В. Н. Барышников
К вопросу о различиях в подходе к образованию так называемого «русского правительства» во время Зимней войны
Во время «зимней войны» 1939-1940 гг. в Финляндии возникла идея начать организационную деятельность, направленную на то, чтобы постараться образовать так называемое «русское правительство». Однако к этой идеи в руководстве Финляндии относились по-разному. Более того, взгляды по поводу возможности действий именно в этом направлении менялись на различных этапах войны.
Прежде всего следует отметить, что наиболее решительными сторонниками необходимости образования «русского правительства» были военные. Причем активным приверженцем этой идеи стал, в частности, главнокомандующий финскими вооруженными силами маршал К. Г. Маннергейм. Во многом это было вызвано тем, что он всегда занимал крайне отрицательную позицию в отношении изменений, происходивших в России после 1917 г. Тридцать лет жизни в России и служба в русской армии не могли для Маннергейма пройти бесследно. Как отметил по этому поводу биограф маршала В. Мери, «Маннергейм переживал революцию по другую сторону баррикад». В развитии этой мысли подчеркивалось: «Для нее он был смертельным врагом… Он и не пытался понять революцию, как-то исправить сложившееся у него отрицательное представление о ней» 1.
В своих же мемуарах К. Г. Маннергейм отмечал, что в момент революции 1917 г. его «интересовало, что могли сделать те силы, которые должны были спасти Российское государство». Но он был в данном случае разочарован, поскольку «не было и намека на сопротивление»2. В целом очевидно, что начавшуюся советско-финскую войну маршал также мог рассматривать как определенное продолжение того, что не удалось сделать в период революции, — постараться свергнуть установившуюся в России Советскую власть.
Не удивительно поэтому, что уже в самом начале войны он совершенно определенно предложил «для размышления мысль, что, возможно, могут быть основания образовать где-то вблизи восточной границы “русское правительство”»3. Причем его взгляды в данном случае заключались в том, чтобы прежде всего «каким-то образом повлиять на народ России и на посылаемые против Финляндии войска»4. Иными словами, речь скорее шла о решении задачи, которая предполагала ведение серьезной идеологической борьбы с существующим в СССР строем. Опору же в реализации этой идеи Маннергейм видел главным образом в привлечении эмигрантов, «враждебных советскому правлению», а также «других элементов», имея в виду, скорее всего, военнопленных5.
Очевидно было и то, что осуществление подобных целей могло произойти сугубо при условии начала широкого наступления против Советской Армии и переносе боевых действий на территорию СССР. Однако осуществление широкомасштабной наступательной операции силами финских войск в это время был нереально. Подобное могло случиться лишь при активном участии в войне против СССР стран Запада, прежде всего Англии и Франции. Следовательно, реализация идеи формирования «русского правительства» во многом зависела от дальнейшего хода развития боевых действий и от степени участия в «зимней войне» англо-французской коалиции.
Переговоры же, которые вело тогда финское военное руководство с представителями Англии и Франции, свидетельствовали о серьезных намерениях перейти к наступательным действиям с таким расчетом, чтобы перенести боевые операции в глубь советской территории6. Учитывая такой подход финского военного руководства к ведению в последующем боевых действий, понятна была его логика реализации своего замысла. Она выразилась в желании начать разработку не только самих военных операций, но и приступить к конкретному рассмотрению вопроса о заблаговременной организации на финской территории нового «русского правительства».
Но, с другой стороны, весьма важным являлось и то, как к осуществлению этой идеи отнеслось политическое руководство страны. Данный вопрос в какой-то степени мог стать ясным при обсуждении его на заседание Государственного совета. Такое заседание проходило 15 декабря 1939 г. Тогда премьер-министр Р. Рюти сообщил собравшимся о том, что «выдвинута мысль об образовании Российского альтернативного правительства»7. При этом он не уточнял, от кого последовало данное предложение. Члены же Государственного совета сами тогда подтвердили, что знают об этой идее8. Какого-то определенного, однако, решения по вопросу принято не было, что свидетельствовало о двух очевидных вещах. Во-первых, ничего неожиданного для них в информации Р. Рюти не было. В середине декабря 1939 г. мысль о необходимости образования некого альтернативного «российского правительства» получила уже достаточно широкое распространение в правительственных кругах Финляндии. С другой стороны, не все ее тогда одобряли. Это показало обсуждение данной инициативы. Так, в частности, известный и влиятельный политик и государственный деятель Ю. К. Паасикиви сразу же отнесся к этой мысли с большим подозрением9. Более того, по наблюдению начальника политического департамента МИД Финляндии, некоторые тогда вообще считали подобного рада инициативу «сумасбродной»10.
