За окном шли цепочкой пришельцы в красных валенках. Каждый держал в щупальце новенькую лопату. Сзади шел скучающий участковый. «Идут самозакапываться», догадался я. Площадка была совсем рядом, за черной пирамидой, стоявшей возле автостоянки.
Зазвонил телефонец.
— Алло?
— Саня? Это Серега.
— Привет!
— Привет! Слушай, она опять вернулась.
В голосе было отчаяние. Серега еще неделю назад запустил к звездам свою супругу, с которой прожил 15 лет, но та не набрала третью космическую скорость, чтобы покинуть Солнечную систему и поэтому каждый день к нему возвращалась. Вернувшись, она начинала скандалить, бить посуду, выкидывала в окно телевизор — так что Серега уже третий день пользовался разовой пластиковой посудой и не мог смотреть свой любимый футбол.
Серега мой лучший друг. Мы вместе служили в армии, прошли от первого до последнего дня всю войну за независимость Междуречья — и если у него случались неприятности — даже такие мелкие — он первым делом звонил мне. Сам я предпочитаю свои неприятности переживать один — я в таких случаях просто прыгаю с крыши нашего многоэтажного дома — но люди разные, каждый справляется с неприятностями по своему, а нас так много связывало, что я на него не обижаюсь, а терпеливо слушаю, пока он не выговорится.
— А что вообще хорошего? — спросил я, когда он иссяк.
— Хорошего… Завтра перерождаться. Повестка пришла. Из конторы. — Серега уныло вздохнул.
Все-таки внутри человека живет какой-то гад — потому что первой моей мыслью было, что мне еще до перерождения полгода. И только во вторую очередь — сочувствие к другу.
— И чего?
— Ничего. Сейчас пойду мочу и кал сдавать.
— Да, Серж, беда не приходит одна
.
— Нескладно все получается в последнее время. Светка со своими возвращениями, перерождение это…
— Попроси отсрочку, а? Они дают иногда — по особым обстоятельствам — ну, там если на небе вторая Луна. Или что-то еще такое.
— А сейчас что, вторая? — с надеждой спросил Серега.
— Да вроде бы нет, — признался я.
Серега замолчал. В наступившей тишине было слышно, как в трубке играет марш Радецкого. Тут ко мне в голову пришла хорошая идея — наверное, так я хотел оправдаться перед самим собой за то смутное радостное и эгоистичное чувство, посетившее меня, когда я узнал, что Сереге пришла повестка.
— А молока не хочешь попить? Сдашь анализы — и ко мне. Приходи, а? Я купил два литра. Эстонского, между прочим. В бумажных пакетах.
— Эстонского? — в голосе Сереги появился интерес к жизни. — Пакеты красные или синие?
— Красные, красные. Что я — гермафродит, в синих брать?
— А черт тебя знает, Саня, сейчас ни в чем нельзя быть уверенным. Я вчера по «Маяку» слышал…
— Не стоит,- сразу сказал я.
— Что?
— Ты это, давай ты ко мне приходи, тогда и поговорим. Договорились?
— Ага, — сказал Серега. — Приду. Жди.
И повесил трубку.
Нужно все-таки ему сказать, чтобы он думал, что говорит, особенно по телефонцу. Как ребенок, ей-ей, а ведь взрослый мужик — две нашивки за ранения и медаль за подбитый вавилонский танк, технолог на большом заводе, какая-никакая, а семья.
Я включил телевизор. По Первому каналу шла прямая трансляция — Президент Российской Федерации Путин демонстрировал с помощью гальванического элемента, как у препарированной лягушки происходит сокращение мышц, когда он подносит проводок от элемента к ее нерву. Белая лапка сжималась и разжималась. Вокруг стояли министры и каждый раз восхищенно ахали и цокали языками. Потом Путин попрощался с телезрителями, достал из кармана таблетку, съел ее, запив водой из стакана, поданного спикером Госдумы Борисом Грызловым, и у него изо рта пошла белая пена. Он упал на пол и начал дергаться в конвульсиях. Прямая трансляция закончилась и начался концерт бандуристов на Красной площади.
Я пошел на кухню, достал из холодильника молоко и поставил его на стол — мы с Серегой не любим теплое молоко, хотя некоторые говорят, что эстонское нужно пить теплым.
А под окном уже в обратную сторону прошел участковый. На плече он нес лопаты, а за спиной большой мешок. Наверное, в мешке лежали валенки. Шел еще один самый обычный день.