В ночь на 8 февраля 1921 г., в Дмитрове под Москвой, на 79-м году жизни скончался Петр Алексеевич Кропоткин. Потомок Рюриковичей, князь, которого пестовала сама царица, паж и царедворец, разносторонний ученый (географ, биолог, социолог, историк), он в 30 лет вступает в революционное движение, становится активным деятелем бакунинского крыла I Интернационала. В 1874 г. Кропоткин был задержан полицией и подвергнут тюремному заключению. Только в 1876 г. ему удалось совершить побег и эмигрировать в Швейцарию. В 1883 г. он был арестован и приговорен французским судом к пяти годам тюремного заключения за принадлежность к Международному товариществу рабочих. После кампании протестов видных ученых мира Кропоткина амнистируют. Он поселился в Лондоне и посвятил себя разработке теории анархизма, которую он противопоставил марксизму. Он становится фанатичным проповедником концепций абсолютной свободы личности, полного отрицания государства. Любое проявление власти человека над себе подобным он считает величайшим преступлением, всякое подчинение меньшинства большинству — насилием над волей человека.
В годы первой русской революции учение Кропоткина имело многочисленных сторонников в России, а еще больше — во многих других странах. В то время его имя становится знаменем вспыхнувшего на короткое время исступленно бурного, но лишь местами массового, анархистского движения в России. Между двумя революциями 1917 г. анархисты имели сторонников среди некоторых слоев трудящихся, а также среди студентов и матросов. Однако это совсем не было похоже на анархистское движение в рамках первой русской революции ни по напору, ни по глубине. После Октябрьской революции анархисты, продолжая придерживаться прежних концепций, выступали против диктатуры пролетариата. Они совершали ограбления артельщиков советского Государственного банка, кассиров железной дороги и инкассаторов кооперативов, агитировали против продовольственных рабочих отрядов и нападали на них. Анархисты приняли участие и в террористическом акте в Леонтьевском переулке в Москве во время совещания пропагандистов при МК РКП (б).
В то же время наряду с анархистскими подпольными группами были и идейные анархисты, которые, как и сам Кропоткин в последние годы его жизни, стали на почву признания советской власти как социалистической, отказались от борьбы против органов диктатуры пролетариата. Они вели, как сами утверждали, лишь идейную пропаганду анархизма и его истории. Власти относились к ним терпимо: они имели свои легальные издательства и открытые клубы. Но не было твердо очерченной границы между идейными анархистами и их подпольными вооруженными группами, к которым примкнули и уголовники. Во многих случаях и легальные анархисты продолжали в своих газетах и на массовых собраниях клеймить большевиков, особенно их руководителей, советскую власть и диктатуру пролетариата. В Бутырской и других тюрьмах тогда сидели по этой причине некоторые анархо-коммунисты, в том числе и последователи Кропоткина.
Во время первой мировой войны Кропоткин примыкает к социал-патриотам. Он обосновал свою позицию, главным образом, тем, что «торжество Германии в этой войне значило бы порабощение всей Европы», а «о последствиях победы Германии над Россией думать не хотелось — так они были бы ужасны». Он рисовал картины захвата немцами Польши, Литвы, Бесарабии и Прибалтики, откуда они «смогут бросить двухсоттысячное свое войско с артиллерией, готовые итти на Петроград»1 .
После Октябрьской революции Кропоткин писал в разгар гражданской войны 28 апреля 1919 г. Г. Брандесу, историку, литературному критику, переводчику и популяризатору произведений Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского и А. М. Горького: «Большевики пытаются… осуществить социализацию земли, промышленности и торговли. Изменения, которые они хотят провести, являются основным принципом социализма»2 .
В беседе с В. Д. Бонч-Бруевичем в 1918 г. Кропоткин говорил, что рассматривает Октябрьскую революцию как попытку довести до… перехода к коммунизму и федерализму, а в беседе со скульптором И. Я. Гинцбургом утверждал, что «коммунизм больше других революционных форм приближает нас к осуществлению идеалов анархизма (то есть к безгосударственной организации общества. — В. Б.), служит как бы его этапом»3 .
