Моего кота зовут Мор. Или Моро. В этом его имени многое сплелось. И зловещий доктор Моро из романа Уэллса, и финское Moro! – что значит Привет! Финское – это потому, что я работал несколько лет в университете в Оулу и даже почти решил там остаться совсем. Почти – потому что не остался, в отличие от жены и дочки. А я вернулся домой, в Питер, и без них.
Финский я не выучил – это было выше моих сил, если это вообще по силам славянам, так что Moro! – это единственное слово, которое я вынес из этой северной страны. Но мне английского хватало. Хватило даже на то, чтобы стать широко известным в узких кругах паранаучных фриков. После того, как по пьяни с Хейкки Куосманеном, физиком и вообще магистром философии, короче — таким же раздолбаем, как я сам, после шести литров пива на двоих мы сочинили статью про исследования в области антигравитации. Солидная такая статья, с формулами, чертежами, ссылками. И ни одного слова правды – все взято исключительно из финского пива «Карху». Тотчас, как мы ее разместили на сайте препринтов университета, она вызвала в этом мирке фриков от науки сенсацию. До сих пор иногда встречаю в Сети про «исследования русских и финнов в области антигравитации». И в книжках свою фамилию иногда встречаю. Специфических книжках, типа «Секретная цивилизация Темной стороны Луны» или «Технологии Третьего Рейха и Сталин». Я-то ладно, я все равно валить собирался, а вот Хейкки чуть не выперли с волчьим билетом. Но обошлось. Сейчас он в Упсала работает, мы, хоть и не часто, но переписываемся. По электронке.
Вот, в общем, откуда имя у моего кота, которого моя бывшая отдала мне с легким сердцем. Потому что он соответствует своему имени. То есть это такая маленькая машина убийства. Только в силу того, что она маленькая, достается не от нее, а ей.
Технически это выглядит так – стоит недоглядеть, и он вылетает на улицу – через дверь, через окно пятого этажа – ему до лампочки, главное на улицу. И там сразу ввязывается в драку с первым попавшимся четвероногим существом – собака ли это любого размера или дворовые коты. Двуногие его почему-то не интересует в принципе. Презирает, наверное.
Если противник больше его в разы, то его бьют – и бьют смертным боем. Поэтому у него практически выбит один глаз, полуоторвано ухо и перекушен хвост. Но ему начхать. Стоит недоглядеть – и он бешенными прыжками летит кубарем вниз по лестнице. Или пытается выпрыгнуть в форточку. Что уже проделывал пару раз. Под окнами кусты -только поэтому он и не убился.
Так что когда я открываю дверь, я ее открываю очень осторожно – что и сделал в этот раз. Моро, который спал как обычно на моей клавиатуре, тут же, услышав мою возню у двери, молнией сорвался со стола, и я, как всегда, перехватил его у самой двери, выставив ногу. В которую кот врезался. И в этот момент за дверью бабахнуло.
Я сначала не понял, что это было – только потом уже полицейский мне объяснил. Бомба была установлена над дверью, тонкий тросик был прикреплен к ручке. В нормальной ситуации было бы так: я открываю дверь, делаю шаг на лестничную площадку – и бомба срабатывает. Кстати, бомба довольно слабенькая, но зато взрыв направлен строго вниз. А при учете, что поражающими элементами были маленькие стальные шарики из подшипников, а стальные каски в городе на Неве носить не принято, то череп в моей голове превратился бы в настоящий дуршлаг. Со всеми отсюда вытекающими последствиями.
Шарики могли искалечить мне ноги и останься я в квартире, как и произошло, но толстый резиновый коврик перед дверью почти снял рикошет. Хотя пара шариков меня царапнула хорошо.
Полиция приехала на удивление быстро, кстати, и они долго меня допрашивали, при этом довольно агрессивно. Такое ощущение, что они были очень недовольны тем, что я их оторвал от чего-то крайне важного. Наверное, от крышевания бандитов и выдаивания денег из бизнесменов.
