Андросова Татьяна Владимировна, кандидат экономических наук, старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН
«Отечественная история», 1999, № 6
Политико-экономический аспект
Наши представления о Финляндии и советско-финляндских отношениях, к сожалению, по большей части состоят из стереотипов. Российским историкам еще только предстоит дать ответ на вопрос, что собой представляли так называемые особые отношения между СССР и Финляндией и что в действительности скрывалось за этой ставшей уже обыденной формулировкой в тот или иной период исторического развития двух соседних государств.
Следует признать, что лидирующие позиции в изучении взаимоотношений между нашими народами принадлежат финской исторической науке, переживающей настоящий бум с момента распада СССР в 1991 г., что в свою очередь сделало возможным саму постановку наиболее острых вопросов в истории отношений Финляндии с великой восточной державой, по которым, исходя из факта «реальной политики», финские историки ранее предпочитали не высказываться. В фокусе развернувшихся в Финляндии в 1990-е гг. исторических дискуссий оказался и У К. Кекконен. Финские исследователи, отдавая должное его заслугам, признавая, что доверие к нему советского руководства стало, в частности, одним из важнейших факторов экономического процветания Финляндии, заняты поиском ответа на весьма непростой вопрос — где та грань в отношениях, поддерживаемых на уровне личной дипломатии, переступая которую политик, отвечающий за судьбу своей страны, ставит под удар право суверенного государства самому решать свои внутренние дела?
Конец 1940-х — середина 1950-х гг. — начальный этап в формировании модели будущих советско-финляндских отношений, доведенной до своей классической формы в период первого президентства У.К. Кекконена (1956-1962 гг.) и существовавшей фактически в неизменном виде в течение всего периода его правления, завершившегося в январе 1982 г. Среди новейших исследований финских авторов о событиях конца 1940-х — середины 1950-х гг. в области внутренней политики страны и советско-финляндских отношений следует назвать прежде всего книгу Ю. Невакиви «Как Кекконен пришел к власти и Финляндия финляндизировалась» и написанный им раздел для переведенной на русский язык «Политической истории Финляндии. 1809-1995», основывающиеся на документальных источниках из российских архивов, а также работы X. Рауткаллио («Паасикиви или Кекконен — Финляндия, взгляд с запада. 1945-1956») и Ю. Суоми («Королевская дорога — Урхо Кекконен 1950-1956»)1. Но лишь Невакиви попытался увязать экономический и политический аспекты взаимосвязей СССР и Финляндии воедино, не ставя, однако, во главу угла своих исследований изучение торгово-экономической политики СССР как основного средства давления на внутреннюю и внешнюю политику Финляндии. Выявление этой прямой зависимости и видит своей главной задачей автор настоящей статьи.
При работе были использованы материалы фонда А.А. Жданова (ф. 77, оп. 3), Внешнеполитической комиссии ЦК ВКП(б) (ф. 17, оп. 137), политбюро ЦК ВКП (б) (ф. 3, оп. 74), хранящиеся в РЦХИДНИ; документы Общего отдела ЦК КПСС из ЦХСД (ф. 5, оп. 30); документы Референтуры по Финляндии (ф. 0135), секретариатов В.М. Молотова (ф. 06) и А.Я. Вышинского (ф. 07) из АВП РФ. В числе использованных документов из бывших советских архивов аналитические записки и справки Отдела скандинавских стран МИД СССР и материалы Комитета информации при МИД СССР, дневники работников советской миссии в Хельсинки. Кроме того исследовались некоторые документальные источники из Архива Министерства иностранных дел Финляндии, в частности рапорты финляндского посланника в Москве, докладные и аналитические записки на имя премьер-министра Финляндии, материалы политического и торгово-политического отделов МИД Финляндии. Весьма информативны книги И. Нюкоппа, в 1945-1947 гг. занимавшего пост заместителя, а в 1947-1951 гг. — начальника торгово-политического отдела МИД Финляндии («В Москве вместе с Паасикиви» и «Торговля и дипломатия»)2.
Поражение во Второй мировой войне обернулось для Финляндии не только территориальными, но и моральными потерями. СССР на правах победителя навязал финнам свою модель общения с внешним миром, так что полноправным членом Европейского Союза Финляндия смогла стать лишь в 1995 г. Вместе с тем пример Финляндии уникален хотя бы потому, что страна сохранила свою независимость, избежав того, что самим финнам казалось неизбежным. При том, что свобода для маневра Финляндии в сфере международных политических и экономических отношений в исследуемый период была значительно ограничена, в отличие от государств Восточной Европы, политические системы которых в конце 1940-х гг. претерпели кардинальные изменения, страна не пошла по пути «народной демократии» и в ней до сих пор действует конституция, принятая в 1919 г. Более того, Финляндия существенно выиграла в экономическом смысле от своих особых отношений с СССР, в укреплении которых в равной степени было заинтересовало как советское, так и финляндское руководство.
К явному разочарованию финских коммунистов, кое-кто из которых видел будущее своей страны в союзе республик CCCP3 и считал «ошибкой то, что советские танки не дошли до Хельсинки»4, Финляндия не была оккупирована. Еще достаточно долгое время после заключения Соглашения о перемирии (19 сентября 1944 г.) в Финляндии со всей серьезностью относились к такой возможности. Подобные опасения были не только у обычных граждан, но и у ведущих политиков страны. Однако, как об этом можно судить по документам Архива внешней политики Российской Федерации и бывших советских партийных архивов, Финляндии отводилось совершенно особое место в послевоенных планах СССР, которые отнюдь не предполагали столь непосредственного вмешательства в дела соседней страны, как ее оккупация.
В то же время, поддержание в финнах чувства неуверенности за судьбу их родины было одним из важнейших инструментов давления СССР на внутреннюю и внешнюю . политику Финляндии. Так было по крайней мере в период выполнения ею своих обязательств по военным репарациям (1944-1952 гг.). Отсюда, по мнению А.А. Жданова, — необходимость использовать несколько тактик — «для своих действий; для друзей; для друго-врагов». И уж ни в коем случае нельзя было «проговориться, что ни при каких условиях (Финляндия. — Т.А.) не будет оккупирована». Вместе с тем Москва не приветствовала излишнюю напряженность в отношениях с финнами, поскольку вряд ли она была бы на пользу будущим связям СССР с Финляндией, почву для которых должна была подготовить Союзная Контрольная Комиссия (СКК), действовавшая в 1944-1947 гг. Поэтому не случайно Жданов в бытность свою ее председателем сделал в своей записной книжке следующую пометку: «Слишком много глаз следит». При этом он имел в виду «наблюдателей» прежде всего на Западе, в наведении мостов с которым, как впоследствии оказалось, Финляндии предстояло сыграть немаловажную роль.
Из записей А.А. Жданова явствует, что одним из важнейших сдерживающих факторов прямого вмешательства со стороны СССР во внутренние дела Финляндии были ее возможности как будущего партнера по торгово-экономическому и научно-техническому сотрудничеству (у которого «мы можем и должны поучиться»), одновременно развивающему широкие связи с западными странами. Главное — эти связи не должны были угрожать советско-финляндским отношениям»5.
В мирное время отношения между соседними государствами оказались в прямой зависимости от развития международной ситуации и характера межпартийной борьбы в Финляндии. То, что ее соседи по региону — Дания, Норвегия и Исландия — являлись членами НАТО, а Швеция, хотя и нейтральная, поддерживала тесные контакты с западными странами, внушало беспокойство советскому руководству относительно перспектив своего влияния в Финляндии. В Москве исходили из того, что в этих условиях «усиление связей Финляндии с скандинавскими странами и особенно превращение этих связей в политику, соответствовало бы интересам западных держав»6.
Свой особый интерес к внутриполитическим процессам в Финляндии советское руководство объясняло стремлением помешать вновь использовать ее в качестве «плацдарма для нападения на CCCP»7«, как это произошло перед войной. Этот интерес был определяющим в характере взаимоотношений малой страны и великой державы. В конечном счете СССР заботило обеспечение собственной безопасности, в особенности тогда, когда Запад не скрывал своих намерений. Так, например, финская газета Vapaasana (30 апреля 1954 г.) ссылалась на американский журнал Word, в котором в связи с вопросом о займах МБРР открыто говорилось, что за ними скрывается стремление перетянуть Финляндию из орбиты восточного блока. Финляндия с ее природными богатствами и высоким спросом на нефтяную продукцию привлекала Запад не только как широкое поле для инвестиционной деятельности, но прежде всего тем, что при помощи деловых отношений с ней западные державы оказывались «у ближайшей двери к СССР»8.