Тем не менее именно в министерстве иностранных дел прежде всего размышляли над тем, чтобы тогда приступить к разработке вопроса об образовании «русского правительства». Этим занялся лично руководитель этого ведомства — В. Таннер. Он вовсе не считал идею Маннергейма об образовании «русского правительства» «сумасбродной». Таннер исходил из того, что в мыслях маршала обнаруживалось скорее понимание «крайне сложного положения, в котором находилась страна, чем пригодность самого такого предложения» 11.
В этом отношении, судя по имеющимся сведениям, он рассматривал подобную инициативу несколько по-иному, чем маршал. Чувствовалось, что Таннер не был сторонником того, чтобы поддерживать в данном случае само русское «белоэмигрантское движение». Для него, как лидера социал-демократической партии, в идее создания такого «правительства» России виделся, скорее, противовес образованному советским руководством «терийокского правительства» «народной Финляндии». Как он в данном случае подтверждал в своих воспоминаниях, этот «план был предназначен как своего рода ответный удар по правительству Куусинена в Терийоки»12.
В результате можно говорить о том, что в это время в финском руководстве сложилось по крайней мере несколько различных взглядов по отношению к идее о необходимости образования некоего «российского правительства». Существовало, в частности, радикальное крыло, представители которого видели главным образом возможность использовать русских белых эмигрантов, чтобы при поддержке Запада возобновить в России Гражданскую войну и взять в новых условиях реванш за прежнее поражение белых и таким образом добиться в целом «победы над большевизмом». Однако одновременно с этим существовали еще и те, кто в Финляндии, конечно, не могли разделять взгляды «белого движения», но, поддерживая саму идею образования «русского правительства», рассматривали его лишь как ответный ход в противовес созданию в СССР «правительства» Куусинена. Кроме того, очевидно, что в кругах финского руководства существовали еще и такие, которые не заняли определенной позиции в отношении необходимости образования «русского правительства» или вообще рассматривали эту идею отрицательно, хотя понимали, что в безнадежном положении нельзя было бездействовать, и поэтому готовы были «принять помощь хоть от черта»13.
Естественно, что сторонники образования «русского правительства» пытались как-то координировать в этом направлении свою деятельность. По свидетельству высокопоставленного чиновника МИДа Финляндии А. Пакаслахти, маршал К. Г. Маннергейм звонил тогда из ставки министру иностранных дел, высказывая соображение относительно необходимости создания у «восточной границы» «русского правительства» из числа эмигрантов. «Немного позднее, — свидетельствовал Пакаслахти, — один профессор университета посетил меня и, не зная ничего о мысли маршала, пояснил, что можно было бы поставить вопрос о сотрудничестве с Керенским»14. Об этом также докладывалось Таннеру.
Кандидатура А. Ф. Керенского в данном случае привлекала тем, что этот человек был известен как решительный сторонник борьбы против советского строя. Более того, у него существовала уверенность, что «в России уже созрели условия» для его свержения. Керенский публично заявлял, что война с Советским Союзом объективно может стать отправной точкой для начала этой борьбы15, и через своих представителей уже в середине декабря 1939 г. начал согласовывать вопрос о прибытии «в Финляндию радикального русского комитета» во главе с ним16.
В Финляндии же, со своей стороны, учитывали еще и то, что создание «русского правительства» могло бы при благоприятных условиях вызвать в России ситуацию, в ходе которой Керенский стал бы «неким объединяющим именем» и одновременно помог бы в целом «разжечь баталию за Россию»17. Однако такие представления не совсем отражали истинное отношение к Керенскому в русской эмигрантской среде, поскольку здесь «для одних он слишком прав, для других слишком лев»18. Более того, «сама мысль, что представлять собой русское правительство могут люди по выбору», за рубежом вызывала далеко не единую одобрительную реакцию у самих же русских эмигрантов19.
Однако сам факт обращения к кандидатуре А. Ф. Керенского воспринимался финским руководством также не без сомнений в целесообразности одобрения ее. Приглашение бывшего главы русского Временного правительства к сотрудничеству с финским руководством демонстрировала бы всему миру, что Финляндия явно намерена оказать поддержку проигранной ранее антибольшевистским движением борьбы в России. А это уже противоречило складывавшемуся представлению о Финляндии как «жертве агрессии». По крайней мере в МИДе с достаточной настороженностью встретили предложение Керенского о сотрудничестве. Это министр иностранных дел впоследствии особо и не скрывал20.
