Суоми Юхани — посол по особым поручениям Министерства иностранных дел Финляндии, ранее был доцентом Хельсинкского университета. Автор трехтомной биографии У. К. Кекконена. В основу статьи положены материалы 2 тома этого исследования.
Президент Ю. К. Паасикиви записал в своем дневнике: «Савоненков (посланник СССР в Финляндии. — Ю. С. ) попросился ко мне на прием. Я принял его в 3 часа дня. Он передал мне письмо Сталина об оборонительном союзе». Так буднично начался 23 февраля 1948 г. один из важнейших процессов, происходивших в мирное время в отношениях между Финляндией и Советским Союзом. В переданном новым посланником СССР в Хельсинки послании предлагалось заключить между Финляндией и Советским Союзом договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи в случае возможного нападения Германии с целью «создать предпосылки для коренного улучшения отношений между нашими странами в духе укрепления мира и безопасности».
Для достижения этих целей Сталин предлагал начать переговоры в Москве или в Хельсинки. К тому времени в Европе было три государства, которые граничили с Советским Союзом и воевали против него на стороне Германии. Два из них, Румыния и Венгрия, подписали договоры о взаимной помощи с Советским Союзом. С третьим, Финляндией, такого договора еще не было. Относительно конкретного содержания договора в письме не содержалось других предложений, кроме упоминания о том, что договор должен быть «подобен» договорам, заключенным с Румынией и Венгрией.
По-своему символичным было то, что послание председателя Совета Министров СССР было передано Паасикиви в 30-ю годовщину создания Вооруженных Сил Советского Союза. Настроение Паасикиви в тот важный день менялось. Министр иностранных дел К. Энкель, бывший свидетелем первой реакции, рассказывал, что президент назвал невозможным заключение договора по типу договоров с Румынией и Венгрией и пообещал уйти в отставку. К вечеру буря улеглась. По мнению Кекконена (в то время первого заместителя председателя парламента), который познакомился с содержанием письма Сталина в тот же вечер, Паасикиви не был раздражен, но зато был «как-то растерян». Особенно его интересовало, что повлияло в Москве на выбор момента для такого предложения.
Общие интересы или компенсация? Предложение Сталина не было для финнов неожиданным. Чего-то подобного ждали, начиная с 1945 года. Осенью 1944 г. Контрольная комиссия потребовала, ссылаясь на соглашение о перемирии, значительного сокращения финской береговой охраны и определила в качестве максимального калибра для оставшихся орудий 120 мм. Это требование шло дальше того, что было определено взятой за основу организацией и системой обороны 1939 года. Сокращения должны были коснуться в основном тяжелой артиллерии неоккупированных островных укреплений. Ей по-прежнему придавалось большое значение в обороне страны. Поэтому тогдашний президент Г. К. Маннергейм дважды обращался к председателю комиссии А. А. Жданову с просьбой разрешить не демонтировать тяжелые орудия, особенно расположенные на запад от Порккалы, так как сохранение эффективной береговой охраны служит интересам как Финляндии, так и Советского Союза: «Финляндия и Советский Союз имеют общие интересы в обороне северной Балтики и особенно водных территорий западной части Финского залива, и Финляндия как независимое государство хочет искренне и энергично служить этим интересам».
Суда по всему, аргументация Маннергейма заинтересовала Жданова. Она имела смысл уже потому, что в сложившихся чрезвычайных обстоятельствах военно- морские силы Финляндии и Советского Союза тесно взаимодействовали между собой. 18 января 1945 г. Жданов посетил Маннергейма в Тамминиеми и поднял вопрос о возможности заключения между Финляндией и Советским Союзом такого же договора, какие были заключены в 1943 и 1944 гг. СССР с Францией и Чехословакией. Поскольку Маннергейм не был знаком с содержанием этих договоров, Жданов послал ему их тексты. Договоры с Францией и Чехословакией соответствовали разработанной советской дипломатией во время второй мировой войны схеме, которая, будучи нацелена против Германии и ее союзников, предполагала сотрудничество и взаимную помощь сторон.
Получив от Жданова обещанные тексты договоров, Маннергейм отправился в Миккели, где, посоветовавшись с генералом А. Э. Хейнриксом, составил предложения к проекту договора между Финляндией и Советским Союзом. Самый его существенный параграф был сформулирован следующим образом: «В том случае, если нападение будет направлено против Финляндии, против Советского Союза через территорию Финляндии или против обеих стран одновременно, Высокие Договаривающиеся стороны обязуются оказывать друг другу помощь и поддержку всеми имеющимися средствами на территории Финляндии, северной части Балтийского моря и Финского залива». Но ни при новой встрече с Маннергеймом 22 января, ни позднее Жданов не возвращался к начатому разговору, поэтому у президента не было возможности предложить свой проект. Зато Жданов ответил согласием на просьбу Маннергейма относительно сохранения тяжелой береговой артиллерии к западу от Порккалы.
Вопрос об оборонительном союзе продолжал жить своей жизнью в штабе, которому Маннергейм поручил его разрабатывать. Им занимался в основном Хейнрикс. Он составил несколько памятных записок, в которых развивал проект договора, предложенный Маннергеймом, в частности, предложил, чтобы военное сотрудничество с финской стороны ограничивалось только территорией собственного государства. Из этого следовало, что Финляндия должна была иметь возможность сохранить нейтралитет, если Советский Союз вступит в конфликт на других границах. О возможной помощи Советского Союза Хейнрикс предлагал договариваться отдельно. Хейнрикс был уверен, что, удовлетворив интересы безопасности Советского Союза, Финляндия упрочит свои позиции на востоке. Наиболее существенны, однако, два других его аргумента: выдвинутая идея оборонительного союза может ускорить заключение окончательного мирного договора и, возможно, будет способствовать пересмотру территориальных уступок соглашения о перемирии.
Вспоминая в 1948 г. события трехлетней давности, Маннергейм критиковал Паасикиви и Энкеля за излишнюю активность в вопросе об оборонительном союзе. Нельзя отрицать, что Паасикиви был поначалу увлечен этой идеей. Он верил, что договор укрепит позиции Финляндии, и с самого начала рассматривал возможность территориальных компенсаций.
Только в мае 1945 г. Жданов в беседе с Паасикиви вновь заговорил о двустороннем договоре о взаимной помощи. Министр иностранных дел Энкель занялся подготовкой проекта договора. Получив в качестве помощника и юридического консультанта К. Г. Идмана, Энкель подготовил в июне новый проект. Документ Энкеля основывался на предложениях Маннергейма. Министр иностранных дел лишь добавил новые элементы относительно экономического и культурного взаимодействия и привязал договор к стремлению обеспечить мир во всем мире. Формулировка центральной статьи была сохранена в основном без изменений: «Высокие Договаривающиеся стороны обязуются оказывать друг другу всеми имеющимися способами всякую военную и прочую помощь в том случае, если через Финляндию произойдет нападение на Советский Союз или возникнет угроза такого нападения».
На этой стадии основное содержание предполагаемого договора было конфиденциально доведено до сведения правительства Швеции. В остальном дело не продвинулось. Судя по всему, причина заключалась в следующем: Жданов дал понять Паасикиви, что инициатива принадлежит Советскому Союзу, а Москва не считает нужным спешить. В среде военных обсуждение вопроса было прекращено позднее, по-видимому, после того, как Паасикиви объявил, что этот вопрос относится к компетенции Государственного совета. Однако просочились слухи о переговорах, в связи с чем Информационное бюро выступило с опровержением, в котором отрицалось, что Финляндия была инициатором заключения договора. В конце апреля газета Общества дружбы «Финляндия — Советский Союз» (ОФСС) «Kansan Sanomat» опубликовала статью, обосновывавшую необходимость заключения оборонительного договора между Финляндией и Советским Союзом. Несколько позже в том же духе выступила газета «Vapaa Sana». Вопрос обсуждался также в Центральном правлении ОФСС, которое поручило президиуму проработать его.