Объективные возможности для влияния Запада в Финляндии были связаны с ее заинтересованностью в мировых рынках изделий деревообработки. Ее общий товарооборот со странами «империалистического блока» в начале 1950-х гг. составлял свыше 4/5 внешней торговли страны. В то же время СССР в силу определенного сходства промышленных структур обеих стран мог лишь частично импортировать изделия традиционной для Финляндии деревообрабатывающей промышленности, причем доля СССР постоянно сокращалась (например, по вывозу целлюлозы). Емкие и гарантированные рынки СССР представляли для Финляндии своего рода запасной вариант на случай ухудшения мировой конъюнктуры. Это вполне определенно продемонстрировали корейские события 1951 г. «Если бы высокая экономическая конъюнктура на изделия финского экспорта, созданная войной в Корее, открылась несколько раньше, торговое соглашение между Финляндией и СССР на 1951-1955 гг. не было бы подписано правительством Финляндии». К такому выводу пришел советник советской миссии в Хельсинки И.В. Владимиров, составляя для ЦК ВКП (б) в июле 1951 г. справку «Экономические позиции СССР в Финляндии и пути их возможного расширения»9. Таким образом, Финляндия по вполне понятным «естественным причинам» стремилась на Запад и подобная ситуация требовала от СССР выработки соответствующих решений.
Уже в период перемирия 1944-1947 гг. у Москвы имелись готовые планы того, как можно помешать «чрезмерному смещению Финляндии в западном направлении». На первом совещании СКК (5 октября 1944 г.) Жданов сообщил советскому штату Комиссии стратегическую цель — превратить хозяйственную жизнь Финляндии в придаток советской экономики. При выработке структуры репарационных поставок ставилась задача добиться не конъюнктурной, а постоянной заинтересованности финнов в крепких хозяйственных связях и уже на их основе обеспечить стабильное советское влияние в Финляндии. Договором о репарационных поставках (декабрь 1947 г.) предусматривалось, что доля продукции различных отраслей машиностроения, изделий кабельной промышленности, турбин, а также судов составит 2/3 всех репарационных товаров с последующим ее повышением. 23 сентября 1952 г. между СССР и Финляндией было заключено соглашение о дополнительных поставках товаров на 1952-1955 гг., обеспечившее заказами отрасли финской промышленности, существенно развившиеся в ходе выполнения обязательств по военным репарациям. Для Финляндии это по сути было единственным возможным вариантом сбыта производившейся по стандартам СССР продукции при крайне узком внутреннем рынке и невысоком уровне конкурентоспособности финляндской машинной продукции (прежде всего из-за относительной отсталости технической базы).
Идея подчинить финляндскую экономику нуждам советского народного хозяйства и тем самым создать материальную основу для осуществления постоянного контроля за внутриполитическим развитием страны была позже конкретизирована в директивах ЦК ВКП(б) Г.М. Савоненкову, назначенному в 1948 г. новым посланником в Хельсинки. Так, в числе инструментов, которыми ему надлежало воспользоваться для решения главной задачи, состоявшей «в обеспечении поворота Финляндии в сторону сближения с СССР», помимо Мирного договора 1947 г. было указано также на экономические средства, включая торговый договор.10
Со временем советское руководство в своих отношениях с Финляндией все больше полагалось на торгово-экономическую политику, которая становилась все действеннее, хотя финны по-прежнему опасались именно оккупации. Собственно, Москва только однажды дала им недвусмысленно понять, что Советский Союз всегда может воспользоваться имевшейся у него возможностью и оккупирует страну, если «финны попробуют идти без СССР… и попытаются опять провести границу в 30 км от Ленинграда». Подобное предупреждение было сделано заместителем министра иностранных дел СССР А.Я. Вышинским в его беседе с М. Пеккалой и К. Энкелем в Париже 19 августа 1947 г. в ответ на выступление финляндской делегации на мирной конференции с просьбой о смягчении условий заключения мира, что было воспринято Москвой как попытка ревизовать Соглашение о перемирии, причем в главных его пунктах11.
Определенную роль в нагнетании атмосферы недоверия в отношениях между СССР и Финляндией сыграли крайне левые, которым явно не доставало привычной опеки со стороны Москвы. Они не боялись «русской руки» и даже считали необходимым включить в окончательный Мирный договор статьи, предусматривающие советский контроль над внутренней политикой, поскольку опасались, что им самим не справиться с реакцией, которая, по их мнению, с неизбежностью заявила бы о себе, как только СКК покинула бы страну. Но, как в свое время заметил Жданов, не раз нелицеприятно характеризовавший левых, высмеивая их неспособность к самостоятельным действиям, «всякая идея хороша в свое время»12.
Тем не менее, в финляндской историографии период 1944-1948 гг. традиционно называют «годами опасности» со ссылкой, в частности, на «внешнюю угрозу». Однако новейшие исследования финских авторов и документальные свидетельства из российских архивов позволяют усомниться в том, что у СССР в действительности имелись планы насильственного изменения общественного строя Финляндии и прежде всего в апреле 1948 г., когда в стране возник острый внутриполитический кризис в связи с ратификацией Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи с CCCP13. Несмотря на попытки коммунистов склонить Советский Союз к «возможным мерам давления» для предотвращения переворота, который, как полагали в ЦК КПФ, готовили правые, стремясь не допустить ратификации договора, Москва отказалась от какого-либо вмешательства во внутренние дела Финляндии14.
Чтобы понять мотивы советского правительства, обратимся к истории вопроса. Впервые после войны советское руководство заговорило о заключении Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи в ноябре 1947 г. во время пребывания в Москве финляндской правительственной делегации во главе с тогдашним премьер-министром М. Пеккалой15 К этому времени экономическая связанность Финляндии с СССР была уже весьма ощутимой16. Именно этот факт и предполагалось использовать для давления на финнов в интересах заключения оборонительного союза. Во время приема финляндской правительственной делегации 5 ноября 1947 г. министр иностранных дел СССР В.М. Молотов приветствовал финскую инициативу о заключении между Финляндией и СССР культурной конвенции, о расширении экономических отношений, а также подтвердил готовность советского правительства решить «в духе, желательном для Финляндии и в обоюдных интересах… все поставленные делегацией вопросы (о хлебе, кормах, удобрениях, штрафах, продлении срока репараций, о торговом договоре, о Сайменском канале, о железнодорожном сообщении и т.д.)»17. В то же время Москва из конфиденциального источника была осведомлена о том, что президент Ю.К. Паасикиви не давал финляндской правительственной делегации полномочий на ведение переговоров о заключении оборонительного союза, поскольку считал, что такой вопрос могла поднять только советская сторона. Пеккала, в свою очередь, не был «склонен проявлять в этом вопросе инициативу, опасаясь кампании реакционных кругов и постановки вопроса о доверии правительству». Одновременно он «напрашивался на конфиденциальную встречу с Абрамовым». Поэтому А.Н. Абрамов, в то время посланник СССР в Хельсинки, и заместитель министра иностранных дел Я. А. Малик в записке на имя В.М. Молотова от 8 ноября 1947 г. говорили о целесообразности этой встречи, во время которой Абрамов должен был дать понять Пеккале (а тот, в свою очередь, — довести до сведения президента Паасикиви), что решение вопросов, поставленных финнами на Московских переговорах, было возможно «в настоящих условиях только при наличии уверенности в добрососедской политике Финляндии, что должно быть выражено в заключении договора о союзе, дружбе и взаимопомощи»18.
Паасикиви, узнав о предложении Москвы, резко высказался против такого договора. Из-за отрицательной позиции президента и крайней нерешительности Пеккалы вопрос о заключении договора с СССР не получил тогда положительного разрешения. Москва, однако, не изменила своей тактики, и когда в январе 1948 г. финляндское правительство через посланника К. Сундстрема поставило ряд вопросов перед правительством СССР, было решено сыграть на том, что «финны особо заинтересованы в скорейшем урегулировании жизненно важных вопросов финляндской экономики о праве пользования Сайменским каналом, а также в разрешении вопроса о содержании своей миссии на основе клиринговых расчетов» (в связи с нехваткой валютных средств) и «использовать поставленные Сундстремом вопросы как средство давления на финнов в вопросе о заключении оборонительного пакта»19.
Однако советскому правительству удалось склонить Финляндию к подписанию Договора не только умелым использованием такого «козыря» как крайняя заинтересованность финнов в торговле с СССР, но, что показательно, и уступками политического характера, на которые советское правительство решило в итоге пойти, исходя из внутренней специфики Финляндии — ее неготовности к тому моменту к более тесному политическому сотрудничеству, подобному тому, которое СССР удавалось навязать восточноевропейским странам. В то же время, у прессинга, применяемого СССР в отношении Финляндии, было свое внешнеполитическое измерение, определяемое теми целями, которые Москва преследовала в Финляндии и намеревалась достичь с ее помощью на международной арене.
Возвращаясь к вопросу о «внешней угрозе», будет небезынтересно заметить, что договор был заключен (6 апреля 1948 г.20) на исключительно выгодных для Финляндии условиях (и частности, в соответствии с пожеланиями финнов, в преамбуле к договору было упомянуто о стремлении Финляндии оставаться за пределами противоречий между великими державами), настолько, что Кекконен в присутствии Сталина осмелился в шутку назвать договор «диктатом Паасикиви». Сам же президент взял на себя обязательство сделать все возможное для ратификации договора в парламенте21. Так что, в принципе, у советской стороны были все основания считать вопрос о договоре, который еще предстояло ратифицировать в парламенте, окончательно решенным, и потому любые незаконные методы со стороны СССР по отношению к Финляндии были лишними.