Кроме того, по наблюдениям представителей русской эмиграции, в Хельсинки начали опасаться, что попытка создания финским руководством «русского правительства» может еще и осложнить внутриполитическую ситуацию для самой Финляндии. В этом случае, как отмечалось, главным для правительства страны являлось вести «войну национально-оборонительную против русских», а «участие русских, да еще окрашенных в “белый” цвет, для Финляндии было недопустимо»21.
В результате в Финляндии стремились найти какую-то иную кандидатуру на руководство «русским правительством», которая не напрямую была бы связана с белым движением. В этом смысле весьма предпочтительным выглядел тогда бывший советский лидер Л. Д. Троцкий, находившийся в тот момент в эмиграции в Мексике. К тому же он в начале войны решительно осуждал руководство СССР, открыто выступая по радио по поводу начала войны22.
Кстати, именно его имя и прозвучало на заседании Государственного совета 15 декабря, когда рассматривалась идея образования «русского правительства». О кандидатуре Троцкого упомянул сам премьер-министр Р. Рюти23. В этой связи В. Таннер отмечал в своих мемуарах: «Существовало предложение, чтобы мы пригласили Троцкого в Финляндию и предоставили ему небольшую территорию, например, в районе Реболы (Карельская АССР. — В. Б.), которую передали бы ему для постоянного места нахождения временного правительства России»24. Очевидно, что для ряда политических и государственных деятелей (особенно представляющих социал-демократов) Троцкий считался более предпочтительной фигурой. Удобным казалось и то, что его уже трудно было как-то связать с белым движением. Но, с другой стороны, он представал как своего рода борец против Куусинена, поскольку прежде, в 20-е гг., между ними был конфликт. О. В. Куусинен, будучи деятелем Коминтерна, публично критиковал взгляды Л. Д. Троцкого.
В конечном счете все это могло в перспективе сыграть свою роль в контексте объединения троцкистов с той борьбой, которая велась в Финляндии против СССР и «терийокского правительства». При том сторонники в финском руководстве идеи привлечения Троцкого к борьбе против СССР в условиях «зимней войны» стремились лишь односторонне воспользоваться борьбой Троцкого против Сталина и одновременно, как отмечалось в финской литературе, направить его действия «для ликвидации поддерживающих русскими Отто Вилле Куусинена»25.
Однако, безусловно, появление в Финляндии идеи образования «русского правительства» и вера в реальность такой акции могла основываться исключительно на предположении о том, что в СССР уже возникли условия для ликвидации существующего строя. Осуществление этого замысла, естественно, связывалось с предполагавшимся вмешательством в военные действия между СССР и Финляндией других государств. Но на Западе явно не спешили направлять в Финляндию регулярные войска, и в результате вопрос о создании «русского правительства» так и остался в стадии обсуждения и планирования в кругу финского руководства.
К тому же для тех, кто рассматривал создание «русского правительства» как ответный удар по «кабинету» Куусинена, уже к началу 1940 г. стало ясно, что это не особенно теперь и требуется. В Хельсинки начали понимать, что «правительство» Куусинена играет чисто декларативную роль и не является для страны ни существенной внешнеполитической проблемой, ни тем более внутринациональным вопросом. Как отметил историк М. Юлкунен, «довольно скоро прояснилось, что терийокское правительство не станет внутрифинляндской проблемой», ввиду того, что тогда уже «у финнов сложилось понимание, что идет борьба за их национальные права»26. Следовательно, уже отпадала необходимость в каких-то особо радикальных действиях с финской стороны. «Русское правительство» как противовес в борьбе с терийокским «правительством» становилось практически неактуальным.
В складывающейся в той обстановке ситуации интерес к созданию «русского правительства» стал ослабевать. Это наиболее заметно было на заседаниях Государственного совета. Здесь во второй половине января 1940 г. идеи такого рода уже не стремились рассматривать. Когда В. Таннер сообщил, что к нему обращается «много эмигрантов как монархистов, так и большевиков» и «все они предлагают свои услуги», то премьер-министр Р. Рюти заметил, что это поддерживать не следует, поскольку «если советская система рухнет, то это не наше дело»27. Действительно, создавать «русское правительство» в условиях, когда финская армия продолжала вести тяжелые оборонительные бои, а перспективы перенесения боевых действий на советскую территорию в ближайшем будущем не определялись, думать о «русском правительстве» также являлось преждевременным.