Я в общем-то и полицию не люблю и бизнесменов. Это спасибо моему покойному батьке. Старому упертому коммуняке, питерскому рабочему. Он всю жизнь проработал на станкостроительном заводе, был членом партии, но самое главное, что в коммунизм верил. Поэтому то, что потом случилось со страной, ненавидел люто. Незадолго до того, как завод приватизировали и развалили – что было в 90-е участью почти всех ленинградских заводов – у себя на работе он собственноручно сделал самодельный автомат. Это он мне сказал незадолго до смерти – когда я сидел у него в больнице. Он дал мне знак наклониться и прошептал на ухо: «Вовка, у нас на даче, под кустом красной смородины, я закопал автомат. В 1993-м он мне не пригодился, но мало ли что, имей в виду. Там и патронов к нему много. Все в смазке. Машинка очень хорошая. Шедевр советского станкопрома, можно сказать – маленький и надежный. Когда начнется – имей в виду».
Это у нас шесть советских соток в районе Рощино, бывшая финская Райвола, кстати. Небольшая лачужка и участочек, на котором батька и мамка работать любили. Вещь, которую я никогда не понимал.
Автомат мне, естественно, не нужен, но вот неприязнь к капитализму у меня от отца. Не то чтобы я был сильно политизирован – не член никаких партий, на демонстрации не хожу. Но все, что у нас происходит, тоже крайне не одобряю.
В общем, возвращаясь к моему conspiracy to murder – заговору с целью убийства. Потом меня еще пару раз вызывали в наш районный ОВД, где следователь, морщась как от зубной боли, спрашивал меня про то, есть ли у меня какие-то коммерческие интересы. И мой ответ, что я работаю в НИИ, которое беднее церковной мыши, вызывал у полицейского явное недоверие.
А потом я узнал – при этом не от официальных лиц, а от соседки сверху, что дело-то, оказывается, раскрыли. Бомбу, оказывается, поставили мне по ошибке. Предназначалась она именно этой соседке сверху, которая владела тремя магазинами на трех разных рынках. И кому-то помешала. И этот кто-то нанял двух узбеков, которые и слепили бомбу. Только вот поставили ее халтурщики-узбеки не туда.
Вот как бывает – живешь себе и не знаешь, что через несколько секунд твоя голова может превратиться в решето только из-за того, что какие-то киллеры-дилетанты по ошибке повесили над твоей дверью бомбу. Если бы не битый-перебитый кот Мор с оторванным ухом…
А еще через месяц здоровая фура с прицепом снесла автобусную остановку, на которой я стоял в ожидании автобуса. У фуры возникли какие-то проблемы с гидравликой и ее бросило на пешеходную часть. Не погиб никто, даже я, потому что за секунду до того, как остановку снесло, я увидел объявление на стене и не мог не подойти его прочесть. Текст, набранный большими красными буквами, привлек мое внимание:
ГРАЖДАНЕ! ОТЕЧЕСТВО В ОПАСНОСТИ!
И что-то мелкими буковками внизу. Любопытство – черта любого настоящего ученого – а я ученый, спасибо батьке, не он бы – никогда бы я в Политех не пошел, это он, как и положено коммунистам с их пресловутым «учиться, учиться и учиться!» настоял, а когда я хотел бросить на первом курсе, то еще раз настоял, хорошо так настоял – фингал у меня под глазом потом долго был.
В общем, я шагнул к стене, чтобы прочесть текст мелким шрифтом – а за моей спиной фура с прицепом снесла остановку, на которой я должен был стоять – и, естественно, превратиться в кусок мяса.
У шофера руки тряслись, составлявшие протокол гайцы, которые брали показания у свидетелей, охали и цокали языками – что никто не погиб.
Меня-то колотить начало, когда я добрался наконец до работы. Так сильно, что с моим другом Венечкой, доктором наук, кстати – я-то все диссер написать не могу, батьки нет с его кулачищами, наверное, — мы пошли и приняли бутылку коньяка на двоих. Тем более что Венечка знал и про историю с бомбой.
Утешил он меня обращением к теории вероятности – сказав, что теперь моей жизни ничего не угрожает, потому что и эти два события слишком невероятны даже для нашей жизни, в которой, в общем-то, ценность человеческой жизни крайне девальвирована.
