекомендовавшими со­ветским разведкам новых агентов  из числа членов КП США)¹⁴. По мнению автора данной статьи, также  основанном на анализе дешиф­ровок, осуществленных в рамках проекта «Венона», и  других источ­ников, число офицеров-оперативников, действовавших в Соединен­ных  Штатах в период с 16 ноября 1941 по 21 февраля 1946 г., со­ставляло не менее 91  — 112 человек (как в легальных, так и в нелегальных резидентурах), из которых от  42 до 63 представляли ПУ НКГБ, примерно 49 — ГРУ; данные по РУ ВМФ отсутствуют.  Об­щее число контролировавшихся ими источников и агентов могло быть даже большим  — около 593 человек (548 — ПУ, не менее 33 — ГРУ и 12 — РУ ВМФ)¹⁵.  Еще большую цифру приводит в своих ме­муарах старший офицер британской  контрразведки MI 5 Питер Райт.

По его сведениям, в ходе  осуществления проекта «Венона» занятые в нем американские и британские  криптографы и контрразведчики пришли к выводу о том, что из выявленных ими 1200  криптонимов «более 800 принадлежали советским агентам, завербованным либо в ходе  войны, либо вскоре после ее окончания»¹⁶. Если учесть, одна­ко, что  криптографам Агентства национальной безопасности (NSA)  США и британской Правительственной школы кодов и шифров (GCCS)  удалось «вскрыть» далеко не все советские шифры и соот­ветственно прочесть лишь  сравнительно небольшую часть шифроте-леграмм и радиограмм, отправленных и  полученных советскими спе­циальными службами, действовавшими в 1941—1945 гг. на  террито­рии Соединенных Штатов¹⁷, думается, есть все основания  предположить, что и данные, приведенные П. Райтом, могут оказать­ся неполными.

Если даже согласиться с тем,  что Райт был прав и «большинство из тех» 800 криптонимов, о которых он упоминал  в своих мемуарах, «принадлежало второстепенным источникам и агентуре»¹⁸ — агентам-связникам, людям, державшим явочные квартиры, «почтовые ящи­ки» и т.  п., — нетрудно предположить и то, что за немалой частью этих кличек скрывались  первокласссные источники и агенты. Такие, например, как помощник министра  финансов Соединенных Штатов Хэрри Декстер Уайт («Юрист», «Ричард»), старший  административ­ный помощник президента Рузвельта Локлин Кёрри («Паж»), дирек­тор  Отдела по специальным политическим вопросам Государствен­ного департамента  Олджер Хисс («Алеc»),  служащий Министерства финансов Нэтэн Грегори Силвермэстер («Пэл», «Роберт») и  многие, многие другие¹⁹.

Хотя резидентуры ГРУ, РУ ВМФ  и ПУ и контролируемые ими агентурные сети, действовавшие с осени 1942 г. на  территории Кана­ды, были сравнительно немногочисленными²⁰, роль,  которую они сыграли в 1944—1945 гг., оказалась достаточно важной. Особенно  цен­ной была собранная ими информация, касавшаяся участия канадских ученых в  проекте «Манхэттен», производства в этой стране различных типов вооружений,  многие из которых поставлялись в Советский Союз в рамках программы ленд-лиза;  немалое значение имела и по­ступавшая из Оттавы политическая и военная  информация²¹.

Серьезными позициями  советские специальные службы располагали к концу войны и в Великобритании. На  протяжении всей войны в этой стране действовали не только резидентуры ПУ, ГРУ и  РУ ВМФ, но и Советская военная миссия (1941 — сентябрь 1945 гг.), Комиссия по  репатриации советских граждан (1944—1948) и советская группа делегации ООН в  Соединенном Королевстве. Число офицеров-оперативников, действовавших в 1940—1953  гг. под прикрытием всех этих учреждений, было, по подсчетам автора предлагаемой  статьи, весьма значительным. Так, ГРУ ГШ располагало в эти годы на Бри­танских  островах не менее 64, а ПУ НКГБ/МГБ — не менее 25 офи­церами, на связи у которых  находилось соответственно приблизитель­но источников и агентов: 48 и 40—41²².  Помимо контролируемой ПУ НКГБ широко известной «Кембриджской пятерки» — Ким  Филби, Донэлд Маклейн, Гай Бёрджесс, Энтони Блант и Джон Кернкросс²³ — в этой стране в 1940-х и до начала 1950-х годов работали такие известные  советские разведчики и агенты, как Урсула Кучински («Соня»), ее брат Юрген и муж  Лен Бёртон (ГРУ)²⁴, Клаус Фукс (пос­ле его возвращения из США в июне  1946 и до ареста в январе 1950 г.)²⁵, Аллан Н. Мэй, Лео Лонг²⁶ и, конечно же, не только они: до­статочно упомянуть «Оксфордскую группу»,  участники которой так и остались неизвестными британской контрразведке MI5²⁷.

По ряду причин, речь о  которых пойдет ниже, политическая и военная информация, добываемая агентурными  сетями советских разведывательных служб, действовавшими в Соединенном  Королев­стве, и прежде всего «кембриджской пятеркой»²⁸, приобрела в  кон­це 1940-х годов особо важное значение.

Не менее важную роль в этот  же период сыграла и поступавшая из Англии научно-техническая информация,  особенно та ее часть, которая касалась исследований в сфере разработки и  производства ядерного оружия, радио- и гидролокационного оборудования.

Исключительно важное  значение приобрела во второй половине 1940-х годов деятельность резидентур и  агентурных сетей ГРУ ГШ и ПГУ МГБ, как теперь назывались главные ветви советской  раз­ведки²⁹, в оккупированных союзными войсками Германии и Австрии,  быстро превратившихся по своему значению во второй (после США и Соединенного  Королевства) источник информации и «поле сра­жения» специальных служб СССР, США,  Великобритании и Фран­ции³⁰. Восстановление постоянных оперативных  структур советских политической и военной разведок, ликвидированных в этих  странах в июне 1941 г., началось вскоре после завершения войны: уже в июне 1945  г. группы офицеров ПУ, прикомандированные ранее к раз­ведывательным управлениям  штабов 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов, были объединены в  резидентуру, подчинен­ную непосредственно Первому (Разведывательному) управлению  НКГБ. К августу того же года в пригороде Берлина Карлсхорсте начала дей­ствовать  постоянная резидентура ПУ во главе с опытным разведчи­ком А. М. Коротковым, до  начала войны служившим заместителем резидента ИНУ НКГБ в этом городе. К началу  1946 г. в ее составе работало 8 человек, контролировавших значительное число  агентов и источников в германской столице и ряде провинциальных цент­ров страны.  Приблизительно в тот же период была воссоздана и венская резидентура ПГУ³¹.  Что же касается ГРУ, то его оператив­ными центрами стали разведывательное  управление Группы совет­ских войск в Германии (ГСВГ), в Шверине, позднее, в 1953  г., пе­реведенное в тот же Карлсхорст, где до этого года действовала бер­линская  оперативная группа военной разведки, и РУ Центральной группы войск (ЦГВ) в  небольшом австрийском курортном городке Бадене (неподалеку от Вены), а также  венская резидентура, возглав­ляемые генерал-майором П. Н. Чекмазовым и его  заместителями П. С. Мотиновым и В. А. Никольским³². Точное число  офицеров-оперативников ГРУ, действовавших в Германии в период 1945— 1953 гг.,  установить без документов из архивов управления невозможно. Учитывая значимость  информации, добываемой на территории Германии, можно предположить, однако, что  оно, скорее всего, было больше, нежели численность их коллег, служивших в Бадене  и в Вене, где к концу сентября 1953 г. постоянно находилось более 250 офицеров  военной разведки и контрразведки³³.

И ГРУ, и ПУ располагали в  обеих странах широко разветвленны­ми агентурными сетями: помимо остатков старой  довоенной аген­туры ими использовались также источники, завербованные среди  военнопленных в годы войны; активно привлекались к работе и новые лица:  представители местного населения, солдаты и офице­ры союзных армий, гражданские  служащие оккупационной админи­страции³⁴. Результаты деятельности  резидентур и агентурных сетей, воссозданных на территории Германии и Австрии,  приобрели осо­бенно большое значение в конце 1940-х годов в связи с  возникно­вением Североатлантического союза, Федеративной Республики Гер­мании и  новых германских вооруженных сил — бундесвера.

Весьма активно действовали  советские разведывательные службы и во Франции. Восстановление резидентур и  контроля над агентур­ными сетями, связь с большинством из которых была утрачена  ГРУ и ПУ в 1940—1943 гг., началось в период освобождения страны и ее заморских  территорий: уже в августе 1943 г. в Алжир под прикры­тием должности главы  советской Комиссии по репатриации был направлен опытный разведчик ПУ И. И.  Агаянц (одновременно ставший неофициальным представителем правительства СССР при  Французском Комитете Национального Освобождения). 10 сентяб­ря 1944 г. в  освобожденный Париж прибыл первый легальный ре­зидент ПУ А. А. Гузовский, вскоре  восстановивший связь с париж­ской агентурной сетью и начавший ее реорганизацию в  соответствии с «предварительным планом мероприятий по развертыванию  развед-работы во Франции», полученным из Москвы в ноябре³⁵. И хотя  эта реорганизация повлекла за собой временную консервацию (до конца 1945 г.)  значительной части источников резидентуры ПУ, и она, и восстановленные в этот же  период структуры ГРУ сумели во второй половине 1940-х и в начале 1950-х годов  быстро наверстать упущен­ное. Используя подпольный аппарат ФКП (а также вербуя  членов компартии вне его), таких экзотических союзников, как агентура Фронта  освобождения Вьетнама и собственные немалые возможности, обе ветви советской  разведки в эти годы получали во Франции до­статочный объем необходимой  руководству СССР политической, во­енной, экономической и научно-технической  информации. По сви­детельству бывших офицеров ПУ В. и Е. Петровых, «…отдел  Коми­тета Информации, ответственный за операции на территории Франции, был  просто завален фотокопиями оригиналов официаль­ных французских документов»³⁶.

Географическое положение  Швеции и ее нейтралитет в годы Вто­рой мировой войны превратили эту страну в  один из важнейших центров деятельности специальных служб, в том числе и  советских разведок: Стокгольм оказался очень удобной «точкой» для наблюде­ния за  тем, что происходило не только в Германии, Дании, Норвегии, Финляндии, Польше и  Прибалтийских республиках, но и в Швейцарии, Венгрии, Югославии и ряде других  стран, местом для проведения тайных переговоров и специальных операций. Именно в  Швеции в 1943—1944 гг. при активнейшем участии ПУ, ГРУ и РУ ВМФ осуществлялись  тайные встречи представителей СССР и Фин­ляндии, приведшие к выходу последней из  войны³⁷; оттуда в 1944— 1945 гг. поступала информация о попытках  руководства Германии вступить в тайные переговоры с США и Великобританией о  заклю­чении сепаратного мира³⁸. Немало важных сведений о политических  процессах, протекавших в странах Скандинавии, их отношениях с Соединенными  Штатами и их союзниками, экономической и науч­но-технической информации  добывалось советскими разведчиками в шведской столице и в послевоенные годы.

И все же, несмотря на  впечатляющие успехи, которых советским специальным службам удалось достичь в  годы войны, вскоре после ее окончания им пришлось столкнуться с целым рядом  проблем. Первой и, пожалуй, наиболее серьезной из них стало резко усилив­шееся  противодействие их работе со стороны контрразведывательных агентств Соединенных  Штатов, Великобритании и других стран; вто­рой — проблема безопасности  коммуникаций, надежности исполь­зуемых шифров и кодов. Третьей, тесно связанной  со второй, стала проблема перебежчиков — бывших офицеров и агентов ПУ и ГРУ — по  различным причинам порвавших со своими службами и пре­доставивших контрразведкам  США и других стран, на территории которых они действовали в годы войны, обширную  информацию об основных направлениях деятельности советских разведок, их  аген­турных позициях в различных странах, особенностях их сотрудни­чества с  местными коммунистическими партиями и т. п. Четвертой проблемой, также серьезно  отразившейся на деятельности ГРУ, РУ ВМФ и ПУ, стала серия реорганизаций,  которым советские специ­альные службы подверглись в 1947—1952 гг. И наконец,  последней из них явились послевоенная реорганизация правительственных структур  США — ликвидация ряда агентств военного времени (Управления стратегических  служб, Управления военного производства, Управления военной информации) и  значительное сокращение шта­тов таких важнейших ведомств, как государственный  департамент, военное и морское министерства, министерство финансов и т. д. В  результате этого множество американцев, снабжавших в годы вой­ны ПУ, ГРУ и РУ  ВМФ ценнейшей информацией, либо потеряли работу, либо были переведены на новые,  зачастую второстепенные должности. Не менее негативно сказались на численности  офицеров-оперативников всех ветвей советской разведки и их агентурного ап­парата  ликвидация Советской закупочной комиссии (в связи с пре­кращением поставок по  ленд-лизу), а также сокращение штатов дру­гих советских учреждений, работавших в  США.

Активизация операций  советских специальных служб в 1941— 1945 гг. на территории Америки, Западной и  Восточной Европы, стран Дальнего Востока не осталась незамеченной  контрразведыва­тельными службами союзников СССР по Великой коалиции. Еще в мае  1943 г. директор Федерального бюро расследования (ФБР) Эд­гар Гувер в своем  письме ближайшему советнику президента Руз­вельта Гарри Гопкинсу сообщил о  встрече резидента ПУ в Нью-Йор­ке В. П. Зарубина с членом Национального комитета  компартии США Стивом Нелсоном, в ходе которой последнему была передана крупная  сумма «денег для внедрения членов Коммунистической партии и агентов Коминтерна в  отрасли промышленности, занятые производством секретной продукции для  правительства США, с тем чтобы получить (о них) информацию для передачи  Советскому Со­юзу»³⁹. На протяжении следующих девяти месяцев бюро  были полу­чены новые данные о советском военном и промышленном шпиона­же в США и  о советских разведчиках, работавших под прикрытием посольства СССР в Вашингтоне⁴⁰.  Новая активизация советских раз­ведывательных служб и новые тенденции во внешней  политике СССР на протяжении первого послевоенного года были с тревогой отмече­ны  в специальном докладе, представленном президенту Трумэну его советником Кларком  М. Клиффордом в сентябре 1946 г. «Перенос Советами образа главного противника с  Великобритании на Соеди­ненные Штаты, о котором известили мир грубые и резкие  атаки со­ветской пропаганды», нашли свое выражение в усилении военной мощи СССР,  «руководстве советским правительством шпионажем и подрывными движениями в США» и  в «расцвете советского шпиона­жа» в Германии и Китае⁴¹. Масштабы  деятельности советских разве­док в Соединенных Штатах, Западной Германии и  Австрии вскоре заставили администрацию Трумэна предпринять ряд срочных мер:  главное контрразведывательное агентство США—ФБР — резко усили­ло штаты своих  подразделений в Вашингтоне и Нью-Йорке: основ­ных центрах работы ПУ, ГРУ и РУ  ВМФ. На 1 ноября 1945 г. в рас­следовании нескольких дел, одно из коих было  связано с «междуна­родным шпионажем, в котором замешано около 100 человек…», а  другое — с «защитой (секрета) атомной бомбы», было задействовано соответственно  250 и 75 специальных агентов ФБР⁴². Неотложные меры были предприняты  также армией и флотом США. Обеспоко­енное активизацией советских спецслужб в  Германии и ряде других стран Европы, командование вооруженными силами США на  евро­пейском театре вскоре после окончания войны создало в дополне­ние к школе  разведки и военной полиции, уже существовавшей в Форт Райли, Канзас, еще одну —  в местечке Обераммергау, Бава­рия⁴³. Аналогичные меры были также  предприняты в 1945 г. фран­цузским и британским правительствами: чистка армии и  службы разведки и контрразведки от проникших туда членов компартии Франции,  осуществленные генералом Де Голлем и полковником Пасси, создание в начале 1945  г. в британской MI6  Отдела IX,  зада­чей которого стало изучение документов, относившихся к деятель­ности  компартии Великобритании и советских учреждений в Англии накануне и в годы войны⁴⁴.

Обеспокоенность, проявляемая  правительствами Соединенных Штатов, Канады и Великобритании в связи с  деятельностью совет­ских разведок в этих странах, еще больше усилилась в конце  1945 —  начале 1946 г. после появления первой волны послевоенных пере­бежчиков:  Элизабет Бентли — связной между несколькими группа­ми агентов, служивших в  различных федеральных учреждениях в Вашингтоне, руководством компартии США и  резидентурой ПУ НКГБ в Нью-Йорке, шифровальщика резидентуры ГРУ в Оттаве И.  Гузенко и бывшего функционера подпольного аппарата КП США и агента ГРУ (позже  ИНО) Уиттэкера Чемберза. Бентли назвала ФБР имена 41 из известных ей агентов и  источников информации, слу­живших накануне и в годы войны в различных  федеральных агент­ствах (многие из которых совпали с именами людей, о которых  го­ворил в своих показаниях У. Чемберз); сведения, сообщенные Гузен­ко,  позволили разоблачить 16 офицеров-оперативников резидентуры ГРУ и около 20  работавших на них граждан Канады, среди которых были члены парламента и  высокопоставленные служащие различных правительственных ведомств, а также  известный британский физик-ядерщик Аллан Нанн Мэй и его канадский коллега Израэл  Холпе-рин⁴⁵. К началу ноября руководство ФБР уже не имело сомнений в  том, что 13 высокопоставленных служащих Белого дома, министер­ства финансов,  военного министерства, управления стратегических служб и ряда других федеральных  ведомств (в частности, Локлин Кёрри, Грегори Силвермэстер, Хэрри Декстер Уайт,  Джордж Силвермэн и Данкен Ли) в течение длительного времени были советскими  агентами⁴⁶. Был установлен в общих чертах и «круг интересов»  со­ветских разведывательных служб: по мнению ФБР, основанном на результатах  расследования, проведенного их собственными сотрудни­ками и Канадской  королевской конной полицией, главными целя­ми ПУ и ГРУ являлись информация об  исследованиях в сфере раз­работки и производства ядерного оружия, новейших  систем наведе­ния и сведения о внешней политике Соединенных Штатов⁴⁷.

По иронии судьбы, Э. Бентли  и И. Гузенко сдались американ­ским и канадским властям именно в то время, когда  их показания приобрели для контрразведывательных служб особую ценность: с весны  1945 г. администрация нового президента США перешла к значительно более жесткому  курсу в отношении СССР. ФБР, Управ­ление военно-морской разведки (ONI)  и Корпус контрразведки армии США (CIC)  уже не были заняты борьбой со специальными службами держав оси и, не связанные  рядом политических ограни­чений, ранее введенных администрацией Рузвельта⁴⁸,  могли напра­вить все свои усилия на нейтрализацию деятельности советских  раз­ведывательных служб⁴⁹. Именно это они и сделали, незамедлитель­но  приступив к широкомасштабному расследованию, основанному на показаниях Э. Бентли,  И. Гузенко и У. Чемберза. В результате ре­зидентуры ПУ и ГРУ и контролируемый  ими агентурный аппарат в США — стране, представлявшей для советского  политического ру­ководства, военных и высших эшелонов военно-промышленного  комплекса наибольший интерес, — оказались в весьма непростом положении. Для того  чтобы максимально ограничить тот ущерб, который могли понести те агентурные  сети, о которых знала Э. Бентли, глава НКГБ В. Н. Меркулов распорядился  немедленно прекратить все «контакты со всеми лицами, известными» ей, немед­ленно  «предупредить агентов» о ее «предательстве» и отозвать в СССР всех  офицеров-оперативников, когда-либо работавших с нею. Более того, согласно  последовавшим за этим распоряжением инструкциям московского Центра легальным  резидентам в Вашингтоне и Нью-Йорке А. В. Горскому и В. Правдину, а также  резиденту-не­легалу в Балтиморе И. А. Ахмерову было предписано незамедлитель­но  прекратить на 3—4 месяца все контакты со значительной частью важнейших агентов.  Среди них были такие незаменимые группово­ды, как Виктор Перлоу («Рейд») и Н.  Силвермэстер («Роберт»), ко­торые помимо своей собственной агентурной работы  связывали Гор­ского, Правдина и Ахмерова с большим числом источников,  рабо­тавших в ключевых федеральных учреждениях, Л. Кёрри («Паж»), Хэролдом  Глэссером («Рубль») и еще по меньшей мере 13 людьми. Вскоре все три резидента  были срочно отозваны в Москву. В сущ­ности, Э. Бентли и И. Гузенко своей явкой с  повинной сумели в течение всего нескольких дней парализовать работу нескольких  важ­нейших резидентур ПУ и ГРУ и значительную часть агентурных се­тей в США и  Канаде. Несколько раньше, в ноябре 1944 г., в поле зрения ФБР и армейской  разведки G-2  попал еще один ветеран со­ветской разведки, нелегал ГРУ Артур А. Адамc,  активно занимав­шийся в этот период сбором информации по созданию атомного  оружия. Ему пришлось срочно прервать контакты со своими источ­никами и в конце  1946 г. выехать из США⁵⁰. Увы, все эти события знаменовали собою лишь  начало довольно длительного периода глу­бокого кризиса, в котором советские  разведывательные службы в Соединенных Штатах оказались во второй половине 1940-х  годов.