В течение 1946 г. идея дозревала. Правда, в кругах Демократического союза народов Финляндии (ДСНФ) и компартии считали нужным поднять этот вопрос на переговорах с Советским правительством, но Паасикиви не спешил: «Весь вопрос об оборонительном союзе еще отнюдь не готов настолько, чтобы начинать серьезные переговоры». Президент объяснял свою сдержанность международной обстановкой, и прежде всего обострившимися отношениями между западными странами и Советским Союзом. Возможно, его нежелание объяснялось также постепенно укрепившейся уверенностью в том, что Советский Союз не согласится ни на какие компенсации.
В начале 1947 г. слухи об оборонительном союзе вновь широко распространились после того, как Паасикиви выступил в юбилейном номере газеты ОФСС с интервью, в котором он, в частности, заявил: «Я заверил генералиссимуса Сталина осенью 1939 года в том, что мы не позволим никому напасть через нашу территорию на Советский Союз. Такого же мнения я придерживаюсь и сейчас. Если в будущем кто-нибудь попытается напасть на Советский Союз через нашу территорию, мы должны вместе с Советским Союзом сражаться против агрессора в таком масштабе и так долго, как мы только сможем». Паасикиви отрицал, что его интервью было вызвано слухами о заключении договора, который он все еще считал несвоевременным.
К концу 1947 г. отношение к вопросу об оборонительном союзе было противоречивым. Когда правительственная делегация собиралась в Москву, Паасикиви предупредил премьер-министра М. Пеккала и министра иностранных дел К. Энкеля, что обсуждать вопрос об оборонительном союзе они не имеют никаких полномочий и поэтому должны вести себя особенно осторожно. Одновременно с этим президент изложил свой взгляд на оборонительный союз. Он по-прежнему считал его заключение неактуальным. Международная обстановка («холодная война») не способствовала этому, потому что заключение договора могло быть истолковано как окончательное перемещение Финляндии в лагерь СССР. Прочие аргументы Паасикиви были новы: заключению договора препятствовало уже то, что оборонительные возможности Финляндии ограничены. Кроме того, в сложившейся ситуации договор был выгоден только Советскому Союзу. В этой связи Паасикиви вновь вернулся к идее компенсации: «Поэтому нам нужно было бы получить от него (оборонительного союза. — Ю. С. ) выгоду, например, в форме пересмотра границ и т. п. В противном случае будет нелегко убедить финский народ и парламент принять его».
Несмотря на полученные инструкции, делегация поступила неосторожно («как слон в посудной лавке», позднее охарактеризовал их поведение Паасикиви) и подала министру иностранных дел СССР повод завести разговор о союзе. Сославшись на переговоры 1945 г., упоминавшееся выше интервью Паасикиви и переданный во время переговоров с Пеккала меморандум, Молотов поинтересовался, произошел ли в Финляндии сдвиг в сторону положительного ответа. Одновременно с этим он рассказал, что Советский Союз готовит аналогичный договор с Венгрией и некоторыми другими странами. Пеккала и Энкель пообещали передать содержание беседы президенту и правительству. Таким образом, мяч опять против желания оказался у Финляндии.
Паасикиви был рассержен происшедшим и дал Пеккале почувствовать это. К этому моменту разногласия стали очевидны, ибо Пеккала и член его кабинета Ю. Лейно считали, что вопрос об оборонительном союзе следует начать рассматривать, несмотря на противодействие президента. В спорах зашли так далеко, что Пеккала даже угрожал подать в отставку. Давление на президента было столь сильным, что Паасикиви пришлось снова заняться этим вопросом, хотя он считал, что в любом случае его надо отложить на период после парламентских выборов, но и после них он предпочел бы «держаться в стороне от этого вопроса». Причины негативного отношения президента в основном перечислены выше. Но главное место занимали его опасения, что заключение договора способно испортить отношения Финляндии с западными странами, и в первую очередь с Соединенными Штатами, чью экономическую помощь он считал весьма важной. Он также все более решительно настаивал на компенсациях.
Если бы, несмотря ни на что, договор пришлось заключать, его следовало бы сформулировать очень осторожно, подчеркивал Паасикиви, и особенно важно, чтобы в тексте было четко определено, что исходной идеей финской внешней политики является стремление оставаться в стороне от конфликтов и придерживаться политики нейтралитета. «Сейчас идет нелегкая борьба мнений, и в дальнейшем она еще больше обострится», — записал Паасикиви в январе 1948 года. Советский Союз неожиданно сменил посланника А. Н. Абрамова и назначил своим новым представителем Г. М. Савоненкова. Паасикиви и Энкель считали, что это связано с попытками заключения оборонительного союза. Кекконен также считал появление Савоненкова в военной форме «плохой приметой». Подозрения усилились после поездки Х. Куусинен, Ю. Лейно и В. Песси в Москву, а также после прибытия в советское посольство новых дипломатов, целью которых, похоже, являлось выяснение настроений по вопросу о договоре.
Одновременно представители крайне левых в правительстве стали усиливать давление в пользу заключения договора. Пеккала по собственной инициативе заговорил о «договоре о дружбе» в комиссии по иностранным делам Госсовета, подчеркнув, что к приезду Савоненкова финнам следовало бы подготовить свои предложения. Лейно со своей стороны уверял министра иностранных дел, что к переговорам следует приступить немедленно. Дополнительное напряжение создавали распространявшиеся за рубежом слухи и резко возросшая активность западных дипломатов. Впрочем, сами финны предоставили им необходимую информацию: Энкель и председатель парламента Фагерхольм информировали послов Франции и США с откровенностью, которая с точки зрения сегодняшнего дня вызывает удивление.
Паасикиви занял еще более неприступную позицию: от оборонительного союза следует держаться в стороне, он не нужен, момент ни в коем случае для него не подходящий и общественное мнение не готово одобрить его. Кроме того, вопрос о компенсациях нуждается в дальнейшей проработке. В этом духе он и подготовил «ответ по пунктам» к первой беседе с Савоненковым. Никаких далеко идущих обещаний он не собирался давать. К удивлению Паасикиви, Савоненков заговорил о другом. Он подчеркнул ухудшение «общего курса» политики Финляндии и в связи с этим необходимость улучшения советско- финляндских отношений. С этой целью посланник передал Паасикиви приглашение посетить Москву для встречи с членами Советского правительства. Только после того как Паасикиви отказался от поездки, в ходе которой непременно был бы поднят вопрос о договоре, Савоненков предложил Паасикиви, чтобы финны сами выступили с инициативой договора о дружбе и взаимной помощи. Содержание этого разговора также было незамедлительно доведено до сведения дипломатических представителей западных стран.
Одновременно Паасикиви старался получить поддержку большинства в правительстве и парламенте. Он пригласил к себе представителей правительственных групп Аграрного союза, Шведской народной партии (ШНП) и Социал-демократической партии (СДП) и убеждал их, что вопрос о договоре следует затянуть и отложить на период после парламентских выборов. Одновременно он предложил министрам наблюдать за своими коллегами из числа крайне левых с тем, чтобы они не смогли «преподнести какой-либо сюрприз». В парламенте президент также говорил о необходимости отложить рассмотрение вопроса и вместе с тем подчеркнул, что парламент должен «участвовать в этом деле с самого начала». Такие его шаги принесли желаемый результат. Уже 5 февраля Фагерхольм рассказал, что председатели парламентских фракций единодушны в том, что рассмотрение вопроса следует отложить до выборов. Эта точка зрения была сообщена членам правительства.