Однако утверждать, что в финском руководстве вообще уже отвергли прежнюю идею и ничего не делали с точки зрения необходимости привлечь на свою сторону русскую эмиграцию, все же не приходится. То, что работа в этом направлении продолжалась, свидетельствует деятельность, которую осуществляло в этом направлении военное руководство страны. К. Г. Маннергейм, судя по всему, не прекратил связей с эмигрантской средой. Свидетельством тому было то, что ее представители впоследствии отмечали, что «наличие во главе финской армии фельдмаршала Маннергейма» обеспечивало тогда «в большей или меньшей степени… помощь нам, как для перенесения этой борьбы на территорию СССР, так и в отношении помощи материальной, пока мы не стали бы твердой ногой на родной земле»28.
Показательным являлось более предметное изучение вопроса о необходимости перейти к созданию на финской территории особых русских воинских формирований, которые могли бы затем использоваться на фронте. Данным вопросом занимались тогда, и не только военные.
Сама идея создания на территории Финляндии «русской армии» возникла еще в декабре 1939 г. Уже в начале войны в белоэмигрантской прессе появились призывы, чтобы лица, ранее бежавшие из России, участвовали в войне в Финляндии против Советского Союза29. Более того, считалось, что возникшая там война открыла возможность для возобновления «нашей борьбы» и явилась, как подчеркивалось, «одним из наиболее благоприятных для нас случаев и притом в наиболее выгодных для нас условиях»30.
Тогда же финское руководство стало получать об этом первые сведения. Так, из финляндского представительства в Таллине в МИД было направлено письменное обращение одного из проживающих в Эстонии эмигрантов, входивших «в руководство русских белых» (финские дипломаты не раскрывали фамилию этого человек)31. В обращении советовалось: «В первую очередь в Финляндии надо организовать русскую национальную боевую единицу, которая приняла бы участие в боях на фронте». Причем конкретно рекомендовалось далее обратиться для соответствующей помощи к т. н. Русскому общевоинскому союзу, возглавляемому бывшим царским генералом А. П. Архангельским, а основу будущей «армии» создать на базе военнопленных, «которые, несомненно, в более или менее крупных массах будут сдаваться в плен или переходить на сторону антисоветских сил»32.
Несколько позже было подготовлено уже аналогичное обращение непосредственно к Маннергейму. Его лично составил сам Архангельский. В нем выражалось желание белой эмиграции «обсудить вопросы о форме нашего участия» в борьбе против СССР. Причем, как отмечал позже Архангельский, финскому маршалу сообщали, что «наше участие и помощь Финляндии должны были выразится не в виде простой живой силы, а в качестве специалистов разного рода для работы в тылу Красной Армии и для поднятия гражданской войны в СССР»33. Однако тогда финский маршал проявлял определенные колебания и ответил на это обращение тем, что «не видит возможности воспользоваться сделанным ему предложением», хотя при этом и уклончиво намекнул, что «трудно предвидеть, какая возможность для нас может открыться в будущем»34.
Возможно, данный ответ был связан с тем, что, по мнению Архангельского, «финское правительство, “ведя борьбу на жизнь и смерть” (слова фельдмаршала Маннергейма), не могло расширить и поставить себе задачей помимо оборонительной и наступательную войну, вызывая гражданскую войну в СССР, как бы это ни было выгодно для Финляндии»35.
Но к этому следует также добавить, что в Финляндии еще внимательно следили и за тем, как к подобной идее могли отнестись на Западе. А там русская эмиграция не получала эффективной поддержки в создании каких-либо воинских формирований. Как было подмечено в эмигрантской среде в середине декабря 1939 г., в борьбе «против большевиков» союзники «не хотят пользоваться русским национальным флагом» 36. Более того, по существующему мнению, «чтобы образовался русский отряд, нужно было», как считалось, чтобы в Париже и Лондоне признали «иное русское правительство», которое могло бы «говорить именем России», но «ничего подобного нет»37.
Одновременно, пытаясь понять отрицательный ответ Маннергейма на сделанное ему предложение, некоторые бывшие царские дипломаты улавливали здесь и другой международный подтекст этого решения, считая, что за этим скрывалось «нежелание ссориться с немцами», имея, очевидно, в виду то, что Германия не может желать восстановления «национальной России»38. Иными словами, монархически настроенные слои белой эмиграции, веря в возрождение прежней сильной России, понимали, что на Западе, так же как и в Финляндии, сторонников этого процесса далеко не много.
