В Петербурге на Марсовом поле находится мемориал героев революции. Надпись на одной из плит сообщает, что под ней похоронены финские коммунары, убитые финнами-белогвардейцами в Петрограде летом 1920 г. На самом деле, подоплека этого преступления, судя по всему, не имела никакого отношения к «финнам-белогвардейцам» и была связана с борьбой фракций внутри действовавшей в эмиграции финской компартии.
Предпринимая попытку реконструировать давнюю трагедию, используем в качестве источника, прежде всего, сообщения советской периодической печати. Здесь следует отметить, что советские исследователи практически не касались данного эпизода. В финскую же историографию эти события вошли под не совсем точным названием «дело маузеристов» (на самом деле преступники были вооружены наганами).
Итак, все случилось 31 августа 1920 г. в доме №26-№28 по улице Красных Зорь (Каменоостровский проспект), где проходило очередное заседание финского рабочего клуба имени Куусинена. В 9 часов вечера к зданию подошли девять человек. Двое из них взяв в руки гранаты, остались у входа, а остальные поднялись на шестой этаж к квартире, где проходило собрание.
Юкка Рахья (брат сподвижника В.Н. Ленина — Эйно Рахья) только что закончил доклад о подъеме рабочего движения в Финляндии и вышел покурить в прихожую. Именно он и стал первой жертвой визитеров.
Выхватив наганы, вошедшие застрелили его на месте, затем ворвались в зал и продолжили пальбу, выбирая в качестве мишеней «наиболее ответственных работников». Были убиты кассир военной организации Туомас Хюрскюмурто, секретарь военной организации Лиля Саволайнен, красный командир Юкка Виитасаари, бывший член финляндсого революционного правительства (Совет народных уполномоченных) в 1918 г. и активный деятель КПФ Коста Линдквист, член ЦК КПФ журналист и литератор Вяйне Иоккинен, заведующий регистрационным отделом бывший рабочий-металлист Теодор Кеттунен и один из «заглянувших на огонек» рядовых коммунистов бывший булочник Юхо Сайнио.
Раненными оказались десять человек — член ЦК КПФ К. М. Эвя, заведующий канцелярией Йохан Лехтинен, заведующий конспиративными квартирами Йохан Саватолейкунен, член коллегии бюро рабочих коллективов Йохан Вастен, секретарь бюро Микка Виркки и члены партии Элис Суркаулис, Атто Лайне, Айно Петерсон, Сакеус Юриоя и Армас Паккинен (Паккинен, как и Сайнио, попал в число жертв совершенно случайно).
Вся бойня продолжалась пару минут. Убийцы вошли в такой раж, что продолжали стрелять в уже бесчувственные тела своих жертв. В конце концов, звуки выстрелов, а также вылетевший в окно стул, привлекли внимание милиции. Людей с пистолетами «стражи порядка» схватили уже на выходе из дома, причем никакого сопротивления террористы не оказали1.
Весть о случившимся, за несколько часов облетела город. Никто не знал сути происшедшего. Сначала ходили слухи, будто преступление организовали братья Эйно и Юкка Рахья, которые, якобы, таким образом, решили завоевать прощение у финских белогвардейцев. Затем оказалось, что Юкка Рахья был в числе жертв, однако ситуацию это не прояснило. Все арестованные на месте преступления, оказались хотя и молодыми, но достаточно проверенными членами партии, хорошо проявившими себя и во время революционных событий 1918 г., и уже позже на подпольной работе в Финяндии.
Петроградским газетчикам потребовалась целая неделя, чтобы осмыслить происшествие и создать более менее благопристойную версию событий. На первый план пресса выдвинула идею «контрреволюционного заговора».