Делегация на переговорах . Поскольку финны не выступили с желаемой инициативой, Советское правительство решило действовать. Савоненков передал Паасикиви письмо Сталина, которое явилось горьким разочарованием для президента, добившегося поддержки в стране своей точки зрения. Неделя после получения письма, то есть последняя неделя февраля, ушла на организацию необходимой подготовительной работы и информирование тех кругов, которые Паасикиви считал самыми важными. Другие члены правительства, кроме министра иностранных дел, были информированы о содержании письма только 26 февраля 1948 года. На следующий день были проинформированы председатель парламента и председатели фракций, и также их заместители, после чего об этом было объявлено публично.
За неделю была проведена внушительная работа по выяснению связанных с договором обязательств. Прежде всего сделана попытка проанализировать содержание аналогичных договоров, уже заключенных Советским Союзом, и возможности их применения, а также военное положение Финляндии. С точки зрения итогового документа, самыми интересными были высказанные в заключении К. Г. Идмана взгляды, согласно которым помощь, так же как и использование собственных военных сил, следовало ограничить только государственной территорией Финляндии. Идман также негативно относился к оговоренной в договорах СССР с Румынией и Венгрией, заключенных в феврале 1948 г., обязательности консультаций.
Информируя правительство и парламентские круги, Паасикиви повторил уже высказанные им ранее сомнения, давая таким образом понять, что он относится к предложенному договору с большим недоверием. В этом ему служило поддержкой по-прежнему резко негативное отношение бывшего президента К. Ю. Стольберга. Новым в позиции Паасикиви было то, что мотив заключения договора нереалистичен в силу слабости Германии. Интересно также, каким образом он уточнил данное им газете ОФСС интервью: по его словам, он утверждал, что Финляндия будет отражать возможное нападение через ее территорию всеми имеющимися у нее средствами, а если она не сумеет отразить нападение агрессора, то «естественно, получит помощь от Советского Союза», поскольку мы будем воевать против общего врага.
В это время Кекконен также высказался по данному вопросу. Он не разделял резко отрицательного отношения Стольберга. По мнению Кекконена, заключение договора не противоречило принципам демократии. Он не считал, что это могло бы существенно ослабить положение Финляндии в глазах западных государств, чего, судя по всему, по-прежнему опасался Паасикиви. Но вот если бы договор попытались использовать для разрушения финской демократии, чего опасались во многих кругах, тогда дело обстояло бы иначе. В таком случае следовало бы «дать решительный отпор», подчеркивал Кекконен.
В вопросе о начале переговоров готовность Кекконена отвечала сформировавшимся в результате долгой внутренней борьбы представлениям Паасикиви. Зато она полностью противоречила настроениям, имевшим место в Аграрном союзе. Это выяснилось сразу же, как только парламентская фракция союза приступила к обсуждению вопроса. Абсолютное большинство членов фракции возражало против начала переговоров, мотивируя свою точку зрения тем, что вступление в переговоры может рассматриваться как принципиальное согласие одобрить и сам договор. Только шесть членов фракции выступили, подобно Кекконену, за начало переговоров. Позднее отношение большинства стало еще более негативным, поскольку выявилось настроение губерний.
Столь же негативно, как и Аграрный союз, отнеслись к этой идее парламентские фракции Коалиционной и Прогрессивной партий. Социал-демократы и Шведская народная партия считали, что от переговоров невозможно отказываться. Первая из них все же подчеркивала, что большинство народа выступает против заключения военных союзов. А последняя в свою очередь включила в свой ответ относящиеся к договору условия. Единственной фракцией, безусловно поддержавшей вступление в переговоры, была фракция ДСНФ. Похоже на то, что уже на этой стадии некоторые представители Аграрного союза, социал-демократы и коалиционеры проводили какие-то свои собрания с целью противостоять заключению договора.
Поскольку сам Паасикиви и большинство членов Комитета по иностранным делам считали, что следует соглашаться на переговоры, то истолковав в нужном для этого духе ответы фракций, он провел в Госсовете положительное решение. По поводу же самого договора Паасикиви был в то время того мнения, что он не может пойти дальше, чем данное им новое истолкование своего интервью газете ОФСС. О позиции правительства было сообщено Сталину.
Кекконен предложил провести переговоры в Хельсинки, чтобы таким образом подчеркнуть особое положение Финляндии по сравнению с другими странами, заключившими договоры с Советским Союзом. Паасикиви же выбрал Москву. Оставалось только назначить делегацию.
Имя Кекконена фигурировало в первом предварительном списке, составленном Паасикиви. Когда Аграрный союз принялся настаивать на включении в состав делегации пастора Л. Хельяса и когда один из деятелей Аграрного союза, Ю. Койвисто, попытался провести решение о том, что Кекконен не пользуется доверием фракции, Кекконен снял свою кандидатуру. Президент, однако, не обратил на это никакого внимания: «Я решаю и я не принимаю во внимание предложение фракции Аграрного союза о включении Хельяса, а собираюсь назначить Кекконена».
Председателем финской делегации на переговорах был назначен премьер- министр М. Пеккала, заместителем председателя — министр иностранных дел К. Энкель, членами — министры Ю. Лейно и Р. Свенто, а также парламентарии У. Кекконен, О. Пелтонен и Й. О. Сёдерхёльм. Положение Кекконена в делегации было незавидным. Ведь он был назначен вопреки мнению собственной фракции и по данному вопросу занимал позицию, противоположную мнению большинства членов фракции. Поэтому он, в отличие от других членов делегации, не мог сказать, что представляет стоящую за ним политическую группировку. Скорее всего, он был в делегации своего рода доверенным лицом Паасикиви.
Письмо Сталину от 9 марта 1948 г., похоже, подтверждало распространявшиеся слухи. Атмосфера была напряженной, и это событие все связывали с возникшим в Чехословакии неделей раньше внутриполитическим кризисом, в результате которого пало правительство и к власти пришли коммунисты. Все считали, что теперь настала очередь Финляндии: она разделит участь Чехословакии и попадет за «железный занавес».
Делегация тщательно готовилась к поездке и к переговорам с 10 по 18 марта. Проводились долгие совещания. На них в основном вырабатывались инструкции для отправляющейся на переговоры делегации. Хотя при этом присутствовал ряд опытных политиков, а также военных и юридических специалистов, не могло быть сомнений в том, в чьих руках находились поводья. Сёдерхёльм вспоминал: «На этих совещаниях безраздельно руководил председатель-президент (Паасикиви. — Ю. С .). Он говорил почти все время и комментировал каждое высказывание. Уполномоченные очень редко ему возражали».
На первом совещании Паасикиви в общих чертах обрисовал рамки полномочий делегации. Высказанные им положения, так же как и представленный им на следующем совещании собственноручно написанный проект инструкции отражали те взгляды, которые сформировались у него по вопросу о договоре на протяжении 1945 — 1948 годов. Новым было разве что более настойчивое, чем ранее, подчеркивание того принципа, что договор следует заключать, исходя из условий, существующих в Финляндии. Иными словами, он должен быть «sui generis» (своеобразным).
Уже первое обсуждение проекта Паасикиви выявило основной мотив разногласий. Представляющий в парламенте социал-демократов Пелтонен объявил, что он не может участвовать в подготовке намеченного президентом договора, поскольку инструкции были явно направлены на заключение военного союза. Он был готов принять лишь договор о дружбе и в дополнение к нему в крайнем случае заверения в том, что Финляндия будет защищать собственную неприкосновенность.
Заявлению Пелтонена придавало вес его положение председателя парламентской комиссии по иностранным делам, а также его утверждение, что социал-демократическая фракция считает невозможным заключение военного договора. Видимо, авторитетные круги партии действительно придерживались такого мнения. Однако фракция считала, что от переговоров нельзя отказываться, но, как пояснил оргсекретарь СДПФ В. Лескинен, делегация должна отправиться в Москву для разъяснений, почему заключение военного союза нежелательно. На это же указывают и соображения Фагерхольма, высказанные им на заседании фракции: «Следует лишь позаботиться о том, чтобы господа (делегация на переговорах. — Ю. С. ) вернулись оттуда (из Москвы. — Ю. С. ), не заключив никакого договора».