В целом международный аспект идеи образования русских военных формирований создавал проблему не только у наиболее решительных сторонников среди белых эмигрантов возобновление проигранной гражданской войны в России, но охлаждало пыл тех в Финляндии, которые были наиболее решительно настроены на поддержку выдвигаемой идеи.
К тому же сама практическая деятельность, направленная на попытку объединить русскую эмигрантскую среду для создания достаточно боеспособного воинского соединения, упиралась еще и в решение ряда практических проблем. Так, в частности, для того чтобы разыскать, а также собрать за рубежом и направить в Финляндию представителей русской эмиграции, способных носить оружие, нужны были значительные денежные средства. Однако таковых не было. Так же как и то, что многие бывшие участники белого движения уже давно утратили боевые качества и «эту публику пришлось бы учить заново военному делу»39. Все это делало крайне проблематичной организацию «русской армии».
Более того, в белом движении возникали иные вопросы: как в целом рассматривать участие русского воинского формирования в войне на стороне Финляндии? К чему приведет победа, которую Финляндия может добиться с помощью западных союзников? «Будет ли эта война против большевиков или против России»? Имелось ли в виду «освободить Россию от большевиков», и только, или же существует цель «поживиться на счет России»? Это были те вопросы, ответ на которые начали тревожить представителей русской эмиграции40. Все показывало, что взгляды ее части не во всем совпадали с представлениями, утверждающимися в Хельсинки.
К тому же руководство Русского общевоинского союза, которое пыталось наладить контакты с финскими политическими и военными деятелями, само считалось в Финляндии достаточно радикалистски настроенным. Еще до войны это русское военизированное эмигрантское объединение пустило глубокие корни в стране, имея свою сложившуюся организационную сеть и обладая собственными отделениями в Хельсинки, а также в Выборге. Уже тогда в него входила наиболее активная часть бывших русских офицеров, которые решительно выступали против Советской власти в России41. Это также до некоторой степени могло настораживать Маннергейма.
Тем не менее, несмотря на все эти проблемы, в Финляндии все же решились на создание с помощью эмигрантских кругов особого формирования, призванного превратиться в так называемую «русскую народную армию». Однако это формирование должно было быть образовано преимущественно из советских военнопленных.
В результате в Хельсинки пошли по достаточно оригинальному пути. Согласившись с предлагаемыми услугами представителей Русского общевоинского союза, они все же в основе будущий «русской армии» видели граждан СССР, оказавшихся тогда в Финляндии в результате начавшихся боевых действий. Более того, к руководству этими «войсками» также начали пытаться привлечь далеко не только «белых». Явно ставка была сделана еще и на «советских» эмигрантов, которые покинули СССР уже после окончания гражданской войны в России. Подобным шагом можно было в меньшей степени давать повод для утверждения, что Финляндия, согласившись на создание на своей территории «русской армии», стимулирует тем самым продолжение в России проигранной белым движением Гражданской войны. В итоге к работе в данном направлении был привлечен не представитель белого движения, а бывшей секретарь Сталина Б. Г. Бажанов, который выехал из СССР в конце 1920-х гг.
В сложившейся обстановке руководство Русского общевоинского союза вынужденно было учитывать данные обстоятельства и провести с Бажановым «продолжительный разговор» 42, после чего они, а также редакция газеты «Возражение» и председатели Высшего монархического союза письменно обратились к Маннергейму. В обращении вновь содержалась просьба поддержать идею организации «русской народной армии», причем маршалу предлагалось поручить ее реализацию непосредственно Б. Г. Бажанову, прося Маннергейма проявить к нему «полнейшее доверие»43. Объективно, в результате становилось ясно, что с привлечением Бажанова к реализации задуманного уже утрачивалась видимость того, что действовали лишь представители белого русского движения, что, естественно, должно было больше устроить маршала и финское руководство в целом.
Сама же схема, в представлениях руководства Общевоинского союза, по которой тогда считалось возможным решение задачи создания «русской народной армии», заключалась в трех этапах. Вначале должна была лишь быть налажена среди военнопленных «соответствующая агитация». Затем уже «в случае успеха» этой работы следовало начать создавать небольшие так называемые «русские народные отряды», которых нужно было готовить к партизанским действиям, а также использовать для дальнейшего развертывания пропагандистской работы с целью «привлечения красноармейцев к переходу на нашу сторону для борьбы за свержение Советской власти». Лишь только, как это подчеркивалось, на третьем этапе, «при успехе отряды должны были быть развернуты в строевые части “Русской Народной Армии”»44.