Начало приносить свои первые  плоды и успешное осуществление проекта «Венона», о котором уже говорилось выше:  20 декабря 1946 г. один из ведущих сотрудников Агентства безопасности армии США  (ASA),  лингвист и криптограф Мередит Гарднер сумел про­честь часть телеграммы  нью-йоркской резидентуры ПУ, содержавшей список ученых-атомщиков. К маю 1947 г.  им было расшифровано уже «несколько дюжин посланий, отправленных из Москвы в  Нью-Йорк, и наоборот, в 1944—1945 гг.» В начале сентября того же года  заместитель начальника G-2,  полковник Картер Кларк уведомил об этом ФБР и, начиная с 19 октября 1948 г., оба  агентства начали под­держивать постоянные рабочие контакты⁵¹.  Дешифровки теле- и ра­диограмм ПУ, а затем и ГРУ, подтвердившие показания Э.  Бентли, У. Чемберза и И. Гузенко, позволили Бюро не только выявить но­вые имена  советских агентов, но и начать их судебное преследова­ние. И хотя руководства ПУ,  ГРУ и РУ ВМФ достаточно рано по­лучили сведения об успехах криптографов ASA и сменили шифры, они никак  не могли предотвратить использования уже расшифрован­ных посланий, выявления и  арестов всех тех своих агентов, чьи имена или приметы фигурировали во «вскрытых»  телеграммах⁵².

Немалый ущерб деятельности  советских разведывательных служб нанесли в 1946—1953 гг. те самые люди, которые  являлись главны­ми «потребителями» получаемой ПУ, ГРУ и РУ ВМФ информации — И.  В. Сталин и В. М. Молотов, — инициировавшие в 1947 их кар­динальную перестройку.  Стремясь сконцентрировать получение и обработку информации в рамках одного  ведомства, повысить опера­тивность ее поступления и усилить свой личный контроль  за дея­тельностью разведки, они вначале практически полностью замени­ли  руководство ПГУ МГБ (название политической разведки с мар­та 1946 г.) и ГРУ, а  затем, 30 сентября 1947, создали Комитет информации (КИ) при Совете Министров  СССР, объединив в нем выведенные из состава МГБ и военного министерства ПГУ и  ГРУ, Отдел «С» (координировавший с 1944 г. деятельность ПУ и ГРУ по атомному  шпионажу и впоследствии вошедший во 2-е Специальное [разведывательное] бюро 1-го  Специального комитета при СМ СССР, ответственного за советскую атомную  программу. Первым главой КИ был назначен Молотов (впоследствии — А. Я.  Вышинский, В. А. Зо­рин и Я. А. Малик), всей же практической работой руководил  его первый заместитель генерал-лейтенант П. В. Федотов. Представите­лями КИ на  местах (главными резидентами) были назначены послы СССР, их заместителями —  фактические резиденты бывшего ПГУ и ГРУ. Одновременно было принято решение  оставить в структуре МГБ и ВМ специальные службы разведки и диверсионной  деятельности на случай локальных военных конфликтов или большой войны в Евро­пе,  на Балканах, Ближнем и Дальнем Востоке⁵³. Еще одним нововве­дением  стало создание по инициативе министра МГБ В. С. Абакумо­ва в рамках его  ведомства специальных Бюро № 1 и 2, осуществлен­ное по решению Политбюро от 9  октября 1950 г. Задачами первого из них были подготовка и проведение «диверсий  на важных военно-стратегических объектах и коммуникациях на территории главных  агрессивных государств — США и Англии, а также на территории других  капиталистических стран, используемых главными агрессора­ми против СССР», а  также «…активных действий (актов террора) в отношении наиболее активных и  злобных врагов Советского Союза из числа деятелей капиталистических стран, особо  опасных ино­странных разведчиков, главарей антисоветских эмигрантских  органи­заций и изменников Родине». Через три года Бюро № 1 было пре­образовано в  «12-й (специальный) отдел при 2-м Главном (разведы­вательном) управлении МВД  СССР. Задачей Спецбюро № 2 было «выполнение специальных заданий внутри  Советского Союза по пресечению особыми способами вражеской деятельности,  проводи­мой отдельными лицами, а также подбор, воспитание, обучение и тренировка  работников и агентуры» бюро⁵⁴. Учитывая тот факт, что вне рамок КИ  помимо специальных разведывательных подразделе­ний, оставшихся в структурах МГБ  и военного министерства, Бюро № 1 и 2 и РУ ВМФ (слитого с ГРУ в 1952 г.) сбором  различного рода разведывательной информации продолжали заниматься в 1947— 1953  гг. Главное управление Пограничных войск, НИИ-100 и Отдел международной  информации ЦК КПСС, о которых уже упоминалось выше, вполне очевидно, что попытка  создать советский аналог ЦРУ не удалась. КИ так и не стал подлинным центром  координации раз­ведывательной деятельности, обработки и анализа ВСЕЙ поступавшей  в СССР разведывательной информации и не оправдал возлагавшихся на него надежд.  Распыление сил и средств, разделение одних и тех же функций и задач между  несколькими параллельно действу­ющими ведомствами и учреждениями, раздел  агентурного аппарата (особенно в период, когда советские специальные службы,  работав­шие в США, да и не только в этой стране, переживали серьезный кризис) не  могли не оказать весьма негативного влияния на деятель­ность советских разведок  в самых различных регионах мира. Поэто­му неудивительно, что уже примерно через  десять месяцев после создания КИ Генеральному штабу удалось убедить Сталина в  необ­ходимости вернуть военную разведку вооруженным силам. После ухода военных  разведчиков Комитет информации был «понижен в ранге» и стал, по сути дела,  придатком Министерства иностранных дел; в конце 1951 г. Сталин принял решение о  том, чтобы вся опе­ративная разведка была вновь сосредоточена в руках ГРУ и  нового Первого Главного управления МГБ. Еще через два с небольшим года были  упразднены и Бюро № 1 и 2⁵⁵. 

Разведывательные службы и  создание советской атомной бомбы 

Как это ни удивительно, но  советские разведывательные службы сумели не только выжить, но и достаточно  продуктивно работать даже в тех весьма неблагоприятных условиях, о которых  говорилось выше. Одной из наиболее ярких страниц их истории в 1944—1953 гг.  стала серия операций по получению информации, необходимой для разработки и  производства принципиально нового вида оружия — атомной бомбы.

Первые сведения о начале  работ, относящихся уже не только к теоретическим исследованиям в области  прикладной ядерной физи­ки, но и к практическому созданию атомной бомбы были,  скорее всего, получены резидентурой ГРУ в Лондоне во время встречи исполнявшего  обязанности резидента С. Д. Кремера («Барч») с Кла­усом Фуксом 10 августа 1941  г. Фукс сообщил о проводимых в Бир­мингеме под руководством Отто Фриша и  Рудольфа Пайерлса иссле­дованиях, в которых он сам принимал участие с конца мая  1941 г.: «через три месяца (эта работа будет завершена. — В. П.) и все  мате­риалы будут посланы в Канаду для промышленного производства», подобные  исследования, возможно, осуществляются в «Лейпциге, в Германии», под началом  профессора «Гейзенберга». Во время после­дующих встреч с Кремером и сменившей  его Урсулой Кучински («Соней») в период с сентября 1941 по декабрь 1943 г. Фукс  пере­дал им копии всех своих докладов, сделанных в университете Бир­мингема,  подробно осветил состояние опытно-конструкторских ра­бот по разделению изотопов  урана, осуществленных в Англии, а так­же сообщил, что разработка атомной бомбы  идет полным ходом и в Соединенных Штатах и что обе страны весьма активно  сотрудни­чают в этом направлении⁵⁶. Примерно в это же время  информация о том, что Великобритания и США с конца 1940 г. объединили  усилия по разработке атомного оружия и в состоянии создать его в весьма недалеком будущем, поступила в Москву и по каналам ПУ: об этом на основании множества документов, адресованных его шефу, сообщали Джон Кернкросс (личный секретарь председателя Британской научной консультационной комиссии лорда Хэнки) и Д. Маклейн⁵⁷. Несколько позже, в марте 1942 г., в Центр пришло сообщение нью-йоркской резидентуры ПУ: профессор Колумбийского университета Клэренс Хиски сообщил своему знакомому, агенту ПУ Фрэнклину Зелмэну, что он участвует в разработке «радиоактивной бомбы», над созданием которой в «отчаянной спешке работает ряд ведущих химиков и физиков». В декабре 1942 г. резидентура ПУ в Лондоне получила от своего источника, ученого-коммуниста «К», и его коллег «Мура» и «Келли», работавших в рамках британского атомного проекта»Тьюб Эллойз», детальный доклад об исследованиях, проводимых в Англии и США⁵⁸.

10 марта 1942 г. обобщенные данные о состоянии проводимых в Великобритании и США работ по созданию ядерного оружия Берия наряду с множеством в Москву секретных отчетов и публикаций по проблемам среди которых , Быстрый рост объема , , а также от , к огромному и Агентства национальной телеграмм ПУ за отправленную побудил политическое руководство СССР принять важнейшее Советский Союз должен обладать собственной Сталин подписал постановление конструкторских работ по Одновременно использованию ядерной энергии в военных целях. Одновременно было решено сделать получение информации по атомной проблематике приоритетной задачей ПУ НКГБ. Еще через год, в феврале 1944 г., функции координации работы всех советских разведывательных служб по атомной проблеме были возложены на возглавляемую генерал-майором П. А. Судоплатовым группу «С», специально созданную в рамках НКГБ. Кроме координации усилий ПУ, ГРУ и РУ ВМФ по сбору и обработке информации, поступавшей из США, Великобритании и Канады, на это подразделение, преобразованное 27 сентября 1945 г. в отдел, были возложены «функции реализацииполученных данных внутри страны», иными словами, — незамедлительнойпередачи их советским ученым-атомщикам⁵⁹.

Наиболее «урожайными» с точки зрения объема и качества полученной информации стали 1944—945 гг. Именно в этот период от основных ее источников в Соединенных Штатах, среди которых были такие крупные  ученые — непосредственные участники проек­та «Манхэттен», как Клаус Фукс, Бруно  Понтекорво, Сэвил С. Сэкс, Теодор О. Холл, Аллан Нанн Мэй, Исраэл Холперин,  Клэренс Хиски, Джон Чэпин, а также «Квант» и «Фогел»/«Перс» (специалисты,  известные лишь по своим агентурным кличкам, подлинные имена которых не  установлены ФБР до сих пор)⁶⁰. Кроме того, по свиде­тельству П. А.  Судоплатова, некоторая информация поступала так­же и от Энрико Ферми и научного  руководителя проекта Роберта Оппенгеймера, которые хотя и никогда не были  советскими агента­ми, но все же сочли для себя возможным поделиться частью  извест­ных им сведений со своими коллегами в СССР⁶¹. Весьма  интерес­ные и важные сведения о британских ученых-атомщиках, работав­ших в годы  войны в Канаде, а также существенную информацию о состоянии разработок,  проводимых в Соединенных Штатах, ПУ по­лучало в 1943—1945 гг. от «Эрика» —  молодого ученого-физика — и неких агентов, известных лишь по кличкам «Тина», «К»  и «Келли», живших и действовавших в Англии, личность коих так никогда и не была  установлена, а также от служившей секретарем исследователь­ского отдела  Британской ассоциации цветных металлов Мелиты Норвуд («Хола»)⁶².

Необычайного успеха сумела  достичь резидентура ГРУ в Оттаве, получившая в 1945 г. от А. Н. Мэя пробу  урана-235, вскоре достав­ленную в Москву заместителем резидента полковником П.  С. Моти-новым (разведчик вез ампулу с высокорадиоактивным U-235  на себе, в специальном поясе, и затем всю оставшуюся жизнь страдал от лу­чевой  болезни). Весьма ценная информация была получена ГРУ так­же от других канадских  физиков: Эдварда Мэйзеролла, Дёрнфорда Смита и Израэла Холперина⁶³.

В результате ученые, занятые  созданием советской атомной бом­бы, получили через отдел «С» детальные описание  лаборатории в Оук Ридже и завода в Лос-Аламосе, особенностей применяемой  аме­риканскими учеными технологии разделения изотопов урана, обра­зец U-235,  сведения о характере участия в ядерной программе кор­пораций «Келлекс», «Дюпон»,  «Юнион Кэрбайд» и ряда других фирм, системы охраны предприятий, данные об  ученых, участвовав­ших в реализации проекта. Уже через 12 дней после сборки  первой атомной бомбы в Москву были доставлены из Вашингтона и Нью-Йорка схемы и  описания ее устройства. Осенью 1945 г. были полу­чены фотографии помещений  завода в Оук Ридже и секретные час­ти доклада администрации и конгрессу, не  вошедшие в опубликован­ный текст доклада комиссии Смита, информация об отдельных  элементах конструкции бомбы, дневниковые записи о первом испы­тательном взрыве в  Аламогордо, произведенном 16 июля.

Анализируя информацию,  поступившую до конца 1945 г. из США и Великобритании (включая в данные, добытые  на Британских ост­ровах и те, что были добыты в Канаде), один из наиболее  осведом­ленных экспертов по истории создания советской атомной бомбы, ветеран  Первого Главного управления КГБ полковник В. Б. Барковский оценил ее следующим  образом: в Соединенных Штатах мы получили сведения о том, как сделать бомбу, а в  Англии — о том, из чего ее сделать. Весьма высоко оценивался вклад, внесенный в  дело создания советского ядерного оружия разведкой, и теми, кто непосредственно  руководил атомной программой СССР в годы вой­ны. Так, по мнению ее научного и  административно-технического руководителей И. В. Курчатова и А. П. Завенягина,  доля участия разведчиков в успешном осуществлении советского атомного проекта  была никак не менее 50%⁶⁴.

Неудивительно, что обладая  столь обширной информацией об американской ядерной программе, Сталин смог  вовремя принять несколько важнейших политических решений, одним из которых стало  постановление Политбюро и ГКО от 20 августа 1945 г. о со­здании Спецкомитета по  проблеме № 1, иными словами, решение о форсировании работ по разработке атомного  оружия и корректи­вы, внесенные в него в январе 1946 г.⁶⁵ Другим —  решение откло­нить предложенный Соединенными Штатами «план Баруха», внесен­ный  на рассмотрение Комиссии ООН по атомной энергии 14 июня 1946 г. Зная содержание  секретного доклада Ачесона—Лилиенталя, положенного в основу этого плана, Сталин  не мог воспринимать его иначе как попытку с помощью международного соглашения  сохра­нить монополию США на обладание ядерным оружием и ввести всеобъемлющий  контроль за исследованиями в этой области, про­водимыми в других странах⁶⁶.

Хотя кризис, сковавший  деятельность советских разведыватель­ных служб в США и Канаде с осени 1945 г.,  существенно снизил объем поступавшей оттуда информации по разработке,  производству и накоплению ядерного оружия, это не привело к тому, что совет­ские  физики-атомщики и военные в 1946—1953 гг. вообще переста­ли получать необходимые  им сведения из этих стран. Общий объем информации по атомной проблематике едва  ли стал меньше — из­менились в основном лишь ее характер и основные источники⁶⁷.  Главное отличие данных, поступавших в Москву в 1946—1950 гг., заключалось в том,  что теперь они касались не только исследований и опытно-конструкторских работ,  необходимых для создания ядер­ного оружия, но и средств его доставки, мест  размещения и скла­дирования, планов использования, деталей финансирования  ядерных программ США и Великобритании, а позже, начиная с 1949 г., пла­нов  создания ядерных сил НАТО, размещения их на территории Гер­мании. Значительно  расширились и «географические рамки» инфор­мации по атомной проблематике,  собираемой советскими специаль­ными службами: уже с 1945 г. она поступала из  Швеции, Дании, Болгарии, Чехословакии, Германии и ряда других стран⁶⁸.  Наиболее ценная ее часть поступала, однако, из Великобритании: самыми  продуктивными агентами в этот период стали Клаус Фукс, Милита Норвуд, Донэлд  Маклейн и Джон Кернкросс.

Вскоре после возвращения из  Соединенных Штатов Фукс был приглашен в Харуэлл — главный центр ядерных  исследований, про­водимых в Великобритании. С осени 1947 по май 1949 г. он сумел  передать А. С. Феклисову — офицеру КИ, контролировавшему его в Лондоне, основные  теоретические разработки по водородной бом­бе, планы работ по ее созданию,  реализация которых началась в США и Англии, данные об испытаниях урановой и  плутониевой бомб, произведенных на аттолах Бикини и Эниветок⁶⁹.

Поистине уникальной  информацией снабжал в этот период Москву Маклейн. После назначения его первым  секретарем британ­ского посольства в Вашингтоне «Гомер» на протяжении следующего  года одновременно работал в Объединенном комитете по выработ­ке политики в сфере  исследований и использования атомной энер­гии, а позже, с февраля 1947 г., стал  одним из директоров секрета­риата по координации американской, британской и  канадской по­литики в области ядерных вооружений. Имея на протяжении ряда  месяцев постоянный доступ в Комиссию по атомной энергии США, он, посетив ее  около двадцати раз, смог существенно дополнить ту информацию по ядерному  планированию, которую получал в по­сольстве и Объединенном комитете. Его  соотечественник Кернкросс («Карел»), служивший в этот период в министерстве  финансов, так­же сумел раздобыть весьма ценные документы и сведения,  позволив­шие советскому политическому и военному руководству иметь точ­ное  представление о финансировании британской ядерной програм­мы, предпринимаемых в  ее рамках исследованиях и приобретенных для их осуществления материалах⁷⁰.

Самой важной, однако, была  полученная ими в 1948—1949 гг. информация о ядерном арсенале Соединенных Штатов  и Велико­британии: числе атомных бомб, готовых к применению в случае во­енного  конфликта, средствах их доставки и дислокации соединений американской  стратегической авиации. Эти данные, свидетельство­вавшие о том, что до середины  1950-х годов США и Англия не бу­дут обладать запасами ядерного оружия,  достаточными для уничто­жения советского военно-промышленного потенциала, и  проведения крупномасштабных операций одновременно в Европе и на Дальнем Востоке,  позволили Сталину принять решение о начале блокады Берлина, что в немалой  степени способствовало отвлечению внима­ния США от событий, происходивших в  Китае, и победе китайских коммунистов в гражданской войне⁷¹. По  иронии судьбы, принимая это решение, кремлевский диктатор явно не мог предвидеть  его другие последствия: ослабление советской позиции в германском воп-росе  (после того как ему пришлось снять блокаду), ускорение созда­ния  Североатлантического союза⁷² и, наконец, возникновение  ком­мунистического Китая, вскоре превратившегося из союзника СССР в его  соперника, а затем и противника.

Оценивая результаты,  достигнутые советскими разведывательны­ми службами в 1943—1949 гг. в сфере  атомного шпионажа, нельзя не прийти к выводу, что их деятельность существенно  ускорила осуще­ствление отечественной ядерной программы. По сути дела, именно  информация о британском проекте «Тьюб Эллойз» и американском «Манхэттен»,  полученная ГРУ и ПУ⁷³, побудила Сталина и его ок­ружение принять  решение о необходимости начать подобные исследования в Советском Союзе. Именно  она позволила советским уче­ным-атомщикам, не тратя времени на неперспективные  исследова­ния и разработки и избегая непроизводительных затрат интеллекту­альных  и материальных ресурсов, в сравнительно короткие сроки, гораздо быстрее, нежели  этого ожидали американцы⁷⁴, создать совет­скую атомную, а вслед за  нею и водородную бомбы. Именно доста­точно точные сведения о ядерном потенциале  и реальных военно-политических планах США и Великобритании предоставили  совет­скому руководству возможность трезво оценить соотношение сил и, избегая  чрезмерного риска военной конфронтации с американцами и их союзниками по НАТО,  добиться осуществления многих поли­тических и военных задач, стоявших в  1945—1953 гг. перед Совет­ским Союзом. 

Разведка и политическое  планирование 

Добыча информации о  планировании внешней и внутренней по­литики потенциальных противников, союзников  СССР и нейтраль­ных стран, занимавших ключевые позиции в международных  отно­шениях, всегда являлось одной из приоритетных задач советских  разведывательных служб. В 1944—1953 гг. этому направлению дея­тельности ПУ/ПГУ,  ГРУ и других специальных служб придавалось не меньшее значение, чем атомному  шпионажу.