На совещании делегации наиболее явно Пелтонену возражал Кекконен. Он констатировал, что речь больше не идет о том, будет заключен договор о военном союзе или нет, а лишь о том, «насколько далеко мы можем пойти по предложенному Советским Союзом пути». Сам он не видел ничего страшного в том, чтобы Финляндия просила помощь у Советского Союза в том случае, если сама окажется не в состоянии отразить нападение. Представлялось естественным просить помощь у того государства, в чьих интересах предотвратить нападение противника на свою государственную территорию через территорию Финляндии. А если встать на позицию Пелтонена, то не имеет смысла ехать в Москву, подчеркивал Кекконен.
Кекконен получил поддержку Лейно и в первую очередь Паасикиви. Если Сталин предлагает переговоры о военном союзе, то финны не могут поехать в Москву только для того, чтобы заявить, что не хотят вести об этом переговоры, говорил президент. Он также напомнил, что, войдя в состав делегации, Пелтонен обязался соблюдать данные ей инструкции. Предлагаемый согласно этим инструкциям, а точнее говоря, им самим составленный проект договора был, по мнению Паасикиви, удовлетворительным, поскольку содержал только само собой разумеющиеся вещи: в сложившихся обстоятельствах Финляндия в случае гипотетической агрессии так или иначе вынуждена была бы воевать вместе с Советским Союзом. Таким образом, между Паасикиви и Кекконеном не было на данном этапе разногласий по вопросу об основной идее договора.
Широкая дискуссия развернулась также по вопросу о помощи Советского Союза, «по основному вопросу», как его называл Паасикиви. В своем проекте он писал, что если собственные силы Финляндии окажутся «очевидно» недостаточными для отражения агрессии, то «Советский Союз окажет необходимую помощь при условии взаимопонимания с Финляндией». Присутствовавший в качестве юридического консультанта Идман неоднократно предлагал записать в инструкции, что помощь может быть оказана только по просьбе Финляндии. Кекконен поддерживал предложение Идмана. Он был уверен, что такая редакция могла бы развеять имеющиеся на Западе подозрения и уменьшить сопротивление парламентских кругов. Но основной военный специалист в делегации Хейнрикс занял противоположную позицию. Он подчеркивал, что основная цель Советского Союза, выступившего с инициативой, — обрести уверенность в том, что финская оборона выдержит в любом случае, а для этого он должен получить гарантии того, что в случае войны Финляндия примет помощь Советского Союза. Поэтому Москва согласится с тем, чтобы достижение ее целей зависело от просьбы правительства Финляндии.
В этой части в итоговый текст инструкции был записан компромиссный вариант. По предложению Кекконена в инструкции была включена наряду с формулировкой Паасикиви и следующая: «Если собственные силы Финляндии очевидно недостаточны, Советский Союз окажет по просьбе Финляндии необходимую Финляндии помощь». Вариант Паасикиви предназначался для возможного отступления. На последней редакции настаивали даже возражавшие против договора круги.
Из членов делегации была создана комиссия, которой было поручено составить соответствующий инструкциям финский проект договора. Председателем комиссии был Паасикиви, членами — Энкель, Свенто, Кекконен и Сёдерхёльм. Все, кроме Энкеля, имели дипломы юристов, так что Паасикиви не зря говорил о «комитете юристов». Секретарь делегации, юрист Т. Суонтауста, составил требуемый проект. Военные специалисты внесли в него некоторые изменения, после чего он был представлен для обсуждения в комитет.
Кекконен был не особенно воодушевлен проектом договора. По его мнению, важные, с точки зрения Финляндии, моменты и принципы следовало зафиксировать в качестве обязательных инструкций, но никак не в виде статей договора. Его позицию можно истолковать таким образом, что он хотел оставить делегации свободу действий в рамках полученных инструкций вместо того, чтобы начинать переговоры на основе сковывающего проекта договора, что, впрочем, кажется, и не входило в планы Паасикиви.
На преамбулу договора, которая позднее приобрела для финнов исключительно важное значение, на этой стадии не обращалось особого внимания. Паасикиви считал, что ее текст «может быть сколько угодно густым», то есть наполненным фразами. Тот же Суонтауста составил проект, который был 18 марта 1948 г. утвержден с небольшими изменениями, так же как и весь текст договора. Примечательно, насколько близок оказался этот окончательный вариант к тексту заключенного позднее договора.
В тот же день выработанные делегацией инструкции для ведения переговоров были утверждены на основании доклада президента большинством в один голос, поскольку министры-аграрники и социал-демократы голосовали против инструкций. На том же заседании Суонтауста, Хейнрикс и генерал-майор В. Й. Ойнонен были назначены консультантами отправляющейся в Москву делегации.
Президент боялся, что немолодой министр иностранных дел не сумеет отстоять в Москве интересы Финляндии. Указывая на эту опасность, он призвал Кекконена и Сёдерхёльма «быть начеку», выступать активно и позаботиться о том, чтобы переговоры в Москве не пошли по нежелательному пути. Не высказав этого прямо, Паасикиви таким образом возложил на их плечи ответственность за переговоры и одновременно с этим как бы выдал карт-бланш на действия независимо от руководства делегации.
Было необходимо отклонить чехословацкую модель . Финская делегация отправилась на переговоры вечерним поездом 20 марта 1948 года. Премьер- министр Пеккала не поехал с делегацией, хотя Лейно и Куусинен оказывали на него мощное давление даже в день отъезда. Он сослался на болезнь и отложил поездку, В том же вагоне ехали Савоненков и помогавший ему секретарь посольства И. П. Пакканен. В Москву прибыли около полудня 22 марта. На вокзале была организована официальная церемония встречи. В числе встречавших наиболее знакомыми лицами были заместители министра иностранных дел А. Я. Вышинский и В. А. Зорин, а также занимавшийся в Министерстве иностранных дел делами Финляндии заведующий 5-м европейским отделом бывший посланник в Хельсинки А. Н. Абрамов.
Делегацию проводили в дом приемов правительства в переулке Островского. В тот же вечер Энкель, Свенто и посол Финляндии в Москве Сундстрем нанесли визит заместителю председателя Совета Министров и министру иностранных дел СССР Молотову. Тогда же договорились пока отложить начало переговоров. Молотов объявил о своей готовности дожидаться приезда Пеккалы.
Работа делегации началась на следующий день в неспокойной обстановке. Все приметы казались зловещими. Средства массовой информации сообщали, что находящиеся в Москве представители Болгарии согласились подписать договор, в точности соответствующий румынской модели, к тому же стало известно, будто Савоненков предсказывал, что переговоры с Финляндией продлятся не долее нескольких дней. Дополнительное напряжение создавали полученные из Финляндии мнения различных общественных кругов.
В течение дня выяснилось, что Пеккала наконец-то готов выехать. Советское правительство было информировано об этом и приняло любезное решение отправить за премьер-министром специальный самолет. В тот же день Сёдерхёльм начал составлять на основе инструкций и устных указаний Паасикиви заявление, с которым, как хотел президент, следовало выступить в самом начале переговоров и в котором должны были быть резюмированы взгляды Финляндии по данному вопросу. Составление происходило при взаимопонимании с Кекконеном, который позднее защищал результат его труда от негативного отношения к нему со стороны Лейно. По словам Кекконена, проект был составлен на тот случай, если бы финнам пришлось начать переговоры до прибытия Пеккалы.