И вот эта идея и стала активно воплощаться в жизнь. Вопросом переезда Бажанова в Финляндию начали заниматься непосредственно в Хельсинки. 28 декабря 1939 г. в Париж поступило указание от премьер-министра Финляндии Р. Рюти в представительство во Франции с указанием на то, что Бажанова можно «выгодно использовать»45. А затем, несколько дней спустя, по линии министерства иностранных дел Финляндии была передана в Париж секретная телеграмма, в которой сообщалось: «Если нет препятствий, отправляйте Бажанова в путь сразу сюда, к Маннергейму»46. Иными словами вопросом приезда Бажанова в Финляндию тогда занялись уже отнюдь не военные.
12 января Бажанов прибыл через Швецию в Финляндию, и его сразу же переправили в ставку Маннергейма в Миккели. Здесь 15 января состоялась его личная встреча с маршалом. В современной литературе существуют, однако, весьма приблизительные сведения об этой встрече. Так, в частности, исследователь Д. Д. Фролов, без должного критического осмысления воспоминаний Бажанова, ошибочно утверждает, что он вообще прибыл в Финляндию только в феврале 1940 г. Более того, по его мнению, маршал вовсе не был склонен поддержать указанную выше идею, поскольку «скептически отнесся к… затее» образования «русской народной армии»47.
Тем не менее имеющийся фактический материал все же свидетельствует об обратном: Маннергейм благосклонно отнесся к замыслу организовать «русскую армию»48. Об этом говорит прежде всего то, что только при позитивном отношении маршала к образованию такого формирования могла действительно начаться работа Бажанова среди советских военнопленных.
Штаб для новой «русской армии» решили разместить в Хельсинки, а русским эмигрантам позволили принять участие не только в проведении в нее вербовки, но также в осуществлении обучения и снаряжения этой «армии». Саму же работу поручили возглавить непосредственно Б. Г. Бажанову49. К тому же он имел весьма твердые намерения «идти освобождать Россию… и дойти до Москвы с пятьюдесятью дивизиями»50. Все это, конечно, при определенных обстоятельствах встречало позитивную реакцию со строны финского руководства в условиях ведения войны с СССР.
Более того, финское военное командование само начало открыто осуществлять вербовку из числа советских военнопленных, которых мыслилось направить в особое русское формирование при финских войсках. 27 января, по указанию Генштаба, приступили к выпуску дважды в неделю на русском языке газеты «Друг пленных». Это издание просматривал и Маннергейм51. Началась публикация для военнопленных и других газет на русском языке52.
Подобные газеты были рассчитаны на идеологическую обработку красноармейцев, которые тогда содержались в специально созданных для них лагерях, а также в так называемых сборных пунктах и даже тюрьмах. Причем число тех, кого попал в плен, оказалось довольно значительным. К концу войны их было свыше 5 тысяч человек53.
Однако усилия пропагандистского характера не достигали цели. «Вскоре мы поняли, — отметил А. Пакаслахти, — что советские солдаты имели иммунитет к нашей пропаганде… Маршал был поражен этим новым психологическим складом русских»54. Сам же Бажанов впоследствии вынужден был признать, что все тогда шло «черепашьим шагом»55, хотя причину этого в руководстве Русского общевоинского союза видели главным образом именно в слабой организации печатного слова. Там налаживаемую систему пропаганды для военнопленных считали совершенно не подходящей «ни целям издания, ни мировоззрению красноармейцев», причем все это было следствием того, по их мнению, что она исходила исключительно от представлений финского руководства56. В результате работа, которая продолжалась около двух месяцев, привела к тому, что в рядах «русской народной армии» оказалось лишь несколько сот человек57. К тому же для создаваемой «армии» практически не удавалось завербовать надежных командиров. Поэтому, по свидетельству Б. Г. Бажанова, он «решил взять офицеров из белых эмигрантов»58.
С этой целью по указанию финляндского отдела Российского общевоинского союза в распоряжение Бажанова были приписаны все бывшие кадровые офицеры царского времени, которые тогда проживали в Финляндии. Всех их, имевших офицерские звания, зачислили в финскую армию59. Но и это дало мало результатов. К тому же обращало на себя внимание и то, что в Финляндии в армии с крайней нерешительностью пытались использовать русских эмигрантов у себя на службе. Как по этому поводу заметил финский исследователь П. Невалайнен, «в отношении русских эмигрантов в Финляндии были осторожнее, хотя и их брали в состав армейских частей»60.