Крайне левые не раз провоцировали Москву к вмешательству во внутренние дела их страны, мотивируя свои просьбы опасениями за судьбу советско-финляндских отношений. Так было, например, в связи с формированием в Финляндии после июльских парламентских выборов 1948 г. социал-демократического правительства меньшинства К.-А. Фагерхольма, положившему начало первому периоду похолодания в советско-финляндских отношениях. Считая правительство результатом давления американцев на президента, крайне левые предлагали советскому руководству «прямо заявить Паасикиви, что СССР недоволен существующим правительством». Предложение, высказанное писательницей X. Вуолийоки от имени народных демократов (члены ДСНФ22) в советской миссии в Хельсинки 22 сентября 1948 г., было в вежливой форме отклонено со ссылкой на то, что «СССР не вмешивается во внутренние дела суверенных государств» и что… «в Финляндии имеются влиятельные демократические организации, обязанностью которых является обуздание реакционеров». Однако местные коммунисты, как и прежде, просили о помощи, полагая, что «правительству не угрожает никакой кризис» и его не удастся свалить «никаким внутренним силам» в условиях, когда «силы демократического лагеря слабеют… и ДСНФ… не имеет прежнего влияния». И хотя лишь крайне левые горячо возмущались нарушением Мирного договора 1947 г. и Договора 1948 г. в то время как советское правительство об этом даже не упоминало, Фагерхольм уже в сентябре был готов «выйти в отставку и освободить дорогу для образования коалиционного правительства (ДСНФ, Аграрный союз (АС) и СПДФ)» из опасений (разделяемых и президентом Паасикиви), что СССР «может в подходящий момент оккупировать Финляндию». Москва же на тот период вовсе не была склонна драматизировать ситуацию, в любом случае оставляя за собой право самой решать, «когда и как реагировать и реагировать ли вообще», о чем прямо заявил П.Д. Орлов (в то время исполнявший обязанности заместителя заведующего V Европейским отделом МИД СССР) финляндскому посланнику Сундстрему в беседе, состоявшейся 7 ноября 1948 г.
Так или иначе, мероприятия правительства Фагерхольма — устранение крайне левых с ключевых постов в государственном аппарате, помилование политиков, осужденных как военные преступники и связи правительственной партии с британскими и скандинавскими социал-демократами — советское правительство не оставило без внимания, расценив их как отход Финляндии от своих договорных обязательств и как попытку переориентироваться на Запад. Одновременно с заявлениями от 31 декабря. 1949 г. и 28 февраля 1950 г., в которых правительство Финляндии обвинялось в нарушении Мирного договора 1947 г. и Договора 1948 г. в вопросе о выдаче СССР укрывавшихся в Финляндии военных преступников из числа советских граждан, СССР затянул на 5 месяцев переговоры с финнами о взаимных поставках на 1950 r.23
Вместе с тем, представляется немаловажным тот факт, что Москва не сразу прибегла к мерам торгово-экономического давления против правительства Фагерхольма, ушедшему в отставку только в марте 1950 г. Дело в том, что торговля с Финляндией, которая хотя и была подчинена целям, далеко выходившим за рамки двусторонних отношений, в то же время обеспечивала советское народное хозяйство необходимой для его восстановления продукцией. СССР был крайне заинтересован в импорте из Финляндии и даже стремился изыскать средства для его расширения. Примером тому, в частности, является подписание по инициативе финнов в феврале 1949 г. трехстороннего торгового соглашения с участием помимо Финляндии и СССР, Польши и Чехословакии: это соглашение позволяло оплачивать советский импорт из Финляндии советскими поставками в одну из названных народно-демократических стран, которые в свою очередь поставляли в Финляндию свои изделия в соответствующих объемах24 Впоследствии, по мере того как экономическая ситуация в СССР улучшалась и география его внешнеторговых связей расширялась, Москва начала незамедлительно реагировать на малейшие признаки усиления прозападных тенденций в Финляндии затягиванием торговых переговоров с ней, впрочем, не без наущения местных «советчиков» из числа не только коммунистов, но и левых социал-демократов25.
Уже в начале 1950-х гг., планируя «ослабить экономическую зависимость Финляндии от западноевропейской промышленности», СССР избрал такие средства, как содействие индустриализации Финляндии и расширение торговли с нею. Торговые соглашения, вначале краткосрочные, а затем 5-летние, предусматривающие режим наибольшего благоприятствования, не только обеспечивали конкурентные позиции советской продукции на финляндском рынке, но и противостояли возможному нежеланию Финляндии развивать торговые связи с СССР как по коммерческим, так и по политическим соображениям26.
Благодаря торговым связям с СССР сложились крайне выгодные предпосылки для развития финляндской экономики. СССР содействовал финнам в решении вопросов занятости, снабжал страну продовольствием и сырьем. Расчеты по торговым сделкам осуществлялись на клиринговой основе, что позволяло Финляндии экономить валютные средства, которые она могла использовать для решения хозяйственных задач и повышения благосостояния населения.
Москва вполне сознательно пошла на то, чтобы создать для Финляндии в определенном смысле искусственные условия для развития ее экономики. Например, в 1954 г. СССР согласился на погашение дефицита торгового баланса свободной валютой и золотом, при решении вопроса об установлении цен советская сторона также зачастую следовала пожеланиям финнов. И хотя связи с Финляндией имели для СССР собственную вполне реальную экономическую ценность, в условиях противостояния двух систем все, в том числе и экономический интерес, рассматривалось Москвой через призму глобальных внешнеполитических целей. Это не было секретом и для Финляндии. Там хорошо понимали, что «СССР хочет показать другим государствам, что он может быть безупречен в своих отношениях не только со странами «народной демократии», но способен поддерживать и с этими другими государствами отношения, которые принесут выгоду обеим сторонам». Как писал финляндский посланник Сундстрем, «свои отношения с Финляндией СССР использует в качестве своего рода наглядного пособия, стремясь привлечь к себе внимание на Западе как к серьезному деловому партнеру «27.
Впрочем для СССР этот аспект взаимоотношений с Финляндией в полной мере стал актуальным лишь с середины 1950-х гг., когда советское руководство пришло, наконец, к осознанию необходимости учиться у капиталистических стран с тем, чтобы «бить противника его же оружием», используя новейшие достижения западной науки и техники. Одновременно, в связи с активизацией интеграционных процессов в Европе и нежеланием Финляндии оказаться в стороне от них, потребовались незамедлительные меры, которые «позволили бы не только удержать, но и дальше развивать устойчивые советско-финляндские связи», используя которые СССР, в частности, пытался отыскать приемлемые для себя формы участия в расширяющихся международных экономических отношениях28.
В начальный же период взаимоотношений приоритетными задачами для Москвы было «упрочение экономической связанности Финляндии со странами социализма и народной демократии»29 и активизация дальнейшего развития в стране демократического движения. Несмотря на трудное экономическое положение в СССР, московское руководство было «готово сделать все возможное, чтобы помочь демократическому правительству М. Пеккалы» (1946-1948 гг.)30. На этапе, когда крайне левые резко теряли поддержку в стране, советское правительство согласилось на 50-процентное сокращение суммы репарационных платежей, остававшейся на тот момент к выплате (147 млн долл.). Этим оно хотело поддержать потерпевших на июльских парламентских выборах 1948 г. поражение народных демократов, которые в ходе предвыборной борьбы выступали с лозунгом о понижении размера военных репараций. Однако им пришлось покинуть правительство, порога которого они не преступали 18 лет. Но и впоследствии, согласно наказу Паасикиви, им не доверяли важнейших министерских постов31.
Все же в начале 1950-х гг., после того, как удалось отправить в отставку социал-демократическое правительство Фагерхольма, советские представители в Хельсинки в надежде, что народных демократов вскоре удастся вернуть в правительство, были заняты разработкой «конкретной программы, которая стала бы программой борьбы наших друзей в Финляндии по внутриполитическим вопросам, основой их будущего экономического плана, когда страна отойдет от буржуазного строя и буржуазных форм ведения своего хозяйства … В целях дальнейшего укрепления экономических позиций СССР в Финляндии и упрочения, таким образом, политических связей с этой страной» планировалось (в том случае, если в правительство войдут и крайне левые) «предложить Финляндии новое расширение экономических связей с перспективой на ряд лет с таким расчетом, чтобы эти предложения «явно были выгодны с точки зрения интересов трудящихся масс…»32. Все это, как считали в советской миссии, с неизбежностью должно было вызвать протест местной буржуазии и способствовать росту политической сознательности рабочего класса. В этот период в очередной раз упустили свой шанс «КПФ, ДСНФ и другие демократические организации», от которых ожидали, что они «развернут политическую работу в массах, разъясняя значение для финляндского народа прочного и дружеского сотрудничества между Финляндией и СССР и тем самым используют ту организационную помощь, которую вновь оказали советское правительство и лично тов. И.В. Сталин демократическому движению страны»33.
Не оправдались расчеты и на то, что торговые взаимоотношения с Финляндией, поскольку они опирались, главным образом, на развитие таких новых для финской промышленности отраслей, как машиностроение и судостроение, согласно марксистско-ленинской теории, подготовят почву для развития в Финляндии демократического движения также опосредованным путем — через дальнейший количественный и политический рост рабочего класса и увеличение удельного веса индустриальных рабочих.