Сведения о планах  послевоенного устройства мира, разрабатыва­емых Белым домом, государственным  департаментом, британским Уайтхоллом и французским Кэ д’Орсе, и политической  ситуации в странах Центральной и Восточной Европы, находившихся в фокусе  интересов Соединенных Штатов, Великобритании и Франции, име­ли в 1944—1945 гг.  для Кремля критически важное значение — от них напрямую зависела безопасность  СССР. Советские разведыва­тельные службы стремились получать их везде, где это  только было возможно: как на территории самих Соединенных Штатов и  Вели­кобритании, ее доминионов — прежде всего Канады и Австра­лии⁷⁵,  — непосредственно на месте, в Европе, в нейтральных стра­нах (Швеции, Швейцарии,  Турции, Мексике и некоторых других го­сударствах Латинской Америки)⁷⁶ и… непосредственно в СССР и контролируемых им территориях.

Выше уже говорилось о  деятельности различных ветвей советской разведки в США и на Британских островах,  где добычей различно­го рода (и, прежде всего внешнеполитической) информации  зани­мались десятки, а, возможно, и сотни офицеров-оперативников и  контролируемых ими агентов и источников. К сожалению, оценить результаты их  работы более или менее объективно можно будет лишь тогда, когда исследователи  получат неограниченный доступ к архи­вным документам этого периода в российском  МИДе и особенно к материалам, хранящимся в Архиве Президента Российской  Федера­ции. Но даже сейчас, основываясь на крайне ограниченном числе  рассекреченных документов о деятельности ПУ, ГРУ и РУ ВМФ, а также планировании советской  внешней политики, мемуарах офи­церов и агентов советских разведывательных служб,  анализируя ре­зультаты трех ключевых встреч руководителей союзных держав —  Тегеранской, Крымской и Берлинской конференций — трудно удер­жаться от вывода,  что эта работа была весьма продуктивна. Инфор­мационная подготовка ко всем этим  переговорам велась самым тща­тельным образом: сведения о намерениях и планах  делегаций Соеди­ненных Штатов и Великобритании собирались в Вашингтоне и Лондоне⁷⁷,  Москве⁷⁸, а затем частично перепроверялись и корректи­ровались уже в  ходе самих конференций, чему Сталин придавал ог­ромное значение⁷⁹.  Особенно большая роль в получении всех этих сведений принадлежала нью-йоркской,  вашингтонской и лондонской резидентурам: информация и документы, собранные  такими агента­ми ПУ и ГРУ, как Хэрри Д. Уайт, Локлин Кёрри, Лоуренс Даггэн,  Олджер Хисс, Нэтэн Г. Силвермэстер, Донэлд Маклейн, и другими  высокопоставленными сотрудниками государственного департамент та, министерства  финансов США и британского Форин Оффис, представляли собою данные, поступавшие  из первых рук, из самых высоких кругов политической элиты Соединенных Штатов и  Вели­кобритании.

Весьма значительный по  своему объему поток информации по­ступал в Москву в 1944—1946 гг. и по таким  спорным проблемам межсоюзнических отношений, как политика трех великих держав в  отношении побежденной Германии (будущее устройство этого госу­дарства,  реструктуризация немецкой экономики, вопросы, связанные с оккупацией этой страны  союзными войсками, и т. д.)⁸⁰, восстанов­ление Польши и изменение ее  предвоенных границ⁸¹, отношения с бывшими союзниками Германии —  Румынией, Болгарией, Венгри­ей и Финляндией⁸². Не меньшее внимание  уделялось и отслежива­нию реальной политики западных союзников СССР в отношении  Югославии — страны, занимавшей ключевое стратегическое поло­жение на Балканах,  регионе, где уже много десятилетий сталкива­лись политические и военные интересы  России/Советского Союза и Великобритании⁸³, Учитывая, что, начиная с  февраля 1944 г. при штабе Иосипа Броз Тито постоянно находилась советская вoенная  миссия, состоявшая из офицеров ГРУ и ПУ, что среди советских источников внутри  югославской политической элиты, находившей­ся в эмиграции в США и Британии, были  такие фигуры, как Иван Шубашич («Сереc»)  — премьер правительства в изгнании в 1944— 1945 гг. — и Сава Косанович («Коло»)  — один из лидеров югослав­ской политической эмиграции в США в 1942—1944 гг., а  затем — посол ФНРЮ в этой стране в 1946—1950 гг., — что шифровальщи­ками Тито  работали офицеры ПУ⁸⁴, есть все основания предполо­жить, что Москва  получала первоклассную информацию по самым различным аспектам югославской  внешней и внутренней политики, о борьбе различных групп югославской эмиграции, о  действиях пос­ледних против Фронта национального освобождения Югославии и т. п.  Немало весьма ценных сведений о политике в отношении раз­личных групп  югославского Сопротивления, ФНОЮ и королевско-го кабинета в изгнании, боровшихся  на протяжении всей войны за власть в стране, проводимой правительствами  Великобритании и США, поступала и от членов «Кембриджской группы»⁸⁵.

Подобным же образом, хотя,  по-видимому, и не столь интенсив­но, добывалась в 1944—1947 гг. информация и по  другим важным проблемам межсоюзнических отношений: вопросу о репарациях⁸⁶,  о возможном участии США в восстановлении пострадавшей в ходе войны советской  экономики⁸⁷, репатриации советских граждан, мил­лионы которых  оказались в странах Западной, Центральной и Вос­точной Европы⁸⁸.

Как уже отмечалось выше,  начиная с середины 1946 — начала 1947 г., положение советских разведывательных  служб, действовав­ших в Соединенных Штатах, Великобритании и Франции, стало  резко меняться. Существенное ухудшение условий работы ПГУ, ГРУ и РУ ВМФ  объяснялось несколькими причинами. Во-первых, изме­нилась сама атмосфера  отношений между СССР и его вчерашними партнерами: великая (антигитлеровская)  коалиция существовала те­перь разве лишь на бумаге — противоречия, возникшие уже  в годы войны, приобрели непримиримый характер и ни одна из сторон не видела  возможностей для их разрешения путем взаимных компро­миссов. Советское  политическое руководство воспринимало стрем­ление своих бывших союзников  предотвратить советизацию стран Восточной и Центральной Европы как  доказательство их намерений лишить Советский Союз плодов победы над Германией и  ее сател­литами, не дать ему создать на Европейском континенте ту  военно-политическую систему, которая была необходима для обеспечения  национальной безопасности СССР⁸⁹. В США, Великобритании и Франции,  равно как и в большинстве остальных стран Европы, стремление СССР установить  политический и военный контроль над сопредельными странами рассматривалось как  прелюдия к дальней­шей экспансии и, возможно, к осуществлению планов «мировой  революции»⁹⁰. Подобное восприятие советской внешней политики в  немалой степени усилилось после жесткого подавления оппозиции в Польше,  поставившего эту страну на грань гражданской войны, государственных переворотов  в Болгарии, Румынии и Чехословакии, осуществленных местными коммунистами при  прямой поддержке Советского Союза.

Второй причиной стал — об  этом также уже говорилось выше — рост противодействия проводимым советскими  разведками операций со стороны американских, британских и французских  контрразведы­вательных служб, который в связи с упоминавшимися разоблачени-ями  Э. Бентли, И. Гузенко, У. Чемберза и некоторых других бывших советских агентов,  осуществлением проекта «Венона» и общеполи­тической атмосферой, возникшей на  Западе во второй половине 1940-х гг., постоянно усиливался. Сказалось и  существенное сужение возможностей вербовки новой агентуры и отказ ряда старых  источ­ников советских разведывательных служб возобновить контакты, прерванные в  1945—1946 гг.⁹¹ — отказ, обусловленный как страхом разоблачения, так  и разочарованием многих людей, работавших на ПУ, ГРУ и РУ ВМФ в годы войны, в  коммунизме, внешней и внут­ренней политике СССР и т. п. Повлияла на деятельность  советских разведок и полоса реорганизаций их структур, о которой уже под­робно  говорилось выше. Влияние всех этих факторов существенно усиливалось еще одним  обстоятельством: ростом интереса советского руководства к европейскому театру  (обусловленным происходившим в 1947—1949 гг. новым расколом континента на  противоборствующие военно-политические группировки), привело к новому этапу в  дея­тельности советских специальных служб.

В условиях, когда в США  полным ходом шло расследование де­ятельности резидентур и агентурных сетей,  разоблаченных благода­ря показаниям Э. Бентли, И. Гузенко, У. Чемберза и  материалам, полученным в ходе дешифровки теле- и радиограмм ПУ⁹²,  когда ре­зидент КИ в Вашингтоне Г. Долбин сообщал в 1947 г. в Москву о том, что  данное ему задание изучать текущие изменения во внутрен­ней и внешней политике  США не может быть выполнено «в нынеш­них условиях мер, предпринимаемых против  нас контрразведкой, и яростной антисоветской кампании [проводимой] в этой  стране…»⁹³, советское руководство оказалось перед угрозой  настоящего «инфор­мационного голода». Весной 1947 г. Отдел внешней политики ЦК  ВКП(б) вынужден был получать необходимые ему сведения о про­цессах, протекавших  во внутриполитической жизни Соединенных Штатов, преимущественно из довольно  противоречивых сообщений советских дипломатов в Вашингтоне⁹⁴,  материалов американской прессы, и таких сомнительных источников, как руководство  компар­тии США⁹⁵. В этой связи информация о различных аспектах  амери­канской политики, поступавшая из Западной Европы, приобрела критически  важное значение. В этом отношении весьма характерным является задание, посланное  берлинской резидентуре КИ московс­ким Центром 9 июня 1947 г. Москва требовала  срочно предоставить информацию о недавно состоявшемся в Вашингтоне совещании  во­енных и военно-воздушных атташе США в странах Европы, Ближ­него и Среднего  Востока, в ходе которого были представлены док­лады о развитии вооруженных сил  всех этих государств, нелегальной деятельности в них различных советских  организаций, работе мест­ных коммунистических партий и мерах, предпринимаемых  местны­ми властями с целью противодействия распространению коммуниз­ма и  советского влияния в странах Европы⁹⁶. Двумя годами раньше подобное  задание было бы, вне всякого сомнения, дано резиденту-рам ПУ и ГРУ,  действовавшим в США: они обладали тогда всеми источниками, необходимыми для его  выполнения. Ныне ситуация была совершенно иной — руководству Советского Союза  периоди­чески не хватало достоверной разведывательной информации для принятия  самых серьезных политических решений.

Так, ее явно не хватало в  период, предшествовавший обсуждению в конце июня — начале июля 1947 г. в Париже  программы Европей­ской экономической реконструкции, более известной как «план  Маршалла». Теперь мы хорошо знаем о том, что вначале, по край­ней мере, до  прибытия советской делегации в столицу Франции, руководство СССР не приняло  окончательного решения об участии или неучастии страны и ее восточноевропейских  союзников в этой программе⁹⁷. Судя по тому, что по прибытии в Париж  В. М. Моло­тов настойчиво требовал предоставить ему дополнительную  разведы­вательную информацию о плане и неоднократно высказывал свое  неудовольствие в связи с ее отсутствием⁹⁸, окончательное решение все  еще не было принято и в эти дни. Лишь получив срочное сооб­щение от Сталина,  содержащее инструкцию отказаться от участия в программе европейской  экономической реконструкции, советский министр занял определенную позицию. Что  же касается решения Сталина, то оно, скорее всего, было продиктовано тем  обстоятель­ством, что поступившая к нему из Вашингтона информация Д. Мак-лейна  относительно инструкций, данных делегациям США и Вели­кобритании на парижских  переговорах⁹⁹, совпала как с докладной запиской академика Е. Варги о  сущности и задачах «плана Маршал­ла» и сообщениями посольства СССР в Вашингтоне¹⁰⁰,  так и (что бы­ло гораздо важнее) с его собственным мнением. Сведения,  пере­данные в Москву и Париж Маклейном, являвшимся, наряду с К. Филби, в этот  период едва ли не главным источником полити­ческой информации для КИ в  Вашингтоне, могли и не прийти во­время. Думается, однако, что в этом случае  Сталин и Молотов, са­мым серьезнейшим образом опасавшиеся возможного влияния «пла-.  на Маршалла» на страны Восточной Европы¹⁰¹, нашли бы другой повод для  срыва переговоров.

Интересной проблемой,  заслуживающей отдельного исследова­ния, является вопрос о том, какую роль  информация, предоставлен­ная советскими разведывательными службами, сыграла в  принятии рокового для всей последующей советской политики в отношении Германии  решения о блокаде Западного Берлина в 1948—1949 гг. Выше уже упоминалось о том,  что, принимая его, Сталин и его бли­жайшее окружение были уверены в том, что эта  акция СССР не приведет к военному конфликту с Соединенными Штатами,  Вели­кобританией и Францией и, видимо, серьезно рассчитывали на то, что им  удастся принудить войска союзников уйти из немецкой сто­лицы. Судя по недавно  рассекреченным документам, в преддверии кризиса КИ и советскому политическому  руководству было также хорошо известно, что в то время как генерал Люшиус Д.  Клэй, вер­ховный комиссар США в Германии, заявил, что «американцы будут  оставаться в Берлине до тех пор, пока не получат приказ уйти из этого города», и  был настроен в случае необходимости снабжать свои войска и город по воздуху,  позиция англичан и французов была ме­нее решительной и жесткой¹⁰².  Однако Советская военная админис­трация в Германии (СВАГ) была уверена и, вне  всякого сомнения, доложила об этом в Москву, что американское командование в  Гер­мании не сумеет обеспечить снабжения войск и гражданского насе­ления города,  и, учитывая имевшиеся между союзниками разногла­сия, будет вынуждено  эвакуировать свои (а равно британские и французские) части из Берлина. После  начала блокады берлинская резидентура КИ продолжала уверять Москву в том, что  союзный Berlin Airlift (операция по снабжению города по воздуху) обречен на провал, что  западные державы готовы пойти на уступки Советско­му Союзу, а упрямый генерал  Клэй вскоре может быть смещен. (Не этой ли информацией объясняется решение  Сталина прервать на­чавшиеся в Москве в августе 1948 г. четырехсторонние  переговоры по германскому вопросу?) Ссылаясь на полученные из американских,  британских и французских источников сведения, КИ явно преуве­личивал те  разногласия, которые существовали между союзниками по вопросу о Берлине, и  преуменьшал их решимость создать новое германское государство к западу от Эльбы.  Сообщение о совещании британского кабинета министров, состоявшемся 22 сентября  1948 г., на котором премьер Эрнест Бевин заявил о том, что если «мы сей­час не  займем твердой позиции, наше положение в Европе станет безнадежным», вообще не  было доложено Сталину (КИ направил его копии лишь Молотову и его заместителю В.  А. Зорину). Подобным же образом советское политическое руководство было лишено  до­стоверной информации и об успешном решении проблемы снабже­ния Берлина по  воздуху. Одновременно берлинская и венская рези-дентуры КИ снабжали Кремль  сообщениями о якобы принятых во­енными губернаторами западных зон Германии  планах создания немецких вооруженных сил, формировании для этих сил штабов под  командованием бывших генералов вермахта, проекте создания вспо­могательных  частей из перемещенных лиц польского, украинского, чешского и балтийского  происхождения, о запланированных к на­чалу марта 1949 г. операциях  «англо-американских бронетанковых войск» против советской армии в Германии и  других не менее фан­тастических идеях и проектах¹⁰³. Если учесть, что  наряду со всеми этими донесениями в Москву поступала и вполне добротная и  дос­товерная информация (особенно высоким качеством отличались со­общения  парижской резидентуры КИ и те сведения, которые при­ходили от Д. Маклейна, Г.  Бёрджесса, К. Филби, Э. Бланта и Дж. Кернкросса из Вашингтона и Лондона, а,  возможно, и Л. Лон­га, служившего в эти годы заместителем начальника Отдела  развед­ки британской Контрольной комиссии в Германии)¹⁰⁴, можно лишь  посочувствовать обрабатывавшим все эти депеши аналитикам Ин­формационного отдела  КИ и читавшим их «потребителям» из МИД и Политбюро. По иронии судьбы, Сталин  явно меньше доверял именно тем сообщениям из британских и французских  источников, которые были основаны на документах и к которым ему следовало бы  прислушаться. Похоже, именно информация берлинской рези­дентуры КИ, имевшая,  мягко говоря, весьма противоречивый харак­тер и часто основанная на слухах,  побудила Сталина продлить бло­каду Берлина до весны 1949 г.¹⁰⁵

Как уже отмечалось выше,  идея Сталина занять жесткую пози­цию в отношении присутствия союзных войск в  столице Германии, заставить Соединенные Штаты, Великобританию и Францию  отка­заться от планов экономического, финансового и политического объединения  своих оккупационных зон и создания нового герман­ского государства, не только  потерпела неудачу, но и значительно ускорила образование федеративной  республики, а также формиро­вание военно-политического альянса  западноевропейских государств — Североатлантического союза. Создание НАТО внесло  серьезные коррек­тивы в задачи советских разведывательных служб: получение  информа­ции о политическом и военном планировании этого блока (в первую очередь  вопрос о включении в него ФРГ и создании новой германс­кой армии), структуре  вооруженных сил НАТО, их дислокации и воо­ружении, финансировании различных  военных программ альянса, о действиях против СССР и его союзников натовских  специальных служб отныне стали одним из важнейших направлений деятельности КИ,  ГРУ и РУ ВМФ.

Следует признать, что,  несмотря на ряд неблагоприятных обсто­ятельств: кризис, переживаемый советскими  разведывательными службами в США и Канаде, активную деятельность британской,  французской и западногерманской контрразведок, их коллег в дру­гих странах НАТО,  рост антисоветских и антикоммунистических настроений в Америке и Западной  Европе, и очередную реоргани­зацию его структур, советское разведывательное  «сообщество» в це­лом сумело справиться с новыми задачами. Невзирая на ряд  серь­езных провалов, вызванных разоблачениями советской агентуры в США (Хэрри  Голда, Дэйвида Грингласса, супругов Розенберг и дру­гих членов их группы,  занимавшейся атомным шпионажем)¹⁰⁶, Ве­ликобритании (К. Фукс, С.  Кучински, Л. Бёртон, Д. Маклейн и Г. Бёрджесс)¹⁰⁷ и Франции (Андре  Тёлери, «Тулонское дело», Фреде­рик Жолио-Кюри, Анри де Кораб/Хенрик Кучарски)¹⁰⁸,  бегство на Запад ряда офицеров разведки (П. Дерябина, Е. и В. Петровых, И.  Ахмедова, измену полковника Попова и старшего лейтенанта Ше-лопутина и др.)¹⁰⁹,  изгнание из ПУ, КИ и ГРУ в 1946—1949 гг. офи­церов-евреев, в результате чего эти  службы лишились таких блестя­щих профессионалов, как Л. Василевский, Г. М.  Хейфец, Я. Сереб-рянский, С. М. Семенов, М. А. Мильштейн, десятков других  высококвалифицированных сотрудников¹¹⁰, советские специальные службы  продолжали работать.

На протяжении 1949—1953 гг.  им удалось завербовать ряд новых агентов и приобрести новые источники, по  крайней мере, частично компенсировавшие те агентурные позиции, которые были  утрачены вследствие разоблачений и арестов, о которых говорилось выше. Одним из  таких новых агентов стал сотрудник MI6  Джордж Блейк, предложивший свои услуги КИ осенью 1951 г.; несколькими неде­лями  раньше подобный шаг сделал бывший офицер немецкой раз­ведки Хайнц Фельфе¹¹¹.  Для восстановления законсервированных в 1945—1946 гг. связей с источниками,  работавшими в сфере ядерных исследований, и обеспечения надежных и безопасных  контактов с К. Филби в США в 1948—1949 гг. были направлены разведчики-не­легалы  Уильям Фишер (Рудольф Абель) и «Гарольд»¹¹². Продолжали действовать и  многие агенты, завербованные еще в 1930 — первой половине 1940-х гг.: Элистер  Уотсон, служивший в Исследователь­ской лаборатории британского Адмиралтейства в  Теддингтоне, пол­ковник Чарлз Эллис — офицер MI6,  несколько источников в США и Великобритании, добывавшие информацию о ходе  разработки и производства ядерного оружия. В 1949 г. лондонская резидентура КИ  впервые получила материалы НАТО, имевшие гриф «космик»: «стратегические планы по  созданию инфраструктуры Североатланти­ческого пакта в европейских странах»,  точно определявшие где, ког­да и как будут построены военно-морские и  военно-воздушные базы, склады горючего и снаряжения, стратегические дороги и т.  п.¹¹³ Продолжала поступать и политическая информация, хотя с  добыва­нием ее в США и Великобритании после разоблачения и бегства Д. Маклейна,  Г. Бёрджесса, компрометации К. Филби и Дж. Керн-кросса возникло немало проблем.  В частности, возможности полу­чения достоверной информации о внутренней и  внешней политике Соединенных Штатов непосредственно в этой стране сузились  на­столько, что КИ вынужден был использовать для этого резидента-нелегала У.  Фишера, отвлекая его от решения основной задачи — добычи сведений об  американских ядерных секретах¹¹⁴.

