Дорогие товарищи делегаты! Дни, которые, начиная с 17 октября, мы проводим здесь, в этом полном света и воздуха зале, дни нашего XXII съезда для всей партии, для всей страны, для каждого из нас — поистине высшая школа строительства коммунизма.
В эти дни мы выслушали два богатых содержанием, глубоких по теоретической разработке доклада Никиты Сергеевича Хрущева. Не раз прочтем мы новую Программу, которая единодушно одобрена съездом и из проекта превратилась теперь в Программу построения коммунистического общества в нашей стране. Всем сердцем восприняли мы заключительное слово Никиты Сергеевича Хрущева, полное революционной, ленинской прямоты, душевного человеческого волнения и ясности.
Позавчера мы выслушали и яркий, хорошо оснащенный и мыслями, и фактами доклад Фрола Романовича Козлова об изменениях в Уставе партии — основном законе ее внутренней жизни.
Все эти, тесно связанные между собой, документы съезда долгие годы для партии, для народа, для каждого советского человека будут служить надежными лучами маяков, теми сигнальными огнями, которые указывают людям в пути верную дорогу. (Аплодисменты).
Еще день, может быть — два, и этот зал покинут делегаты XXII съезда партии, который отныне войдет в историю мирового революционного движения. (Аплодисменты). Партийные работники вернутся на свои боевые организаторские посты в республики, в области, в районы. Командиры Советской Армии вновь станут на вахту по охране границ, разъедутся по аэродромам, к ракетным установкам, на корабли. Металлурги наденут защитные синие очки возле доменных и мартеновских печей и поведут очередные плавки. Ученые войдут в свои лаборатории. Хлеборобов ждут их поля, текстильщиц — неутомимые, неумолчные ткацкие и прядильные станки. Каждый новый день вдохновенного труда все будет приближать и приближать советских людей к той заветной поре человечества, программу достижения которой начертал в эти дни наш съезд. (Аплодисменты).
Вернемся к своим рабочим местам и мы, писатели, которых партия с таким обязывающим доверием называет своими помощниками.
Тысячи — известных и прославленных и только-только делающих первые шаги в литературе — советских писателей вместе со всем народом, волнуясь и радуясь, вчитываются и вслушиваются в каждое слово документов съезда, отчеркивая карандашами на полях газетных страниц те места в докладах, в выступлениях, которые касаются литературы и искусства, те места и слова, которыми определяются участки приложения писательских сил в грандиозных работах, все шире развертываемых партией.
«Социализм,— сказал Никита Сергеевич (и это очень важное положение),— развивается не на своей собственной основе. При всех его гигантских всемирно-исторических достижениях социализм во многих отношениях — в экономическом, нравственном, правовом и в сознании людей — носит еще отпечаток старого строя, из недр которого он вышел».
Понимание этого положения в значительной мере определяет наши писательские задачи в выполнении Программы партии. Мы должны видеть все то, что еще осталось в наследство нашему обществу от старого, во впечатляющей художественной форме разоблачать сущность этого старого, отжившего, хотя еще не испустившего дух. Но рядом — и это главное — мы обязаны подымать все новое, что народилось и нарождается в людях по ходу движения нашего общества к коммунизму. Видеть, замечать, утверждать каждую черту нового в человеке и в жизни — самая благородная и самая увлекательная задача литературы п искусства.
Товарищ Ф. Р. Козлов говорил позавчера о том, какая ответственность лежит на партии, на каждой ее первичной организации, на каждом коммунисте за воспитание народа в духе коммунистической морали, в духе того морального кодекса строителей коммунизма, который изложен в новой Программе. Какая же огромная роль в этой работе принадлежит литературе и искусству! Плохая, путаная книга или скверный кинофильм не могут остановить полета нашего электровоза к коммунизму. Но все же они — мусор на пути, и для того, чтобы этот мусор смести с рельсов, нужны излишние затраты сил, которые лучше бы приложить к чему-либо иному, более полезному. И напротив, яркая по художественным достоинствам, сильная, привлекающая своими идеями книга — могучее средство воспитания народа.
«Партия,— как было сказано в Отчете ЦК,— исходит из того, что искусство призвано воспитывать людей прежде всего на положительных примерах жизни, воспитывать людей в духе коммунизма». Об этом партия говорит нам не первый раз. Очень хорошо сказал об этом Никита Сергеевич в 1957 году, затем на Третьем писательском съезде в 1959 году. Услышали мы должное напоминание и прошлым летом на правительственном приеме. Партия, ее Центральный Комитет всегда помнят о нас, всегда по-отечески заботятся об ндейном здоровье нашей писательской организации. И можно насчитать немало книг, вышедших в эти годы, книг, в центре которых — герои положительные, герои подлинно нашего времени: передовые рабочие, передовые ученые, колхозники, партийные работники, люди Советской Армии.