Очевидно, что это во многом было связано с тем, что русское население, которое проживало в Финляндии, находилось в крайне тяжелом положении. Действительно, в условиях, когда бывшие русские генералы и старшие офицеры превращались в этой стране в ночных сторожей, кучеров или рабочих на лесопилках61, то от них трудно было ожидать поддержки финляндского правительства. Здесь им явно не доверяли. К тому же в момент начала войны русское население Финляндии подверглось репрессиям. Их представителей начали арестовывать. К началу марта 1940 г. до 40 процентов заключенных, содержащихся в ее тюрьмах, оказались русского происхождения62. Более того, перед войной был запрещен ряд русских объединений и обществ, таких как, например, «Общество морских офицеров царского флота»63. Это тоже не могло не отразиться на настроениях в русской среде относительно перспектив поддержки финляндского руководства.
Что же касалось русских эмигрантов, которые проживали в других странах и выражали готовность включиться в создаваемые в Финляндии особые войска, то к этому в кругах финского руководства продолжали проявлять заметную настороженность. Ставка в конечном счете через МИД сообщила финским представительствам, что не одобряет «включения в финскую армию русских эмигрантов в качестве добровольцев»64. В результате можно лишь констатировать, что там стали занимать достаточно осмотрительную позицию.
Таким образом, формируемые в Финляндии русские «войска» так и не смогли принять участия в боевых действиях. Как идея с созданием «русского правительства», так и организация его «армии» оказались неосуществленными. В целом из имеющего пока в нашем распоряжении комплекса документов видно, что в финском руководстве существовали в принципе различные суждения относительно необходимости образования такого «правительства». При этом сама идея создания «русского правительства» в той или иной форме сохранилась до самого конца войны. Но наиболее радикальные настроения в этом отношении все же прослеживались скорее лишь в ее начале. Очевидным также было то, что маршал К. Г. Маннергейм оказался одним из наиболее горячих сторонников использования «русского фактора» в борьбе против Советского Союза. Для него это являлось весьма основательным военнополитическим ходом, который при благоприятных условиях мог завершиться серьезными изменениями идеологического характера в соседнем государстве. Однако взгляды Маннергейма при всем при том несколько расходились с другими представителями ведущих государственных деятелей страны. В их среде более умеренные сторонники данной идеи рассматривали инициативу с созданием «русского правительства» всего лишь как своего рода «ответный удар» по «правительству» Куусинена.
Примечания:
1 Мери В. Карл Густав Маннергейм — маршал Финляндии. М., 1997. С. 91.
2 Маннергейм Карл Густав. Мемуары. М., 1999. С. 82.
3 Pakaslahti A. Talvisodan poliittinen näytelmä. Porvoo-Hels., 1970. S. 221.
4 Ibid.
5 Ibid.
6 Kansallisarkisto (далее: KA). Tudeerin kokoelma. Valtioneuvoston pöytäkirjoja, 5.12.1939-21.03.1940; Ulkoasiainministerin arkisto (далее: UM). 1o9. C 2c; Зимняя война 1939-1940. Кн. 1. Политическая история. М., 1998. C. 271.
7 KA. Tudeerin kokoelma. Valtioneuvoston pöytäkirjoja, 15.12.1939.
8 Ibid.
9 Ibid.
10 Pakaslahti A. Talvisodan poliittinen näytelmä. S. 221.
11 Ibid.
12 Tanner V. The Winter War. Finland against Russia. 1939-1940. Standford, 1957. P. 135.
13 Trotski vastahallituksen johtoon? 15.12.1939 // Talvisota kronikka. Jyväskylä-Hels., 1989. S. 46.
14 Pakaslahti A. Talvisodan poliitinen näytelmä. S. 222.
15 См.: Басманов М. И., Герасименко Г. А, Гусев К. В. Александр Федорович Керенский. Саратов, 1996. C. 206-207, 213-214.
16 UM. 109. C 4. Salasähke UM:ll Washingtonesta 15.12.1939.
17 Ibid. Документ без адреса, подписи и даты.
18 Чему свидетели мы были… Переписка бывших царских дипломатов 1934-1940. Сборник документов. Кн. вторая. М., 1998. С. 328.
19 См.: Там же. С. 292.