Явный недостаток достоверной  информации о военных возмож- ностях Соединенных Штатов и том, что они придут на  помощь южнокорейскому режиму, сыграл роковую роль весной—летом 1950 г., когда  Сталин решал вопрос о поддержке предложенного Ким Ир Сеном вторжения на юг  Корейского полуострова с целью свер­жения правительства Ли Сын Мана и  объединения страны. Судя по документам, рассекреченным и опубликованным в  последние годы, Сталин к моменту принятия решения о поддержке плана Ким Ир Сена  объединить страну военным путем располагал достаточной ин­формацией о  соотношении сил Северной и Южной Кореи и перс­пективах операции, планирование  которой осуществлялось при не­посредственном участии советских военных¹¹⁵.  Однако, хотя совет­ский диктатор и предполагал, что в случае, если «…военные  действия, начатые по инициативе Севера, примут затяжной харак­тер, это может  дать американцам повод для различного рода вмеша­тельства в корейские дела», в  документах, относящихся к периоду, предшествовавшему началу войны, нет никаких  упоминаний о том, что Сталин после эвакуации американских войск с полуострова в  июне 1949 г. ожидал военной интервенции Соединенных Штатов в Корее¹¹⁶.  Трудно предположить, что все эти сведения были получе­ны им от руководства КНДР,  а не от советской разведки: ПУ, ГРУ и РУ ВМФ еще с 1920-х гг. располагали на  Корейском полуострове достаточно серьезными агентурными позициями и нет никаких  ос­нований полагать, что эти позиции были ликвидированы или серь­езно ослаблены  в 1945—1949 гг., особенно после посылки в эту стра­ну в 1945—1947 гг. более  сотни советских специалистов (по проис­хождению этнических корейцев), многие из  которых заняли весьма высокие посты в северокорейской администрации, и большого  чис­ла военных советников в течение последующих двух лет¹¹⁷. Однако  обилие оперативной разведывательной информации, относящейся к ситуации,  сложившейся непосредственно в Корее, никак не могло компенсировать отсутствия  достоверных данных о намерениях Со­единенных Штатов в отношении событий в этой  стране.

И хотя впоследствии, в ходе  войны, советским разведывательным службам удалось обеспечить получение  необходимой информации об оперативных планах войск ООН на корейском театре  военных дей­ствий — особенно важную роль сыграли здесь, по-видимому, сведения,  добытые в Вашингтоне К. Филби и Г. Бёрджессом и в Лондоне — д. Маклейном и Дж.  Кернкроссом¹¹⁸, — политическая информация, ка­савшаяся  взаимоотношений и противоречий, существовавших между за­падными державами, и  прежде всего между Великобританией и США, была, как и накануне войны, не совсем  точна. Сообщения, приходив­шие в конце 1948 и на протяжении 1949—1950 гг. как от  Бёрджесса и Маклейна, так, например, и от резидентуры КМ в Париже, подчерки­вали  (до начала войны на Дальнем Востоке), прежде всего, именно разногласия,  существовавшие между США, Великобританией и Фран­цией по корейской и германской  проблемам¹¹⁹. После начала конфлик­та донесения сообщали о жестком  курсе на его силовое решение, взя­том администрацией Трумэна, опасавшейся, что  при распространении войны на территорию Китая Советский Союз (чтобы отвлечь как  мож­но больше американских войск с Дальнего Востока) может начать во­енные  действия в Германии. Были зафиксированы и призывы гене­рала Макартура  использовать против северокорейских и китайских войск ядерное оружие. В то же  время — и это очень важно — евро­пейские резидентуры КИ и, скорее всего, ГРУ не  передавали в Мос­кву практически никакой информации о реакции европейских  чле­нов НАТО и европейской общественности на события в Корее¹²⁰.

Почти все сведения,  поступавшие в Москву от европейских ре-зидентур обеих главных ветвей советской  разведки в этот период, были посвящены различным аспектам проблемы  перевооружения ФРГ и интеграции бундесвера в военную организацию  Североатлан­тического союза¹²¹ — похоже, что этот вопрос интересовал  Сталина гораздо больше, нежели развитие конфликта на Дальнем Востоке, где  советский диктатор был готов продолжать войну еще достаточ­но долго. Тем более  что с его точки зрения этот конфликт уже при­вел к тому, что американцы  «…потеряли способность вести большую войну», китайские солдаты научились  обращаться с современным оружием, а «…северные корейцы не понесли никаких  потерь, кро­ме человеческих…»¹²² Сталин готов был для этого  снабжать Китай и Северную Корею оружием и посылать туда все новых и новых  во­енных советников¹²³: войны против Советского Союза в Европе или на  Дальнем Востоке он не опасался — для этого у Соединенных Штатов не было  достаточно сильных сухопутных войск¹²⁴. И хотя США обладали  достаточно мощными военно-воздушными силами и атомным оружием, Сталин, благодаря  разведывательной информа­ции, точно знал, что американский ядерный арсенал в  конце 1940 — начале 1950-х годов был слишком мал для начала большой войны против  СССР¹²⁵. «Великий вождь», однако, изменил бы самому себе, если бы до  конца поверил своим разведчикам в том, что ядерное нападение не угрожает  Советскому Союзу, по крайней мере, до се­редины 1950-х годов: как уже отмечалось  выше, 9 октября 1950 г. в рамках МГБ было создано специальное Бюро № 1 для  организации

и проведения диверсий на  важнейших военно-стратегических объек­тах США и НАТО, иными словами, складах  ядерных бомб и базах частей стратегической авиации США, где были сосредоточены  само­леты, способные доставить эти бомбы к цели, а в 1951 г. — развед­ке было  поручено разработать детальные планы этих операций¹²⁶.

Сталин и разведывательные  службы

Отношения Сталина с  советскими разведывательными службами никогда не были просты. Генеральный  секретарь ЦК ВКП(б) и бу­дущий глава правительства СССР начал интересоваться  сообщени­ями разведки достаточно рано — приблизительно с середины 1922 г.¹²⁷ — и быстро осознал, что информация о том, что происхо­дит за пределами страны,  может быть весьма эффективно исполь­зована как для принятия внешнеполитических  решений, так и для использования во внутриполитической борьбе, что ограничение  до­ступа к ней существенно усиливает влияние и политические пози­ции тех  немногих, кто ею располагает.

Прекрасно понимая  исключительную ценность разведывательной информации в разработке внешней  политики СССР, принятии стра­тегических решений, Сталин на протяжении всех лет  пребывания у власти уделял разведывательным службам огромное внимание, лич­но  определяя приоритетные направления их деятельности, опреде­ляя структуру и  кадровый состав руководства ИНО/ПУ/ПГУ, РУ/ ГРУ и других специальных служб,  разработку и финансирование их операций и т. д. — все это достаточно отчетливо  прослеживается в документах различных ветвей советского разведывательного  «сооб­щества» периода 1922—1953 гг., часть из которых была использова­на при  подготовке предлагаемой работы. Однако постоянное внима­ние и интерес,  проявляемые Сталиным к деятельности разведки, имели для нее и крайне негативные  последствия. Стремление обес­печить абсолютный личный контроль над специальными  службами, присущее советскому диктатору недоверие к людям и ярко выражен­ная  ксенофобия постоянно приводили к перетасовке, смене, уволь­нению, а порой и  физическому уничтожению не только руководя­щего звена, но часто и рядовых  сотрудников разведывательных служб, особенно тогда, когда высказываемые ими  взгляды или ис­ходившая от них информация противоречили взглядам и ожидани­ям  Сталина. Печальные примеры практически полной смены руко­водства советских  разведок в 1945—1947 гг. и начатого в 1946 г. из­гнания из советских  разведывательных служб офицеров-евреев объясняются именно этими факторами. Ими  же частично можно объяснить и постоянную реорганизацию структур советских  разве­дывательных служб, особенно крайне неудачное решение о создании Комитета  информации, принятое в конце 1946 — начале 1947 г., о последствиях которого  говорилось выше.

Полностью завися от  сведений, которые зачастую с риском для жизни добывали советские разведчики —  эти, по его же собственному выражению, «очень честные и скромные люди»¹²⁸,  Сталин по­стоянно держал их в состоянии напряжения и неопределенности: офицеры  разведки знали, что за их действиями ведется постоян­ное наблюдение со стороны  сотрудников внутренней и внешней контрразведок, соперников из службы «соседей»¹²⁹,  а зачастую и их собственных коллег и любой промах, неудача или просто  по­дозрение могут привести к самым печальным последствиям (при­меров чему было  более чем достаточно)¹³⁰. Особое отношение вож­дя к офицерам ГРУ, ПУ/ПГУ  и РУ ВМФ выражалось еще и в том, что их, в отличие от других сотрудников  специальных служб (и, прежде всего, контрразведки), за редчайшим исключением,  никог­да’ не баловали материальными благами¹³¹ и наградами. Ярким  примером последнего являются списки офицеров, представленных Л. Берией к  различным правительственным наградам в начале ноября 1944 г. и конце февраля  1945 г. Первый из них включал 82 фамилии офицеров и агентов ПУ, «находившихся и  находящих­ся на закордонной работе», второй, составленный «…в соответ­ствии с  Вашим (Сталина. — В. П.) указанием», — 1021 фамилию офицеров НКВД, НКГБ, НКО, НК  ВМФ, сотрудников НКИД, НК строительства и НК путей сообщения,  «…отличившихся при организации работ, связанных с обеспечением охраны и  обслужи­ванием Крымской конференции». Стоит, думается, подчеркнуть, что офицеры,  перечисленные в первом списке (среди которых двое — резиденты и шесть —  оперативники резидентур в США, двое — в Великобритании и двое — резиденты ПУ во  Франции), были представлены к наградам за свою службу как «наиболее  от­личившиеся… за время Отечественной войны…», т. е. за весь пе­риод с июня  1941 по ноябрь 1944 г., в то время как те, что со­ставляли второй, — за одну  конкретную, пусть и очень важную операцию, но не сопряженную с риском быть  арестованным, ра­неным или убитым. Характерно и то обстоятельство, что среди  офицеров НКГБ, перечисленных во втором списке, нет ни одно­го сотрудника ПУ.  Сталин явно оценил деятельность охранников и контрразведчиков выше, нежели  работу, проделанную во время подготовки конференции разведчиками¹³².

Список офицеров ПУ,  представленных к наградам в ноябре 1944 г., интересен еще в одном отношении.  Предложив наградить ор­деном Красного Знамени резидента-нелегала И. А. Ахмерова,  конт­ролировавшего в годы войны несколько важнейших агентов и источ­ников (Л.  Даггэна, Н. Силвермэстера, Л. Кёрри, снабжавших Кремль важнейшей политической  информацией, получаемой ими из государ­ственного департамента, министерства  финансов и Белого дома)¹³³, и Г. Б. Овакимяна, главу нью-йоркской  резидентуры во второй по­ловине 1930-х — мае 1941 гг., Берия и Меркулов не  включили в него В. М. Зарубина — резидента ПУ в Нью-Йорке в 1941—1944 гг.  Пол­ковник Зарубин не был представлен ими к награде явно в связи с об­винениями  в контактах с ФБР, выдвинутыми против него его же соб­ственным заместителем,  подполковником Мироновым (Марковым), в письме, посланном им Сталину. Отозванный  в Москву в начале августа 1944 г., В. М. Зарубин, вне всякого сомнения, был бы  судим и казнен, если бы в ходе следствия не выяснилось, что все контак­ты,  которые он поддерживал в США, были санкционированы ПУ, а позже не было  установлено, что его обвинитель страдал шизофре­нией¹³⁴. Можно легко  представить, куда вместо психиатрической больницы попал бы незадачливый  доносчик, если бы следствию ста­ло известно, что, наряду с письмом Сталину, он  послал в августе 1943 г. еще одно — директору Федерального бюро расследования  Эдгару Гуверу. В этом анонимном письме Миронов сообщил главе ФБР, что «…Зубилин  Василий, 2 секретарь посольства СССР, насто­ящее его имя Зарубин В., заместитель  начальника управления раз­ведки за границей НКВД… работает для Японии, а его  жена для Гер­мании…» Кроме Е. Ю. Зарубиной, в письме были также названы еще  восемь сотрудников ПУ, работавших в США и Канаде под при­крытием посольств и  различных других советских учреждений, в том числе и сам Миронов¹³⁵.

Многим другим советским  разведчикам, обвиненным в контактах с противником, особенно тем, кто имел  несчастье попасть в плен, повезло куда меньше, нежели В. М. Зарубину, — в лучшем  случае они провели долгие годы в лагерях и тюрьмах. Подобная судьба выпала таким  выдающимся профессионалам, как Л. Треппер, Ш. Ра­до, Г. М. Хейфец, А. М.  Гуревич, и многим, многим другим¹³⁶. Раз­ведчик-нелегал, арестованный  за рубежом, не имел права открывать свою принадлежность к советским специальным  службам¹³⁷ и в этой связи не мог рассчитывать на обмен или какую-либо  другую помощь со стороны своих коллег вплоть до конца 1960-х гг. Можно легко  представить, что бы случилось с такими выдающимися разведчика­ми, как Р. Зорге,  К. Ефремов и Л. Маневич, в случае их освобожде­ния после окончания войны из  японской и немецкой тюрем, не­смотря на то, что «Рамзай» в ходе допросов сделал  все, чтобы как можно больше запутать следствие и уберечь тех своих коллег,  кото­рые остались на свободе, а двое других так никогда и не назвали своих  подлинных имен и не дали никаких существенных показа­ний¹³⁸. Вполне  очевидно, что подобное отношение к ветеранам раз­ведки никак не могло  способствовать созданию в этих службах нор­мального психологического климата и  лишь усиливало атмосферу взаимного недоверия и всеобщей подозрительности, и без  того ме­шавшую работе.

Что же касается информации,  которую офицеры, агенты и источ­ники советских разведывательных служб добывали,  во многих слу­чаях подвергая себя смертельному риску, то она далеко не всегда  доходила до «потребителей» и во многих случаях поступала к ним с изрядным  опозданием. Недоукомплектованность региональных отде­лов центрального аппарата  ПУ в годы войны работниками, обладав­шими достаточным опытом и хорошо владевшими  иностранными языками, привела к тому, что в управлении образовались настоящие  залежи неразобранных и непрочитанных документов, многие из ко­торых представляли  огромный оперативный интерес. В. Павлов по возвращению из Канады летом 1946 г.  обнаружил в «запасниках» Информационного отдела ПУ «многие сотни пачек фотокопий  до­кументов различных ведомств США», полученных от резидентур И. А. Ахмерова и  В. М. Зарубина, в том числе и сообщения, осно­ванные на документах, добытых  советскими источниками в УСС, о «немецких шпионах, сумевших внедриться в  советские внешнеполи­тические и внешнеторговые организации». Обработка всех этих  за­лежей продолжалась еще и в начале 1947 г.¹³⁹ Поразительно, но  на­личие значительной массы неразобранных документов и нехватка опытных  работников никак не влияли на то, что в то же самое вре­мя по меньшей мере  десятки сотрудников ПУ, вернувшихся из дли­тельных зарубежных командировок,  многие недели, а то и месяцы не использовались на какой-либо работе и, «не ведая  своей дальней­шей судьбы», вместо того, чтобы заниматься разборкой скопившихся  документов и передавать свой зачастую уникальный опыт молодым сотрудникам,  «нагуляли» по коридорам штаб-квартиры внешней раз­ведки сотни километров»¹⁴⁰.

Однако и в том случае, когда  поступившая из резидентур инфор­мация обрабатывалась и посылалась «заказчикам»  вовремя, не было никакой гарантии того, что она будет ими полностью  использова­на. Подобное положение объяснялось несколькими причинами. Во-первых,  Сталин и Молотов, да и многие другие члены Политбюро, которым рассылались  разведсводки и специальные сообщения, пред­почитали иметь дело с копиями  подлинных документов¹⁴¹. Поэтому Информационный отдел ПУ (созданный  лишь 7 декабря 1943 г.)¹⁴² и соответствующие подразделения ГРУ¹⁴³,  РУ ВМФ¹⁴⁴, а позже и КИ, имели ограниченные возможности для  представления аналитических записок и обзоров, содержащих обобщенные сведения и  какие-либо прогнозы, не говоря уже о рекомендациях (мысль давать рекомен­дации  Сталину едва ли могла возникнуть у кого-либо из руководи­телей разведывательных  служб). Во-вторых, периодически высказы­ваемое Сталиным, Молотовым, Берией и  другими членами Полит­бюро недоверие к представленной разведками информации и  раздражение, которое они не скрывали в тех случаях, когда представ­ленные им  сведения противоречили их собственным представлени­ям и оценкам ситуации,  побуждали некоторых руководителей ГРУ, ПУ и КИ скрывать неприятные сообщения и  факты или оценивать их как «недостаточно проверенные», а то и как заведомую  дезинфор­мацию, подброшенную противником, и не докладывать их «хозяи­ну» (как  это случилось, например, с информацией, переданной в Москву осенью 1943 г. К.  Филби, Г. Бёрджессом, А. Блантом, Дж. Кернкроссом и Д. Маклейном)¹⁴⁵.  Наиболее ярким примером подоб­ной реакции Сталина является, разумеется, его  отношение во вто­рой половине 1940 — первом полугодии 1941 г. к разведывательной  информации, касавшейся предстоящего нападения Германии на Со­ветский Союз,  достаточно хорошо описанное современниками. И хо­тя последовавшие события,  особенно серия тяжелейших поражений периода 1941—1942 гг., научили кремлевского  диктатора меньше по­лагаться на «собственное видение развития событий и  интуицию» и больше прислушиваться к сообщениям разведывательных служб¹⁴⁶,  Сталин оставался Сталиным и руководители ПУ, ГРУ и других вет­вей советской  разведки отчетливо осознавали, что посланные ему сообщения и материалы,  противоречащие его личным установкам и представлениям, могут весьма негативно  сказаться на их карьере, а то и самой жизни. «Осторожное» отношение руководства  разведы­вательных служб к подобной информации быстро становилось из­вестным в  резидентурах, некоторые из которых, в свою очередь, ста­рались не раздражать  начальство в Москве и придерживали «неудоб­ную» информацию, как это было, в  частности, во время Берлинского кризиса 1948—1949 гг. и войны в Корее, о чем  упоминалось выше¹⁴⁷. И все же качество информации, поступавшей людям,  принимав­шим на ее основе политические решения, было достаточно высоким. Это  определялось, прежде всего, добросовестностью ее первичных источников — офицеров  резидентур и контролируемых ими аген­тов — добывавших ее изначально, а также  беспристрастными оцен­кой и анализом поступивших в Москву сведений в процессе их  об­работки и систематизации информационными отделами ГРУ, ПУ и КИ, работники  которых стремились основывать исходящие от них сообщения и аналитические обзоры  не на декларируемых намерени­ях, а на реальных фактах, исходя, как правило, из  интересов стра­ны, а не абстрактных представлений и конъюнктурных соображе­ний¹⁴⁸.  Первое, что поражает при чтении и анализе донесений рези­дентур ГРУ, ПУ и РУ ВМФ  периода Второй мировой войны и первых послевоенных лет, — это их  деполитизированность и кон­кретность, практически полное отсутствие марксистской  риторики, их сухой и точный язык — независимо от того, написаны эти сооб­щения  агентами из числа работавших на советские разведыватель­ные службы иностранцев  или офицерами-оперативниками, служив­шими за рубежом. Эти черты донесений и  сообщений, написанных разведчиками-профессионалами, весьма выгодно отличают их  от до­кументов, родившихся в недрах подразделений партийной развед­ки — НИИ-100  или Отдела международной информации (Отдела внешней политики ЦК ВКП(б).  Разумеется, идеология накладывала свой отпечаток на сообщения советских разведок  — едва ли найдется человек, способный выйти из рамок своего восприятия  окружающего мира, восприятия, сложившегося на протяжении почти всей его жизни,  особенно если он подвергался при этом такой мощной и непрерывной идеологической  обработке, какую прошли офицеры, служившие в ГРУ, ПУ и РУ ВМФ. Думается, что  почти все офице­ры советской разведки были коммунистами не столько по  формаль­ной партийной принадлежности — даже учитывая то обстоятельство, что  беспартийных на службу в ПУ, ГРУ и РУ ВМФ просто не при­нимали, — сколько по  убеждению и мировоззрению.