Я тоже себя этим утешил, и жил в этом утешении весь следующий месяц, пока мне на голову не упал легкомоторный самолет. Я был как раз на своих шести сотках, мирно натягивал пленку на теплицу – нет, что вы, что вы, не на своем участке, на своем участке я почти ничего не делаю, только лежу в шезлонге, пью пиво и смотрю на небо, а у соседки – милой симпатичной женщины, дизайнера и искусствоведа, с которой у меня явно шел к апогею роман. Процесс натягивания пленки был в самом разгаре, когда мой организм вдруг настоятельно потребовал от меня посетить небольшую деревянную коробку с круглой дыркой, из которой в жару не очень приятно пахло, несмотря на специальные присыпки – и когда я был там, снаружи что-то страшно прогрохотало. Самое смешное – или грустное – что, натянув штаны и выглянув наружу, я почти предполагал, что увижу что-то такое подобное. Поэтому, увидев сравнительно небольшой самолет, врезавшийся носом в землю и снесший теплицу, которую я не доделал, я совсем не удивился. Как не удивился бы, если бы это был разгонный блок ракеты «Протон» или даже НЛО. Видно, я уже жил в предчувствии чего-то подобного.
Летчик, перегонявший самолет, что характерно, выпрыгнул с парашютом и упал в соседнем лесу, так что в живой силе потерь не было. Полицейские и соседи смотрели на меня как на вернувшегося с того света, соседка же почему-то чувствовала передо мной свою вину. Говорить ей, что если бы я валялся в гамаке на своем участке, то самолет упал бы именно туда, я не стал. Просто пошел в лавку при нашем садоводческом товариществе и купил полулитру, колбасы и хлеба – и все это вечером мы с ней съели и выпили, с окончанием банкета в общей постели.
Утром, встав, я на больную голову понял только одно – следующая попытка произойдет через месяц. А может раньше. Что это будет – я попаду в эпицентр очередного покушения на Чубайса, или провалится участок Невского проспекта, по которому я буду идти в сторону Дома Книги, или взорвут бомбу последователи какого-нибудь крайне важного (для них) религиозного культа – это неважно. Важно, что я буду там – и не факт, что в следующий раз я так дешево отделаюсь.
Оказалось, что так считал не только я один. Потому что когда я через неделю с рюкзаком шел в сторону Финляндского вокзала, чтобы сесть на электричку до Рощино, меня нагнал форд «эдж кроссовер» и мужчина возрастом немного старше меня, махнув передо мной какой-то корочкой с фотографией, пригласил меня по имени-отчеству в машину – «отвезем вас до Рощино – а заодно и поговорим».
Кроме него в машине был еще шофер. Очень такой крепкий молодой человек, больше похожий на бандита из полицейского телесериала. Но он молчал – а говорил человек, представившийся майором Егоровым. При этом весь он прямо-таки излучал доброжелательность и сочувствие.
— Ну что, Владимир Николаевич, не многовато ли странностей в вашей жизни за последнее время? — начал он с ходу, на что я только промычал что-то невразумительное.
— А может, не только за последнее, а? – хитровато прищурившись спросил он.
— Не понимаю, о чем вы, — ответил я хмуро.
— Вообще-то за последнее время вы должны были несколько раз погибнуть почти со стопроцентной вероятностью, — сказал Виктор Петрович.
— Я что, виноват, что у нас самолеты падают, придурки бомбы взрывают, а машины не проходят должного техосмотра? Бардак, одно слово.
— Но уж как-то на вашу долю слишком часто приходится, вы не находите?
— Кто-то в лотерею сто миллионов выигрывает, а кому-то вот достаются корешки и прочие неприятности, — упрямо парировал я.
Мужчина, вместо того, чтобы ответить, сказал водителю:
— Игорь, на объект, как договорились.
И машина ушла куда-то вправо, вместо того, чтобы выезжать на трассу.
— Это… — сказал я, но человек с корочкой не дал мне договорить.
— А вот заедем сейчас на нашу базу и я вам кое-что расскажу. Это недалеко – и относительно недолго. Не займет слишком много времени. Обещаю.
Как в общем-то всегда и бывает, обещания людей с корочкой ничего не стоят, однако это я забегаю вперед.
Объектом или базой была какая-то вроде бы воинская часть за высоким забором с колючей проволокой, через КПП с двумя прапорщиками на нем мы проехали практически без остановки. Внутри был какой-то ангар и маленький одноэтажный домик, в который мы и пошли, выйдя из машины. При этом шофер по имени Игорь молча шел позади меня.