22 февраля 1919 г. Кропоткину за подписью В. И. Ленина было выдано удостоверение как «известному русскому революционеру». В удостоверении говорилось, что «все советские власти в тех местах Российской Федеративной Советской Республики, где будет проживать Петр Алексеевич Кропоткин, обязаны оказывать ему всяческое и всемерное содействие. Ни его вещи, ни его квартира и всякий другой живой и мертвый инвентарь… ни в коем случае не подлежат ни конфискации, ни реквизиции… представителям советской власти в этом городе (Дмитрове. — В. Б.) необходимо принять все меры к тому, чтобы жизнь Петра Алексеевича и его семьи была бы облегчена возможно более и чтобы он, находясь в таком преклонном возрасте, не нуждался бы ни в дровах, ни в чем другом, что ему будет необходимо»4 . В то очень трудное, голодное время Кропоткин продолжал трудиться над своей «Этикой», так и не дописанной им до конца.
Как только стало известно, что Кропоткин заболел, 19 января 1921 г. из Москвы в Дмитров выехала специальным поездом особая правительственная медицинская комиссия во главе с наркомом здравоохранения Н. А. Семашко и управделами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевичем. С этого дня была установлена телеграфная связь по прямому проводу между Кремлем и Дмитровом, откуда в Совнарком передавались ежедневные сообщения о состоянии Кропоткина. При больном дежурили врач С. М. Ивановский, работники Исполкома местных Совета и райкома, а также А. Атабекян, один из видных анархистов. В консилиумах участвовали проф. Д. Д. Плетнев и другие известные медики.
Вечером 6 февраля у больного наступил упадок сердечной деятельности. 7 февраля утром в 11 час. 15 мин. дочь Кропоткина Александра сообщила Бонч-Бруевичу, что отец ее находится при смерти, и просила разрешить В. Черкезову (близкому другу Кропоткина, видному анархисту) въезд в Россию из Грузии, так как «желательно его присутствие здесь». В полдень 6 февраля было решено, что «в случае неблагополучного исхода болезни Кропоткина все заботы примет на себя Московский Совет. Днем, когда стало ясно, что состояние больного безнадежно, председатель исполкома Дмитровского Совета Гаврилов послал в Совнарком телеграмму, в которой, в частности, говорилось: «Просьба прислать гроб с полными принадлежностями, если можно сегодня же поездом в 7 часов». Поздно вечером того же дня из Дмитрова поступило сообщение, что Кропоткин агонизирует. 8 февраля в 3 час. 20 мин. оттуда передали по прямому проводу в Кремль: «Петр Алексеевич Кропоткин в три часа 10 минут утра тихо скончался»5 .
8 февраля днем поступила телефонограмма на имя В. И. Ленина от Комиссии анархических организаций по устройству похорон П. А. Кропоткина: «Комиссия… просит Вашего распоряжения об освобождении из всех мест заключения анархистов для участия в похоронах Кропоткина». В тот же день Совнарком постановил: передать этот вопрос на рассмотрение ВЦИК, о чем и было сообщено во ВЦИК А. Енукидзе6 .
9 февраля на имя Ленина поступило письмо от дочери Кропоткина, в котором она просила «освободить хотя бы на день похорон, для участия в них, тех товарищей анархистов, которые находятся в данный момент под арестом. Я также просила бы Вас не отказать в том же для тех из дмитровских кооператоров, которые сейчас находятся в Бутырской тюрьме. Бывший председатель Дмитровского союза кооперативов Василий Андриянович Рычков был за последние два года близким другом моих родителей: отец его очень любил и за время болезни, до последнего дня справлялся о том, «скоро ли их выпустят», и мать моя, и я очень желали бы видеть Василия Андрияновича на похоронах, а также его товарищей. Особенно это желательно ввиду того, что за последние два года, почти единственными друзьями моего отца здесь, в Дмитрове, заботящимися об его физическом благополучии, были члены Дмитровского Союза кооперативов». Это письмо Ленин переслал Ф. Э. Дзержинскому.