20 UM. 109. C 4. Salasähke UM:lle Washingtonesta 15.12.1939; 27.01.1940.
21 «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии.». РОВС об уроках «Зимней войны». (Из Бахметьевского архива Колумбийского университета, США) // Россия и Финляндия в ХХ веке. СПб., 1997. С. 323.
22 KA. G. Mannerheimin kokoelma. 612.
23 Ibid. Tudeerin kokoelma. Valtioneuvoston poytakirjoa, 15.12.1939.
24 Tanner V. The Winter War. Finland against Russia. 1939-1940. P. 135.
25 Talvisodan pikkujättiläinen. Hels.-Porvoo, 2002. S. 224.
26 Julkunen M. Tuhon partaalla — ensimmäiset reaktiot talvisodan syyttymiseen // Kansakunta sodassa. 1. Hels., 1989. S. 24.
27 KA. Tudeerin kokoelma. Valtioneuvoston pöytakirjoja, 22.01. 1940.
28 «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии…». РОВС об уроках «Зимней войны». С. 321-322.
29 См.: Suomela J. Rajatakainen Venäjä. Venäläisten emigranttien aatteelliset ja poliittiset mielipiteet Euroopan venäläisissä sanomalehdissä 1918-1940. Hels., 2001. S. 241.
30 «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии.». РОВС об уроках «Зимней войны». С. 321.
31 UM. 109. C 4. Valkoisten venäläisten yhteistoimintatarjous. Tallinnassa, 15.12.1939.
32 Ibid.
33 «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии.». РОВС об уроках «Зимней войны». С. 322.
34 Там же. С. 323; Чему свидетели мы были. Переписка бывших царских дипломатов 1934-1940. С. 273.
35 «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии.». РОВС об уроках «Зимней войны». С. 324.
36 Чему свидетели мы были. Переписка бывших царских дипломатов 1934-1940. С. 264.
37 Там же. С. 271.
38 Там же. С. 290.
39 Там же. С. 301.
40 Там же. С. 271-272, 292.
41 Baschmakoff N, Leinonen M. Из истории и быта русских в Финляндии // Studia Slavica Finlandensia. Tomus VII, Hels., 1990. C. 35-36.
42 «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии.». РОВС об уроках «Зимней войны». С. 324.
43 Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. М., 1997. C. 219.
44 «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии.». РОВС об уроках «Зимней войны». С. 324.
45 UM. 109. C 4. Rytin salasähke Pariisiin, 28.12.1939.
46 Ibid. Rytin salasähke Pariisiin, 1.1.1940.
47 Фролов Д. Д. По разные стороны колючей проволоки // Советско-финляндская война 1939-1940. СПб., 2003. Т. II., С. 281.
48 Rislakki J. Erittäin salainen. Vakoilu Suomessa. Hels., 1982. S. 130; Suomela J. Rajatakainen Venäjä. S. 243; Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. C. 220.
49 Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. С. 220-222; Фролов Д.Д. Из истории зимней войны 1939-1940 гг. Сборник документов. Петрозаводск, 1999. C. 16-17; Зимняя война 1939-1940. C. 326.
50 Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. C. 219.
51 KA. G. Mannerheimin arkisto. 612.
52 См.: Фролов Д. Д. По разные стороны колючей проволоки. С. 269.
53 Российский государственный военный архив. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1395. Л. 235.
54 Pakaslahti A. Talvisodan poliitinen näytelmä. S. 224.
55 Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. C. 222.
56 «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии…». РОВС об уроках «Зимней войны». С. 331.
57 Точные данные по этому поводу пока еще не известны, называется количество от 152 до 500 человек (см: Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. C. 221; Фролов Д. Д. Из истории зимней войны 1939-1940 гг. C. 17; Зимняя война 1939-1940. C. 326; Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии 1939-1941. М., 1992. C. 185; Rislakki J. Erittäin salainen. S. 130). Некоторые же исследователи вообще даже не упоминают об этих формированиях (см.: Мусаев В. И. Советские граждане на службе в финской армии в годы Второй мировой войны //Новый часовой. 2002. № 13-14. С. 92).
58 Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. C. 221.
59 «Мы должны учесть наш опыт в Финляндии.». РОВС об уроках «Зимней войны». С. 325.
60 Невалайнен П. Изгои: Российские беженцы в Финляндии (1917-1939). СПб., 2003. С. 225.
61 Там же. С. 164-165.
62 Там же. С. 94.
63 Там же. С. 274.
64 UM. 109. C 4. P. M. [Päämaja], 21.02.1940.