А пришли мы в классическую комнату для допросов – как из американских фильмов – стол, две табуретки, намертво ввинченные в пол и зеркальное окно в полстены с противоположной от двери стороны.
— Я что – арестован? – догадался спросить я.
— Нет, — улыбнулся майор Егоров. – Просто поговорить. Игорь, кофеек нам организуй! А вы, Володя, присаживайтесь.
Когда кофеек с печеньем был организован и принесен, майор Егоров вынул из дипломата папку, на которой я заметил свою фамилию. И майор заметил, что я заметил.
— Правильно, это ваше дело, если можно так выразиться. И вот что я вам скажу – он открыл папку и уставился на верхний листок – за последние полгода вы должны были умереть пять раз.
— Три, — поправил я.
— Пять, — поправил он. – Просто о двух случаях вы даже сами не знаете.
— И что это было? – спросил я.
— Это не важно, — сказал майор. – Главное, что вы живы и что другие люди не пострадали… Заметили интересную особенность – во всех этих инцидентах другие люди не страдают, а вы отделываетесь чудом. Интересно?
— Интересно, — буркнул я.
— Да, нам тоже стало интересно, когда мы вас вычислили.
— Вы – это кто?
— Ну, скажем так – есть специальные службы, которые занимаются поддержанием безопасности и стабильности государства непосредственно – всяких там оппозиционеров дубинами по башке бьют, зарвавшихся олигархов приструнивают, террористов убивают. А некоторые работают с опережением – ищут, откуда может прийти угроза – и ее, эту угрозу, снимают еще до того, как от нее начинаются неприятности.
Это в теории, конечно. На практике чаще всего уже угрозы возникают, просто их некоторое время не замечают. Вот как в вашем случае.
— Это я угроза?
— А нет? – спросил майор, стараясь перехватить мой взгляд.
— По-моему, угроза пока мне – три или пять, если не врете, раз меня чуть не прибило.
— Врете… Вот ведь как вы нашего брата не любите.
— А чего вас любить? – сказал я откровенно. Надо вообще сказать, что честность и откровенность относится к моим системным чертам характера. Наверное, поэтому в жизни у меня довольно много проблем. Спасибо батьке.
— Обидно, — огорченно сказал майор. – Ну, ваше право. Если ваша нелюбовь не приобретает антиобщественные формы.
Он, причмокнув, снова приложился к своему кофе.
— Так вот, эти службы занимаются сбором и анализом самой разной информации, особенно той, которая нарушает некие статистические закономерности. И вы, Владимир Николаевич, некоторое время назад вызвали у них – то есть у нас – определенный интерес.
Я пожал плечами.
— Это ваши проблемы. Я-то тут при чем? Это не я кого-то хочу грохнуть – это меня все время кто-то хочет угробить. Или что-то, — добавил я.
— А заметьте, что при этом еще кто-то – или еще что-то, как вы метко выразились – вас очень хорошо защищает.
— Если вы про моего ангела-хранителя, то вам нужно к попам, — сказал я.
— Знаете, если что, мы и к попам обратимся, и к раввинам и даже к далай-ламе, если возникнет такая необходимость. Однако случай ваш еще более сложный, чем кажется, вот в чем загвоздка.
— Да? – удивился я. – И что же тут за сложность? Казалось бы – уж куда сложнее?
— Дело в том, Владимир Николаевич, что вас, как бы это сказать аккуратнее, нет.
— Что?
— Вы, Владимир Николаевич, уже год как умерли.
Я молча и в полном недоумении смотрел на майора. Он выдержал мой взгляд, потом переложил бумажки в своей папке.
— Некоторое время назад на одном из кладбищ нашего города был захоронен труп неизвестного мужчины без головы, личность которого не была установленна. Захоронение было произведено согласно инструкции после проведения всех необходимых действий по установлению личности, так сказать, тела, найденного без документов в пригородном лесу около Всеволожска. Мужчина, кстати, был убит выстрелом в голову.