Истина требует сказать, правда, и о том, что есть еще в писательской среде угрюмые сочинители мемуаров, которые больше смотрят назад, чем в сегодняшний день или в будущее, и в силу такого искривления взгляда с усердием, достойным лучшего применения, копаются на свалках своей изрядно подгулявшей памяти, чтобы вновь тащить на свет божий давно истлевшие литературные трупы и выдавать их за нечто еще способное жить. Что ж, народ в таких случаях говорит: от каждого свое — от яблони яблоко, а от елки шишка.
Истина требует сказать и то, что в литературной среде есть и едва обметанные желтым пушком поэтические — да и прозаические— цыпленки, которым до смерти хочется казаться грозными боевыми петухами.
И тех и других, в общем-то, можно пересчитать на пальцах, и не их унылые однообразные ноты делают музыку в советской литературе. Наша литература велика, многогранна и красочна; она привлекает нашего и зарубежного читателя и формой своей и богатством идейного содержания. Об этом очень хорошо сказано в докладе Никиты Сергеевича. Окинуть ее взором по.всем союзным республикам, по всем краям и областям страны — картина получится отнюдь не безотрадная.
После XX съезда партии, когда, ломая сопротивление догматиков и фракционеров, безудержных раздувателей кадила культа личности, ветер революционных, ленинских преобразований освежил всю общественную жизнь нашей страны, а с нею, конечно, и атмосферу в литературе, в искусстве,— в эти годы созданы десятки и сотни книг о наших современниках, о нашем героическом времени. Михаил Шолохов, Галина Николаева, Леонид Соболев, Семен Бабаевский, Антонина Коптяева, Михаил Бубеннов, покойный Федор Панферов, Аркадий Первенцев, Александр Андреев, Вадим Очеретин, Эммануил Казакевич, Петрусь Бровка, Вадим Кожевников, Анна Караваева, Олесь Гончар, Анатолий Калинин, Михайло Стельмах, Шараф Рашидов, Ефим Пермитин, Григорий Коновалов, Олег Коряков, Евгений Пермяк, Георгий Марков, Сергей Сартаков, Георгий Гулиа, Георгий Холопов, Анатолий Рыбаков, Юрий Рытхэу, Лидия Обухова, Сергей Воронин, Николай Дементьев, Дмитрий Еремин, Михаил Алексеев, Аркадий Васильев, Иван Стаднюк, Василий Ажаев, Евгений Белянкин, Иван Мельниченко…
Прошу меня извинить, товарищи делегаты, но я не смогу перечислить и десятой доли имен своих товарищей по оружию, собратьев по перу — пожилых и молодых,— которые в эти годы создали хорошие новые произведения. (Аплодисменты). Немало их сейчас здесь, в зале, с делегатскими мандатами, среди участников съезда строителей коммунизма.
Если говорить по совести, то о состоянии наших литературных дел должно было бы рассказать съезду руководство Союза писателей СССР. Но оно, как это ни прискорбно, говоря военным языком, утратило, видите сами, свою боеспособность и нуждается в решительном переформировании.
А оно могло бы о многом рассказать, если бы не предало забвению главные вопросы нашей идейно-творческой жизни. Я здесь назвал только малую часть писателей, и только тех, кто выступил с прозаическими произведениями. А еще же есть наши научные фантасты, наши драматурги, наши детские писатели, сатирики. Есть замечательные поэты. Здесь в зале, кроме тех, что были на этой трибуне,— ленинградец Александр Прокофьев, дагестанец Расул Гамзатов, украинцы Павло Тычина, Микола Бажан, Максим Рыльский, таджик Мирзо Турсун-заде, Мустай Карим из Башкирии… Нет, и они не сидели сложа руки после XX съезда партии. А сейчас на Украине, на Урале, в Узбекистане, за Байкалом, на Дальнем Востоке, на Волге, на Северном Кавказе и за Кавказским хребтом, в Прибалтике, в Ленинграде, в Москве писатели пишут новые книги о людях труда, всем сердцем принимая и разделяя то положение, что «самое прекрасное— это труд человека, и нет благороднее задачи, чем правдиво показать нового человека—труженика, богатство его духовных интересов, его борьбу против старого отживающего свой век». (Аплодисменты).