10 февраля Президиум ВЦИК постановил «предложить ВЧК по ее усмотрению отпустить содержащихся в местах заключения анархистов для участия в похоронах П. А. Кропоткина»7 .
Газета «Известия» от 9 февраля сообщила, что «Московский Совет объявил конкурс на устройство мемориальной доски при доме, где жил Петр Кропоткин в Москве, и в Дмитрове, где умер, для увековечения памяти великого революционера». Моссовет решил также похоронить Кропоткина на Новодевичьем кладбище, а все расходы по похоронам отнести на свой счет.
Зазвонили во все колокола анархистские газеты, издававшиеся тогда легально в Москве и в других городах: «Набат», «Анархия», «Голос труда». Анархисты, сидевшие в Бутырской тюрьме, подняли шум, требовали вызова Дзержинского к ним, объявили голодовку в память о Кропоткине. Многолюдно было в те дни в анархистских клубах, помещавшихся в самом центре Москвы, на Тверской улице и в Леонтьевском переулке, в старинных особняках. Анархистские газеты призывали к демонстрации единства всех течений и толков в анархизме, к сплочению своих рядов перед лицом смерти их идеолога. Теперь они простили ему грехи оборончества во время первой мировой войны, его высказывания в защиту советов как власти социалистической. Простили ему и то, что он тихо скончался в своем доме, в своей постели, на руках своей жены и дочери.
Известно, что в практике боевых актов и вооруженных выступлений в годы первой русской революции анархисты, бравируя, попрали смерть. Они презирали обычную, ненасильственную кончину. Не раз самые идейные последователи Кропоткина на своих встречах и вечеринках торжественно подымали тост за то, чтобы никто из них не помер «своей смертью». Все они считали себя героями, желали и искали для себя смерти лишь в боевых схватках с силами реакции.
ВЦСПС обратился через газеты к профсоюзам, ко всем трудящимся с призывом участвовать в похоронах Кропоткина. В морозное утро, 10 февраля, в 9 час. утра, с Савеловского вокзала в Дмитров ушел специальный поезд с делегациями различных организаций. Среди них — последние могикане анархического движения в России. Мне довелось участвовать в похоронах с момента выноса гроба из дома усопшего, до предания его праха земле.
В глубине двора-сада, в небольшом доме, посреди просторной комнаты стоял гроб с телом Кропоткина, покрытый черным кашемировым покрывалом, окаймленным черным же крепом. Вокруг гроба — венки с траурными надписями на черных и красных лентах, много цветов. У изголовья безмолвно стояли, сложа руки на груди, жена покойного Софья Григорьевна и его дочь Александра Петровна. В этом доме графа Олсуфьева (выделившего четыре комнаты для семьи Кропоткина), что стоял на Дворянской улице древнего Дмитрова, жил последние годы Петр Алексеевич.
Позади школьников-подростков, стоявших в первых рядах, построились бойцы местного гарнизона со своим сводным оркестром. Над толпами собравшегося народа реяли красные знамена, отороченные черным крепом, и черные знамена с красными надписями: «Великому вождю социализма», «Борцу против капитала, за всех угнетенных», «Великому мыслителю, анархисту и революционеру», «Вечная память борцу за угнетенных». На красных же знаменах было очень много эмблем профсоюзов, а надписи указывали лишь, от какой организации знамя.
Около часа дня, под звуки марша анархистов, исполненного хором в сопровождении оркестра, вынесли из дома гроб. Немногие из собравшихся на похороны знали слова этого марша и его трогательно торжественную мелодию. Не все знали, сколько людей, увлеченных в свое время анархистами, погибло под шепот этого марша, сколько их пошло на каторгу и в сибирскую ссылку с этим гимном на устах.