Что же касается источников и  агентов советских разведывательных служб, то абсолютное большинство из них стало  сотрудничать с ГРУ, ПУ и РУ ВМФ именно на идеологической основе: людей,  работавших на них за плату, в большинстве стран Запада можно было буквально  пересчитать по пальцам¹⁴⁹. Время наемников пришло позже, вслед за  массовым разочарованием в коммунистических идеях и советской политике, которое  наступило в конце 1940 — начале 1950-х гг., когда мир увидел наиболее уродливые  и отталкивающие черты Советского государства и общества. Пока же, на рубеже этих  двух десятилетий, именно идеалисты, многие из которых совершенно не представляли  того, чем, в сущности, является Советский Союз и насколько далеко он находится  от идеала, служению которому они посвятили свою жизнь, продолжали снабжать  Москву информацией, укреплявшей советскую систему и продлевавшую ее  существование.

Накладывая свой  специфический отпечаток на восприятие реаль­ного мира, как разведчиками,  предоставлявшими советскому руко­водству необходимые ему сведения, так и  потребителями добывае­мой информации, марксистская идеология периодически играла  злые шутки прежде всего именно с теми людьми, которые считались и были ее  убежденнейшими сторонниками и теоретиками, с теми, кто взял на себя  ответственность за принятие решений, которые должны были привести к торжеству  марксизма-ленинизма во всем мире — со Сталиным и Молотовым, — мешая им правильно  понять и оценить поступавшие из-за рубежа сведения. Именно на них, по­литиках и  государственных деятелях, весьма недурно разбиравших­ся в профессиональных  особенностях разведывательной работы¹⁵⁰, но удивительно плохо  представлявших мир за пределами СССР и уп­рямо стремившихся изменить его по  советскому образу и подо­бию, и лежит главная ответственность за те ошибки в  формирова­нии и осуществлении внешней и внутренней политики Советского Союза,  которые были сделаны в 1940 — начале 1950-х гг. и, в ко­нечном итоге, безнадежно  скомпрометировав коммунизм, привели его к краху.

---

¹ Подробнее о деятельности и судьбе легальных и нелегальных структур РУ ГШ РККА/ГРУ,  ПУ НКГБ и РУ ВМФ в Германии, Японии, Италии, Финлян­дии, Польше, Чехословакии,  Венгрии, Румынии, Швейцарии и т. д. см.: Очер­ки истории российской внешней  разведки: В 6 т. / Под ред. Е. М. Примакова (Т. 1-3); В. И. Трубникова (Т. 4).  М., 1995-1999. Т. 2-4 (1996-1999). (Далее — ОИРВР); Секреты Гитлера на столе у  Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР.  Март — июнь 1941 г. Докумен­ты из Центрального архива ФСБ России. М.:  Мосгосархив, 1995; Органы госу­дарственной безопасности СССР в Великой  Отечественной войне: Сборник документов: В 3 т. Т. 1. Кн. 1—2 / Под ред. С. В.  Степашина (гл. ред.). М., 1995; 1941 год: В 2 кн. / Под ред. В. П. Наумова. М.,  1998; Судоплатов П. А. Развед­ка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. М.,  1996. С. 59—149; Ивашу-тин П. И. Докладывала точно // Солдаты невидимого фронта  / Сост. А. П. Ко­валенко. М., 1994; Никольский В. Аквариум-2. М., 1997. С.  28—123; Воскресен­ская (Рыбкина) 3. И. Под псевдонимом Ирина. М., 1997. С. 8—56;  Синицын Е. Резидент свидетельствует. М., 1996. С. 17—164; Треппер Л. Большая  игра. N. Y,  1989. С. 96—219; Бирнат К. X.,  Краусхаар Л. Организация Шульце-Бойзе-на—Харнака в антифашистской борьбе. М., 1974; Prange G.  W, Goldstein D. M., Dillon К. V. Target  Tokyo: The Story of Sorge Spy Ring. N. Y.; St. Louis, 1984; Willoughby Ch. A.  Shanghai Conspiracy. The Sorge Spy Ring. Moscow—Shanghai-Tokyo—San Francisco-New  York. N. Y, 1952. P. 13—243; Rado S. Codename Dora.

L., 1976; Foote A.  Hand-book for Spies. L., 1949; Accoce P., Quet P. A Man Called Lucy. 1939—1945.  N. Y, 1966; Akhmedov I. In and Out of Stalin’s GRU: A Tatar’s Escape from Red  Army Intelligence. Frederick, MD, 1984. P. 107-171; Andrew Ch., Mitrokhin V. The  Sword and the Shield. The Mitrokhin Archive and the Secret History of the KGB.  London, 1999. P. 89—136; Hoehne H. Codeword: Director. The Story of the Red  Orchestra. N. Y., 1971. О действиях советской  военной разведки (IV Управления Генерального  штаба) в Германии, Италии, Японии и других  стра­нах  в предвоенный период подробнее см.:  Pozniakov V. The Enemy at the Gates: Soviet Military Intelligence in the  Inter-war Period and Its Forecasts of Future War, 1921-1941 // Russia in the Age  of Wars 1914-1945 / Ed. by S. Pons, A. Romano. Milano,  2000. P.  215-233.

²   Подробнее о новых резидентурах РУ и ПУ см.: Venona Documents. National  Security Agency Archive, Fort George G. Meade, MD (Далее — Venona…):  Venona, Moscow to Ottawa, № 568(a), 16 Nov. 1944, Moscow to Ottawa, № 48, 22  Jan. 1944; Павлов  В. Операция «Снег». Полвека во внешней  разведке КГБ. М., 1996. С. 66—74; The Gouzenko  Transcripts. The Evidence  Presented to the Kellock-Taschereau Royal Commission of 1946 / Ed. by Robert  Bothwell, J. L. Granatstein. Ottawa, 1946 (Далее — The Gouzenko  Transcripts…); Venona: Moscow to Canberra, № 126, 142(a), 21 Aug., 12 Sept.  1943; Moscow to Montevideo, № 42, 51, 3, 10 June 1944; Moscow to Bogota, № 50,  90, 1, 31 May 1944; Mexico City to Moscow, № 174-176, 29 Dec. 1943; Moscow to  Mexico City, № 281, 29 Apr. 1945; Mexico City to Moscow, № 164, 13 Mar. 1947; ОИРВР. T. 4. С 299; Venona: Moscow to  Capetown, № 55, 17 July 1946.

³  Подробнее см.: ОИРВР. Т. 4. С. 243—245; Venona:  Moscow to the Hague, № 102(a), 31 Dec. 1945; ОИРВР. Т. 4. С. 165,  465—468; П. М. Фитин, нач. 1-го Управления НКГБ, — Л. Берии, № 1366, 8 декабря  1945 г.; П. М. Фитин — Л. Берии, № 1334/6, 29 ноября 1945 г.; ОИРВР. Т. 4. С.  446-456; П. М. Фитин-Л. Берии, Спецсообщения № 1332/6 и 1364/6, 28 ноября и 8  декабря 1945 г.; П. Фи­тин — Л. Берии, № 1333/6, 28 ноября 1945 г. //  Государственный архив Россий­ской Федерации (ГАРФ), ф. 9401 (Особые папки И. В.  Сталина и В. М. Молото-ва), оп. 2, д. 105, л. 356-360, 225-227, 221-222,  354-355, 223-224.

⁴ Л. Берия — В. М. Молотову, № 853/6, 2 августа 1944 г.; Л. Берия — И. В.  Ста­лину, В. М. Молотову, № 1297/6, 1 декабря 1944 г.; Положение о правах и  обязан­ностях советника при Министерстве безопасности Польши, 16 марта 1945 г.;  Н. Н. Селивановский, советник НКВД при Министерстве безопасности Польши, №  1269/6, 10 октября 1945 г. // ГАРФ, ф. 9401, оп. 2, д. 69, л. 339-341; д. 68, л.  59; д. 103, л. 109-111; д. 105, л. 5-9.

⁵  См., напр.: С. Круглов, министр внутренних дел СССР, — И. В. Ста­лину, В. М.  Молотову, Л. П. Берии, № 2154/к, 2660/к, 357/к, 11 апреля, 13 мая 1947 г., 21  января 1948 г. // ГАРФ, ф. 9401, оп. 2, д. 169, л. 201, 314, 392.

⁶ О функциях и характере деятельности специальных подразделений Комин­терна,  создании НИИ-100 и -205, ОМИ и ОВП ЦК ВКП(б) подробнее см.: Докладная записка  (без адресата), 14 мая 1943 г.; Постановление Комиссии по ликвидации дел  Коммунистического Интернационала, б. д., июнь 1943 г.; Штат сотрудников НИИ-100,  б. д., сент. 1943 г.; Запись беседы зав. сектором ОВП Б. П. Вронского с членом  Национального совета Компартии США Моррисом Чайлдс, 10 апр. 1947 г.; Б. П.  Вронский — В. В. Мошетову, зам. зав. отделом ОВП ЦК ВКП(б). Информационная  записка, б. д., дек. 1947 г. // Российский государственный архив  социально-политической истории (РГАСПИ), ф. 495, оп. 73, д. 182, л. 16-27; д.  174, л. 78-82; д. 182, л. 29-33; ф. 17, оп. 162, д. 37, л. 112; оп. 128, д.  1128, л. 60-61, 263-275; Адибеков Г. М., Шахназарова Э. Н., Шириня К. К.  Организационная структура Коминтерна. М., 1997. С. 215—218, 222-223, 226-228,  232-236.

⁷ Еще в январе 1945 г. в беседе с Г. Димитровым Сталин отметил: «Кризис  капи­тализма проявился в разделении капиталистов на две фракции — одна  фашистская, другая демократическая. Получился союз между нами и демократической  фракцией капиталистов потому, что последняя была заинтересована не допустить  господства Гитлера… Мы теперь с одной фракцией против другой, а в будущем и  против этой фракции капиталистов». Цит. по: Наринский М. М. Советская внешняя  политика и происхождение «холодной войны» // Советская внешняя политика в  ретроспективе 1917-1991 / Под. ред. А. О. Чубарьяна. М., 1993. С. 122; см.  также: Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991. С.  90.

⁸   Феклисов А. С. За океаном и на острове. Записки разведчика. М., 1994. С. 32, 50.

⁹  См.: Venona, New  York to Moscow, № 959, 8 July 1942; Kravchenko V. I. I Choose Freedom. The  Personal and Political Life of the Soviet Official. N. Y, 1946. P.  445, 461-465.

¹⁰ Л. П. Берия, В. Н. Меркулов — И. В. Сталину, № 1186, 4 ноября 1944 г. — ГАРФ, ф.  9401, оп. 2, д. 67, л. 275.

¹¹   Павлов А. Г. Военная разведка СССР в 1941—1945 гг. // Новая и новей­шая история.  1995. № 2. С. 27.

¹² См.: запросы о перспективных агентах: И. А. Большаков, ген.-майор, нач. 1-го  Упр. ГРУ ГШ, — Г. М. Димитрову, № 223570сс, 5 мая 1943 г.; И. И. Ильичев, зам.  нач. ГРУ ГШ — Г. Димитрову, № 223629сс, 5 мая 1943 г.; И. А. Большаков — Г. М.  Димитрову, № 360426сс, 21 августа 1944 г.; М. Воронцов, нач. 1-го Упр. НК ВМФ, —  Г. Димитрову, № 49253сс, 15 августа 1942 г.; шифрограммы Службы свя­зи  Коминтерна: Г. Димитров — Р. Майнору, № 628, 24 августа 1941 г.; «Брат» — «Сыну»  (Руди Бейкеру), 25 декабря 1942 г. // РГАСПИ, ф. 495, оп. 74, д. 486, л. 2, 3;  д. 485, л. 21; д. 498, л. 7; оп. 184, д. 3, л. 13; д. 5, л. 64.

¹³ Проект «Венона» — специальная программа, осуществлявшаяся с 1 февра­ля 1943 г.  разведывательной службой Корпуса связи армии США (с 1947 г. — Агентством  национальной безопасности) по 1 октября 1980 г. и направленная на дешифровку  перехваченных шифротелеграмм и радиограмм, отправленных и по­лученных  дипломатическими представительствами и другими советскими учреж­дениями,  находившимися в период войны в США. Подробнее см.: Introductory  History of Venona and Guide to the Translations. P. 1—8. National Security  Agency Archive, Fort George G. Meade, MD; см. также: VENONA. Soviet  Espionage and the American Response. 1939—1957 / Ed. by L. Benson, M. Warner;  Central Intelligence Agency — National Security Agency. Laguna Hills, CA, 1996.  P. v-xxxiii (Далее — VENONA);  Haynes J. E., Klehr H. Venona. Decoding Soviet Espionage in America. New Haven;  L, 1999. P. 1—56; Romerstein H., Breindel E. Venona Secrets. Exposing Soviet  Espionage and America’s Traitors. Washington, D. C, 2000. P. 3—28.

¹⁴  См.:  Haynes J. E., Klehr H. Op. cit. P.  339-370, 371-382, 383-386.

¹⁵   Подсчитано на основании анализа содержания дешифровок 1232 теле- и радиограмм,  рассекреченных в 1947—1980 гг. См.: Venona, 1^st to 6^th Releases, 1995-1997 // NSAA. FGGM, MD.

¹⁶   Wright P. Spy Catcher. The Candid Autobiography of a Senior Intelligence  Officer. N. Y, 1987. P. 182.

¹⁷ Криптографам АНБ и ПШКШ удалось расшифровать лишь около 1,5% теле- и радиограмм,  отправленных и полученных резидентурой ПУ НКГБ в Вашингтоне в 1945 г.; 1,8%  корреспонденции резидентуры ПУ в Нью-Йорке в 1942, 15% в 1943 и 49% в 1944 г.  Еще хуже поддавались дешифровке коды и шифры РУ ГШ и РУ ВМФ: в то время как из  теле- и радиограмм, отправлен­ных и полученных резидентурой советской морской  разведки в Вашингтоне в 1943 г., удалось прочесть около половины, ни одна из  тех, что были отправле­ны или получены ею в 1941, 1942, 1944 и последующих  годах, так и не была расшифрована. См.: Haynes J. E.,  Klehr H. Op. cit. P. 34—35.

¹⁸ Wright P. Op. cit. P. 182.

¹⁹  См., напр.: Venona, New  York to Moscow, № 1388-1389, 1 Oct. 1944; New York to Moscow, № 1317, 10 Aug.  1943; Washington to Moscow, № 1822, 30 March 1945; New York to Moscow, № 1469,  17 Oct. 1944; № 1251, 2 Sept. 1944.

²⁰   Штат резидентуры ГРУ в Оттаве, руководимой полковником Н. Заботи-ным, состоял из  8—9 офицеров; численность кадровых разведчиков, служив­ших в «представительстве»  ПУ, возглавляемом В. Павловым, была еще мень­ше. Помимо этих резидентур в Канаде  действовали также по меньшей мере еще одна — нелегальная, принадлежавшая ГРУ,  одна — РУ ВМФ и субрези-дентура ПУ. См.: Venona, Ottawa to  Moscow, № 48, 52,  62, Jan.  22, 25, 29, 1944 (ГРУ), Moscow to Ottawa,  № 568,  16 Nov.   1944 (ПУ); The  Gouzenko Transcripts. P.  13, 29—148; Павлов В. Указ. соч. С. 72—74; Колпакиди А., Про­хоров Д. Империя  ГРУ. Очерки истории российской военной разведки: В 2 кн. М., 2000. Кн. 1. С.  434-435.

²¹  См. напр.: Venona, Ottawa  to Moscow, № 48, 62, 64, 72, Jan. 22, 29, 31, Feb. 4, 1944 (ГРУ).

²²  Подсчитано по: Venona, Moscow  to London, London to Moscow, 1940, 1941, 1942, 1945—1946; Протокол заседания  Политбюро ЦК ВКП(б), № 13, пункт 216, 13 марта 1940 г. // РГАСПИ, ф. 17, оп. 3, д. 1020, л. 50; Wright P.  Op. cit., passim; -Modin Yu. Op. cit., passim; Pincher Ch. Too Secret Too Long.  N. Y, 1984, passim; ОИРВР. T. 4. С 385—415, 425. Данные по составу  резидентуры и агентурной сети РУ ВМФ в дешифровках Venona и других источниках и  литературе отсутству­ют; известны лишь фамилии нескольких старших офицеров,  служивших в ап­парате военно-морского атташе СССР и военной миссии в период  войны и первые послевоенные годы.

²³  Подробнее см.: Philby К. My Silent War.  L., 1968; Page В., Leitch D.,  Knightley Ph. The Philby Conspiracy. Garden City, N. Y, 1968; Borovik G.,  Knightley Ph. The Philby Files. The Secret Life Of Master Spy Kim Philby.  Boston; N. Y, 1994; Brown A. C. Treason in the Blood. H. St. John Philby, Kim  Philby and the Spy Case of the Century. Boston; N. Y, 1994; Pincher Ch. Op.  cit.; Costello J. Mask of Treachery. N. Y, 1988; Modin Yu. My Five Cambridge  Friends. Burgess, Maclean, Philby, Blunt, and Cairncross by Their KGB  Controller. N. Y,  1994; «Я шел своим путем»: Ким Филби в разведке и жизни. М., 1997; Модин Ю.  Судьбы развед­чиков. Мои кембриджские друзья. М., 1997; Попов В. Советник  королевы — суперагент Кремля. М., 1995.

²⁴   См.: Venona, London  to Moscow, № 2043, 31 July 1941; Подробнее о них см.: Williams R. Ch.  Klaus Fuchs, Atom Spy. Cambridge, MA, 1987. P. 59—63, 47— 50, 60; Pincher Ch.  Op. cit. P. 8—13, 44—53, 60, 74, 121; Феклисов А. С. Указ. соч. С. 144.

²⁵   См.: Venona, London  to Moscow, № 2227, 10 Aug. 1941; Подробнее см.: Williams R. Ch.  Op. cit. P. 92-102, 116-126.

²⁶  Cm: Williams R. Ch. Op. cit. P.  89-90; Pincher Ch. Op. cit. P.  165, 352, 375— 378.

²⁷    Помимо группы агентов, завербованных в 1930-х гг. в Кембридже, лон­донской  резидентурой ИНО/ПУ в этот же период была создана и так называе­мая «Оксфордская  группа», члены которой до сих пор не идентифицированы MI5  и известны лишь по своим кличкам «Скотт», «Люфт», «Ом», «Бунни», «Молли»,  «Поэт», «Мило», «Сократ», «Пират» и «Скальд». По данным КГБ, деятельность этой  группы агентов была не менее важна и продуктивна, чем «Кембриджской группы».  См.: Царев О., Вест Н. КГБ в Англии. М., 1999. С. 333-340.

²⁸   Термин «Кембриджская пятерка», широко употребляемый в зарубежной и в российской  литературе, посвященной истории разведки, представляется автору данной статьи  весьма неточным: судя по ряду исследований последних полутора десятилетий, число  людей, привлеченных в Кембридже в середине 1930-х гг. Т. Малли и А. Дойчем к  работе на Иностранный отдел НКВД, было существен­но больше пяти. См., например: West N. A  Matter of Trust. MI5, 1945—1972. L., 1982. P. 120-124; Costello J. Op. cit. P.  620; Wright P. Op. cit. P. 73, 379; Knightley Ph. The Second Oldest Profession.  Spies and Spying in the Twentieth Century. N. Y, 1988. P. 105, 344-356; Andrew  Ch., Gordievsky O. KGB: The Inside Story of Its Foreign Operations from Lenin to  Gorbachev. N. Y, 1991. P. 196; Polmar N., Allen Th. B. Spy Book. The  Encyclopedia of Espionage. Updated and Revised Ed. N. Y, 1988. P.  97—98; Дамаскин И. А. Семнадцать имен Китти Харрис. М., 1999. С. 163, 166.

²⁹   Главное разведывательное управление Генерального штаба и Первое Глав­ное  управление Министерства государственной безопасности — названия совет­ских  военной (после слияния в 1945 г. созданных в 1942—1943 гг. ГРУ и РУ ГШ) и  политической разведок (с 4 мая 1946 по 30 сентября 1947 г.). См.: Никольс­кий В.  А. Указ. соч. С. 124-130; Лубянка. ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД—КГБ: Справочник /  Сост. А. И. Кокурин, Н. В. Петров; Ред. Р. Г. Пи-хоя. М-, 1997. С. 125 (далее —  Лубянка); Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 150; Феклисов А. С. Указ. соч. С. 180—181; Murphy  D. E., Kondrashev S. A., Bailey G. Battleground Berlin. CIA vs. KGB in the Cold  War. New Haven; L., 1997. P.  39-41; Polmar N., Allen Th. B. Op., cit. P.  246.