В свое время Никита Сергеевич решительно отмел термин «лакировщики», каким эстетствующие критики пытались клеймить писателей, которые с радостью, с гордостью, по зову собственного сердца отдали свое перо служению делу партии. Так о них сегодня уже не говорят. Большое вам спасибо за помощь, за поддержку, Никита Сергеевич! Но зато эстетствующие придумали кое-что новое или, точнее, вытащили из арсенала кое-что старое: они или замалчивают неугодные им произведения, или говорят о них с этаким барским пренебрежением, или просто рекомендуют числить их по разряду малохудожественных. Роман о целинниках — «малохудожественно». Роман о делах и думах ставропольских колхозников, пожелавших перестраивать свои села на новый лад,— «не заслуживает внимания, узко, мелко». Роман о металлургах Урала — «коксом пахнет и чугуном», а надо бы, чтоб пахло по меньшей мере лепестками чайной розы.
Так, кстати, было в свое время и с романом Николая Островского «Как закалялась сталь», и с романом Фурманова «Чапаев», и со многими другими замечательными произведениями. Но жизнь рассудила о них иначе, чем критики-горемыки: эти боевые книги живут и сражаются н сегодня, а «чайные розы» давным-давно увяли.
Художественным такие ценители и судьи литературы скорее посчитают обнародованный типографским способом результат копания в дрязгах человеческих, в мелочах быта, в неустройствах и неурядицах. И притом без всякого зазрения совести сошлются на великую литературу, на великое искусство прошлого: вот-де было искусство, так искусство.
Что верно, то верно: искусство XIX и некоторых других веков было могуче Но разве же оно питалось отбросами, отходами человеческого бытия!
Все преодолевающая и все побеждающая любовь, чувства высокого патриотизма, неподкупная верность, готовность к самопожертвованию, мужество и отвага, сила и ловкость, ум, дружба, стремление к высоким идеалам — вот чем вдохновлялись и что воспевали в человеке великие мастера слова, резца и кисти прошлого. Они, конечно, говорили миру и об уродствах, о безобразиях, о подлости, об измене, трусости, вероломстве и продажности. Но для того говорили об этом, чтобы рядом еще выше поднялась красота человека, чтобы она противостояла уродствам и еще ярче расцветала в жестокой и неустанной борьбе с ними. Большая литература, большое искусство всегда стремились распахнуть перед человеком горизонты будущего, вселить в него бодроось, окрылить его и никогда не делали так, чтобы под их воздействием человек почувствовал себя маленьким, жалким, бессильным, чтобы он отказался от борьбы за идеалы, сложил пассивно руки и, понурив голову, отдался бы течению времен и событий.
Советская литература с первого часа своей жизни унаследовала эти черты у классической русской и мировой литературы. Социалистический реализм никогда не отвергал критику недостатков. Социалистический реализм рассматривает жизнь во всей ее сложности, во всех противоречиях, в непримиримой борьбе нового, нарождающегося со старым, обреченным. Однобокое, преимущественное изображение только недостатков суживает горизонты писателя, обедняет его мир, заслоняет от него красоту человека и жизни. Оно делает художника одноглазым.
Мы можем понять иных писателей капиталистического мира. Они дети, граждане своего общества, жизнью в котором и формируется их мировоззрение. Мир таких художников не широк. Он поистине размером с овчинку, а еще точнее — с постель, на которой и развертываются действия бесчисленного множества западных романов, рассказов, пьес и кинофильмов.
Товарищи! Если бы в мире капитала был Юрий Гагарин, был бы Герман Титов, были Валентина Гаганова, Турсуной Ахунова, Александр Гиталов и сотни, тысячи людей повседневного трудового подвига, — разве же не отправили бы наиболее талантливые тамошние писатели весь свой постельно-кальвадосный литературный мусор в мусоропровод? Разве не загорелись бы их сердца огнем подлинного вдохновения? Убежден, что, если они настоящие художники,— а ведь среди них немало именно настоящих художников,— они нам завидуют. Завидуют тому обилию, тому богатству, той красоте человеческих судеб, характеров и деяний человека, какими располагаем мы, советские писатели. (Аплодисменты).
Да, наше счастье в том, что нам есть о чем писать. И мы будем писать о своем героическом времени, о своем народе-труже-нике, строителе коммунизма.
Некоторые полагают, что тот, кто пишет о современности, о наших героях, — пишет, значит, поспешно, серо, отображательски. Но Бальзак писал о своем времени — и разве серо он писал? Но Тургенев писал о самых горячих проблемах его дней — и разве не живут и сегодня его прекрасные книги? А Маяковский!.. В каждой строке его стихотворений бился пульс его времени. И разве устарело или серо звучит процитированное в эти дни Никитой Сергеевичем: «Лет до ста расти нам без старости!». Еще и современней стало. Ведь и в самом деле, средняя продолжительность жизни у нас идет туда, к ста годам. Или о кукурузе, о которой только что было упомянуто. И о ней Маяковский сумел сказать более трети века назад современно и хорошо.