На первом заседании 24 марта делегация продолжила обсуждение проекта заявления. В дискуссии сразу определились разные позиции. Пелтонен по- прежнему придерживался той точки зрения, что не следовало вести речь о военном договоре. Опосредованно его поддерживали военные специалисты, которые критиковали текст Сёдерхёльма, подчеркивая, что Финляндии не следует уже в начале переговоров признаваться, что она готова — хотя и неохотно — обсуждать вопрос о заключении военного договора. Сёдерхёльм отверг такую точку зрения. Он заявил, что понимает инструкции Паасикиви таким образом, что к линии Пелтонена возврата быть не может. По его мнению, предложенный генералами образ действий являлся не чем иным, как тактически неумной игрой в прятки. Следовало открыто признать трудности и реальность: поскольку с самого начала на переговорах шла речь о заключении военного союза, то это следовало признать.
Кекконен поддержал Сёдерхёльма и подтвердил, что проект заявления соответствует инструкциям президента. К тому же в нем констатировалось, что общественное мнение в Финляндии относится к военным договорам отрицательно. Кекконен все же был готов попытаться включить в текст точку зрения военных. В то время как Лейно — так же как и Пелтонен, но по своим мотивам — пытался всеми способами оттянуть обсуждение вопроса, Кекконен постоянно подчеркивал его срочность. Он исходил из опасения, что «перед нами положат договор, аналогичный договору с Румынией». Поэтому следовало как можно скорее выработать текст заявления с тем, чтобы оно было готово к приезду премьер-министра и при необходимости его можно было бы сразу предъявить в качестве контраргумента. В конце концов эта точка зрения победила, и делегация выделила из своего числа группу по уточнению проекта.
На активность Кекконена влияло, кроме приводимых им самим аргументов, еще и желание удержать дело в руках «доверенных лиц» и доработать текст до приезда Пеккалы с тем, чтобы представители крайне левых не смогли изменить текст, опираясь на авторитет премьер-министра. Группа, состоявшая из Кекконена, Сёдерхёльма и Суонтаусты, вновь заслушала представителей военных и внесла некоторые изменения и уточнения в проект заявления. Однако прибывший в тот же вечер в Москву и торжественно встреченный Пеккала отверг их предложение.
После прибытия Пеккалы Кекконен, Сёдерхёльм и некоторые другие члены делегации переехали жить в «Националь», где уже раньше успели разместиться специалисты. После этого гостиница стала настоящим центром делегации, значение которого подчеркивалось активной позицией и тесным взаимодействием Кекконена, Сёдерхёльма и Хейнрикса. Оставшиеся в переулке Островского Пеккала, Свенто и Лейно оказались в стороне от приобретавших все большее значение неофициальных совещаний.
На следующее утро делегация собралась, чтобы отшлифовать вопросы своей тактики на переговорах. Все были единодушны в том, что открыть переговоры и выступить с инициативой должен Молотов. Большинство стояло на точке зрения, согласно которой в случае, если советская сторона представит конкретные предложения по договору, делегация должна быть готова к общей дискуссии. Таким образом снова вернулись к проекту Сёдерхёльма — Кекконена. Обсуждение вылилось в спор между членами делегации — народными демократами и активно поддерживавшими их Сундстремом, с одной стороны, и Кекконеном и Сёдерхёльмом — с другой. Первые хотели убрать из проекта те места, в которых подчеркивалось желание Финляндии находиться в стороне от международных конфликтов и отличие ее положения от положения Румынии и Венгрии, а также упоминание о том, что финское правительство не возражает против военного договора, хотя и не считает его необходимым. Составители проекта решительно отстаивали свой текст. Кекконен считал, что он отвечает интересам Финляндии и соответствует точке зрения президента. Окончательное решение не было принято, и, подготовившись таким образом, делегация отправилась в Кремль.
Переговоры проходили в рабочем кабинете Молотова. Присутствовали, помимо его самого, Вышинский, Зорин, Абрамов и Савоненков. По описанию Сёдерхёльма, говоривший «низким, слабым голосом» Молотов вел себя «крайне дружелюбно». В коротком выступлении он констатировал, что сначала надо договориться об основе переговоров, и сообщил, что Советское правительство считает целесообразным, чтобы предполагаемый пакт был составлен на основе тех договоров, которые Советский Союз уже заключил с другими странами. В качестве примера Молотов назвал договоры с Венгрией и Чехословакией. В ходе дальнейшей дискуссии он, однако, заявил, что возможно обсуждение также договора другого типа. Все же желательно, чтобы договор был аналогичен упоминавшимся выше в качестве примера.
В конце концов Молотов пошел так далеко, что даже заявил о готовности Советского правительства обсуждать финский проект, если финская делегация может таковой предложить. Самым важным было как можно быстрее получить конкретные письменные предложения, чтобы стало возможным продолжить переговоры. В конце беседы договорились о том, что делегация Финляндии представит свои предложения к завтрашнему дню.
Переговоры начались, с точки зрения делегации Финляндии, неожиданно хорошо. Молотов не предложил собственного варианта, который, по его словам, был готов. Конечным результатом финны все же обязаны скорее выбранной Советским правительством тактике переговоров, чем дипломатическому таланту руководства делегации. Протокол переговоров обнаруживает неуверенность Пеккалы и связанную с ней округлую неопределенность формулировок, а также то, что Энкель под конец чуть не повернул переговоры назад к договору по типу чехословацкого. Финны покинули длившиеся примерно полчаса переговоры с чувством облегчения. Атмосфера переговоров описана Кекконеном в дневнике: «Следует считать победой то, что мы сможем предложить свой проект. Получив его, Советское правительство решит, на какой основе оно захочет вести переговоры. Но венгерская основа уже выбита из игры, если можно доверять сложившемуся представлению о Кремле».
На следующий день, в страстную пятницу, занимались шлифовкой конкретного предложения финской стороны. За основу был взят составленный в Хельсинки проект договора, который не был утвержден официально. В него были внесены некоторые изменения. Вступительную часть в представляемом Советскому правительству варианте решили опустить, кроме того, определенные сокращения были произведены за счет изъятия положений о ратификации. Изменения не вызвали сопротивления в делегации. Правда, Кекконен не поддерживал безоговорочно снятие вводной части, но он не получил поддержки остальных.
Самое существенное изменение касалось статьи 1, в которой говорилось о помощи Советского Союза. Пеккала предложил опустить упоминание о том, что помощь представляется «по просьбе Финляндии», и заменить его словами: «по взаимной договоренности с Финляндией». Таким образом, вызвавший в Хельсинки споры вопрос был вновь открыт для дискуссий. На этот раз, однако, члены делегации одобрили изменение, поскольку инструкции давали им такую возможность. Против выступал лишь Пелтонен. Переработанный текст был в тот же вечер передан в виде письма Пеккалы Молотову.
Что заставило Кекконена отказаться от первоначальной позиции? Центральной причиной, по-видимому, было стремление во что бы то ни стало добиться, чтобы в качестве основы переговоров рассматривалось финское предложение. В письме Паасикиви Кекконен так обрисовал ситуацию: «Я обосновывал свою точку зрения тем, что мы должны непременно добиться принятия нашего предложения за основу с тем, чтобы избежать заключения договора по образцу Венгрии и Чехословакии, и в этом смысле наиболее выгодным было представить наше предложение в наиболее приемлемом виде». «Приемлемость» предполагала необходимость в рамках инструкций пойти как можно дальше навстречу Советскому Союзу. Только таким образом можно было исключить модель Чехословакии, которой Кекконен боялся больше других. По его мнению, решение было обоснованным еще и потому, что Паасикиви также поддерживал формулировку о «договоренности». Тем не менее Кекконен хотел выяснить мнение Паасикиви, но был вынужден согласиться с тем, чтобы предложение без утверждения было передано Молотову, а президент был лишь проинформирован об этом.