Все эти ожидания были весьма далеки от реальности и, как представляется, говорят о довольно-таки слабом на тот период знании советскими представителями действительного положения дел в Финляндии, что в известном смысле дезориентировало московское руководство. Впрочем, стремление СССР изменить общественную систему в Финляндии средствами торгово-экономической политики существовало недолго и о такой перспективе упоминается лишь в архивных материалах 1950-1951 гг. Как показала практика, для того, чтобы связать Финляндию политически, вовсе не надо было направлять ее по пути «народной демократии». Как уже отмечалось, в отношениях с Финляндией СССР заботило обеспечение собственной безопасности. Вопрос о том, какие силы в Финляндии гарантировали бы стабильность в отношениях с СССР, был вторичным, хотя советское руководство, несомненно, предпочитало, чтобы этим занимались левые. И в первые послевоенные годы делались попытки побудить финских коммунистов к более активным и, главное, самостоятельным действиям34. Реальность, однако, была весьма далека от желаемого. Но и без коммунистов в Финляндии нашлись силы, способные взять на себя ответственность за поддержание добрососедских отношений с великой восточной державой.
Своеобразие внутриполитической ситуации в Финляндии состояло в том, что в отличие от большинства европейских стран, здесь в послевоенные годы не возникло блока, который объединил бы все «демократические силы страны» независимо от их партийной принадлежности и политических пристрастий. Ввиду раскола в рабочем движении, неспособности КПФ играть сколько-нибудь активную роль в обществе, а также того, что, как полагал Жданов, «в Финляндии после Германии реакция была наиболее сильна», основной опорой советской политики в Финляндии стала «умеренная буржуазия». Жданов считал «буржуазных радикалов» одними из основных возможных союзников коммунистов в процессе перевода страны «на рельсы хороших отношений с CCCP»35.
Все же московское руководство и советские представители в Хельсинки в течение длительного времени относились к проводимой Финляндией внутренней и внешней политике с известной долей настороженности, считая ее нацеленной на «усиление влияния западных «демократий» в Финляндии». Хотя так называемую линию Паасикиви в начале 1950-х гг. стали называть «линией Паасикиви — Кекконена», руководство СССР по-прежнему считало, что внешняя политика соседней страны «не направлена на дальнейшее развитие дружественных отношений между СССР и Финляндией, а сводится к тому, чтобы ограничить их существующими рамками». Москва явно была недовольна тем, что это мешало «надлежащему развитию» политических взаимоотношений с Финляндией»36. Однако следует заметить, что планам СССР «развить Договор 1948 г.» по сути препятствовало само его содержание, так как, с одной стороны, он связал Финляндию определенными обязательствами перед Советским Союзом, а с другой — позволил финнам на «законных основаниях» воздерживаться от обсуждения наиболее острых вопросов современной международной политики. Согласившись на заключение Договора 1948 г. на условиях, предложенных финнами, СССР изначально создал для себя проблему, в разрешении которой он в дальнейшем прибегал к не совсем стандартным с точки зрения практики межгосударственных отношений методам, сделав ставку в своей политике в Финляндии помимо договорных обязательств и обеспечения экономической связанности Финляндии и СССР, также на особые отношения с У.К. Кекконеном. Исторической правды ради следует сказать, что Кекконен не только не чуждался, но зачастую выступал инициатором таких отношений, напрямую увязывая с ними свои виды на будущее.
К Кекконену в Москве стали присматриваться еще в конце 1940-х гг., когда в качестве председателя парламента и лидера АС он установил прочный контакт с советскими представителями в Финляндии»37. Однако их отношение к нему довольно долго было неоднозначным. Так, например, Абрамов в 1948 г. оценивал позицию возможного кандидата на пост премьер-министра по отношению к СССР как «внешне лояльную», не осмеливаясь давать «гарантии в том, что в изменившейся обстановке он не займет, другой позиции»38.
От Кекконена, в 1950 г. ставшего премьер-министром, не ожидали, что он, «являясь представителем финансово-банковских кругов … допустит сколько-нибудь значительного ущемления интересов правящих кругов и … пойдет по пути каких-либо существенных демократических преобразований«39. Однако у него была своя «ахиллесова пята» — жажда неограниченной власти, что оказалось для Москвы весьма кстати. Уже Абрамов подметил присущие Кекконену черты, на которых и впоследствии акцентировалось внимание в документах, относящихся к периоду его премьерства. Абрамов писал: «По личным качествам Кекконен энергичный и умный политический деятель. Конъюнктурист»40.
В отличие от Ю.К. Паасикиви, в целом придерживавшегося осторожно нейтральной позиции, У.К. Кекконен не признавал иных способов общения с Москвой кроме личной дипломатии. После сформирования своего первого правительства в марте 1950 г. в официальных публичных заявлениях он старался подчеркнуть как первоочередную задачу улучшение советско-финляндских отношений. Причем он сразу же взял за правило держать советских представителей в Хельсинки в курсе относительно всех своих шагов. Так, согласно плану мероприятий по нормализации отношений, который был доложен Кекконеном советскому посланнику 29 марта 1950 г., члены финляндского правительства (за исключением министра иностранных дел), в частности, подписали приветствие участникам эстафеты мира, проводившейся в Финляндии, и воззвание Стокгольмской сессии Постоянного комитета Всемирного конгресса сторонников мира. Правительство также провело пресс-конференцию, на которой журналистам было указано на недопустимость в дальнейшем использования прессы для антисоветских и профашистских выступлений41.
Действия нового финляндского правительства были по достоинству оценены СССР, и уже в начале апреля советское руководство согласилось вернуться к обсуждению вопроса о заключении торгового соглашения, который предыдущий кабинет министров тщетно пытался сдвинуть с «мертвой точки» с ноября 1949 г.42. Предложение о заключении 5-летнего торгового соглашения, сделанное Финляндии советским правительством в ходе переговоров в Москве, нашло положительный отклик у президента, правительства и промышленников, представлявших отрасли, ориентированные на советские рынки сбыта. В то же время в стране было немало тех, кто опасался, что это соглашение приведет к нежелательной для Финляндии чрезмерной привязке к СССР, причем не только экономической.
Симптоматично, что противники расширения связей с СССР были одновременно и противниками Кекконена, в их числе прежде всего правые социал-демократы и коалиционеры. Возникла ситуация, в которой Кекконену в первый раз представился шанс отличиться при помощи «восточной политики» и укрепить тем самым свои политические позиции в стране. 17 мая 1950 г. в беседе в советской миссии он проявил инициативу в вопросе о его возможной поездке в Москву для подписания 5-летнего торгового соглашения. Своему предложению он придал обтекаемо-ненавязчивую форму, заявив, что «если со стороны советского правительства ему дадут понять желательность придать этому соглашению большего веса, то он готов поехать в Москву для его подписания».
Впрочем, от Москвы не укрылся тот факт, что «своим непосредственным участием в подписании соглашения Кекконен преследовал не только улучшение отношений с СССР, но и укрепление позиции правительства и АС». Но именно в этом на тот период и было заинтересовано советское руководство. Поэтому, «учитывая современную политическую обстановку в Финляндии», в Москве на самом высоком уровне сочли целесообразным «дать согласие на приезд Кекконена, что могло бы поддержать его правительство», против которого, как говорилось в проекте письма на имя Сталина, утвержденном Вышинским в начале июня 1950 г., «в настоящее время ведут борьбу социал-демократы и правая коалиционная партия»43.
9 июня 1950 г. Кекконен прибыл в Москву, 13 июня его принял Сталин и вечером того же дня было подписано 5-летнее торговое соглашение. На следующий день Сталин дал обед в честь премьер-министра Финляндии. С момента подписания торгового соглашения Москвой фактически была узаконена роль Кекконена как единственного гаранта советско-финляндских отношений, одновременно открывавшая ему «путь наверх».
Уже в начале 1950-х гг. в политических и дипломатических кругах Финляндии было подмечено, что расчет советского руководства на влияние «прогрессивных сил» на политику Финляндии был ни чем иным как «жертвой, приносимой на алтарь общепринятого», поскольку, как сообщалось в рапорте № 32 (1952 г.) финляндской миссии в Москве, «в СССР не могли не знать, что при современной расстановке сил ДСНФ не является той единственной силой, которая может оказывать влияние на политическое развитие Финляндии». С момента подписания 5-летнего торгового соглашения в советской печати о Кекконене «не писали ничего, кроме хорошего». И из этого напрашивался только один вывод: «Доверие СССР к Финляндии основывалось в значительной мере на политическом курсе, который представлял У. Кекконен, и именно на его личности»44.
Москва в принципе была готова мириться с тем, что Кекконен думал «прежде всего об укреплении своей позиции в правительстве и в стране» и неизменно стремился «представить каждое новое улучшение в отношениях Финляндии с СССР как достигнутое исключительно благодаря его стараниям»45. В то же время, закрывая глаза на «слабости» Кекконена, Москва считала себя вправе рассчитывать на ответные услуги, и не напрасно.