Так сообщение ВЧК гласило, что «Созданная по горячим следам для расследования дела комиссия под председательством товарища Дзержинского сразу же напала на хитро обдуманный план и тонко сплетенную нить заговора финских белогвардейцев. Пользуясь счетами личного характера, неизбежными в результате временного, но тяжелого поражения финской революции и неопытностью небольшой группы финской молодежи ловкая рука белогвардейского замысла сделала эту группу слепым орудием своих планов». 2
В том же духе было выдержано и сообщение Петербургского комитета Российской коммунистической партии: “Наша скорбь и негодование увеличиваются еще тем, что белогвардейским провокаторам, вдохновлявшим и руководившим заговором, удалось использовать для своей гнусной цели лиц, формально состоявших в рядах коммунистической партии. Заговор направлен не только против ЦК и отдельных членов партии, он направлен против партии в целом и всего ее будущего, — провокаторы стремятся подорвать основы бытия партии – ее партийную дисциплину.3
Наконец, 11 сентября появилось подписанное Н. И. Бухариным, Э. Мейером (Германия), А. Руднянским (Венгрия) и секретарем М. Кобецким обращение Исполкома Коминтерна. Признавая необходимость «дать оценку и объяснить» происшедшее коминтерновцы писали следующее: «Финляндская коммунистическая партия появилась после жестокого поражения Финляндской революции, раздавленной тяжелым ботфортом немецкого империализма и додушенной упорной, мстительной и кровавой финляндской буржуазией. Значительная часть отступивших товарищей осталась в России. Революционная финляндская эмиграция умела выделить талантливых вождей и заложила основу финляндской коммунистической партии. Но эмигрантская обстановка, тяжелые воспоминания о поражениях, неизбежный элемент разложения, столь свойственный всякой эмигрантщине, делали свое дело. Начался процесс гниения среди финляндских коммунистов. Посыпались обвинения, заподозревание и взаимное недоверие. Клеветническая кампания носила иногда прямо чудовищный характер. Против одного из братьев Рахья, старого революционера и члена ЦК, выдвигалось обвинение, что он хотел взорвать финские курсы. О других писали доносы, что они проваливают своих товарищей в Финляндии, третьих обвиняли в том, что они предали революцию в 1918 г., и в четвертых в том, что они неправильно расходовали деньги. Зловонные ручьи клеветы текли обильной рекой. Буржуазия разжигала эту борьбу. Буржуазия натравливала. Буржуазия готовила свое дело. Капиталистам выгодно, ведь, разстраивать пролетарский фронт, толкнуть рабочего против рабочего, дезорганизовать ряды трудящихся, смять, разрушить и выставить на посмешище пролетарскую дисциплину. Ей ведь, так выгодно пустить пролетарскую кровь. Неопытные, молодые, упорные, узколобые люди, думавшие, что они настоящие революционеры, попались на провокационную удочку. Они решили спасти революцию и выстрелили прямо в грудь этой революции».4
Похороны состоялись 12 сентября 1920 г. Тела погибших были выставлены для прощания в Георгиевском зале Дворца Искусств (Зимнего дворца). Собравшиеся пропели «коммунарам» «Вечную память» и «Вы жертвою пали в борьбе роковой». Затем траурная процессия двинулась по проспекту 25 Октября (Невскому проспекту) и Садовой улице к Марсову полю на котором собралось около 100 тысяч человек. Над толпами колыхались плакаты «Подлый белый террор в Петербурге откликнется свержением буржуазии в Финляндии», «Через трупы товарищей финнов – вперед к коммунизму». Когда гробы опускали в могилу, пушки Петропавловской крепости дали прощальный залп. Затем состоялся траурный митинг. 5
Согласно официальной хронике все выглядело торжественно и благопристойно. Однако за пышными словами угадывался и тайный смысл происшедшего. По рукам ходили написанные обвиняемыми письма к Ленину и финским рабочим. Из этих документов было очевидно, что внутри КПФ, да и внутри ее «старшего брата» Российской коммунистической партии наметился, раскол между «заевшейся» партийной номенклатурой и рядовыми коммунистами.
Своеобразным отражением этого раскола стало опубликованное в партийной печати письмо ЦК РКП. В нем совершенно не упоминалось о петроградских событиях, однако констатировалось, что проблема «верхов» и «низов» действительно существует и является результатом не только «сравнительно широкого наплыва мало закаленных в партийной дисциплине молодых членов партии», но и «действительно неправильных и совершенно нетерпимых приемов работы, которые практикуют некоторые ответственные работники».6
17 сентября в Петрограде на Симбирской улице дома 22 прошел митинг финских коммунистов на котором присутствовал председатель Петросовета Г. Е. Зиновьев. На этом митинге обсуждалось, то самое злополучное письмо «маузеристов» Пааси и Хеглунда к Ленину. Свои действия убийцы мотивировали тем, что их жертвы были не большевиками, а меньшевиками, бежали в 1918 г. из Финляндии бросив своих товарищей и имели «буржуазное образование».