Теперь под эти звуки за гробом шли вдова и дочь покойного, обнявшись с ними, шли Э. Гольдман, известная американская анархистка, соучастница убийства в 1901 г. президента США У. Мак-Кинли, эмигрировавшая до этого из России, и старейшины русских анархистов. В первых шеренгах шли делегации их зарубежных единомышленников, толстовцы, престарелые народовольцы и землевольцы, бывшие политкаторжане, представители различных научных учреждений, известные ученые, делегации профсоюзов.
Под звуки мелодий Шопена траурный поезд медленно приближался к платформе Савеловского вокзала. Привокзальная площадь была полна народа. Над морем обнаженных голов реяли знамена: черные вкраплены были в массу кумачовых.
На всем пути, от Савеловского вокзала до Дома Союзов, траурная процессия разрасталась за счет присоединявшихся к шествию делегаций. Около 7 час. вечера гроб установили на три дня в Колонном зале Дома Союзов, открытом для прощания с П. А. Кропоткиным. Среди зимы, первой после изнурительной гражданской войны, в Москве, еще терпевшей много бедствий, эпидемий, нехватку продовольствия и топлива, нашлось много цветов и венков, сложенных вокруг высоко поднятого открытого гроба.
В этом зале он, будучи еще отроком, сидя на руках императрицы, примял ее белое бальное платье, не спас ее и пышный кринолин. Лишь немногие, прощавшиеся с покойным, читали его рассказ о том, как он средь шумного бала, заснув, так провинился. Узок и тесен был тогда круг людей, читавших труды Кропоткина. Однако, невзирая на зимнюю стужу, люди все шли и шли сюда со всех концов Москвы и из ее пригорода. Многие приехали из других городов.
В день похорон, 13 февраля, анархисты выпустили однодневную газету, посвященную памяти Кропоткина. Антиавторитаристы преклонялись перед его авторитетом. К 11 час. дня на прилегающих к Дому Союзов площадях и улицах собралось много народу. В 12 час. симфонический оркестр исполнял первую и шестую части шестой симфонии П. И. Чайковского. Трио им. Чайковского сыграло его «Трио». Хор «Пролеткульта» пел «Вечную память».
Сомкнувшись и обнявшись, стояли близко к гробу народовольцы Н. Морозов, В. Фигнер, М. Фроленко, М. Сажин, А. Якимова, Л. Дейч, М. Натансон, М. Ашенбреннер, О. Аптекман, А. Фейт, А. Гедеоновский, В. Бонч-Осмоловская, другие народовольцы и старейшие политкаторжане. Присутствовали здесь и видные большевики, среди них были те, кто в молодости грешил увлечением анархистской доктриной и занимался боевыми анархистскими делами.
Ко всеобщему изумлению в самый момент выноса гроба к Дому Союзов прибыла не очень стройная колонна анархистов, выпущенных из Бутырской тюрьмы на время похорон Кропоткина. Освобожденные под «честное слово анархиста» с условием, что после похорон возвратятся обратно в тюрьму, они добились, чтобы их отпустили без конвоя. Построившись в шеренги, они шли вольным, но быстрым шагом, под такт напева своего гимна. Они сразу подхватили гроб, не дав установить его на катафалк, понесли его вперед на вытянутых руках. Они пытались громким пением своего гимна перекрыть траурные мелодии. За гробом шли вдова и дочь покойного, а также самые близкие друзья. За ними — члены объединенной комиссии анархистских организаций. Сами же эти организации шествовали под своими знаменами впереди всех прочих делегаций.