³⁰   О первых операциях, начатых специальными службами США и СССР друг против друга в  первые послевоенные месяцы, см., например: П. Фитин — Л. Бе­рии, Спецсообщения,  № 1332/6 и 1364/6, 28 ноября и 8 декабря 1945 г. // ГАРФ, ф. 9401, оп. 2, д.  105, л. 221-222, 354-355; Venona, Moscow to  Berlin, № 130(a),  9 June 1947.

³¹   Подробнее см.: Murphy D. E., Kondrashev S. A., Bailey G. Op. cit. P.  32— 34; Никольский В. Указ. соч. С. 163—195; Егоров В. Под боком у Гелена //  Профессия: Разведчик. М., 1992. С. 324—337;  Deriabin P., Gibney F. The Secret World. N. Y, 1987. P. 283-312.

³²  См.:  Murphy D. E., Kondrashev S. A., Bailey G. Op. cit. P.  256, 267—258; Никольский В. А. Указ. соч. С. 163—165;  Deriabin P., Gibney F. Op. cit. P. 286.

³³  См.: Deriabin P.,  Gibney F. Op. cit. P.  286.

³⁴   Никольский В. Указ. соч. С. 136-138,  191-193; Deriabin P., Gibney F. Op. cit. P. 297-303; Егоров В. Указ. соч. С.  324, 326; Murphy D. E., Kondrashev S. A., Bailey G. Op. cit. P.  33—34.

³⁵   ОИРВР. T.  4. С 240-245, 299-301. Необходимость в реорганизации аген­турных сетей ПУ во  Франции была вызвана притоком в них в годы войны но­вых источников,  завербованных без санкции Москвы, снижением качества до­бываемой ими информации  и тесным переплетением работы этих подпольных групп с деятельностью легальных  структур компартии Франции, создававшего опасность политической компрометации  ФКП. Подробнее см.: ОИРВР. Т. 4. С. 244-245.

³⁶   Подробнее см.: Вольтон Т. КГБ во Франции: Пер. с фр. М., 1993. С. 9— 65; ОИРВР. Т. 4. С. 245; Andrew  Ch., Gordievsky О. Op. cit. P.  405-406; Freemantle B. KGB. Inside the World’s Largest Intelligence Network. N.  Y, 1984. P. 102-104.

³⁷  Об участии советских специальных служб в подготовке переговоров о зак­лючении перемирия между СССР и Финляндией подробнее см.:  Venona, Stockholm to Moscow, № 623, 23 Feb. 1943 (РУ ВМФ);  № 3224, 3370, 3392, 2, 17, 18 Dec. 1943; № 87-88, 578, 658, 2610, 3369, 8 Jan.,  25 Feb., 4 Mar., 13 Aug., 7 Oct. 1944 (ПУ НКГБ); Воскресенская 3. И. Указ. соч.  С. 181—183; Синицын Е. Резидент свидетельствует. М., 1996. С. 136—139, 152—154,  164—168, 171—173, 181—187; Александров-Агентов А. М. От Коллонтай до Горбачева.  Воспомина­ния дипломата, советника А. А. Громыко, помощника Л. И. Брежнева,  Ю.В.Андропова, К. У. Черненко и М. С. Горбачева. М., 1994. С. 37—38.

³⁸  См.: Venona,  Stockholm to Moscow, № 226, 412, 20 Jan., 9 Feb. 1944, № 544, 9 Mar. 1945 (ПУ  НКГБ).

³⁹   J. Edgar Hoover to Harry Hopkins, 7 May 1943 // Subject File: White House  Official Files, Justice Department — FBI Reports. Box 18. Franklin D. Roosevelt  Lib­rary (FDRL), Hyde Park, N. Y.

⁴⁰  См.: Hoover to Birch  D. O’Neal, The American Embassy, Mexico, 26 Feb. 1944 // VENONA. P. 55-58.

⁴¹   American Relations with the Soviet Union. A Report to the President by the  Special Counsel to the President, Sept. 24, 1946, p. 63—67, 59, 60—61. // Papers  of Clark Clifford. Subject File: United Nations. Harry S. Truman Library,  Independence, МО (далее — HSTL,…).

⁴²   Budget Estimates — Federal Bureau of Investigation, Nov. 30, 1945 // PSF. FBI — A. Box 167. HSTL.  Если в конце войны число агентов ФБР, занятых борьбой с советскими разведчиками,  не превышало в Нью-Йорке 50—60, а численность инспекторов, координировавших это  направление в Вашингто­не равнялось в 1947 г. лишь 7, то к концу 1940-х гг.  численность последних была увеличена до 50; в несколько раз возрос и штат  агентов. См.: Lamphere R. J.,  Shachtman Т. The FBI-KGB  War. A Special Agent Story. N. Y., 1986. P. 20, 75-76.

⁴³  См. отчет о посещении  этой школы: Joseph T.  Kendrick, Consulate General, to Charles W. Thayer, American Consul General,  Munich, Jan. 5, 1953. .Command and Staff Soviet Orientation Course, USAREUR  Intelligence and Military Police School, Oberammergau // Department of State  Decimal File, Doc. 761. 00/1-533. Box 3805, Record Group 59. National Archives,  Washington, D. С

⁴⁴  Вольтон Т. Указ. соч. С. 15, 27—28;  Venona, Moscow to London, № 49, 34, 18 and 21 Sept. 1945; Philby K. Op. cit. P.  68, 78-81.

⁴⁵  См.: Bentley E. T.  Out of Bondage. N. Y, 1951. P. 286-297; Weinstein A., Vassiliev A. The Haunted  Wood. Soviet Espionage in America — the Stalin Era. N. Y, 1999. P. 108; J. Edgar  Hoover to Matthew Connelly, Secretary to the President, 12 Sept. 1945; Soviet  Espionage in Canada. Soviet Union. Prep, by Intelligence Division, WDGS, War  Department, Washington, D. C, 1947 // Papers of Harry S. Truman. President  Secretary’s File (Далее — PSF): FBI —  Atomic Bomb, Box 167; PSF: Foreign Relations, Box 188. HSTL; The Gouzenko  Transcripts. P. 312—321; Павлов В. Указ. соч. С.  74.

⁴⁶  См.: Hoover to Harry  H. Vaughan, Brigadier General, Military Aid to the President, Nov. 8, 1945 //  PSF: FBI — S. Box 168. HSTL.

⁴⁷  См.: Hoover to M.  Connelly, 12 Sept. 1945; Hoover to Vaughan, Nov. 8, 1945; Feb.  1, 1946 // PHST.  PSF: FBI — Atomic Bomb, Box 167; FBI — S, Box 169; FBI — W, Box 169. HSTL.

⁴⁸   Позняков В. В. Профессионалы и добровольцы: советские разведыватель­ные службы в  Соединенных Штатах, 1921—1945 // Американский ежегодник-1998. М., 1999. С.  212—213, 219; Он же: Тайная война Иосифа Сталина: совет­ские разведывательные  службы в Соединенных Штатах накануне и в начале холодной войны, 1943—1953 //  Сталин и холодная война / Под ред. А. О. Чу-барьяна. М., 1998. С. 165.

⁴⁹   См.: Lamphere R. J., Shachtman Т. Op. cit. P.  19—20; Феклисов А. С. Указ. соч. С. 60-63; ОИРВР. Т. 4. С. 225.

⁵⁰  Weinstein A., Vassiliev A. Op. cit.  Р. 105—108; Andrew Ch.,  Mitrokhin V. Op. cit. P. 143; ОИРВР.  T. 4. С 225; Павлов В. Указ. соч. С.  73—74; Hoover to Vaughan, Jan. 16, 1948 // PSF. FBI-A, Box 167. HSTL;  Колпакиди А., Прохоров Д. Указ. соч. Т. 1. С. 439-442.

⁵¹  См.: VENONA. P.  xxi—xxiv; Lamphere R. J., Shachtman T. Op. cit. P.  82—86.

⁵²  Первые сведения о расшифровке переписки резидентур ПУ в США с их руководством в  Москве поступили уже в 1945 г. от агента ПУ Уильяма Уэйс-бэнда, служившего в  Русском отделе ASA; более  подробную информацию на этот счет передал в сентябре 1949 г. Ким Филби. См.: VENONA. P.  xxvii; Philby К. Op. cit. P.  124-125,130; Borovik G., Knightley Ph. Ор_л cit. P.  273. Рас­шифрованная в 1950 г. телеграмма резидентуры ПУ в Нью-Йорке позволила  идентифицировать Дж. Розенберга, а прочтение других 21, в которых упомина­лись  его клички «Антенна» и «Либерал» позволили ФБР достаточно точно оп­ределить  имена членов его группы. См.: Venona, New  York to Moscow, 26 July 1944; Haynes J. E., Klehr H. Op. cit. P.  295—298. Избежать ареста удалось лишь немногим советским агентам: были вовремя  предупреждены и сумели скрыть­ся Д. Маклейн и Г. Бёрджесс, Марта Додд и ее муж  Алфред К. Стерн, Алфред Сэрэнт и Джоэл Бэрр. См.: Philby К. Op. cit.  Р. 128—131; Haynes J. E., Klehr H. Op. cit. P.  271, 297—299; подробнее о А. Сэрэнте и Дж. Бэрре см.: Гранин Д. Бегство в  Россию. М., 1995.

⁵³   Подробнее см.: Феклисов А. С. Указ. соч. С. 180—182; Павлов В. Указ. соч. С.  93-97; Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 218, 238, 280-281, 286-287; Модин Ю.  Судьбы разведчиков.  Мои кембриджские друзья.  М.,   1997.  С.  214—215; Polmar N., Allen Т. В. Op. cit. P.  314.

⁵⁴   Протоколы заседаний Политбюро… № 77, п. 310, 9 сентября 1950 г. Цит. по:  Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 504—505; ЦК КПСС. Постановление «Об организации  12 (специального) отдела при 2-м Главном (разведывательном) Управлении МВД  СССР», б. д., ноябрь 1953 г.; С. Круглов, министр внутрен­них дел СССР, И.  Серов, зам. министра ВД СССР, А. Панюшкин — Г. М. Ма­ленкову, Н. С. Хрущеву, 20  ноября 1953 г. Положение о 12-м отделе при 2-м Главном (разведывательном)  управлении МВД СССР; С. Круглов, И. Серов — Г. М. Маленкову, Н. С. Хрущеву, №  874/К, 17 сентября 1953 г.; В. А. Дроздов, ген.-майор, бывший начальник Бюро № 2  МГБ — С. Н. Круглову, Докладная записка о бывшем Бюро № 2 МГБ СССР, 6 августа  1953 г. // Центр хранения современной документации (ЦХСД), ф. 89, оп. 18, д. 30,  л. 2—3, 4—14; д. 18, л. 1-2, 3-7.

⁵⁵   Судоплатов П. А. Указ. cоч.  С. 281; С. Круглов, И. Серов — Г. М. Мален­кову, Н. С. Хрущеву, № 874/К, 17  сентября 1953 г. // ЦХСД, ф. 89, оп. 18, д. 30, л. 2. Негативную оценку  последствий создания КИ см.: Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 280—281; Павлов В.  Указ. соч. С. 96—97, 114—115; Феклисов А. С. Указ. соч. С.  181 — 182;  Andrew Ch., Gordievsky О. Op. cit. P.  381-383; Andrew Ch., Mitrokhin V. Op. cit. P. 146; Dzhirkvelov II. Secret  Servant. My Life With the KGB and the Soviet EUte. N. Y; Cambridge;  Philadelphia, 1987. P. 105—106.

⁵⁶   Venona, London to Moscow, № 2227, 10 Aug. 1941; Williams R. Ch. Op. cit. P.  39-42, 59-61; Andrew Ch., Mitrokhin V. Op. cit. P.  115.

⁵⁷ См. также сообщения Д. Маклейна из Лондона от 25 сентября и 3 октяб­ря 1941 г.  (Справки на № 6881/1065, 7073, 7081/1096) // ОИРВР. Т. 4. С. 671— 672; Modin Yu. Op. cit. P.  109-110.

⁵⁸  Weinstein A., Vassiliev A. Op. cit. P.  179. Авторы ссылаются на телеграмму резидентуры ПУ в Нью-Йорке, хранящуюся в  Архиве Службы внешней разведки (СВР) Российской Федерации (д. 82702, т. 1, л.  70). О сообщениях «К», «Мура» и «Келли» см.: Andrew Ch., Mitrokhin V. Op. cit. P.  114—115.

⁵⁹   Чуев Ф. Указ. соч. С. 81-82; Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 216—220; Лубянка… С. 129.

⁶⁰  См.:  Venona, New York to Moscow, № 961, 972, 979, 983, 1405, 21 June, 22-23 July, 27  Aug. 1943 («Квант»);  New York to Moscow, № 212, 854, 1251, 1749— 1750, 11 Feb., 16 June, 2 Sept., 13  Dec. 1944 («Фогел»/«Перс»); подробнее о них см.:  Haynes J. E., Klehr H. Op. cit. P.  311—314. О других участниках проекта Манхэттен, снабжавших ПУ и ГРУ информацией  см. подробнее: Albright J., Kunstel M. Bombshell. The Secret  Story of America’s  Unknown Atomic Spy Conspiracy. N. Y,  1997 (Теодор Холл), Costello J. Op. cit., p.  526—533 (К. Фукс, А. Нанн Мэй, Бруно Понтекорво); Haynes J. E., Klehr H. Op. cit. P.  324—325 (К. Хиски, Дж. Чэпин, Э. Мэннинг); Колпакиди А., Прохоров Д. Указ. соч.  Кн. 1. С. 439—442 (К. Хиски, Дж. Чэпин); Лота В. Военный разведчик по воле  судьбы // Независимое военное обозрение. 1998. № 41. С. 7.

⁶¹   Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 224, 226, 231. А. Уэйнстейн и его соавтор А.  Васильев (Vassiliev),  однако, опровергают информацию Судоплатова относи­тельно передачи Р.  Оппенгеймером какой-либо информации СССР. См.: Weinstein A., Vassiliev A. Op. cit. P.  184—185. И все же, судя по донесению отде­ления ФБР в Калифорнии, основанному на  информации агента, внедренного Бюро в North Oakland Club — один из клубов компартии США в графстве Ала­меда, Калифорния, — Джек Мэнли  (местный функционер КП США) расска­зал своим товарищам по партии, что Р.  Оппенгеймер «…несколько лет назад сообщил Стиву Нелсону (одному из  руководителей секретного аппарата КП и советскому агенту. — В. П.) о том, что  Армия работает над [созданием] атом­ной бомбы». См.: Hoover to Harry  H. Vaughan, Nov. 28, 1945 // PSF. FBI — С Box 168. HSTL.  Информация по ядерной физике и о работах по созданию атомного оружия порой  поступала из самых неожиданных источников: по некоторым све­дениям, резидент ГРУ  в Нью-Йорке П. П. Мелкишев (Михайлов), действуя че­рез агента ПУ и ГРУ М. И.  Коненкову, сумел в августе 1945 г. добиться несколь­ких встреч с Альбертом  Эйнштейном и получить от него некую информацию по исследованиям в области  ядерной физики, проводимым в США в годы войны. См.: Одноколенко О. Любовь и  бомба // Сегодня. 1998. 9 июля. С. 3.

⁶²   См.: Weinstein  A., Vassiliev A. Op. cit. P. 181—183;  Venona, Moscow to London, № 13, 16 Sept. 1945. Возможно, «Эрик» и  упоминаемый О. Царевым и Н. Уэс-том источник «К» — одно и то же лицо. Подробнее  о «К» и «Келли» см.: Ца­рев О., Вест Н. Указ. соч. С. 407—411, 415;  West N., Tsarev О. The Crown  Jewels. The British Secrets at the Heart of the KGB Archives. New Haven, CT;  London, 1999. P. 231-234; Andrew Ch., Mitrokhin V. P. 114-117.

⁶³ Об информации, переданной ГРУ А. Нанн Мэйем и другими канадскими  учеными-физиками, работавшими в рамках проекта «Манхэттен»: Э. Мэйзерол-лом, Д.  Смитом и И. Холперином, подробнее см.: The Gouzenko  Transcripts. P.  187—202, 292—311, 312—321; Пестов В. Бомба. Тайны и страсти атомной  пре­исподней. СПб., 1995. С. 192—200; Колпакиди А., Прохоров Д. Указ. соч. Кн.  1. С. 442-449.

⁶⁴   Предварительное заключение по материалу к препроводительной № 1/3/ 134, 7 апр.:  Бомба типа «Не» (HIGH  EXPLOSIVE); В. Н.  Меркулов — Л. П. Бе­рии, 28 февраля, Информация; 18 окт. 1945 г. Справка «Общее  описание атом­ной бомбы»; И. В. Курчатов. Заключение по материалам при  препроводитель­ной № 1/3/3920 от 5 марта 1945 г. по разделу «Атомная бомба» //  ОИРВР. Т. 4. С. 677—687; Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 236—237.

Оценки В. Б. Барковского,  И. В. Курчатова и А. П. Завенягина см.: Царев О., Вест Н. Указ. соч. С. 413;  Чиков В., Керн Г. Охота за атомной бомбой. Досье КГБ № 13676. М., 2001. С.  301-302.

⁶⁵   Запись беседы И. В. Сталина, В. М. Молотова и Л. П. Берии с И. В. Кур­чатовым,  25 янв. 1946 г. Приводится по: Cold War International  Project Bulletin,  № 4. Fall 1994. P.  5 (далее — CWIHP Bulletin).

⁶⁶   Судоплатов П. А. Указ. соч. С. -238; Корниенко Г. М. Холодная война.  Свидетельство ее участника. М., 1995. С. 29—32; Leffler M. A Preponderance  of Power. National Security, the  Truman Administration, and the Cold War. Stanford, CA, 1992, p. 114-116.

⁶⁷   Опасаясь после бегства И. Гузенко и Э. Бентли скомпрометировать  фи­зиков-атомщиков, сотрудничавших с советской разведкой и рассчитывая  использовать их в будущем, Берия в 1946 г., после запуска первого советского  атом­ного реактора, приказал прекратить все контакты с американскими  источника­ми. См.: Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 246—247, 249—250.

⁶⁸  См.: L. P. Beria to  I. V. Stalin, 28 Nov. 1945. Interrogation of Niels Bohr. Цит. no: CWIHP  Bulletin. № 4. Fall 1994. P. 50-51, 57-59; Venona, Stockholm to Moscow, № 523,  20 Feb. 1944; Moscow to Stockholm, № 98, 16 Nov. 1945; Л. Бе­рия — В. М. Молотову,  № 982/6, 25 авг.  1945 г.  // ГАРФ, ф.  9401, оп.  2, д.  103, л.  328—329. Сразу же  после окончания военных действий в Германии начала дей­ствовать специальная  группа во главе с замнаркома внутренних дел А. П. Заве-нягиным, состоявшая из  видных советских ученых-атомщиков и офицеров ПУ, в задачу которой входил розыск  и вывоз в Советский Союз всех специалистов, имевших отношение к немецкой ядерной  программе, материалов и оборудования, необходимых для проведения соответствующих  исследований. См.: Пестов С. Указ. соч. С. 135—137; Судоплатов П. А. Указ. соч.  С. 231, 234—235. Обработкой собранной научно-технической информации и переводами  их на русский язык в Москве занималась группа офицеров ПУ: Е. Зарубина, Н.  Земсков, Я. П. Тер-лецкий, Масся, Грознова, Покровский и др. См.: Судоплатов П.  А. Указ. соч. С. 218-219.

⁶⁹   Феклисов А. С. Указ. соч. С. 161; Царев О., Вест Н. Указ. соч. С. 415— 440; Williams R. Ch. Op. cit. P.   101,  191 — 194. О данных, полученных от М. Норвуд, и о ней самой подробнее см.: Andrew Ch., Mitrokhin V. Op. cit. P.  115—116, 397—398. Информация об одном из ядерных испытаний, прове­денном в  начале августа 1946 г. на атолле Бикини, поступила в Москву так­же от посетивших  испытания по приглашению администрации США членов представительства СССР при  Комиссии ООН по контролю над атомной энергией М. Г. Мещерякова и С. П.  Александрова. Их командировка, ини­циированная представителем СССР при Совете  Безопасности ООН А. А. Гро­мыко без согласования со Спецкомитетом по проблеме №  1, вызвала резкий протест Л. Берии Молотову. См.: Из дневника В. М. Молотова.  Прием по­сла США Смита 28 мая 1946 г.; А. А. Громыко — ген.-майору В. А.  Махнёву, секретариат зам. Председателя Совета Министров СССР (Л. Берия), 2  сен­тября 1946; Л. Берия — В. М. Молотову, № 3/505сс, 12 сентября 1946 г. //  Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ), ф. 0129, оп. 30, п. 178,  д. 3, л. 59-60; ф. 06, оп. 8, п. 45, д. 759, л. 12-13.