Еще через какое-то время уголовным розыском был задержан один из киллеров преступной группы, объединявшей выходцев с Украины и Молдавии и действовавшей на территории нашего города и области. И этот киллер рассказал странную историю, которой, к сожалению, тогда не придали значения. Про то, как этот киллер от неустановленного лица получил заказ на убийство одного молодого физика, работающего в нашем городе. И этот заказ был им выполнен. При этом одним из условий заказа было то, чтобы тело убитого ни в коем случае не было бы опознано. Что наш киллер и сделал. Каково было его удивление, когда посредник, к которому он обратился за выплатой оставшейся суммы, заявил, что данный молодой физик жив-живехонек и заказ не исполнен. Киллер проверил – и оказалось, что так оно и есть.
Как сказал на допросе сам киллер – я думал, что сошел с ума. К сожалению, подробности этого дела остались нераскрытыми, потому что сам киллер был найден повесившимся в камере следующей ночью. И есть все основания считать, что это было убийством, которое совершено было коррумпированной охраной. Но это уже не относится к вашему, то есть к нашему делу.
Возвращаясь к неустановленному телу. Две недели назад оно было эксгумировано для взятия анализа ДНК, который был сравнен с ДНК, взятым у нескольких лиц, представлявших оперативный интерес нашей службы. Он полностью совпал с вашим.
— Бред, — сказал я.
— Ага, сказал майор. – Мы бы тоже так и подумали, кабы это был единичный случай. Но таких случаев уже как минимум десяток по всей стране. И мы полагаем, что на самом деле их гораздо больше. При этом схема одна и та же – гибель человека в криминальной или некриминальной ситуации, его, так сказать, воскрешение, а точнее – подмена, и затем с ним начинается целый ряд странных историй, при этом не имеющих логического объяснения. Ведь чуть было не упавший вам на голову самолет никак нельзя назвать попыткой покушения. Или несвежий гамбургер.
— Что еще за несвежий гамбургер? – поинтересовался я.
— А это еще один случай, когда вы должны были умереть – да вот опять почему-то не умерли, — добродушно сказал майор Егоров. – Но это неважно. Важно то, что вас, Владимир Николаевич, судя по всему, убили год назад и у нас теперь вопрос – а кто вы, собственно, такой. Или что такое?
Я подумал немного.
— В моих воспоминаниях нет никаких разрывов. То есть как личность я непрерывен.
— Это вопрос философский, — сказал майор Егоров. – Вот сон, например – можно сказать, что каждый день мы умираем, чтобы утром воскреснуть. И сон, таким образом, разрывает непрерывность нашего существования.
— И что дальше? – спросил я. – Я имею в виду себя.
— Дальше? Понимаете, мало того, что ваш случай не единичен. Я ведь на этой работе давно и знаю, как много невероятных вещей происходит в мире. И пытаться их понять иногда даже не имеет смысла – какие-то небольшие сбои реальности, не более. Но в лице вас и вам подобных мы уже имеем проблему, которая серьезно беспокоит. Дело в том, что вся ваша группа имеет одно общее свойство – крайне негативное отношение к существующей в стране, да и в мире, политико-экономической системе. А конкретно – майор снова пошуршал бумажками в папке – трое из вас анархисты, пятеро – коммунисты, двое просто левые радикалы революционаристского характера бланкистского толка, а двое левые националисты. Это было установлено при анализе сетевой активности всех проверяемых – сайты, которые вы посещаете, книги, которые вы берете в библиотеках, периодика, которую вы выписываете…
— Двенадцать, — перебил я.
— Что – двенадцать?
— В сумме получается двенадцать. А вы говорили, что десять.
— Правильно. Двенадцать – было. Одного все-таки окружающая среда, так сказать, заела. То есть он погиб в ходе очередной попытки – взрыв газа в подвальном помещении и обрушение целой секции панельного дома. Взрыв был вызван стопроцентно естественными причинами – естественными для нашей страны, конечно. То есть бардак и разгильдяйство.
— А второй?
— Второй? – Егоров задумался, потом сунул руку под пиджак и вынул оттуда черный пистолет. – Вот, Владимир Николаевич, перед нами пистолет. И если я сниму его с предохранителя, направлю его на вас и нажму на курок – что произойдет?
— Не знаю.
— И я не знаю. Может, будет осечка, а может, пистолет выстрелит и вы все-таки погибнете. Вот со вторым так и получилось – нам было очень важно понять, не являетесь ли вы и в самом деле принципиально неубиваемыми. Оказалось, что нет, не являетесь.