Политическое влияние СССР в Финляндии за 1950-1954 гг. существенно усилилось. С приходом Кекконена на пост премьер-министра правительства в стране формировались преимущественно из представителей АС (Кекконен продолжал негласно направлять аграриев в «наиболее важных делах» и после того как стал президентом в 1956 г.) и СДПФ, причем для наиболее правых политических деятелей из числа социал-демократов министерские должности, по существу, были недоступны. ДСНФ и АС укрепили свои позиции в стране, а НКП потеряла часть своих сторонников. С весны 1954 г. руководство СДПФ прекратило антисоветскую пропаганду, правда его заверениям в дружбе Москва пока еще не слишком доверяла. Значительно расширились экономические связи между Финляндией и СССР. Взаимный товарооборот в 1954 г. составил 20% всей внешней торговли Финляндии против 7,9% в 1950 r.46.
Успехи советской политики в Финляндии во многом были следствием того, что в планах СССР 1950-х гг., строившихся с учетом возможных изменений в международных политических и экономических отношениях, обеспечение стабильного влияния на Финляндию и забота об авторитете Кекконена существовали как две взаимодополняющие цели. Уже в начале 1950-X гг. роль Кекконена в глазах советского руководства существенно возросла, в особенности после того, как Москве удалось использовать связи Кекконена по ту сторону Ботнического залива для усиления влияния в Скандинавии нейтралистских тенденций: в январе 1952 г. Кекконен обратился к Дании и Норвегии с фактическим призывом вернуться к политике нейтралитета; его речь, известная как «речь из кармана пижамы» (в то время Кекконен находился в больнице), была заранее согласована с советским руководством47.
Таким образом, Кекконен постепенно становился все более незаменимым человеком для Москвы и, в свою очередь, мог ожидать поддержки советского правительства. Так, в разгар кампании против Кекконена, начатой в Финляндии в 1953 г., СССР пообещал предоставить финнам долгосрочный заем в твердой валюте из расчета 40 млн руб. Советское правительство также в принципе согласилось на оплату части финских поставок золотом и было готово предоставить Финляндии право транзита по советской части Сайменского канала, — и все это при условии, что Кекконен останется премьер-министром48.
После четырех подряд аграрных правительств, возглавляемых Кекконеном, 17 ноября 1953 г. сформировал свой кабинет С. Туомиоя. Впервые после правительства Кастрена 1944 г. в его формировании приняла участие НКП. Правые с удовлетворением приветствовали новый кабинет (в его программе говорилось о намерении покончить со слишком высоким уровнем издержек производства, хотя и не уточнялось, какими средствами; было декларировано решение отказаться от иных видов регулирования, помимо регулирования заработной платы), социал-демократы считали его закамуфлированным буржуазным правительством, народные демократы и аграрии остались по отношению к нему в оппозиции.
В этой ситуации у финнов были все основания ожидать от Москвы вполне определенной реакции. Так, за несколько дней до формирования правительства Туомиои (когда уже было ясно, каков будет его состав) начальник политического отдела МИД Финляндии Э.А. Вуори, исходя из того, что «доверие, которым пользуется У.К. Кекконен как гарант хороших отношений, советской стороной выражается столь определенно, что оно стало своего рода фактором оценки ситуации», пытался просчитать, как смена правительства в Финляндии отразится на ее отношениях с СССР. Поскольку участие, либо неучастие Кекконена в правительстве уже к тому времени приобрело «свое внешнеполитическое значение», от Советского Союза ожидали, что он может начать мероприятия «с тем, чтобы показать нам, что в отношениях происходят изменения в связи с назначением нового правительства».
Что касается сил, на которые могла бы опереться Москва, то Вуори считал, что это вряд ли будут коммунисты, поскольку в Москве («по всем признакам») не очень-то полагались на то, что они способны оказывать сколько-нибудь значительное влияние на развитие ситуации на рынке рабочей силы и в других областях общественной жизни. Вуори также сомневался в том, что СССР «прибегнет к каким-либо прямым политическим ультимативным проявлениям», полагая, что «наиболее реальными мерами со стороны СССР было бы замедление переговорного процесса, даже его прекращение, и задержка будущих товарных поставок в Финляндию». По мнению Вуори, если ситуация в области торговых взаимоотношений в течение длительного времени оставалась бы проблематичной, то тогда можно было ожидать и «замечаний политического характера… поскольку со стороны Москвы наши торговые соглашения всегда увязывались г. и с политикой, опирающейся на него».
Впрочем, Вуори не исключал, что СССР не предпримет «ничего заслуживающего внимания» даже в области торговли, хотя некоторого похолодания в отношениях не удалось бы избежать. Это было нежелательно, так как отрицательно сказалось бы на решении в Финляндии «текущих дел», создав трудности в снабжении сырьем и продовольствием и вызвав рост безработицы. Вуори позволил себе сделать даже более чем смелое предположение (воздерживаясь, однако, от каких бы то ни было рекомендаций тем, кому принадлежало в Финляндии право принятия политических решений). Он не исключал, что Москва либо не придаст значения тому, каков будет состав финляндского правительства, либо отважится на определенный риск и не будет в дальнейшем в своей политике в Финляндии полагаться только на одного человека -У.К. Кекконена49.
Вуори в своих прогнозах отчасти оказался прав — несмотря на то, что смену правительства в Финляндии советское руководство увязывало со стремлениями «определенных кругов» изменить внешнеполитический курс страны (свои опасения на этот счет советский посланник высказал президенту 14 января 1953 г.), СССР не прибег к политическим санкциям против Финляндии. Более того, с правительством Туомиои были начаты переговоры о подписании нового 5-летнего торгового соглашения50. Достигнув стадии разрешения, они по инициативе Москвы были прерваны вскоре после сформирования нового правительства, которое возглавил Р. Тернгрен. Но уже 26 июня 1954 г. СССР через своих представителей в Финляндии — Фетисова и Поселянова — сообщил (вначале Кекконену), что положительно настроен на незамедлительное возобновление переговоров, и что для подписания нового 5-летнего торгового соглашения в Москве хотели бы видеть нового министра иностранных дел Финляндии У.К. Кекконена.
В тот же день для обсуждения предложений СССР собрался «узкий круг» финляндского руководства — премьер-министр Тернгерн, министр иностранных дел Кекконен, министры Виролайнен и Терво, а также Вуори. Кекконен, которому, несмотря на поддержку президента Паасикиви, не удалось вернуться на пост премьер-министра, спешил вновь проявить себя на ниве восточной политики. В отличие от Тернгрена, не склонного к «поспешным решениям», Кекконен советовал использовать момент — готовность СССР «к полюбовному разрешению вопросов также в области большой политики». По его мнению, действовать нужно было незамедлительно, потому что «ситуация может быстро измениться и это повлияет также на наши возможности». Главным аргументом Кекконена, убеждавшего правительство поручить ему ведение переговоров, стала ссылка на необходимость «при заключении торгового соглашения в принципе договориться о ежегодном погашении отрицательного сальдо в торговле с СССР свободной валютой и золотом»51. Поскольку такое обещание, как уже говорилось, было дано Кекконену советским руководством еще в бытность его премьер-министром, вопрос о том, кому ехать в Москву на переговоры, разрешился сам собой.
Таким образом, после короткого перерыва Кекконен вновь занял место у руля советско-финляндских отношений и уже больше никогда не выпускал его из своих рук. Приоритетное право на то, чтобы лично представлять Финляндию во всех и, прежде всего, в наиболее важных делах, касавшихся отношений с СССР, которое Кекконен оставлял за собой, Москва, со своей стороны, подтвердила тем, что в текст нового 5-летнего торгового соглашения на 1955-1960 гг., подписанного Кекконеном от имени Финляндии 17 июля 1954 г., был включен пункт о предоставлении финнам ранее обещанного займа. Одновременно с подписанием долгосрочного торгового соглашения стороны договорились о преобразовании миссий обеих стран в посольства, что означало выход СССР и Финляндии на новый уровень межгосударственных отношений.
Сообщая премьер-министру о результатах Московских переговоров, Кекконен подчеркивал: «Итог был с точки зрения Финляндии хорошим. Соглашение составлено на такой реальной основе, что мы можем не только его выполнить, но и увеличить в течение этих лет наш экспорт в СССР сверх объемов, запланированных соглашением, также как это имело место в период действия предыдущего 5-летнего соглашения». Кекконен отметил то значение, которое советская сторона придавала заключению с Финляндией нового долгосрочного торгового соглашения. Так, по его словам, Г.М. Маленков при подписании договора «выразил свое удовлетворение и особо подчеркнул, что хорошие торговые отношения со своей стороны способствуют улучшению культурных и политических отношений»52. По возвращении в Хельсинки Кекконен не удержался от того, чтобы не рассказать членам правительства о лестной оценке его заслуг, данной Молотовым, сказавшим, что СССР доверяет Кекконену, которого считает учеником Паасикиви.