⁷⁰   См.: Modin Yu. Op. cit. P.  117, 119, 148-150, 167-168; Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 247, 250; Costello J. Op. cit. P.  538-539, 572.

⁷¹ Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 250—251; Modin  Yu. Op. cit. P. 168.

⁷²   Zubok VI., Pleshakov C. Inside the Kremlin’s Cold War. From Stalin to  Khrushchev. Cambridge, MA; L., 1996. P.  51-53.

⁷³ Информация об исследованиях и опытно-конструкторских работах, про­водимых в  рамках проекта «Манхэттен», добытая советскими разведчиками, постоянно получала  высокую оценку советских физиков, занятых созданием ядерного оружия. См., напр.: Venona, Moscow to New  York, № 298, 31 Mar.  1945; И. В. Курчатов — В. С. Абакумову, 31 декабря 1946 г. (Приводится по: Чиков  В. Нелегалы. Досье КГБ № 13676: В 2 ч. М., 1997. Ч. 1. С. 479).

⁷⁴   Хотя правительству и военным Соединенных Штатов было известно о про­водимых в  СССР исследованиях в области разработки собственного ядерного оружия по меньшей  мере с конца 1945 г. (первые данные на этот счет были по­лучены, скорее всего,  армейской разведкой G-2  в декабре этого года, а затем Управлением стратегических служб (OSS)  в первой половине 1946 г.), успешное испытание первого советского ядерного  устройства в августе 1949 г. застало ру­ководство США врасплох. См.: Frank N.  Roberts, Brig. General, US Military Attache, Soviet Union, to Gen. Bissel, G-2  Head, Department of War, Washington, D. C, 21 Dec. 1945; Roberts to Bissel, 9  Jan. 1946 // Papers of W. Averell Harriman, Special File: Public Service, World  War II Files, 1941—1949, Moscow Files, Box 185, Manuscript Division, Library of  Congress, Washington, D. С.  (Далее — PWAH, Box.., MD.  LC); American Relations with the Soviet Union.., p. 63; Harry S. Truman.  Interview with William Hillman, Feb. 18, 1954 // PHST, PCC, Box 15;  Post-Presidential Files, «Memoirs» File, Box 3, HSTL; Truman H. S. Memoirs of  Harry S. Truman: In 2 Vols. Vol. 2; Years of Trial and Hope, 1946-1952. N. Y,  1956. P. 306-307.

⁷⁵  См., например, сообщения резидентур ПУ:  Venona, Montreal to Moscow, № 19, 23 Sept. 1944; Ottawa to Moscow, № 1963, 19  Dec. 1944; Moscow to Can­berra, № 212, 29 Aug. 1944; Canberra to Moscow, №  77—78, 1 Mar. 1945; Moscow to Canberra, № 361-362, 29 Sept. 1945.

⁷⁶  См., например:  Venona, Stockholm to Moscow, № 226, 20 Jan.; № 308, 28 Jan. 1944; № 187, 25  Jan.; № 544, 9 Mar.; Moscow to Stockholm, № 1210, 22 Nov. 1945; Istanbul to  Moscow, № 157—158, 22 Sept. 1944; Mexico City to Moscow, № 52, 15 Jan. 1944;  Moscow to Mexico City, № 341, 24 May 1945; Bogota to Moscow, № 369, 5 Dec. 1945  (все сообщения — от резидентур ПУ).

⁷⁷   См., например, сообщения ПУ, относящиеся к подготовке Московской и Тегеранской  конференций: Venona, New York to Moscow,  № 1398, 1776, 26 Aug.,  26 Oct.  1943; В. Н. Меркулов — И. В. Сталину, В. М. Молотову, б. д., октября и ноября  1943 г. Сообщение лондонской резидентуры, предпроводительное пись­мо Энтони  Идена и текст меморандума Форин Оффис «Конфедерация, феде­рация и  децентрализация германского государства и расчленение Пруссии», от 14 декабря  1944 г.; памятную записку МИДа Великобритании для английской де­легации на  Крымской конференции, 27 января 1945 г.; \enona, New York to  Moscow, № 55, 83,  205, 15, 18 Jan.,  10 Feb.  По Берлинской конференции: Washington to Moscow,  № 1826, 3598, 3639, 31 Mar.,  21, 23 June 3945; Moscow to  Washington, № 708,  5 July 1945; сообщение резидентуры ПУ в Сан-Франциско о политике США на Дальнем  Востоке, 10 мая 1945 г.; В. Н. Меркулов — И. В. Сталину, В. М. Молото­ву, Л. П.  Берии, 5, 18 июля 1945 г. (содержание телеграмм британского МИДа по­слу в  Вашингтоне в связи с подготовкой Берлинской конференций)? См.: ОИРВР. Т. 4. С.  610—611, 613, 618—636, 651—658. Смотри также перечень документов, пе­реданных ПУ  в 1945 г. Хэроддом Глэссером. — Weinstein A., Vassiliev A. Op. cit.  Р. 270—272. Какую информацию и документы, относящиеся к подготовке трех  кон­ференций, могли передать в Москву агенты ГРУ Олджер Хисс, являвшийся  официальным членом делегации США в Ялте, «Роберт» и «Источник № 12», также  служившие в государственном департаменте, в настоящий момент уста­новить  невозможно. — Ibidem. Р.  267—269; Haynes  J. E., Klehr H. Op. cit. P.  205. Общую оценку подготовки ПУ к Крымской конференции см.: Судоплатов П. А.  Указ. соч. С. 264—266.

⁷⁸   Разведка и контрразведка НКВД/НКГБ систематически проводили прослу­шивание  зданий посольств и других представительств США, Великобритании, Франции и других  стран в Москве, перехватывали и дешифровали дипломати­ческую почту; из их же  офицеров и агентов состоял практически весь советский персонал, обслуживавший  иностранных дипломатов и лица, сопровождавшие их во время поездок по Советскому  Союзу. См: Л. П. Берия — И. В. Сталину, № 1285/Б, 29 ноября 1944 г. (сообщение о  перехваченной телеграмме МИДа Франции посольству в Москве // ГАРФ, ф. 9401, оп.  2, д. 68, л. 24—25; W. Averell  Harriman. Conversation (with  George Andreichin), Moscow, 30 Oct. 1945; George F. Kennan to Secretary of State  (Byrnes), Memorandum. Security Measures Concerning Employment of Men Personnel,  28 June 1945 // PWAH, Box 183,180, MD. LC;  В. Н. Меркулов — А. Я. Вышинскому, № 1932/M,  26 мая; Никишев, Дальстрой НКВД, — Л. П. Берии, № 536/Б, 3 июня 1944 г. // АВП  РФ, ф. 0129, оп. 28, п. 158, д. 32, л. 92; ГАРФ, ф. 9401, оп. 2, д. 65, л.  191-193.

⁷⁹   В период работы Тегеранской, Крымской и Берлинской конференций ПУ и  контрразведкой осуществлялось систематическое прослушивание и запись бесед и  разговоров, которые вели в отведенных им комнатах и на открытом воздухе  руководители и члены союзных делегаций. Результаты прослушивания, производимого  специальными группами офицеров, хорошо владевших англий­ским языком, немедленно  переводились на русский и ежедневно, перед нача­лом заседаний, докладывались  Сталину. См.: Л. Берия — И. В. Сталину, № 114/ Б, 27 янв. 1945 г. // ГАРФ, ф.  9401, оп. 2, д. 94, л. 16—18; Берия С. Мой отец — Лаврентий Берия. М., 1994. С.  232, 234-235, 245-247.

⁸⁰ См.: Venona, New York to  Moscow, № 1483,  1507, 1691, 1757, 1798, 1822, 18, 23 Oct.,  1, 14, 20, 27 Dec. 1944; № 192,  220, 336, 3639, 3, 11 Mar.,  8 Apr.,  23 June 1945; Stockholm  to Moscow, № 544,  598—600, 9, 16 Mar. 1945;  Сообщение рези­дентуры из Вашингтона, 14 июня 1944 г.; Сообщение резидентуры в  Италии, 30 июля 1944 г.; Сообщение лондонской резидентуры, 21 марта 1945 г.  (после­дние три сообщения см.: ОИРВР. Т. 4. С. 617, 640—647.

⁸¹   См., напр.: Venona, New York to Moscow,  № 1425, 1766-1768, 1814-1815, 9 Oct.,  15, 23 Dec.  1944 (сообщения ПУ); Moscow to London,  № 358, 1315, 13, 21 Dec.  1945 (сообщения ГРУ); Washington to Moscow,  № 1788, 1791, 1793, 1826, 29, 31 Mar.  1945 (сообщения Д. Маклейна); Stockholm to Moscow,  № 3907, 6 Dec.  1944; № 187, 25 Jan.  1945; Сообщение лондонской резидентуры, 12 октября 1943 г.; Сообщение источника  лондонской резидентуры об антисоветской деятельности Польского эмигрантского  правительства в Лондоне, 6 мая 1944 г.; Сообщение лондонской резидентуры о  намерениях Польского эмигрантского правительства в Лондоне продолжать борьбу за  Польшу силовыми методами, 4 апреля 1945 г. (последние три документа приводятся  по: ОИРВР. Т. 4. С. 609—610, 615—616); Л. П. Берия — И. В. Сталину, В. М.  Молотову, Г. М. Маленкову, № 1207/Б, 1297/ Б, 9 ноября, 1 декабря 1944 г.; И.  Серов, спец. уполномоченный НКВД, 1-й Бе­лорусский фронт, — Л. П. Берии, №  307/Б, 17 марта 1945 г. (спецсообщения о положении в восточных воеводствах  Польши и в Западной Белоруссии) // ГАРФ, ф. 9401, оп. 2, д. 67, л. 301-308, д.  68, л. 59-60, д. 94, л. 89-94.

⁸²  См., напр.: Venona, New  York to Moscow, № 1484, 19 Oct. 1944, Washington to Moscow, №  1808—1809,  3,0  Mar.  1945; Stockholm to Moscow,  25 Aug.  1944 (сообщение ПУ о просьбе короля Румынии Михая ввести в страну амери­канские  и британские войска; телеграммы МИДа Великобритании о развитии политической  ситуации в Румынии, сообщение о желании правительства Румы­нии начать переговоры  с союзниками о заключении мира); Г. Б. Овакимян, Ти­мофеев, Кузнецов (офицеры ПУ  при союзной Контрольной комиссии в Румы­нии) — Л. П. Берии, № 226/ Б, 282/Б,  304/Б, спецсообщения о политическом положении в Румынии за 5, 14, 16 марта 1945  г. // ГАРФ, ф. 9401, оп. 2, д. 93, л. 268-272; д. 94, л. 28-36, 83-84; Venona,  № 1669-1672, 1674-1675, 55, 29-30 Nov.  1944, 15 Jan.  1945 (сообщения ПУ о перехваченных в США венгерских дипломатических документах,  данные об оппозиции правительству М. Хорти и способности Венгрии выплачивать  репарации различными видами сырья); Stockholm to Moscow,  № 1036, 26 Oct.  1944 (сообщение РУ ВМФ о положении в Финляндии); Sofia to Moscow,  № 29, 30, 37, 35-36, 23, 24 Oct.,  15, 16 Nov.  1945; № 11—10, 12, 8 Jan.  1946 (сообщения ПУ о развитии политической ситу­ации в Болгарии).

⁸³  См.: Venona, New  York to Moscow, № 1016, 1042, 1397, 1437, 20, 25 July; 4, 10 Oct. 1944 (сообщения  ПУ); Moscow to London, №  1404, 27 Dec. (ГРУ); П. М. Фитин, нач. ПУ НКГБ СССР — Л. П. Берии, № 1334/Б, 29 нояб. 1945 г.  // ГАРФ, ф. 9401, оп. 2, д. 105, л. 225—227; Сообщение резидентуры в Каире, 1  июня 1944 г.; Сообщения лондонской резидентуры, 27 янв. (раздел «Второе», пункт  1) и 6 мая 1945 г. Последние три сообщения приводятся по: ОИРВР. Т. 4. С. 616, 633-634, 651.

⁸⁴  См.: Venona, New  York to Moscow, № 1016, 1042, 20, 25 July 1944; ОИРВР. Т. 4. С. 446-457.

⁸⁵  ОИРВР. Т. 4. С. 454-456.

⁸⁶  См., напр.: Venona, New  York to Moscow, № 1789, 19 Dec. 1944; № 55, 777— 779, 15 Jan., 25 May 1945;  Washington to Moscow, № 1759, 1793, 28, 29 Mar. 1945;

B.  Н. Меркулов — И. В.  Сталину, В. М. Молотову, Л. П. Берии, 5 июля 1945 г. (раздел 6). Последнее  сообщение приводится по: ОИРВР. Т. 4. С. 654.

⁸⁷   См., напр.: Venona, New York to Moscow,  № 1535, 1537, 1538, 28 Oct.,  № 1766-1768, 15 Dec.  1944; № 83, 18 Jan. 1945; Washington to Moscow,  № 3598, 3710, 21, 29 June 1945.

⁸⁸ См., напр.:  Venona, Moscow to London, № 1515, 1911, 2240, 615, 150, 2330, 455, 4, 5 July, 7,  8, 25, 27 Dec. 1946; № 1630, 1618, 1648, 2308, 1, 12 Jan., 1 Mar. 1947 (сообщения ГРУ);  Stockholm to Moscow, № 1378, 9 June 1945; С. Круглов, нарком внутренних дел СССР,  — В. М. Молотову,  № 18/К,  5 янв.  1946 г.  // ГАРФ, ф.  9401, оп.  2, д.  140, л.  7-8.

⁸⁹ Чуев Ф. Указ. соч. С. 86. О восприятии руководителями СССР внешней политики США  и Великобритании в этот период подробнее см.: Егорова Н. И. НАТО и европейская  безопасность: восприятие советского руководства // Ста­лин и холодная война. М., 1998. С. 294—307.

⁹⁰ См.: Truman H. S.  Op. cit., Vol. 2. P. Ill, 214, 217-218; Central Intelligence Agency. Office of  Research and Evaluations, ORE 64—48, Evidence of USSR Military Intentions In  Soviet Propaganda Broadcasts, 27 Aug.  1948, passim; National Intelligence  Estimates: NIE-3, Soviet Capabilities and Intentions, 11 Nov. 1950, p. 1 / /  Records of the Central Intelligence Agency. National Intelligence Estimates  Concerning the Soviet Union, 1950—1961. Intelligence Publications File HRP 92-4/  001, Box. 1, Record Group 263, National Archives, Washington, D. С.  (далее — RCIA. NIECSU,  …RG 263, NA).

⁹¹   Так в 1948 г. поступило несколько американских ученых-физиков, когда попытка  возобновить контакты с ними была предпринята резидентом-нелега­лом ПГУ/КИ в США  Уильямом Фишером, более известным как Рудольф Абель. См.: Судоплатов П. А. Указ.  соч. С. 249—250. Хотя в полуофициаль­ной биографии Р. Абеля, написанной  полковником ПГУ Д. П. Тарасовым, об этой части его задания не говорится ни  слова, косвенным доказательством того, что Абель/Фишер должен был восстановить  эти контакты, является его тесное сотрудничество в 1948—1950 гг. с Моррисом и  Лоной Коэн — после­дняя в 1944—1945, а возможно и в 1948—1950 гг. являлась одним  из основ­ных связников с учеными-физиками, работавшими над созданием  американ­ского ядерного оружия (Т. Холлом, К. Фуксом, источниками, известными  под кодовыми именами «Анта» и «Аден»). См.: Тарасов Дм. Жаркое лето полков­ника  Абеля. М., 1997. С. 114—123; Долгополов Н. Правда полковника Абеля. Пенза, 1997.  С. 54—61; Павлов В. Указ. соч. С. 122.

Подробнее о Коэнах и  миссии Абеля см.: Albright J., Kunstel M. Op. cit. P.  136-137, 148-153, 155-156, 198-199, 221-222; Чиков В., Керн Г. Указ. соч.

C.  290—324. О других  целях миссии Абеля см.: Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 287-291.

⁹²  По проводимым ФБР  расследованиям см.: No author  (probably William К. Harvey, CIA).  Memorandum for the File, «COMPAR», 6 Feb. 1948, CIA, Vassili M. Zarubin File;  George M. Elsey. Memorandum for Mr. [Clark M. ] Clifford, 16 Aug. 1948; Harry S.  Truman to the Attorney General, 16 Dec.  1948; D. M. Ladd. Memorandum to the  Director [J. Edgar Hoover], «Jay David Whittaker Chambers»,

29  Dec.  1948 — прив. по: VENONA. P.  105—128; по проекту- «Венона»: Meredith К. Gardner. I. D. Special  Analysis Report № 1. Covernames in Diplomatic Traffic,

30 Aug. 1947; Hugh S.  Erskine, Lt. Col., Signal Corps Asst. Chief., [M. K. Gardner]. Special Studies,  26 Sept. 1947, 16, 21 Apr., 17 May, 9 June, 8, 9 July 1948. См.: Venona,  Progress Reports, 1948 // NSAA. FGGM, MD.

⁹³  Цит. по:  Weinstein A., Vassiliev A. Op. cit. P.  287.

⁹⁴   См., напр.: Л. Тарасенко, советник посольства СССР в США, — В. М. Мо­лотову, №  471, 6 октября 1947 г. // АВП РФ, ф. 06, оп. 9, п. 1041, д. 67, л. 23— 34. Автор  сообщения утверждал, что «…информация, (посылаемая в МИД СССР посольством в  Вашингтоне. — В. П.), не стоит на должном уровне… не раскры­вает  действительного положения дел в этой стране… так как она основана не на  анализе событий, имевших место в экономике, внутренней и внешней по­литике  Соединенных Штатов, а на анализе (к тому же довольно поверхностном) американской  прессы»… а «у людей, которые подготавливали информацию, и особенно у Посла  Новикова Н. В., сложилась довольно ограниченная и од­нобокая концепция в  отношении оценки политики» США // Там же, л. 23 (сохранена стилистика  подлинника. — В. П.).

⁹⁵   А. Панюшкин, зам. зав. ОВП ЦК ВКП(б) — А. А. Жданову и А. А. Куз­нецову, 10  апреля; Б. П. Вронский, зав. сектором ОВП. Беседы с членом По­литбюро КП США  Моррисом Чайлдс, б. д., б. адреса [26 мар., 1 апр. 1947 г. ] // РГАСПИ, ф. 17,  оп. 128, д. 1128, л. 60—68. По иронии судьбы, М. Чайлдс и его брат Джек вскоре  разочаровались в коммунистических идеях и с 1951 г. стали тайными осведомителями  ФБР, снабжавшими Бюро и администрацию США ценнейшей информацией по внешней и  внутренней политике СССР, получае­мой во время бесед с руководством КПСС в ходе  их многочисленных поездок в Москву. Подробнее см.: Бэррон Дж. Операция «Соло».  Агент ФБР в Кремле. М., 1999. С. 47-53.

⁹⁶ Venona, Moscow to  Berlin, № 130(a),  9 June 1947.

⁹⁷ Телеграмма МИДа СССР советским послам в Варшаве, Праге и Белграде, 22 июня 1947  г. // АВП РФ, ф. 6, п. 18, д. 214, л. 19; Чуев Ф. Указ. соч. С. 88; Судоплатов  П. А. Указ. соч. С. 274.

⁹⁸ Modin Yu. Op. cit. P.  137.

⁹⁹ Сообщение Д. Маклейна было передано и В. М. Молотову, получившему его раньше,  нежели американские и британские дипломаты, которым эти ин­струкции и  предназначались; Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 274—276.

¹⁰⁰   Наринский М. М. Советская внешняя политика и происхождение «холод­ной войны» //  Советская внешняя политика в ретроспективе, 1917—1991. М., 1993. С. 125—126;  Восприятие «плана Маршалла» советскими дипломатами, аккредитованными в США,  хорошо прослеживается в докладной записке посла Н. В. Новикова «Доктрина Трумэна  и план Маршалла», представленной им ру­ководству МИД 26 августа 1947 г. См.:  Новиков Н. В. Воспоминания диплома­та. М., 1989. С. 393-395.

¹⁰¹   Чуев Ф. Указ. соч. С. 88-89.

¹⁰²  Murphy D. E., Kondrashev S. A., Bailey G. Op. cit. P.  56.

¹⁰³  Ibidem, p.  57-72.