Творчество Маяковского для всех нас пример беззаветного и вдохновенного служения поэта делу народа, делу партии. (Аплодисменты).
Теория «дистанции» — несостоятельная теория. Если не мы, то кто же в произведениях литературы и искусства расскажет нашим современникам и нашим потомкам, особенно молодежи, нашим зарубежным друзьям об эпохе, в которую нам посчастливилось жить, о великой партии Ленина, которая по-революционному перестраивает мир?!
В выступлении тов. Е. А. Фурцевой есть положение, в связи с которым и мне хотелось бы сказать несколько слов, хотя об этом уже и говорилось. Тов. Фурцева сказала, что у нас, к великому сожалению, время от времени появляются плохие кинофильмы, плохие книги, по поводу которых справедливо негодуют зрители и читатели.
Да, это так. Рядом с отличной продукцией кино п литературы— немало и дряни. Я совершенно согласен с вами, Екатерина Алексеевна, что происходит это от незнания сегодняшней жизни народа некоторыми нашими литераторами и сценаристами.
Но я не думаю, что такое незнание жизни вызвано только тем, что авторы плохих книг и плохих сценариев живут в Москве или в столицах союзных республик. (Оживление в зале). Пересели иного писателя в кубанскую станицу, в далекое сибирское село, в Братск, в Магнитогорск — куда угодно, в самую, казалось бы, гущу жизни, а он все равно будет писать о временах новгородской Марфы-посадницы, об адюльтерах и разводах, о чем угодно, только не о тружениках Кубани, Сибири, Братска, не о их волнующих, живых, горячих деяниях.
И напротив: посели другого хоть здесь, в Кремле, в Грановитой палате, или еще выше — в боярских расписных теремах, а он, окруженный древностями, все равно будет писать о людях, подымающих целину, о рабочих, об инженерах, ученых, о героях нашего дня. И хорошо будет писать!
Где живет писатель — это, конечно, немаловажно. Но еще важнее не где, а чем он живет, что волнует его, что влечет, о чем его думы, чему отдано его сердце. (Оживление в зале, аплодисменты).
Я бы сказал, что наиболее скверная продукция кино и литературы возникает не просто от незнания жизни нашего народа, а чаще всего в том случае, когда иные из нас пытаются изображать ее на манер, каким изображается жизнь на буржуазном Западе, когда на первый план в театре, в кино, в литературе, в живописи ставят формалистическое трюкачество, когда не от незнания, а отлично понимая, на что идут, отступают от правды нашей жизни, от метода социалистического реализма, когда уходят в мелочи, не видя за ними главного, героического в народной жизни.
Наш идеологический противник почти молниеносно реагирует на такие промахи и ошибки. Если фильмик в западном духе, если книга с неверным перекосом, если живопись по «творческому» методу тяп-ляп, в буржуазной прессе — бурные похвалы, ободряющие хлопки по плечу: вот, дескать, настоящее-то искусство! Возможны даже золотые медали, всяческие премии; плетутся лавровые венки.
Ну, а если писатель, художник прочно держится на позициях партийности, — тут уж похвал не жди; жди только разнообразных ругательств.
Но брань противника — это еще Ленин учил — лучшая похвала. А вот когда противник хвалит да премирует, нельзя не задуматься, нельзя не насторожиться: в чем-то ты, видимо, промахнулся. (Аплодисменты).
Если мы будем верны методу социалистического реализма, если мы будем верны принципам партийности, народности,— а мы не намерены отступать от них в своем творчестве,— срывы и ошибки маловероятны. Вероятнее другое: новые и новые успехи советских художников в литературе, в театре, в кино, живописи, музыке.
В последние годы в наши писательские ряды волна за волной вливаются все новые молодые, способные, талантливые прозаики и поэты, с большим увлечением пишущие о жизни народа. Это верный признак того, что мы на пороге дальнейшего мощного подъема советской литературы. Когда великие цели, то велики и дела. Литература наша, наше искусство будут достойны эпохи строительства коммунизма!
Товарищи! Впервые в истории только наша партия всем содержанием своей политики сделала гуманнейшую из идей: все во имя человека, все для блага человека. «Партия,—- сказано в проекте Программы,— существует для народа, в служении ему видит смысл своей деятельности».
В служении народу, в служении делу партии видим смысл своей деятельности и мы, советские писатели.
Мы были, есть и всегда будем верными помощниками партии во всех ее начинаниях, во всех ее великих работах. (Продолжительные аплодисменты).