Первой шла небольшая кучка людей под знаменем с надписью красным по черному: «Союз идейной пропаганды анархистов». За ними — «Российская федерация анархистов-синдикалистов», «Анархо-синдикалистский союз», «Всероссийская секция анархистов-универсалистов», Украинская федерация анархистов «Набат», «Организация анархистов-ассоциалистов», «Голос труда», «Студенческая организация анархистов», «Рабочий союз анархистов» и другие группы, каждая под своим черным знаменем. За десятком знамен их федераций, секций, организаций и союзов, под этими черными стягами с нашитыми костьми и без оных шли всего сотня-полторы человек, кроме «бутырцев». Все они предстали перед прахом своего пророка мелкими разгрозненными группками, раздираемые распрями, разделившиеся на разные толки.
Похоронная процессия, окруженная живой цепью волонтеров порядка, выделенных всеми профсоюзами Москвы, медленно следовала по намеченному маршруту: Охотный ряд — Моховая — Волхонка — Пречистенка — Зубовская — Большая Царицынская — Девичье поле — Новодевичье кладбище. Порядок царил строжайший. Нигде вокруг не было видно милиционеров. Бутырские сидельцы, не сменяясь, все время несли гроб на высоко поднятых руках. Лились траурные мелодии Бетховена, Грига, Чайковского, Шопена.
Под звуки марша анархистов «бутырцы» опустили гроб на лафет, установленный рядом с могилой. Могилу рыли идейные наследники покойного, не доверив это дело безразличным могильщикам. По другую сторону, возле холмика земли, все выше вздымался шатер из сложенных венков с лентами, росла гора цветов.
Траурный митинг открыл Г. Максимов, член анархистской похоронной комиссии. Первым над могилой говорил Г. Сандомирский от имени объединенной комиссии всех анархистских организаций и от «Союза идейной пропаганды анархизма». В своей речи он сказал, между прочим, что анархисты объединились перед прахом своего умершего учителя, чтобы показать, подчеркнуть единство истоков их идей, их способов борьбы. Сандомирский говорил, что всему миру известна душевная чистота, космополитизм и интернационализм Кропоткина, его преданность делу освобождения рабочего класса и всех угнетенных на свете, его идейная бескомпромиссность, являвшаяся примером для всех истинных революционеров.
Сандомирский рассказал об одном эпизоде, очень характерном для умозрения Кропоткина. Вернувшегося после 40 лет эмиграции на родину Кропоткина пришли встречать на Финляндский вокзал многочисленные делегации питерских рабочих и революционных общественных организаций. Встречали Кропоткина члены ВЦИК и министры Временного правительства во главе с А. Ф. Керенским. Эта встреча освещалась почти во всех петроградских газетах от 13 и 14 июля 1917 года. Расцеловавшись с Петром Алексеевичем в открытом тамбуре вагона, на глазах всего народа, Керенский с места в карьер предложил Кропоткину занять любой пост в его коалиционном кабинете. На это Кропоткин громко ответил: «А я считаю занятие дворника и чистильщика сапог более честным и полезным для человечества». Это было искренним убеждением Кропоткина, закончил Сандомирский8 .
Выступивший вторым Л. Я. Штернберг говорил о родстве народников с анархизмом, об общей их родословной, о схожести средств борьбы за достижение своих идеалов. Он сказал, что взял слово от имени и по Поручению объединенных народников, народных социалистов, правых и левых эсеров. Затем от имени толстовцев выступил С. Н. Булгаков. Он говорил о двух русских, украсивших мир и человечество своим появлением на свет. Таких ясных умов, таких глубоко человечных, как Кропоткин, сказал он, человечество порождает не каждый век9 .
Были выступления от московских рабочих-анархистов, от петроградских анархистов, от меньшевиков. От имени делегации зарубежных анархистов горячую речь произнесла Гольдман. Только после нее слово было дано представителю Исполкома Коминтерна французу Росмеру, бывшему синдикалисту. Последним выступил П. Н. Мостовенко — от ЦК РКП (б), Совнаркома РСФСР и ВЦСПС. Этот старейший большевик, начавший свою революционную деятельность в конце века в Союзе борьбы за освобождение рабочего класса, сказал: «В дни нашей юности мы учились по «Былому и думам» ненавидеть крепостнический варварский строй, а по «Запискам революционера» — ненависти к самодержавной власти, ненависти к капитализму… Политические взгляды Кропоткина развели его с нами… Здесь развернуто черное знамя с надписью: «Нет в мире ничего подлее, чем власть над людьми!» Это взято из заповедей Кропоткина, его кодекса морали».