Когда делегации снова встретились 27 марта, надежды Кекконена оправдались. Молотов сообщил, что СССР не будет выдвигать своего проекта, а принимает финский в качестве основы для переговоров, что советская сторона готова принять статьи 3 — 7 данного проекта без изменений. (Таким образом, их можно было отложить в сторону до заключения окончательного договора.) Зато по касающимся военных вопросов статьям 1 — 2 Молотой выдвинул далеко идущие контрпредложения.
По статье 1 Молотов предложил следующие формулировки: Финляндия будет бороться против возможного противника «вместе с Советским Союзом», при этом он ссылался на интервью Паасикиви газете ОФСС по поводу помощи: Советский Союз окажет в оговоренных в статье 1 случаях «непосредственную помощь Финляндии в соответствии с договором». Формулировка Молотова по статье 2 означала уступку Советского Союза и отход от обычно применявшегося им принципа обязательных консультаций: «Договаривающиеся стороны будут консультироваться между собой о мерах, к которым следует прибегнуть с целью устранения оговоренной в предыдущем пункте угрозы нападения».
Предложения Молотова были доведены до сведения Паасикиви лишь на следующее утро, в тот же день Кекконен написал ему о своих впечатлениях. Поскольку телеграмма содержала только переданный Молотовым русский текст, а письмо находилось в пути, Паасикиви попросил членов делегации и специалистов как можно скорее высказать свое отношение к предложению Советского Союза.
В письме Кекконен подчеркивал, что отношение к финнам было доброжелательным и «очень корректным», но считал, что поправки Молотова заходят слишком далеко. Предложенная по статье 1 формулировка полностью устраняла содержавшуюся в финском варианте ступенчатость, то есть то, что «сначала Финляндия своими силами борется с целью отражения агрессора, и только во второй стадии Советский Союз по просьбе Финляндии или во взаимопонимании с Финляндией предоставляет нам помощь». В формулировке также содержалась идея автоматического предоставления помощи, как только Финляндия оказалась бы объектом агрессии. Статью 2 Кекконен считал по своей формулировке «устрашающе широкой и оставляющей возможности для различных истолкований». Тем не менеее Кекконен не заходил так далеко, как Хейнрикс, который считал, что предложения Молотова невозможно принять. Все же Кекконен в своем письме написал об этом.
Рано утром 29 марта Кекконен, Сёдерхёльм и Хейнрикс принялись детально анализировать предложения Молотова. У Хейнрикса к тому времени был готов основательный меморандум по этому вопросу. Он содержал также проект финского контрпредложения. В нем Хейнрикс, по большей части изменив порядок слов, передал текст статьи 1 таким образом, что подчеркивалась в первую очередь обязанность Финляндии защищаться самостоятельно. По вопросу о сотрудничестве он предложил формулировку: «при помощи Советского Союза и вместе с ним», а в качестве условия предоставления помощи предложил переговоры. Текст статьи 2 он предложил уточнить таким образом, чтобы было ясно, что угроза нападения должна касаться непосредственно территории Финляндии.
Кекконен и Сёдерхёльм присоединились к точке зрения Хейнрикса, убедив еще и Ойнонена выступить в поддержку. На начавшемся через несколько часов совещании делегации они потребовали заслушать военных специалистов и добились принятия такого решения, несмотря на сопротивление народных демократов. Таким образом, Хейнрикс получил возможность изложить свой меморандум всей делегации. Многие опасались, как бы встречные предложения финнов не показались советской стороне слишком неприемлемыми и, отказавшись от них, Советский Союз не вернулся бы к какой-либо другой модели договора, что было бы еще хуже с точки зрения Финляндии. Ситуация была сложной еще и потому, что формулировка Советского Союза местами слово в слово повторяла публичные высказывания Паасикиви.
Именно из осторожности делегация в конце концов приняла предложенную Сёдерхёльмом формулировку, которая в прочих частях сходилась с предложением Хейнрикса, но не столь явно подчеркивала первостепенность обязанности Финляндии защищаться самостоятельно. Предложение было в тот же день по телеграфу направлено Паасикиви.
Сёдерхёльм в своих воспоминаниях пишет, что Кекконен с самого начала боялся, что предложения Хейнрикса могут разозлить Молотова, и что Кекконен принимал участие в выработке более осторожной формулировки, принятой позднее. Однако это не находит подтверждения в других источниках. Именно Кекконен больше других настаивал на том, чтобы заслушать военных. На совещании делегации он назвал предложение Хейнрикса хорошим и подчеркнул также, что «право независимого государства на самооборону — это такой факт», который «всегда можно убедительно защищать». Все же он был готов согласиться с предложенной Сёдерхёльмом формулировкой в том случае, если «успешное принятие его (договора. — Ю. С. ) затруднится из-за сформулированной по-новому статьи». Однако нельзя отрицать, что на ход рассуждений Кекконена также наверняка повлияло распространенное среди членов делегации мнение, что благодаря уступкам Молотова Финляндия и так получила заметные преимущества, которые она могла бы потерять из-за собственных неосторожных действий.
Несомненно, что на позицию Кекконена повлиял также неожиданно состоявшийся накануне вечером разговор с советскими дипломатами Г. Г. Елисеевым и М. Г. Котовым. Кекконен записал в дневнике о самом факте встречи, но не написал, о чем шла речь. Очевидно, это была та же самая встреча, о которой Сёдерхёльм писал как о «конфиденциальной информации»: «Некий советский чиновник… дал понять, что Молотов пошел так далеко, как только мог, чтобы удовлетворить нас, и что дальнейшее давление на него бессмысленно. Все же они не отказывались от обсуждения деталей и формулировок». По рассказу Седерхельма, советский дипломат также утверждал, что целью договора была безопасность северо-западной границы СССР и создание условий, гарантирующих мир и безопасность.
В своем меморандуме Хейнрикс подчеркивал, что в своих встречных предложениях он отошел от утвержденных президентом инструкций. Это произошло, по его мнению, потому, что инструкции уже не соответствовали той ситуации, в которой велись переговоры. Соблюдение их могло, напротив, сорвать «наметившиеся важные достижения». Все же только Паасикиви мог решить вопрос об отходе от инструкций. В ожидании новых инструкций специалисты делегации оттачивали свои формулировки. Напряженное ожидание было прервано устроенным Молотовым приемом в честь делегации. Благодаря ему в личных отношениях удалось приблизиться друг к другу ближе, чем когда бы то ни было за столом переговоров.
Время шло, а инструкции все не поступали. Советская сторона сделала не одну попытку ускорить переговоры, которые приходилось переносить со дня на день. Нервничавшая делегация то и дело связывалась с президентом, реакция которого становилась раз от разу все более нетерпеливой.
Тем временем вопрос обсуждался в Хельсинки, следуя давней народной мудрости: когда на море случается крушение, то на суше легко быть умным. Все же до сих пор Паасикиви удавалось направлять настроение назначенной им совещательной комиссии и правительства в требовавшееся ему русло и создавать видимость того, что в предложение делегации в конце концов не было внесено сколько-нибудь значительных изменений, в корне меняющих дело.
Вечером 31 марта ситуация изменилась. Президент получил изложение точек зрения парламентских фракций, и в них — кроме ответов народных демократов и Шведской народной партии — содержалось отрицательное отношение к заключению «военного договора» с Советским Союзом. Президент решил, что переговоры следует строить по-новому. Следовало добиться возможно большего числа поправок к предложению Советского Союза, в противном случае договор, возможно, не будет принят парламентом. В этой ситуации из двух зол приходилось выбирать меньшее: «Лучше пусть провалятся переговоры в Москве, чем парламент отвергнет предложенный договор».
На это нервное настроение утром 1 апреля и пришелся телефонный звонок Кекконена. Он хотел в очередной раз выяснить, когда можно ожидать инструкций от президента. Разочарованный и расстроенный Паасикиви «был зол, как никогда». Он негодовал по поводу организации работы делегации, ее умения оценить ситуацию, по самому предложенному тексту. Одновременно с этим президент жаловался, что у него нет никого, с кем можно было бы посоветоваться, и потому просил Кекконена и еще кого-нибудь из членов делегации возвратиться в Хельсинки.