Однако «ученик» порой проявлял осторожность, действительно достойную своего учителя. Так, например, когда торговое соглашение было уже готово к подписанию, Молотов попытался склонить Кекконена к поддержке идеи европейской коллективной безопасности, предложив подписать соответствующее коммюнике за день своего отбытия в Женеву на мирную конференцию. Посчитав себя не вправе решать единолично столь важный вопрос, Кекконен переговорил с членами правительства. Присутствовавшие на обсуждении, в том числе Паасикиви, пришли к согласию относительно того, что на коммюнике можно было бы согласиться, так как отказ мог бы вызвать нежелательное раздражение Москвы. Однако в итоге советское правительство пошло на подписание коммюнике в форме, предложенной Кекконеном и единогласно принятой финляндским правительством: оно напрямую было увязано с Договором 1948 г., по сути повторяя содержащиеся в нем идеи; это позволяло заключить, что в международном положении Финляндии ничего не изменилось, и страна шла прежним курсом, но о предложении собрать общеевропейскую конференцию по безопасности в нем не говорилось. Кстати, Кекконен еще до принятия правительством решения о коммюнике поделился своими наблюдениями, сделанными в Москве, согласно которым торговое соглашение было бы подписано независимо от того, согласилась бы Финляндия на подписание коммюнике, предложенного Молотовым, или нет.
В правительственных кругах Финляндии даже не пытались гадать, почему Москва была заинтересована в этом коммюнике, ограничившись лишь констатацией факта: «У советского правительства является обычаем увязывать торговые соглашения с более широкими политическими отношениями». В Хельсинки с сомнением отнеслись к тому, что Москва могла придавать поддержке со стороны Финляндии большое пропагандистское значение. Истинную цель сделанного финнам предложения усматривали в стремлении советского правительства указать на большую, чем раньше, близость Финляндии к восточному блоку»53. Все это явно было бы не на пользу отношениям Финляндии с западными державами. Поэтому, когда в том же 1954 г. Финляндия получила официальное приглашение советского правительства принять участие в конференции по безопасности, финляндское правительство заявило, что готово принять его, если идею ее созыва поддержат все страны европейского региона. Так Финляндия избежала участия в конференции, участниками которой стали лишь социалистические страны и результатом которой явилось создание в следующем году Варшавского договора. Советское руководство по сути оставило без внимания шаги финляндского правительства.
Хотя советско-финляндские отношения и испытали на себе благотворное влияние «оттепели», наступившей в международных отношениях после Женевской конференции 1955 г., основная линия поведения СССР в отношении Финляндии осталась прежней. Впрочем, в преддверии новых президентских выборов 1956 г. внешнеполитический курс Финляндии вновь был подвергнут анализу: по-прежнему не считая «линию Паасикиви-Кекконена» «вполне последовательной доктриной дружественной политики Финляндии в отношении СССР», советское посольство в Хельсинки все же теперь было склонно видеть в ней «оттенки дружественного характера», полагая, что это в общем могло бы удовлетворить СССР. Стремление Финляндии к расширению своих связей с западными странами, главным образом, со скандинавскими, а также с Англией и Западной Германией по-прежнему рассматривалось как существенный недостаток «линии Паасикиви-Кекконена». Москва была не в восторге и от стремления Финляндии оставаться в стороне от споров между великими державами. Но, как считали в Комитете информации при МИД СССР, в целом можно было бы примириться с этими «особенностями» ее внешней политики, правда, если они «не приносят непосредственного ущерба советско-финляндским отношениям». Например, вступление Финляндии в ООН вполне устраивало советское руководство. С гораздо большей настороженностью оно относилось к попыткам финляндских кругов, ориентирующихся на Запад, увязать формулу «неучастия» с принципами нейтралитета и на этой основе заставить правительство соблюдать «равновесие» в отношениях с СССР, с одной стороны, и западными государствами, с другой.
В целом «линия Паасикиви — Кекконена», за которой усматривали конъюнктурный интерес, обусловленный необходимостью для Финляндии урегулирования торгово-экономических взаимоотношений с СССР, с ее акцентом на нейтралитет, препятствовавший установлению более тесных экономических и политических связей между Финляндией и СССР, воспринималась советским руководством как наименьшее зло, поскольку при всех ее «минусах» она позволяла «нормализовать на длительный период советско-финляндские отношения». Поэтому в Москве считали важным обеспечить такое положение, чтобы «финляндские правящие круги, представляющие интересы умеренной части финляндской буржуазии, менее связанной с Западом, неуклонно следовали «линии Паасикиви — Кекконена»54. Что же касается «недостатков», то их можно было и подкорректировать, если не на партийном, то на правительственном уровне, что было куда важнее. Так, например, в середине 1955 г. У К. Кекконен «стал проявлять склонность к толкованию внешнеполитического курса Финляндии как чисто нейтрального, подобного статусу Австрии». В МИД СССР подобные взгляды расценили как противоречившие обязательствам Финляндии по Договору 1948 г. и уж тем более их не должен был разделять тот, кого Москва считала «наиболее приемлемым для СССР кандидатом в президенты»55. Впрочем, уже в сентябре 1955 г., после переговоров в Москве, Кекконен отказался от попыток внести коррективы в толкование внешнеполитического статуса Финляндии»56. Таким образом, как результат особых отношений между Кекконеном и советским руководством финляндский нейтралитет ко времени новых президентских выборов 1956 г. приобрел в целом вполне приемлемые для Москвы формы.
В середине 1950-х гг. в условиях кратковременного потепления международного климата СССР сделал Финляндии ряд уступок политического характера — ей была возвращена территория Порккала-Удд, .которая по Соглашению о перемирии была сдана СССР в аренду на 50 лет для создания военной базы, Финляндия также получила возможность стать членом Северного Совета56 и ООН. В результате международные позиции страны укрепились. Одновременно шаги советского руководства способствовали росту в Финляндии политического влияния СССР, поскольку были напрямую связаны с усилением позиций У.К. Кекконена во внутренней политике. К слову сказать, в умело организованной предвыборной кампании Кекконена послабления со стороны СССР были представлены именно как личная заслуга претендента от АС на президентский пост. Кое-кто в Финляндии, имея в виду особое отношение к Кекконену советского руководства, даже тешил себя надеждой на то, что тому в итоге удастся склонить СССР к возврату территорий, отошедших СССР по Московскому (1940 г.) и Парижскому (1947 г.) мирным договорам57.
Во избежание нежелательных для себя перемен во внешней и внутренней политике Финляндии Москва предприняла и более конкретные действия по протаскиванию Кекконена в президенты. Известно, что советские представители в Хельсинки в конце 1955 г. — начале 1956 г. живо интересовались позициями политических партий на предстоящих президентских выборах и встречались, в частности, с руководством КПФ и Народной партии Финляндии (НПФ), склоняя их к поддержке кандидатуры Кекконена58. И хотя на последнем этапе голосования Кекконену и удалось заручиться поддержкой части выборщиков59 от ДСНФ, НПФ и даже СДПФ, он одержал над своим главным соперником на выборах — социал-демократом К.-А. Фагерхольмом — победу всего в один голос. И это говорит о том, что закулисные действия советского посольства оказались далеко не лишними.
Кроме того, заинтересованность большой и влиятельной группы финляндских деловых людей в торгово-экономических отношениях с СССР достигла к середине 1950-х гг. такого уровня, что стала не только предпосылкой для усиления позиций СССР в Финляндии, но также одним из важнейших факторов, способствовавших прохождению Кекконена в президенты60.
В конце 1940-х — середине 1950-х гг. СССР существенно преуспел в своей политике на финляндском направлении. И хотя вопрос о доверии и в начале 1960-х гг. оставался основным в советско-финляндских отношениях, которые помимо перманентно возникавших трений между странами (по вопросам о государственной границе, об аренде советской части Сайменского канала, о возврате Карелии) не избежали и двух серьезных кризисов — так называемых «ночных заморозков» 1958 г., «нотного кризиса» 1961 г., он стал в значительной степени контролируемым. В известных пределах стала управляемой как внутренняя, так и внешняя политика Финляндии. Это явилось результатом того, что в исследуемый период была создана стройная и в то же время весьма подвижная структура взаимоотношений СССР и Финляндии, обрамленная юридическими рамками договорных обязательств, основанная на тесных торгово-экономических взаимосвязях и существенно скорректированная отношениями партнерства У К. Кекконена с советским руководством.
Примечания:
1 Nеvakivi J. Miten Kekkonen pääsi valtaan ja Suomi suomettui. Keuruu, 1996; От Войны-продолжения до сегодняшнего дня // Юссила О., Хентиля С, Невакиви Ю. Политическая история Финляндии, 1809-1995. М., 1998. Rautkаlliо Н. Paasikivi vai Kekkonen — Suomi lannesta nähtynä 1945-1956. Helsinki, 1990; Suomi J. Kuningastie — Urho Kekkonen 1950-1956. Keuruu, 1990.
2 Nykoop J. Kauppaa ja diplomatiaa. Helsinki, 1985; Paasikiven kanssa Moskovassa. Helsinki, 1975.
3 10 сентября 1945 г. в беседе с Юрьё Лейно А. А. Жданов задал ему вопрос, как представляют себе финские коммунисты характер будущих взаимоотношений с СССР. Лейно ответил следующее: «Общим стремлением коммунистов является включение Финляндии в состав СССР. Однако в ближайшей перспективе мы держим курс на то, чтобы отношения между Финляндией и СССР были построены по образцу отношений между СССР, Польшей, Чехословакией и Югославией» // РЦХИДНИ, ф. 77, оп. 3, д. 63, л. 33; д. 48, л. 44.
4 Хертта Куусинен высказала сожаление (свое и своих сторонников) по этом поводу на встрече А.А. Жданова с руководством Коммунистической партии Финляндии (КПФ) 1 января 1945 г. // Там же, Д. 53, л. 14.