Зиновьев энергично защищал погибших: «Вздор, – сказал он.- Я хорошо знаю убитого Рахия, который никогда не был меньшевиком, он не был также и парламентарием. Да, наконец, если бы он и был парламентарием прежде, то это еще не значит, что его надобно убивать теперь, когда он стал всецело на коммунистическую платформу». По следующему пункту председатель Петросовета заверил, что погибшие «не бежали, но уехали из Финляндии по требованию коммунистической партии для того, чтобы спасти живые силы коммунизма. Обвинять Рахия в трусости – значит лгать или ничего не понимать. Рахия был одним из самых мужественных людей». Наконец, относительно «буржуазного образования» была сделана ссылка на образование В.И. Ленина и К. Либкнехта. Речь большевистского лидера закончилась следующим пассажем: «Пааси и Хеглунд в своем письме говорят “Да здравствует красный террор!”, но очевидно они здесь опять ничего не понимают. Мы объявили красный террор против буржуазии, да и то не сразу, а только в 1919 г., в первое же время мы щадили даже и царских генералов. Я буквально прихожу в ужас оттого, что у вас в партии колебались вынести осуждение этому убийству и отнеслись индифферентно к похоронам убитых».7
Как можно понять из выступления Зиновьева, отношение к терракту было далеко не однозначным и объяснялось это, прежде всего, явно не большевистским образом жизни погибших «коммунаров». Пока рядовые партийцы боролись за выживание в голодном Петрограде, либо вели подпольную работу на своей Родине, их руководители наслаждались жизнью в Доме Советов (Бывшая гостиница «Астория»), прозванном в народе (за комфортные бытовые условия) «слезой социализма». Не удивительно, что и сами эти лидеры, завоевали в «низах» прозвище «господ-социалистов», став, в конце концов, мишенями для своих «младших товарищей». 8
Однако советские карательные органы продолжали настаивать на версии «белогвардейского заговора». 3 декабря было опубликовало еще одно сообщение ВЧК из которого следовало, что «тайные агенты буржуазии» проникли в круги эмиграции и начали обвинять членов ЦК КПФ в том, что они, якобы, работают на финских белогвардейцев. ВЧК «несмотря на явную вздорность, все же проверило эту информацию и убедилось в ее лживости. Однако ей поверили люди в личном отношении вполне безупречные – Пааси, Хеглунд, Паха и некоторые другие».
Далее делалась попытка оправдать «погорячившихся товарищей» и представить их искренне раскаявшимися в содеянном. Так приводились слова Хеглунда о том что «благодаря убийству, революции все же нанесен вред, и белогвардейцы получили известные основания для агитации против коммунистов». Стало известно также заявление Нюланда Сала «Я, признаю, — сказал он, — что мы допустили ошибку, не исчерпавши всех средств, не обратившись к ЦК партии коммунистов. Если этим убийством принесен большой ущерб делу революции, то я об этом сожалею, причем я понимаю, что я недостаточно разбираюсь в политике. Я допускаю, что, возможно, среди нас были еще товарищи, подобно мне плохо разбирающиеся в политике». 9
Однако среди арестованных по делу требовалось найти хотя бы одного или двух, из тех, кого можно было бы выставить в качестве агента финской разведки. И здесь вся тяжесть обвинений обрушивалась на члена ЦК КПФ Войтто Элоранта. Следует отметить, что сам он в произошедшем не участвовал, однако именно у него на квартире собирались накануне участники убийства, чтобы написать письма к Ленину и финским рабочим с объяснением своих действий. Заявление обвиняемого будто в этот момент он находился в другой комнате опровергалось свидетельством его «друга» Пюлканена, а также самим письмом, по содержанию и стилу которого нетрудно было убедиться, что оно было составлено никем иным как самим Элоранта.
Далее чекисты углубляясь в историю случившегося упоминали о том, что еще в 1905 г. арестованный был помощником создателя финской Красной гвардии капитана Кокка. «Однако, хотя после поражения революции полицейские разыскивали Кокка по всей России и Европе, Элоранта они не тронули, хотя и знали о его местонахождении». Утверждалось, что именно тогда Элоранта стал сотрудничать с «царскими сатрапами». Припомнили ему и то, что в Россию он прибыл лишь в августе 1918 г. т. е. через два месяца после подавления финской революции. Где он находился все это время? Ответ давался простой – налаживал контакты с финскими белогвардейцами. Затем, по версии чекистов, уже в России, Элоранта «проник» в ряды КПФ для того, чтобы «разжигать раздоры внутри партии». Связь «со своими хозяевами» Элоранта поддерживал через другого обвиняемого Туоминена и его друзей, которые «для отвода глаз занимались контрабандой в нашу пользу». 10
Что в данном случае имели в виду чекисты непонятно, но очевидно, что Туоминен достаточно свободно сновал через границу и, видимо, делал это не без помощи советских пограничников. Единственным же свидетельством того, что терракт был задуман на территории Финляндии стала полученная ВЧК информация, будто за 3-4 недели до убийства на заседании одного из финских белогвардейских обществ высказывалась мысль о необходимости физической ликвидации руководителей КПФ.