Делегация колебалась. Некоторые, в том числе Кекконен, хотели сначала познакомиться с новыми инструкциями. Все же после того как Пеккала вновь связался с Паасикиви, было решено отправить Кекконена в Хельсинки. С ним должен был поехать также Сёдерхёльм. Возражавшие против договора социал- демократы хотели, чтобы в качестве лиц, призванных передать информацию, были выбраны не только «соглашающиеся». Поэтому они пытались отправить вместе с ними еще и Пелтонена. Целью этого предложения, несомненно, было подкрепить отрицательное отношение к договору авторитетом Пелтонена. Эта попытка совсем не понравилась Кекконену. Он и некоторые другие члены делегации сделали все, чтобы торпедировать это предложение, что, впрочем, было несложно, поскольку сам Пелтонен не хотел ехать.
Ранним утром 2 апреля Кекконен и Сёдерхёльм отбыли на советском военном самолете в Хельсинки. Накануне вечером Энкель посетил Молотова для объяснения причин задержки переговоров и необходимости поездки. В тот же вечер Кекконен вновь встречался с Елисеевым и Котовым. Об этой встрече также не сохранилось записей, но возможно предположить, что советские дипломаты хотели перед поездкой еще раз повторить и подтвердить уже изложенные ими взгляды для передачи в Хельсинки.
Речь идет не столько о договоренности, сколько о диктате Паасикиви. «Президент был в хорошем настроении», — напутствовал отъезжающих Пеккала после своего телефонного с ним разговора. Вряд ли какая-либо другая оценка была более ошибочной и более далекой от истины. Это Кекконен и Сёдерхёльм ощутили, когда явились в президентский дворец. Паасикиви с самого утра сидел в окружении своих помощников, но они так и не пришли ни к чему. Были рассмотрены различные варианты текста, и все присутствовавшие, по точному описанию Сёдерхёльма, «были утомлены друг другом и самим договором, а также смертельно устали душой».
Самым уставшим был, скорее всего, пожилой президент, который находился в положении самом что ни на есть неблагодарном в ситуации положительного отношения к договору лучше других знакомых с обстоятельствами дела членов делегации и резко отрицательного отношения парламентских фракций, а также настороженно-подозрительной позиции группы своих помощников. Кекконен и Сёдерхёльм опоздали из-за погодных условий на четыре с лишним часа. Кроме всего прочего, делегация совершила ошибку, о которой еще раньше предупреждал Кекконен: «Если мы поспешим больше, чем он (Паасикиви. — Ю. С. ) со своим рассудительным характером посчитает нужным, то это может быть опасно». Все это и подготовило взрыв.
Кекконен и Сёдерхёльм доложили о переговорах. Кекконен подчеркивал, обращаясь к недоверчивой аудитории, как многого уже удалось достичь: 1) договор касается только агрессии, направленной против государственной территории Финляндии; 2) механизм договора начнет работать только в случае уже свершившейся агрессии; 3) речь не идет об ответной помощи; 4) в договор не включен пункт об общих обязательных консультациях. Сёдерхёльм особенно акцентировал внимание на пожелании делегации не вносить в текст заметных изменений. Кекконен же неоднократно в разной связи подчеркивал, что собственно переговоры еще не начались, что давало больше возможностей для дальнейших изменений.
Президент и его помощники особенно не одобряли предложенную формулировку статьи 2, хотя, впрочем, к статье 1 они относились ничуть не лучше. Председатель парламента Фагерхольм объявил, что ни парламент, ни социал-демократы не одобрят предложения делегации. Вестеринен говорил то же об Аграрном союзе, в чем Кекконен имел возможность лично убедиться, встретясь вечером с представителями своей партии. Поскольку дискуссия не продвигалась вперед, президент прервал ее и распустил всех на обеденный перерыв.
Во время перерыва президент удалился в свои личные покои и там беседовал с Кекконеном и Сёдерхёльмом. В своем дневнике Паасикиви пишет, что «очень серьезно констатировал», «что я обязался поддерживать договор, если он будет таким, каким предполагался согласно моим инструкциям, но если он претерпит существенные изменения, то я не считаю себя связанным с ним». Видимо, в действительности разговор происходил куда более бурно. Усталость, разочарование и ответственность переполнили чашу терпения пожилого политика, а приехавшие из Москвы представляли собой хороший громоотвод. «Паасикиви почти кричал от злобы» — так описывает ситуацию Сёдерхёльм, а Кекконен подтверждает в своем дневнике, что «старик кричал, как раненный в задницу медведь».
Напрасно они предполагают, будто что-то удалось выиграть, «русские» ни в чем не уступили, это никакое не достижение, что финское предложение принято за основу для переговоров, — изливал свою горечь президент. Паасикиви упрекал делегацию, а особенно входящих в ее состав министров, за излишнюю мягкость. Почему Кекконен и Сёдерхёльм не навели порядка! Ясно, что у «русских» есть виды на Финляндию. Поэтому лучше, чтобы договор был таким, который не давал бы Советскому Союзу возможности оказывать давление на Финляндию, а если бы он попытался это сделать, то ему пришлось бы открыто нарушать договор.
Картину дополняет воспоминание Сёдерхёльма о звонке Пеккалы вскоре после состоявшегося разговора. Кекконен отказался разговаривать с премьер- министром, поскольку «был так чертовски зол, что не мог говорить». Вынужденный ответить на звонок Сёдерхёльм рассказывает, что по совету Кекконена охарактеризовал ситуацию как «чертовски неприятную». Эта оценка была высказана по открытой телефонной линии, и потому Сёдерхёльм считает, что она имела влияние на более уступчивую в дальнейшем позицию советской стороны.
Уставший президент ушел спать. Но Кекконен и Сёдерхёльм остались вырабатывать новые предложения по тексту военных статей договора совместно с помощниками Паасикиви. Проект был готов ночью. В конечном счете внесенные в проект, предложенный делегацией, изменения оказались не столь значительны. За основу статьи 1 была принята формулировка Хейнрикса, которую Кекконен хвалил еще в Москве. Новым было то, что подчеркивалась самооборона Финляндии «в пределах границ Финляндии» и «в случае необходимости» при помощи Советского Союза «или» вместе с ним. Также в пункте 3 этой статьи помощь определялась как имеющая место «при необходимости» и «необходимая», причем о ней следовало «вести переговоры и договориться». В статье 2 консультации были определены как касающиеся «военных» действий для отражения «нападения», а не угрозы такового.
Кекконен возражал, собственно говоря, лишь против одного изменения. По его мнению, с военной точки зрения представлялось невозможным, чтобы Финляндия защищала свою территориальную неприкосновенность только внутри своих границ. Входившие в число советников Паасикиви генералы также подтвердили это. Однако Кекконен все же согласился с такой формулировкой, чтобы удовлетворить требования парламента. Позднее Паасикиви дал делегации на переговорах полномочия при необходимости перенести данный пункт в отдельное письменное заявление для передачи советской стороне.
Паасикиви сумел провести новые инструкции по ведению переговоров в Госсовете, хотя составлявшие в правительстве большинство социал-демократы и аграрники голосовали против. Одновременно с этим президент дал делегации право внести некоторые небольшие изменения в том случае, если того потребует складывающаяся на переговорах ситуация. В дополнение к этому Паасикиви решил, что в переданном советской стороне отдельном письменном заявлении следует констатировать, что «военные меры вступают в силу» только в случае войны и за их подготовку отвечает только Финляндия. Кроме того, в этом документе следовало упомянуть, что в случае сотрудничества финны будут действовать в составе своих подразделений и подчиняться своему командованию.