Воздав должное светлой памяти Кропоткина-революционера, Мостовенко подверг затем разбору и критике основные установки, политическую суть анархизма. Нельзя, говорил он, противопоставлять современному империалистическому государству, вооруженному до зубов, голую пропаганду безвластия и полагать, что этим вы разрушите государство, а на его месте возникнет само по себе царство свободы.
Мостовенко, бывший делегат V съезда РСДРП, рассказал затем, как он тогда в Лондоне познакомился с Кропоткиным, присутствуя на чае, на который тот пригласил к себе группу делегатов съезда. Невозможно было забыть, что именно он, душа и мозг современного анархизма, посодействовал своим противникам — социал-демократам, большевикам раздобыть в Лондоне беспроцентный заем у одного фабриканта, использованный на покрытие расходов по проведению съезда10 .
Медленно опускали гроб в могилу, когда Мостовенко, кончая свою речь, напомнил, что древние, хороня своих героев, восклицали: «Прощай, дорогой всем нам, юноша-старик!». И со всех сторон послышалось: «Прощай, юноша-старик!»11 .
Один за другим, сначала анархисты, а затем и все остальные, стали кидать горсти промерзшей земли в могилу, пока она не заполнилась вся и не поднялся холм. А над ним начала расти гора из венков и цветов. Вскоре свежий снег запорошил эту гору. Отзвучали последние аккорды траурных маршей, потонули в пространстве последние слова хора «Пролеткульта» и последние слова гимна анархистов.
Выпущенные на время похорон анархисты последними покинули кладбище. Уходили медленно, не поворачиваясь спиной к могиле. Впрочем, так поступали и многие другие. Народ расходился как бы нехотя. Некоторые профсоюзные группы строились под своими знаменами в том же порядке, в каком следовали в траурном кортеже. Волонтеры следили за порядком. Построились в шеренги и анархисты-«бутырцы», готовые сдержать честное слово, данное ими, и возвратиться в тюрьму. На кладбище не было ни одного милиционера или красноармейца, никаких стражей порядка. И вдруг кто-то из анархистов громко возопил: «Доколь эти искупающие жертвы?!». Ведь все они считали, что приносят себя в жертву советскому режиму.
На пути в тюрьму бутырские сидельцы задержались до позднего вечера в большом клубе анархистов-индивидуалистов на Тверской улице, напротив Глазной больницы. В клубе они много и громко спорили. Это могли быть споры о том, идти ли всем обратно в тюрьму или нет. Около 11 час. ночи они явились, все как один, в тюрьму, чтобы отсидеть свой срок или дождаться установления срока заключения для тех, кому пока еще не был объявлен приговор12 .
Еще более удивительным, чем их возвращение в Бутырку, было то, что им дали возможность, находясь в заключении, составить и выпустить в свет альманах на смерть Кропоткина13 . В этом сборнике все статьи помечены и датированы: Бутырская тюрьма, февраль, 1921 года. Все статьи подписаны полным именем каждого автора, никто не скрывался за псевдонимом. Легально собиралась объединенная историческая комиссия анархистов в их Доме Кропоткина. Правительство отпустило за границу многих анархистов из тех, которые не согласились подписать личное обязательство об отказе от борьбы против советской власти.