¹⁰⁴  Ibid., p.  63-65, 66—69, 72, 77; См. также: Modin Yu. Op. cit. P. 169, 171,  179-180; Pincher Ch. Op. cit. P. 351-352, 377.

¹⁰⁵   Murphy D. E., Kondrashev S. A., Beiley G. Op. cit. P. 77-78.

¹⁰⁶  Подробнее см.:  Haynes J. E., Klehr H. Op. cit. P. 307-311; Radosh R., Milton J. The Rosenberg  File. 2^nd Ed. New Haven; L., 1997. P. 181-195, 208-216, 217-235.

¹⁰⁷  Подробнее см.: Philby К. Op. cit. P.  122-131; Modin Yu. Op. cit. P. 191— 242; Costello J. Mask of Treachery. N. Y,  1988. P. 542—564; Pincher Ch. Op. cit. P. 124-138, 171-203.

¹⁰⁸ Вольтон Т. Указ. соч. С. 47—49, 50—52;  Dallin D. Soviet Espionage. New Haven,  СТ.; L.,  1955. P.  307—309, 317—321. Ф. Жолио-Кюри до 1950 г. возглавлял Комис­сию по атомной  энергии Франции. Еще одним советским агентом в этой стране, занимавшим высокое  положение, был Пьер Кот («Дедал»), министр авиации в 1937—1939 и затем в 1940-х  гг., предложивший свои услуги ПУ еще в 1942 г. во время пребывания в США. См.: Venona, New York to  Moscow, № 424, 1 July 1942.

¹⁰⁹  См.: Deriabin P.,  Gibney F. The Secret World. N. Y,  1987. P. 297-312; Petrov V. and E. Empire of  Fear. L., 1956, p. 277—299; Akhmedov I. Op. cit. P. 159-171,  172-187, 198-188; Судоплатов П. А. Указ. соч. С.  293-294; Andrew Ch., Gordievsky О.  Op. cit. P. 375; Никольский В. Указ. соч. С. 193.

¹¹⁰   Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 68, 234, 255, 284, 286, 348-351; Modin Yu. Op. cit. P.  129; Dzhirkvelov II. Op. cit. P.  107.

¹¹¹   Феклисов А. С. Указ. соч. С. 137—138; Блейк Дж. Иного выбора нет. М., 1991. С.  152—158; Егоров В. Под боком у Гелена // Профессия: разведчик. Джордж Блейк,  Клаус Фукс, Ким Филби, Хайнц Фельфе. М., 1992. С. 325—328.

¹¹²   Павлов В. Указ. соч. С. 118—124; Подробнее о миссии У. Фишера см.: Тарасов Дм.  Указ. соч. С. 92—123;  Bernikow L. Abel. L.; Sidney; Toronto, 1970. P. 15-105.

¹¹³   Andrew Ch., Gordievsky O. Op. cit. P.  402—403; Феклисов А. С. Указ. соч. С. 139.

¹¹⁴   Тарасов Дм. Указ. соч. С. 113—115.

¹¹⁵  Stalin’s  Meeting with Kim II Sung,  5 Mar.  1949; T. F. Shtykov, Soviet  Ambassador in Pyongyang, to S. E. Zakharov, Soviet Military  Representative in Beijing,  26 June 1950 (публикация Кэтрин Уэзерсби). Приводится по: CWIHP Bulletin,  № 5, Spring 1995; № 6/7. Winter 1995-1996. P.  5, 39.

¹¹⁶   Директива Политбюро Т. Ф. Штыкову, 24 сентября 1949; См. также: А. А. Громыко,  зам. министра иностранных дел СССР, — Г. И. Тункину, по­веренному в делах СССР в  Пхеньяне,  11 сентября 1949 г.; Г. И. Тункин — МИДу СССР, 14 сентября  1949 г. // АВП РФ, ф. 059а, оп. 5а, п. 11, д. 3, л. 16, 45, 52-53.

Мнение Сталина о том, что  Соединенные Штаты не обязательно вмешают­ся во внутрикорейский конфликт, могло,  по крайней мере частично, объяснять­ся его восприятием выступления  государственного секретаря Дина Ачесона, за­явившего в январе 1950 г., что Корея  находится за пределами «оборонительно­го периметра» США. См.: The Private Papers of  Senator Vandenberg / Ed. by Arthur H. Vandenberg, Jr., Joe A. Morris. Boston, MA, 1952.  P. 542.

¹¹⁷  См., напр.: ОИРВР. Т.  2. С.  256; Т.  3. С.  223-225, 231-232; Т. 4. С. 167, 515 (ИНО/ПУ);  Альбом железных дорог Северной Маньчжурии и Северной Кореи, 1938 г.; 5  (Разведывательное) управление РККА. Информационный бюллетень № 33 на 1 сентября  1939 г., Дислокация японских войск в Маньчжурии и Корее; 5-е уп­равление РККА.  Карточки дислокации соединений и отдельных частей японской, хинганской армий,  штабов и т. п. в Корее, Китае и Маньчжоу-Го, 1939 г. // Рос­сийский  государственный военный архив (РГВА), ф. 32113, оп. 1, д. 217, л. 264; д. 295,  л. 4-11, 149-289 (РУ/ГРУ); Weathersby К. KOREA,  1949-50: То Attack, or Not to Attack? Stalin, Kim И Sung, and the Prelude  to War // CWIHP Bulletin, № 5, Spring 1995. P. 3, 9; Murphy D. E., Kondrashev S.  A, Bailey G. Op. cit. P.  85.

¹¹⁸   Американские генералы, командовавшие войсками США и ООН в Ко­рее, Уокер и Дуглас  Макартур были убеждены в том, что многие их планы были известны противнику еще  до начала операций и что главная утечка информа­ции происходила через разведку.  Подробнее см.: Brown С. A. Op. cit. P.  569— 572; см. также: Modin Yu. Op. cit. P.  182—184; Andrew  Ch., Gordievsky O. Op. cit. P.  393—395. В то же время в августе — начале сентября 1950 г. ГРУ не сумело вовремя  получить информацию о подготовке американцами крупной десантной операции в тылу  северокорейской армии в районе Инчхона, полностью изме­нившей ход войны. См.:  Колпакиди А., Прохоров Д. Указ. соч. Кн. 2. С. 8—9.

¹¹⁹   См. сообщения Д. Маклейна и Г. Бёрджесса накануне войны. — Modin Yu. Op. cit. P.  172—174, 180—182; сообщения резидентур КИ в других странах Европы: Murphy D. E., Kondrashev S. A, Bailey G. Op. cit. P. 82—84.

¹²⁰   Modin Yu. Op. cit. P. 183-184; Murphy D. E., Kondrashev S. A, Bailey G. Op. cit.  P. 84-90.

¹²¹  См.:  Murphy D. E., Kondrashev S. A., Bailey G. Op. cit. P.  88—90, 92—96; Modin Yu. Op. cit. P.  179-180; Никольский В. Указ. соч. С. 193.

¹²² Record of Conversation Between Comrade I. V. Stalin and Zhou Enlai, 20 Aug. 1952 (далее — Record of  Conversation…); см. также: Stalin to Mao  Zedong, 1 Dec. 1950; 30 Jan. 1951. Прив. по: CWIHP Bulletin, № 6/7,  Winter 1995-1996. P. 13, 12, 51, 57-58.

¹²³   Любопытно отметить, что именно таких действий высшего советского руководства  (военно-политической и экономической поддержки Китая и Север-ной Кореи с целью  продолжения ограниченной войны на Дальнем Востоке и в то же время стремления  избежать военного конфликта непосредственно между Китаем и США и СССР и  Соединенными Штатами) ожидали в конце 1950 — августе 1951 гг. аналитики  Центрального разведывательного управления. См.: NIE-3: Soviet  Capabilities and Intentions, 11 Nov., p. 2; NIE-11: Soviet Intentions in the  Current Situation, 5 Dec. 1950, p. 1—2; NIE-25: Probable Soviet Courses of  Action to Mid-1952, 2 Aug. 1951, p. 2 // RCIA. NIECSU.., Box 1, RG 263, NA.

¹²⁴   Stalin to V. N. Razuvaev, Soviet Ambassador to Pyongyang, 29 May 1951; Stalin to  Mao Zedong, 5 June 1951; Record of Conversation… // CWIHP Bulletin. № 6/7,  Winter 1995-1996. P. 59, 13.

¹²⁵   Record of Conversation… P. 13; Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 250.

¹²⁶   В. С. Абакумов, С. В. Огольцов — И. В. Сталину, № 6990/А, 4 августа 1950 г.;  Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 9 сент. 1950 г. Протокол за­седания ПБ №  77, пункт 310 «Вопрос МГБ СССР», 9 сент. 1950 г. Приводится по: Судоплатов П. А.  Указ. соч. С. 504—505.

¹²⁷ Первый документ, содержащий разведывательную информацию, адресо­ванный Сталину —  рапорт руководителей ОГПУ о деятельности ИНО по раз­ложению формирований ген. П.  Н. Врангеля на Балканах, — который удалось обнаружить автору этой работы,  датирован августом 1922 года. См.: И. С. Ун-шлихт, зампред ОГПУ, М. Трилиссер,  нач. ИНО, — И. В. Сталину, 2 августа 1922 г. // РГВА, ф. 33988, оп. 2, д. 532,  л. 433-433 об.

¹²⁸   И. В. Сталин — Ф. Рузвельту, 7 апреля 1945 г. См.: Переписка Председа­теля  Совета Министров СССР с президентами США и премьер-министрами Великобритании во  время Великой Отечественной войны 1941—1945 гг.: В 2 т. 2-е изд. М., 1989. Т. 2:  Переписка с Ф. Рузвельтом и Г. Трумэном. С. 223.

¹²⁹   Распространенный термин, употреблявшийся офицерами советских раз­ведывательных  служб для обозначения сотрудников другой, параллельной, раз­ведки в служебной  переписке и в повседневной жизни. См., например: Venona, Stockholm to  Moscow, № 3614, 2 Nov.  1944 (упоминание резидентом ПУ В. Ф. Ра­зиным «морских соседей» — офицеров РУ  ВМФ); Washington to Moscow,  № 1822, 30 Mar.  1945 (упоминание резидентом ПУ А. Б. Горским о работе «Алёса» (О. Хисса) на  «соседей» — ГРУ).

¹³⁰  См., напр.: Venona, New  York to Moscow, № 516, 25 Oct. 1944; Stockholm to Moscow, № 290, 26 Jan. 1944; Никольский В. Указ. соч. С. 90—91, 129—130,  172; Треппер Л. Указ. соч. С. 348-351, 354—355; Пестов С. Указ. соч. С. 34;  Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 233; Павлов В. Указ. соч. С. 19—21.

¹³¹   Офицеры разведки, служившие за рубежом, как правило, не имели соб­ственного  жилья в Москве и зачастую вынуждены были материально поддер­живать свои семьи в  СССР, посылая им продовольственные посылки. См.: Venona, New  York to Moscow, № 1638, 1730, 21 Nov., 8 Dec. 1944; Modin Yu. Op. cit. P.  41; Феклисов А. С. Указ. соч. С. 1ll,  113, 115; Павлов В. Указ. соч. С. 86— 87; Никольский В. Указ. соч.  С. 199—200.

¹³²   Л. Берия, В. Н. Меркулов — И. В. Сталину, № 1186, 4 ноября 1944 г. Приложение;  Л. Берия — И. В. Сталину, № 182/Б, 23 февр. 1945 г. Справка // ГАРФ, ф. 9401,  оп. 2, д. 67, л. 275-281; д. 93, л.. 136-180. Из 477 офицеров НКГБ,  представленных к награде, 294 являлись сотрудниками 6-го Управления  (правительственной охраны), остальные — других управлений и отделов, также не  связанных с разведкой.

¹³³Venona,  New York to Moscow, № 812, 958, 29 May, 21 June 1943; № 1065, 1114, 28 July, 4  Aug. 1944; № 12, 13, 15, 16, 221, 4 Jan., 11 Mar. 1945; Weinstein A., Vassiliev  A. Op. cit. P.  155—165; 3a 1943—1945 гг. от И. Ахмерова было полу­чено 2500 пленок (более 75 тыс. страниц)  информационных материалов. См.: ОИРВР. Т. 4. С. 224-225.

¹³⁴ Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 233. По сведениям В. Митрохина, вскоре после  возвращения в СССР Миронов был осужден на 5 лет лагерей, а после того, как он  попытался тайнo переправить из тюрьмы в посольство США пись­мо, в котором он обвинял НКВД/НКГБ в  расстреле польских офицеров в Ка-тыни, он был повторно судим и расстрелян. См.: Andrew Ch.,  Mitrokhin V. Op. cit. P. 124.

¹³⁵ Anonimous Letter to J. Edgar Hoover, undated [received 7 Aug.  1943]. rVENONA… P. xvii,  53—54 (стилистика и синтаксис автора письма сохранены).

¹³⁶   Треппер Л. Указ. соч. С.  353—384; Rado S. Op. cit. P.  297—298; Судопла­тов П. А. Указ. соч. С. 255; Полторак С. Советский разведчик  Кент, или боль­шая ложь о «маленьком шефе». Исторический очерк. СПб., 1997. С.  179—194; Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 171—173; Витман Б. Шпион, которому  измени­ла Родина. Казань, 1993. С. 212—313.

¹³⁷   Крючков В. А. Личное дело: В 2 ч. М., 1996. Ч. 1. С. 138.

¹³⁸ Prange G. Op. cit. P.  462—497; Подробнее см. в показаниях Р. Зорге в ходе следствия по его делу: Sorge Case  Materials. Part 1 of Translation  of Statement of Richard Sorge. Criminal Affairs Bureau. Justice Ministry (Tokyo,  Japan), p. 4—25; Part 2 of Translation… P. 3-30 // PHST. PSF. HSTL.;  Willoughby Ch. A. Op. cit. P. 133-230; Дикин Ф., Сгори Г. Дело Рихарда Зорге. М., 1996. С.  280—300; Полторак С. Указ. соч. С. 145—156; Никольский В. Указ. соч. С. 88—90.

¹³⁹ Павлов В. Указ. соч. С. 89—10; Modin Yu. Op. cit. P.  39—40.

¹⁴⁰ Павлов В. Указ. соч. С. 88.

¹⁴¹ Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 204.

¹⁴² Задачи Отдела определялись следующим образом: (1) «аналитическая об­работка и  реализация агентурных материалов по политическим и экономиче­ским вопросам; (2)  определение достоверности и оценка получаемых разведы­вательных материалов на  основе систематического изучения, сопоставления и сравнительного анализа..; (3)  содействие улучшению качества информации, поступающей из резидентур; (4)  глубокое изучение внутренней и внешней по­литики зарубежных государств; (5)  подготовка и выпуск документов о деятель­ности структурах и методах работы  иностранных разведорганов». Первым на­чальником ИНФО ПУ стал опытный разведчик  М. А. Аллахвердов; за годы войны штат отдела, состоявшего из 5, а затем 9  отделений (направлений), груп­пы спецсообщений и бюро переводов, вырос с 41 до  129 человек. В 1947— 1950 гг. ИНФО возглавлял полковник П. М. Журавлев. См.:  ОИРВР. Т. 4. С. 303-304, 307-308.

¹⁴³ Информационный отдел ГРУ (с конца 1940-х гг. — управление) был создан еще в  начале 1920-х гг. и, постоянно развиваясь в межвоенный период, распола­гал в  начале Второй мировой войны 74 офицерами, занятыми информационно-аналитической  работой. В этой связи Информотдел ГРУ был гораздо лучше, не­жели ИНФО ПУ,  подготовлен к работе в условиях, сложившихся во второй по­ловине 1940 — начале  1950-х гг. См.: Организация Регистрационного управления Полевого штаба  Республики, б. д. (1921 г.); Штат № 1 Разведывательного управ­ления РККА, 17  декабря 1935 г.; Схема организации Разведывательного управле­ния Генштаба  Красной Армии, б. д., 1940 г. // РГВА, ф. 33988, оп. 2, д. 529, л. 21; ф. 4, оп.  14с, д. 1479с, л. 296—301; ф. 40442, оп. 2, д. 183, л. 5; Penkovsky О. The Penkovsky Papers. Introduction  and Commentary by F. Gibney. N. Y,  1965. P.  70. Об особенностях работы Информотдела в предвоенные годы см.: Новобранец В.  Накануне войны // Знамя. 1990. № 6. С. 168—186.

¹⁴⁴ Создан в январе 1938 г. См.: Приказ НК ВМФ № 003 от 16 февр. 1938 г. //  Российский государственный архив Военно-Морского Флота (РГА ВМФ).  Санкт-Петербург, ф. 1678, оп. 1с, д. 5, л. 5—6.

¹⁴⁵ Об отношении Сталина и Молотова к разведке см.: Чуев Ф. Указ. соч. С. 31-32;  Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 148, 204; ОИРВР. Т. 4. С. 309; Ново­бранец В.  Указ. соч. С. 176, 179, 181. О негативной оценке ПУ в 1943 г. ин­формации  Кембриджской группы см.: Borovik G. Op. cit. P.  212—217.

¹⁴⁶ Судоплатов П. А. Указ. соч. С. 204.

¹⁴⁷ Murphy D. E., Kondrashev S. A., Bailey G. Op. cit. P. 84—90.

¹⁴⁸ ОИРВР. Т. 4. С. 309.

¹⁴⁹ Подробнее см.: Hiss A.  Recollections of a Life. N. Y, 1988. P. 55—62, 71— 75; Bentley E. Op. cit. P. 4,  6—8, 95-96; Massing H. This Deception. N. Y, 1951. P. 34—35, 83, 100; Philby K.  Op. cit. P. xvii—xviii; Borovik G. Op. cit. P. 11-28; Треппер Л. Указ. соч. С. 79—82. А.  Уэйнстейн и А. Васильев, тщательно иссле­довавшие историю советского шпионажа в  США на основе документов из ар­хива Службы Внешней разведки (СВР) Российской  Федерации, пришли к вы­воду, что в 1930-х—1940-х гг. лишь двое крупных агентов  Г1У, кинопродюссер Борис Моррос и член палаты представителей штата Нью-Йорк  Сэмьюэл Дик-стейн, работали на управление за деньги. Подробнее см.: Weinstein A., Vassiliev А. Op. cit. P.  110—139, 140—150. Некоторым агентам контролировавшие их рези-дентуры с ведома  Москвы частично возмещали расходы, понесенные ими в ходе поездок по стране,  лечение и т. п. См., напр.: Venona, New York to  Moscow, № 1624,  1634, 20 Nov.  1944.

¹⁵⁰   См. замечания, сделанные Сталиным в ходе обсуждения проекта Поста­новления ЦК  КПСС «О Главном разведывательном управлении МГБ СССР» в конце 1952 г. —  замечания, стоящие того, чтобы привести их полностью: «В раз­ведке никогда не  строить работу таким образом, чтобы направлять атаку в лоб. Разведка должна  действовать обходом. Иначе будут провалы, и тяжелые прова­лы. Идти в лоб — это  близорукая тактика.

Никогда не вербовать  иностранца таким образом, чтобы были ущемлены его патриотические чувства. Не  надо вербовать иностранца против своего отечества. Если агент будет завербован с  ущемлением патриотических чувств, — это бу­дет ненадежный агент.

Полностью изжить трафарет  из разведки. Все время менять тактику, мето­ды. Все время приспосабливаться к  мировой обстановке. Использовать миро­вую обстановку. Вести атаку маневренную,  разумную. Использовать то, что Бог нам предоставляет. .

Самое главное, чтобы в  разведке научились признавать свои ошибки. Чело­век сначала признает свои  провалы и ошибки, а уже потом поправляется. Брать там, где слабо, где плохо  охраняется. Исправлять разведку надо прежде всего с изжития лобовой атаки.

Главный наш враг —  Америка. Но основной упор надо делать не собствен­но на Америку.

Нелегальные резидентуры  надо создавать прежде всего в приграничных го­сударствах.

Первая база, где нужно  иметь своих людей, — Западная Германия.

Нельзя быть наивным в  политике, но особенно нельзя быть наивным в раз­ведке.

Агенту нельзя давать  таких поручений, к которым он не подготовлен, кото­рые его дезорганизуют  морально.

В разведке (надо. — В.  П.) иметь агентов с большим культурным кругозо­ром — профессоров… Разведка —  святое, идеальное для нас дело. Надо приобретать авторитет. В разведке должно  быть несколько сот человек-друзей (это больше, чем агенты), готовых выполнить  любое наше задание. Комму­нистов, косо смотрящих на разведку, на работу в ЧК,  боящихся запачкаться, надо бросать головой в колодец.

Агентов (нужно. — В. П.)  иметь не замухрышек, а друзей — высший класс разведки…» (Шебаршин Л. В. Рука  Москвы. Записки начальника советской разведки. М., 1996. С. 150—152).