5 Там же, д. 46, л. 241, 243, 138 (Черновые записи А.А. Жданова периода 30 октября 1944 г. — 13 марта 1945 г.); д. 3, л. 26.
6 Такой вывод был сделан в документе «Попытки западных держав помешать укреплению отношений между Финляндией и СССР», подготовленном для заместителя министра иностранных дел В.С. Семенова Комитетом информации при МИД СССР в марте 1955 г. // АВП РФ, ф. 0135, оп. 39, пор. 10, д. 209, л. 84-85.
7 РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 137, д. 710, л. 97.
8 АВП РФ, ф. 0135, оп. 38, пор. 16, д. 205, л. 104, 105.
9 РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 137, д. 710, л. 102.
10 Там же, ф. 77, оп. 3, д. 39, л. 26; ф. 3, оп. 74, д. 38, л. 80 (Протокол ЦК ВКП (б) № 61 от 13 января 1948 г.).
11 АВП РФ, ф. 0135, оп. 30, пор. 160 «а», д. 5, л. 22-24.
12 В беседе с советским посланником А.Н. Абрамовым 24 февраля 1946 г. финляндский посланник Кай Сундстрем, который и раньше высказывался в пользу советского влияния в Финляндии (например, в беседе с А.А. Ждановым 21 октября 1944 г. // РЦХИДНИ, ф. 77, оп. 3, д. 44, л. 13.), заявил буквально следующее: «…Хорошо, если бы в договоре с Финляндией были предусмотрены какие-то статьи, предусматривающие возможность контроля. Ведь финская реакция спит и видит, когда Союзная Контрольная Комиссия покинет Хельсинки, тогда все реакционные элементы поднимут голову» // Там же, д. 6, л. 19; д. 53, л. 14.
13 Впервые идея заключения пакта о сотрудничестве и взаимной помощи, который стал основополагающим договорным актом в отношениях между СССР и Финляндией на многие десятилетия, была высказана советской стороной на советско-финляндских переговорах осенью 1939 г. Вновь этот вопрос был поднят в 1944 г. при заключении Соглашения о перемирии, но тогда пакта финнам не навязывали, хотя о том, что его заключение входит в планы СССР, Молотов дал понять министру иностранных дел Великибритании Э. Идену еще в декабре 1941 г. //Политическая история Финляндии, 1809-1995. С. 251. В январе 1945 г. К.Г. Маннергейм предложил А.А. Жданову объединить усилия двух стран для организации береговой обороны. Это предложение Жданов попытался развить, склоняя маршала к заключению оборонительного союза не только на море, но и на суше, но Москва решила отложить решение этого вопроса до момента подписания с Финляндией окончательного Мирного договора // РЦХИДНИ, ф. 77, оп. 3. д. 54. л. 1-5.
14 Политическая история Финляндии, 1809-1995. С. 255.
15 АВП РФ, ф. 0135, оп. 33, пор. 50, д. 181, л. 231.
16 Необходимость восстановления народного хозяйства и обеспечения населения продовольствием при отсутствии свободной валюты для оплаты импорта подтолкнула Финляндию к развитию торговли с СССР. Сразу после подписания Соглашения о перемирии правительство Финляндии обратилось к советскому правительству с просьбой об урегулировании торговых связей. В январе 1945 г. СССР дал согласие поставить Финляндии продовольствие в обмен на изделия деревообрабатывающей и бумажной промышленности. В мае 1945 г. финляндское правительство обратилось с просьбой поставить в страну продовольствие, сырье и топливо. В результате в августе 1945 г. между СССР и Финляндией было подписано соглашение о взаимных поставках на срок до июля 1946 г. В 1945 г. торговля с СССР составляла 23,6% всего товарооборота Финляндии (тогда как в конце 1930-х гг. доля СССР не превышала 1%). 5 декабря 1946 г. было подписано соглашение о товарообороте и платежах, определившее взаимные поставки по номенклатуре и предусматривавшее регулирование взаимных платежей через клиринговые счета банков обеих стран. Соглашение было заключено на 2 года с последующей пролонгацией на 1 год, если одна из сторон не заявит о своем желании заранее (за 12 мес.) о прекращении действия данного соглашения. 1 декабря 1947 г. было подписано торговое соглашение сроком на 5 лет, предусматривавшее взаимное предоставление сторонами режима наибольшего благоприятствования; было также зафиксировано взаимное право сторон на свободный транзит товаров, кроме того, СССР получил право иметь в Финляндии Торгпредство. По некоторым видам продовольствия и сырья в 1948 г. за счет советских поставок удовлетворялось от 70 до 100% потребностей Финляндии // Там же, пор. 59, д. 181, л. 210. 243, 247.
17 Там же, ф. 06, оп. 9, пор. 73, д. 1141, л. 7.
18 В записке также говорилось о целесообразности организовать конфиденциальную встречу Абрамова с Лейно «для ориентации его в нужном нам направлении». Кроме того, для оказания давления на Энкеля, «главного противника в этом вопросе», Абрамов и Малик советовали Молотову после встреч Абрамова с Пеккалой и Лейно принять Пеккалу и Энкеля и сообщить им, что делегация может приступить к переговорам о прямом железнодорожном сообщении, о Сайменском канале и торговом договоре с соответствующими министерствами // Там же, пор. 74, д. 1145, л. 14, 15.
19 «Вопросы тактики были изложены заместителем заведующего V Европейским отделом МИД СССР М.С. Ветровым в письме на имя А.Я. Вышинского 16 января 1948 г. Ветров предлагал указать Сундстрему на необходимость вначале урегулировать «более важные вопросы советско-финляндских отношений», а также «между прочим» дать ему понять, что соглашения о клиринговых расчетах с дипломатическими представительствами Югославии, Болгарии и Румынии, на которые ссылался Сундстрем, «опираются на несколько иные отношения с этими странами, нежели между СССР и Финляндией». Предложения Ветрова были одобрены Вышинским //Там же, ф. 07, оп. 21, пор. 28, д. 410, л. 25.
20 Договор 1948 г. содержал обязательства о совместном отпоре агрессору (ст. 1); о дружбе и добрососедском сотрудничестве; о совместных действиях в интересах упрочения мира и международной безопасности. Договор трижды продлевался (1955, 1970 и 1983 гг.). В связи с подписанием 20 января 1992 г. Договора об основах отношений министры иностранных дел Российской Федерации и Финляндской Республики обменялись письмами, в которых Договор 1948 г. объявлен утратившим силу.
21 Политическая история Финляндии, 1809-1995. С. 253.
22 Демократический союз народа Финляндии — массовая общественно-политическая организация сотрудничества демократических сил — создана в октябре 1944 г. В 1990 г. ДСНФ и ортодоксальное большинство бывшей КПФ объединились в Левый Союз.
23 АВПРФ, ф. 0,6, оп. 10, пор. 70, д. 986, л. 70, 72, 166, 189-190; ф. 0135, оп. 39, пор, 10, д. 209, л. 5.
24 Правительство СССР было явно польщено предложением финляндского правительства настолько, что торгпред Артемьев, которому было поручено сообщить финнам о заинтересованности СССР в трехстороннем торговом соглашении и передать им приглашение прибыть в Москву для его подписания, в качестве места встречи с начальником торгово-политического отдела МИД Финляндии И. Нюкоппом выбрал свою контору на улице Армфельтинтие. Финны, хотя и были несколько удивлены поведением советского представителя, нарушившего правило, предписывавшее иностранным дипломатам для обсуждения вопросов, касающихся межгосударственных отношений, являться в министерство иностранных дел страны пребывания, все же из опасений, как бы дипломатические каноны не помешали положительному разрешению вопроса, на этот раз пренебрегли протоколом. По прибытии финлядской торговой делегации в Москву Нюкоппа сразу же принял заместитель министра внешней торговли Лошаков, предложивший взять за основу соглашения экспорт СССР из Финляндии на сумму 19 млн долл. СССР был готов закупать в Финляндии сборные деревянные дома, пиломатериалы, целлюлозу, медь и буксирные суда //Nykopp J. Kauppaa ja diplomatiaa. S. 95-99.
25 Так было, например, в конце 1953-1954 гг., в период нахождения у власти правительства С. Туомиои, за которым стояла Национальная коалиционная партия, крупнейшая буржуазная партия Финляндии, и затем после сформирования в конце августа 1958 г. третьего правительства К.-А. Фагерхольма — правительства «ночных заморозков», в которое не взяли ни коммунистов, ни левых социал-демократов и с которым связан второй период похолодания в советско-финляндских отношениях // АВП РФ, ф. 0135, оп. 41, пор. 2, д. 217, л. 83-84; оп. 42, пор. 3, д. 220, л. 17-21, 29-30, 82-85; См. подробно по этому вопросу: Андросова Т. Советско-финляндские отношения в 1956-1962 гг. // Вопросы истории. 1998. № 9. С. 56-57.
26 АВП РФ, ф. 0135, оп. 38, пор. 8, д. 204, л. 13; оп. 39, пор. 10, д. 209, л. 164.