Идейные приверженцы Кропоткина, как и он сам, принявшие, в конце концов, советскую власть и отказавшиеся от всякой борьбы с нею (среди них были А. Карелин, А. Андреев, А. Боровой, Г. Сандомирский, Д. Новомирский и многие их единомышленники), оставались лояльными гражданами. Они трудились над архивом Кропоткина. Примерно к первой годовщине со дня его смерти в Москве был издан последний его труд — «Происхождение и развитие нравственности». В том же году был выпущен сборник статей к 80-летию со дня рождения П. А. Кропоткина14 . Все они являлись активными членами Общества политкаторжан, сотрудничали в журналах «Каторга и ссылка», «Архив революции» и других изданиях.
Через два с лишним года после смерти Кропоткина в «Правде» и «Известиях» была напечатана декларация, подписанная видными идейными его наследниками: «Мы утверждаем, что анархистская мысль всегда стремилась к синтезу идей, исключающих одна другую. Все — человеческая мораль Годвина и Льва Толстого, аристократический индивидуализм Штирнера и классовая борьба Бакунина и Кропоткина — не поддается объединению в одну дисциплину. Благодаря такому свойству теоретического анархизма анархисты во всей своей деятельности в продолжении полустолетия не достигла успеха мирового значения… Отсутствие единства анархического мышления парализовало единство коллективной воли, сделало невозможным коллективное действие и таким образом свело на нет организационный принцип анархизма. Вот почему организованного революционного действия в массовом масштабе анархизм фактически не проявлял. В нашу эпоху анархическое движение, не имея строго классовой системы мыслей и тактики, особенно ярко подчеркнуло свою несостоятельность в решении насущных задач революции».
Под декларацией стояли подписи: И. Гейнцман, Д. Гопнер, А. Лепинь, М. Михайловский, А. Виноградов, И. Шидловский, Е. Теневицкая, Н. Байковский, Л, Симанович и другие15 . Таким путем они заявили о своем полном разочаровании в идеалах и учении основоположников анархизма, об их несостоятельности, доказанной всей практикой их борьбы. По существу это была настоящая панихида по анархизму. До конца 20-х годов эти люди трудились в своей исторической комиссии, регулярно заседавшей в Доме Кропоткина. Но, к сожалению, они не создали сколько-нибудь связно изложенной истории анархистского движения, его идеологии как ветви развития общественной мысли в России.
Примечания
Материал Виктора Еремеевича Баранченко публикуется посмертно.
1. КРОПОТКИН П. А. О войне. (Письма другу). М. 1916, с. 12; его же. Последствия германского вторжения. М. 1917, с. 5
2. L’Humanite, 10.X.1919.
3. Цит. по: БОНЧ-БРУЕВИЧ В. Д. Воспоминания о В. И. Ленине. М. 1965, с. 410; ГИНЦ- БУРГ И. Я. Из прошлого. Воспоминания. Л. 1924, с. 179.
4. Государственный архив Российской федерации (ГАРФ), ф. 130, оп. 3, д. 381, 1919 г., л. 209.
5. Там же, оп. 5, д. 706, лл. 177 — 178, 183 — 203.
6. Там же, д. 6, лл. 16, 1, 5.
7. Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории, ф. 2, оп. 1, д. 23940, лл. 2, 2 об, 3 об; ГАРФ, ф. 1235, оп. 38, д. 10, лл. 3 — 4.
8. Правда, Известия, Труд, Голос труда, 14, 15.II.1921.
9. Историко-революционный бюллетень. Вып. II-III. М. 1922, с. 82.
10. Правда, Известия, 14, 15.II.1921.
11. ЛЯДОВ М. Н. Из жизни партии. М. 1956, с. 212 — 213.
12. БОНЧ-БРУЕВИЧ В. Д. Ук. соч., с. 421.
13. Памяти Кропоткина Петра Алексеевича. М. — Птгр. 1922.
14. Петр Алексеевич Кропоткин. 1842/27 ноября — 1921/9 февр. М. 1922.
15. Правда, Известия, 7.IX.1923.
Источник: «Вопросы истории», №3, 1995.