Спустя 60 лет в Финляндии были опубликованы мемуары сына Войтто Элоранта. Автор книги (которому в 1920 г. было всего 10 лет) утверждал, что его отец весьма настойчиво добивался «прозрачности» партийного бюджета. Однако требования ревизии финансовой деятельности ЦК встречали резкое противодействие со стороны «господ-социалистов» – Сирола, Маннера, и особенно братьев Эйно и Юкка Рахья (последний из них, в воспоминаниях Элоранта-младшего предстает не только человеком наглым и высокомерным, но и настоящим садистом, способным поднять руку на маленького ребенка). 11
Очевидно, что борьба Войтто Элоранта за более справедливое распределение партийных средств, находила отклик в сердцах молодых коммунистов. В конце концов, среди них выделилось так называемое «анархическое крыло», члены которого решились на активные действия. Своими жертвами они избрали всех «господ-социалистов», однако из их числа 31 августа в клубе Кусинена находились лишь Ю. Рахья, В. Иоккинен и К. М. Эвя. И тогда гнев убийц обрушился на подвернувшихся под руку функционеров «среднего звена», большинство из которых, впрочем, также были приближены к партийной кассе…
Знал ли сам Элоранта насколько далеко готовы пойти «анархисты-коммунисты»? И если знал, то насколько он поддерживал, или наоборот противодействовал их замыслам? Автор мемуаров писал, что его отец выступал исключительно за мирное разрешение конфликта. Но чекисты придерживалось прямо противоположного мнения.
Во всяком случае, из 10 участников «дела» 8 были помилованы на том основании, что они «защищали пролетарскую революцию» (даже «связной белогвардейцев» Туоминен избежал наказания, стал одним из лидеров КПФ и лишь в 1939 г., находясь в Швеции, изменил партии). 12
К смерти приговорили только одного Элоранта. Правда, затем смертную казнь ему заменили пятилетним тюремным заключением. Но здесь в дело вмешалось финляндское правительство, попросившее о помиловании Элоранта. Подобная просьба окончательно поставила на нем клеймо «белогвардейца» и вскоре он был расстрелян. Все его подельники также не избегли подобной участи, но произошло это намного позже – в период сталинских репрессий.
Подводя аналитические итоги, следует констатировать, что руководство ВЧК заведомо пыталось оправдать непосредственных исполнителей терракта, ссылаясь на их «молодость», «горячность» и «чистоту помыслов». Возможно, дело заключалось в том, что они, время от времени, выполняли тайные разведывательные задания на территории Финляндии?
Весьма своеобразно толковался и вопрос о том, кто именно направлял руку преступников. Внутри КПФ в это время шла фактическая борьба. Любопытно, что на IV съезде партии (июль – август 1921 г.) Эйно Рахья заявил, что именно Куусинен был одним из организаторов побоища в партийном клубе.13 В действительности же Кусинен в это время находился на подпольной работе в Финляндии, а в Петрограде оставался один из его соратников – Туоминен. И именно он, согласно заявлению ЧК, поддерживал связь между Элоранта и финскими белогвардейцами. Но затем эта версию тихо исчезла. Туоминен отправился вскоре в Финляндию на нелегальную работу, а Куусинен, напротив вернулся в Россию и продолжил занимать лидируюшее положение в компартии, войдя одновременно в руководство Коминтерна. Предпринятая тогда Эйно Рахья попытка обвинить в чем-то Куусинена в плоть до его причастности к гибели его брата осталась бездоказательной.
Преступление же, потрясшее весь Петроград, довольно быстро предали забвению, а единственными организаторами убийства стали считать мифических «финнов-белогвардейцев».
Примечания:
1 Трагедия в клубе Куусинена // Петроградская правда. 1920. 7.9.
2 Сообщения ВЧК о преступлении на улице Красных Зорь // Известия. 1920. 7.9.
3 Обращение ЦК РКП (б) // Известия. 1920. 7.9.
4 Обращение Исполкома Коммунистического Интернационала // Правда. 1921. 11.9.
5 Похороны коммунаров // Крестьянская газета. 1920. 13.9.
6 Открытое письмо ЦК РКП (б) // Правда 1920. 22.9.
7 Митинг финских коммунистов // Петроградская правда. 1920. 18.9.
8 Ниронен Я. Финский Петербург. СПб., 2003.
9 Сообщение Всероссийской Чрезвычайной комиссии // Известия. 1920. 3.12.
10 Там же
11 Автор выражает благодарность директору Финского института в Санкт-Петербурге г-ну Ярмо Ниронену, любезно предоставившего переведенные на русский язык материалы из книги Я. Элоранто
12 Юссила О., Хентиля С., Невакиви Ю. Политическая история Финляндии. М., 1998.
13 Сто замечательных финнов. Хельсинки, СПб., 2004.
источник: сборник «Санкт-Петербург и страны Северной Европы», 2005.