27 Suomen Ulkoasiaiministerio (SU), 58 B3. Ryhmä 12, Osasto L, Asia: Venäjä. (Архив МИД Финляндии. Рапорт № 32 от 10 ноября 1952 г. «Современное отношение СССР к Финляндии»).
28 ЦХСД, ф. 5, д. 103, л. 43, 46, 47. Именно при помощи отношений с Финляндией, поддерживавшей давние деловые контакты с Западом, а также обладавшей собственным ценным опытом по организации и рационализации труда в промышленности, СССР стремился найти кратчайший путь к техническому совершенствованию отечественной промышленности, а значит и к решению задачи, которая на тот период понималась Москвой как стратегическая, — обеспечению победы над капитализмом в экономическом соревновании // См. подробно по этому вопросу: Androsova Т. Neuvostoliiton ja Suomen suhteet Urho Kekkosen ensimmäisellä presidenttikaudella // Historiallinen Aikakauskirja. Helsinki, 1996. № 1. S. 14-15.
29 РЦХИДНИ, ф. 17, on. 137, д. 710, л. 96-121; ф. 3, on. 74, д. 38, л. 62-63.
30 Так, во время визита в Москву финляндской правительственной делегации в апреле 1946 г. советское правительство дало положительный ответ на все просьбы финнов, в частности, разрешив им транзит через Порккала-Удд, позволив пользоваться Сайменским каналом (первое и второе — на основе заключения специальных соглашений на 1946 г.), выразив готовность к переговорам об экономическом сотрудничестве, а также дав согласие подписать конвенцию о лесном экспорте. Кроме того СССР согласился поставить до конца 1946 г. 15 000 т жмыхов и до конца августа 1946 г. — 100 000 т зерна. Подобные шаги со стороны советского правительства были оценены финляндской стороной как «значительное смягчение трудностей Финляндии». // АВП РФ, ф. 0135, оп. 30, пор. 160 а, д. 5, л. 13-14.
31 Политическая история Финляндии, 1809-1995. С. 258.
32 РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 137, д. 710, л. 119-121.
33 АВП РФ, ф. 07, оп. 23, пор. 385, д. 52, л. 22, 26.
34 См.: Androsova Т. The Allied Control Commission in Finland 1944-1947: Zigzags in the Tactical Line // Finnish-Soviet Relations. 1944-1948. Helsinki, 1994. P. 56-61; АВП РФ, ф. 0135, on. 33, nop. 59, д. 181, л. 210.243,247.
35 РЦХИДНИ, ф. 77, on. 3, д. 42, л. 8,9; д. 46, л. 130, 131, 263.
36 В качестве одного из примеров «истинных устремлений финляндского правительства» указывалось, в частности, на «благожелательное отношение Финляндии» к «плану Маршалла», отказаться от участия в котором Финляндию подвигла главным образом позиция СССР, который оказал давление на Паасикиви и правительство, действуя через СКК, а также народных демократов, «пригрозивших в противном случае уйти в отставку» // АВП РФ, ф. 0135, оп. 32, пор. 171, д. 7, л. 92,95; оп. 38, пор. 8, д. 204, л.
37 ЦСХД, ф. 5, оп. 30, д. 224, л. 154.
38 АВП РФ, ф. 0135, оп. 32, пор. 171, д. 8, л. 7-8. Основания для сомнений на счет Кекконена давало то, что он был известен как человек, довольно часто менявший свои взгляды, чем нажил себе большое число политических противников. Правые радикалы, называвшие Кекконена «хамелеоном», так и не смогли простить ему того, что в 1939 г., в бытность свою министром внутренних дел, он прилагал усилия, в частности к тому, чтобы распустить профашистское Патриотическое народное движение. После окончания Войны-продолжения (1941-1944 гг.) они с еще большей энергией ополчились на него за то, что он, ранее известный своими откровенно антисоветскими взглядами и выступавший против заключения мира с СССР в период Зимней войны 1939 г., кардинально пересмотрел свою позицию после поражения немцев под Сталинградом. Позже в широких общественных кругах его порицали за то, что он, занимая в 1945-1946 гг. пост министра юстиции, сделал все от него зависящее, чтобы вопрос о военных преступниках был в итоге разрешен так, как того хотела СКК.
39 Такая оценка содержалась в характеристике Кекконена, подготовленной секретариатом А.Я. Вышинского накануне визита финляндской правительственной делегации в конце мая 1950 г. // АВП РФ, ф. 0135, оп. 23 а, пор. 27, д. 357, л. 15-16.
40 Там же, оп. 32, пор. 171, д. 8, л. 7-8. Причем, в отличие от работников советской миссии, отношение к Кекконену в МИД СССР было куда более сдержанное. См.: Андросова Т. Советско-финляндские отношения в 1956-1962 гг. С. 53-54.
41 АВПРФ, ф. 07, оп. 23, пор. 385, д. 52, л. 22.
42 Nykopp J. Paasikiven kanssa Moskovassa. S. 165-167.
43 АВП РФ, ф. 0135, on. 23, пор. 385, д. 52, л. 5. 13, 15, 16; оп. 23 а, пор. 27, д. 357, л. 1-2.
44 SU, Ibid. Рапорт № 32 финляндской миссии в Москве от 10 ноября 1952 г.
45 Такая оценка действиям Кекконена была дана МИД СССР в Справке «К обстановке в Финляндии», подготовленной 24 июня 1954 г. // АВП РФ, ф. 0135, оп. 38, пор. 8, д. 204, л. 25.
46 Там же, пор. 10, д. 209, л. 13.
47 Taм же, л. 6.
48 Такое обещание было дано Кекконену в неофициальной форме через первого секретаря советской миссии М.Г. Котова 31 октября 1953 г. // Nevakivi J. Ibid. S. 76-77, 81.
49 SU, Ibid. «Оценка ситуации с учетом формирования нового правительства». № 21/5. Хельсинки, 7 ноября 1953 г.
50 Вуори, сообщая премьер-министру об очередном раунде торговых переговоров, которые, начавшись во второй половине сентября 1953 г., продлились около 7 недель, со ссылкой на советника Веннамо, участвовавшего в них, заметил, что они прошли даже лучше, чем раньше, «без сучка и задоринки». Вуори констатировал, что, в частности, в вопросе о ценах был достигнут благоприятный для Финляндии результат. Он также подчеркнул, что правительственный кризис в Финляндии ни в какой связи на переговорах не обсуждался, и ситуация в стране нашла лишь косвенное отражение в словах первого заместителя министра внешней торговли СССР С.А. Борисова, сказанных им на приеме у Молотова. Отметив, что «финны разумно руководили своей политикой до этого времени», Борисов выразил надежду, что «отношения останутся хорошими и во время работы возможного нового правительства» // SU, Ibid. («Некоторые черты Московских переговоров 25 января — 7 февраля 1954 г.» № 26/6. Хельсинки, 14 ноября 1953 г.).
51 Ibid. («Московские переговоры 25 января — 7 февраля 1954 г.». Доклад о заседании комиссии по иностранным делам финляндского парламента. Хельсинки, 26 июня 1954 г ).
52 Ibid. («О завершающем этапе Московских переговоров 25 января — 7 февраля 1954 г.». Хельсинки, 22 июля 1954 г.).
53 Ibid. (Сообщение МИД Финляндии о Московских переговорах 25 января — 7 февраля 1954. N 6. Хельсинки, 22 июля 1954 г.).
54 АВП РФ, ф. 0135, оп. 39. пор. 10, д. 209, л. 20, 21, 82.
55 Там же, пор. 13, д. 209, л. 69.
56 ЦХСД, ф. 5, оп. 30, д. 224, л. 155.
57 В 1955 г советское правительство пыталось нейтрализовать перевес стран-членов НАТО в Северном Совете и тем самым изменить его «агрессивный» характер. Советское руководство предполагало поручить Кекконену провести зондаж в правительственных кругах Скандинавских стран относительно возможности одновременного принятия в члены Северного Совета Финляндии и СССР. Отказавшись в дальнейшем от этого плана, Москва решила более не противиться членству Финляндии в северном Совете, учтя в числе прочих факторов и то, что отрицательная позиция СССР была бы не на пользу стремившемуся занять президентское кресло Кекконену — стороннику традиционных для Финляндии связей со скандинавскими странами // АВП РФ, ф. 0135, оп. 39, пор. 13, д. 209, л. 68-69. Финляндия стала членом Северного Совета в 1955 г. — через три года после его создания, оговорив для себя право не участвовать в рассмотрении военно-политических вопросов, а также вопросов, которые потребовали бы от нее определения своей позиции в отношении противоречий между великими державами.
58 “Политическая история Финляндии, 1809-1995. С. 275.
59 АВП РФ, ф. 0135, оп. 40, пор. 3, д. 213, л. 2-3, 11-12.
60 Вплоть до изменения в 1991 г. процедуры избрания президента республики в Финляндии действовала система опосредованных выборов при помощи коллегии выборщиков, в которую до 1981 г. выбирались 300, а впоследствии 301 человек. В 1994 г. на основании поправки к конституции в стране впервые были проведены прямые двухступенчатые всенародные выборы главы государства.
61 См.: Андросова Т. Советско-финляндские отношения в 1956-1962 гг. С. 63.