Я переварил информацию.
— То есть вы его убили?
— Ну, я бы сказал – объект погиб в ходе активного эксперимента.
— Вот за это я вас и не люблю, — сказал я. – Убили человека ни за что ни про что.
Майор сделал важное лицо.
— Интересы государства выше жизни отдельного человека!
— Видал я ваше государство сами знаете где, — сказал я.
— Не сомневаюсь. Но вот у государства на вас совсем другие планы.
Майор сунул пистолет себе подмышку и встал.
— Придется вам тут у нас задержаться, Володя. Потому что очень вы нам интересны. Крайне интересны. У меня насчет вас есть пара десятков гипотез, но именно их количество говорит о том, что ни одна из них не верна. А в сухом остатке мы имеем очень странных субъектов, являющихся точными копиями умерших граждан. При этом эти граждане были при жизни противниками существующего режима – активными в одних случаях или пассивными, как в случае вашем. И ими остались после своей трансформации. Что нас не может не тревожить. И при этом данная реальность этих субъектов всеми силами стремится отторгнуть, и при этом же по какой-то загадочной причине это отторжение не совсем удается, словно некие другие силы стараются их защитить.
Он прошел к двери:
— Я скоро вернусь. И мы продолжим. А Игорь посидит в коридорчике и приглядит за тем, чтобы вы не ушли куда-нибудь без моего разрешения. Так что не советую. Но дверь не запираю.
И вышел.
И не было его больше часа. Сначала я просто сидел и размышлял, потом нагло взял лежавшую передо мной папку и стал изучать все, что в ней было. И убедился, что Егоров не врал. Там были и крайне неаппетитные фотографии тела без головы – моего тела? – и результаты экспертиз, и список из двенадцати фамилий, две из которых были зачеркнуты. И даже научная экспертиза нашей с Хейкки статьи об исследовании антигравитации, проведенная физиками из РАН.
Потом мне захотелось в туалет по малой нужде, а майора все не было. И я выглянул в коридор.
В коридоре никого не было. Никого. Не было никого на площадке перед домиком – только форд » эдж кроссовер «. И на КПП никого не было – ни прапорщиков, ни вообще никого.
В какой-то момент я решил, что все в мире куда-то подевались, а я остался один – как в некоторых фильмах или книгах. Но нет – за опущенным шлагбаумом и запертыми воротами шла обычная жизнь – куда-то ехали машины, куда-то шли люди.
Первой мыслью было сразу удрать. Но потом я взял себя в руки и вернулся в дом – в котором так никого и не было. Опять же — по малой нужде. Потом я взял свой рюкзак, сунул туда папку и спокойно вышел с территории внезапно опустевшей воинской части.
Сначала я не мог решить – куда идти в первую очередь. Потом все-таки пошел туда, куда и собирался до встречи с растворившимся майором Егоровым – то есть на Финляндский.
Соображение мое было простое. Надеяться на то, что с исчезновением майора и его помощника официальные структуры оставят меня в покое, было крайне наивно. При этом оставалась проблема данной реальности, которая меня пыталась отторгнуть, вытолкать из себя – тут я должен согласиться с майором, что-то такое имело место быть. При этом – тут майор тоже был прав – я в свою очередь этой данной реальностью был крайне недоволен – а разговор в комнате для допросов это мое недовольство только усилил.
Я не знал, кто я такой – если предположить, что оригинал действительно был убит. Хотя сам я себя ощущал ровно тем же, чем ощущал и год и два и десять назад. События, которые со мной происходили, явно превышали порог нормальности – хоть он в нашем мире и крайне низок. Шансов в одиночку что-то понять почти не было – но, возможно, стоило найти тех, кто входил в список оставшихся десяти из списка в папке. Если реальности так было трудно нас убить поодиночке, то, быть может, когда мы будем вместе, у нас будет больше шансов – если не изменить ее, то, по крайней мере, остаться в живых.
Именно поэтому я решил, что сначала стоит съездить на мои шесть соток и откопать из-под куста красной смородины зарытый там автомат, сделанный на всякий случай упертым коммунякой – мои отцом. Похоже, что этот случай пришел.