Перед отъездом Кекконен и Сёдерхёльм еще раз посетили президента для получения последних наставлений. После того как решение было принято, Паасикиви был в самом хорошем расположении духа. Он констатировал, что сведение к минимуму угрозы войны и предотвращение нападения отвечает интересам как Финляндии, так и Советского Союза. Потому он обещал сделать все от него зависящее, чтобы договор, подобный намеченному, был принят парламентом. Все же он подчеркнул, что большинство народа против такого договора. Поэтому на переговорах следует обращать особенное внимание на психологические факторы. Именно поэтому Паасикиви считал важным, чтобы в преамбулу договора было включено само по себе ни с чем не связанное утверждение о стремлении Финляндии оставаться в стороне от столкновения интересов великих держав. Эта мысль содержалась уже в составленном в марте проекте и она включала в себя — согласно высказанной ранее трактовке Паасикиви — такую формулировку о нейтралитете, которую возможно было в тогдашних условиях защищать с юридических позиций.
Паасикиви еще раз подчеркнул, что Кекконен и Сёдерхёльм должны в Москве «держать поводья» в своих руках. Договорились, что Кекконен огласит на переговорах личное послание президента, в которое можно было бы включить центральные принципы и взгляды из числа обсуждавшихся. После этого Кекконен передаст слово Сёдерхёльму, который изложит мотивы, по которым были приняты изложенные во встречном предложении финской стороны формулировки. Таким образом удалось бы избежать участия Пеккалы и Энкеля в дискуссии.
Кекконен еще в Хельсинки начал составлять текст для изложения его от имени Паасикиви и продолжил работу над ним во время полета 4 апреля. В тот же вечер финская делегация собралась, чтобы заслушать сообщение вернувшихся из поездки. Никаких решений не было принято. Столь же незначительным стало и совещание, проведенное на следующий день. «Поводья» находились теперь в соответствии с пожеланием президента в руках Кекконена и Сёдерхёльма, и они крепко держали их. Кекконен добился своего, поставив делегацию перед выбором «или — или»: он недвусмысленно заявил, что не примет никаких поправок к своему тексту: он либо изложит его в том виде, в каком написал и каковой соответствует «пунктам» требований Паасикиви, либо не станет излагать вовсе. После такой борьбы делегация уже не захотела вмешиваться в текст выступления Сёдерхёльма, а оставила изложение мотивировок «на его совести».
В статьи делегация внесла небольшие семантические поправки и объединила пункты 1 — 2 статьи 1 в один абзац. Все это было возможно в рамках дополнительных инструкций Паасикиви.
Решающие переговоры проходили в Кремле вечером 5 апреля. В начале Пеккала передал слово Кекконену, который в точном соответствии с планом передал приветствие и послание Паасикиви. В основной своей части оно было очень талантливо составлено. Кекконен констатировал, что «сильное мнение в парламенте» стоит за нейтралитет и считает военный договор ненужным. По мнению президента, таковой все же было бы возможно заключить, и он будет делать все возможное, чтобы он был одобрен, и даже готов поставить на чашу весов свой авторитет, что, несомненно, может оказать решающее влияние на мнение большинства в парламенте. Такой позитивный результат все же возможен лишь в том случае, если принятый в конце концов договор будет отвечать инструкциям президента. С точки зрения тактики ведения переговоров еще более искусным был тот способ, каким Кекконен обосновывал внесенные Финляндией изменения по военным статьям: «За этими предложенными изменениями не стоит желание ослабить предпосылки достижения той цели, к которой стремился Советский Союз, внося свои контрпредложения. Одной из основных причин вносимых нами изменений является желание президента Паасикиви добиться поддержки договора общественным мнением в Финляндии. Потому президент Паасикиви предлагает такие изменения, которые составлены с учетом тех важных психологических факторов, оставление которых без внимания может помешать достижению основной цели договора, то есть углублению отношений между странами. Президент Паасикиви сказал нам, что хочет заключить договор, в котором достижение важной с точки зрения Финляндии политической цели, а именно получение поддержки договора финским общественным мнением, не препятствовало бы достижению военной цели договора, то есть предотвращению нападения и при необходимости совместному отражению агрессии».
После этого, согласно плану, был черед Сёдерхёльма, который еще более подробно обосновал внесенные изменения. С ним Молотов и провел собственно переговоры. Было похоже на то, что для советской стороны более важной была ст. 2 относительно консультаций. Поскольку теперь финны полностью убрали упоминание об угрозе нападения в качестве фактора, ведущего к началу консультаций, то Молотов предложил либо составить совершенно новую формулировку этой статьи, либо вернуться к первоначальному предложению Финляндии. Решение пришлось принимать Сёдерхёльму, который дважды заявил, что нет никаких препятствий для возвращения к первоначальной формулировке. В своих интервью и воспоминаниях Сёдерхёльм рассказывал, как помощь подоспела со стороны Кекконена, который быстро прошептал: «Договаривайся!»
Ответ имел решающее значение. Он открыл дорогу для продолжения переговоров. Поскольку делегация Финляндии соглашается с предложенной ею самой первоначально формулировкой статьи 2, то делегация Советского Союза готова принять новое предложение финской стороны относительно формулировки статьи 1, объявил Молотов и переспросил у Пеккалы, можно ли считать этот вопрос решенным. Сёдерхёльм вспоминал, что погруженный в собственные раздумья Пеккала очнулся и непонимающе оглянулся по сторонам: «Кекконен и я принялись энергично кивать в знак согласия, и Пеккала ответил просто «да».
После этого все пошло, как по маслу. Молотов без возражений принял предложенный финской стороной срок действия договора в десять лет. О переданном Пеккалой проекте преамбулы не стали вести переговоры. Поскольку в нем содержались еще не обсуждавшиеся формулировки, то было решено, что каждая делегация выделит уполномоченного, которые и договорятся по этому вопросу. Для составления преамбулы были выбраны Кекконен и Вышинский. Они встретились поздно вечером того же дня и без особых затруднений пришли к взаимному пониманию.
Единственное замечание Вышинского по вводной части касалось включенного в нее одностороннего заявления Финляндии, в котором подчеркивалось ее стремление стоять в стороне от противоречий между великими державами. Кекконен согласился, что по своей декларативности и односторонности оно не очень уместно, и признал также, что сам Паасикиви охарактеризовал его как некий нарост на преамбуле. Все же оно имело важное значение для Финляндии, поскольку, будучи малым государством, она всегда остается объектом международной политики. В то же время Советский Союз — это субъект и в таковом качестве не нуждается в подобного рода заявлениях. Таким образом, по этому пункту преамбула не обязательно должна быть сбалансирована, доказывал Кекконен.
Все же самыми важными доводами в пользу такого заявления были причины психологического порядка. Было важно произвести хорошее впечатление в Финляндии: «Я объяснил, что оно (это место в преамбуле. — Ю. С. ) важно для финского народа по причинам психологического свойства. Я передал слова Паасикиви, что Советский Союз может себе позволить нам сделать в этой связи такое заявление». Вышинский принял эти объяснения и данный пункт преамбулы, после чего договор был готов. Договорились о том, что подписание состоится на следующий день. Итоговый результат был передан телеграфом Паасикиви, который на следующий день сообщил, что доволен договором.
Торжественное подписание происходило 6 апреля 1948 г. в 21.00 в рабочем кабинете Молотова. Присутствовали делегации, а также группа высокопоставленных сотрудников Министерства иностранных дел Советского Союза. Подписание почтил своим присутствием генералиссимус Сталин. После подписания в том же помещении — к удивлению финнов — состоялся ужин. Молотов провозглашал тосты по очереди за каждого члена финской делегации. Говоря о Кекконене и Сёдерхёльме, он подчеркнул, что их поездка в Хельсинки решающим образом способствовала достижению договоренности.