Уток кормить Сидоров ходил в воскресенье, с утра. Утки плавали посередине небольшого пруда — или озера? — и вообще пугались людей, потому что мальчишки иногда кидали в них камнями, не исключено, что и бомжи могли рассматривать их, уток, в качестве потенциальной еды.
Но Сидорова утки знали. Потому что, когда он появлялся, утки, гогоча, сразу подплывали к нему без боязни. А некоторые даже вылезали на берег и ели кусочки из специально и загодя купленного батона прямо с рук. Не все. Некоторые, особенно уточки, так сильно не рисковали, но Сидоров и их не обижал и кидал им кусочки в воду — где утки их тут же сметали, иногда отпихивая товарок. Впрочем, обходилось без серьезных драк.
Вот и сегодня всё шло по заведенному порядку, батон уже был наполовину уничтожен утиным воинством, когда Сидоров услышал позади себя шорох автомобильных шин. Хотя езда по маленькому городскому парку на машинах была в принципе запрещена, на практике этот запрет частенько нарушался — что возмущало Сидорова, потому как по дорожкам гуляли мамы и бабушки с детками, гоняли на велосипедах подростки, но неуважение к законам, как частенько говорил сам Сидоров на работе и домашним, стало просто основой нынешней жизни. Поэтому он даже не повернул голову, чтобы посмотреть на очередного автовладельца, не уважающего правила и других, не обремененных колесами, людей. А продолжал, сидя на корточках, кидать уткам кусочки хлеба.
И как, оказалось, зря.
Потому что через несколько секунд ему в затылок уперлось что-то металлическое и холодное, а хрипловатый мужской голос сказал:
— Очень медленно поднимаемся, резких движений не делаем, руки держим перед собой.
***
Черный минивэн, на грязном полу которого Сидоров лежал, остановился, грохнула дверь, один из захватчиков грубо пихнул его ногой:
— Вылазь, приехали.
Сидоров с трудом поднялся на колени, потом, полусогнувшись, встал на ноги. Руки оставались связанными пластиковой лентой. Вылез из машины.
Минивэн стоял в каком-то глухом дворе, по неполному периметру огороженному высокой стеной из красного кирпича. Поверх стены были мотки колючей проволоки.
Железная дверь в глухой стене дома — тоже из красного кирпича — со скрипом открылась — Сидорова втолкнули туда. Внутри, в коридоре казенно-зеленого цвета, был целый ряд глухих металлических дверей с окошками. В первую же дверь Сидорова затолкали.
Это был классическая камера — четыре стены без окна и железная табуретка, приваренная к железному полу. На потолке лампочка, закрытая железной решеткой. Больше ничего.
***
Помещение, куда Сидорова впихнули через час, мало чем отличалось от тюремной камеры. Только к полу были приварены две табуретки и нечто металлическое и столообразное.
На табуретках сидели двое, очень похожие друг на дружку.
— Мне бы в туалет, — робко сказал Сидоров. — Писать очень хочется.
— ПотЕрпите, — сказал первый.
Сидоров пожал плечами.
— Советую не запираться, — сказал первый.
— А в чем? — робко поинтересовался Сидоров.
— Кто вы? — спросил второй.
— Я? Я Сидоров…
— Мы знаем ваше имя. Кто вы в системе?
— В системе? В какой системе?
— Чем вы занимаетесь? — рявкнул первый и ударил кулаком по столообразному сооружению.
— Занимаюсь? — Сидоров робко посмотрел на него. — Я бухгалтер. Работаю в «Мосгорводоканале».
— Не пудрите нам мозги… — начал первый, но второй оборвал его жестом ладони. Открыл лежавшую перед ним папку.
— 2 октября сего года ЗАО «Моссибнефть» перевело из банка «Восточный», Москва, в банк «Стратфорд Би» на Каймановых островах 112 миллионов долларов, где эти деньги в свою очередь были переведены на счета нидерландских банков по цепочке Кайманы-остров Мэн-Нидерланды.
Мы проследили все банковские операции от начала до конца с помощью специальных средств и программ, но при этом выяснили, что вся — абсолютно вся информация о денежных операциях параллельно прослеживалась какой-то третьей стороной.
— А мы — это кто? — полюбопытствовал Сидоров. — И какое это все имеет ко мне отношение?
— Мы — это мы, — сказал первый и продолжил. — Размотав длинную цепочку из экранов, файерволов, прокси-серверов и прочей компьютерной лабуды, мы выяснили, что эта информация прошла на ваш компьютер, установленный в вашем отделе «Мосгорводоканала» по адресу ул. Стромынка, дом 21, корпус 2, подъезд 1, офис 5.
— Это же наш адрес! — удивился Сидоров.
— И ваш компьютер, Сидоров. Так что не стройте из себя дурачка.
Снова вступил в разговор второй:
— Нам стало интересно, Сидоров, зачем рядовому бухгалтеру Водоканала такая информация, получение которой у информационно-аналитического отдела нашей службы потребовало несколько сотен человеко-часов. И — представьте себе — обнаружилось, что это не единственный случай. Оказывается, Сидоров, на Ваш компьютер поступили данные даже о переводе денег госкорпорации «Росвооружения» на счета в Швейцарии — что является, Сидоров, информацией высшей государственной важности. Теперь, Сидоров, я повторю мой вопрос — кто вы и чем занимаетесь?
— Я бухгалтер. Просто бухгалтер. Что касается этих ваших файерволов — ничего не знаю, я в этом не разбираюсь. Какая-то ошибка. Может, случайность. А может — Сидоров даже просветлел — это троян такой. Я читал где-то. Сидит у человека в компьютере шпионская программа, делает что-то свое — а человек ничего и не знает, что у него в компьютере творится.
Мужчины переглянулись.
— Сидоров, не морочьте нам голову. Вчера ночью специалисты из нашей службы негласно проникли в вашу лавочку и вскрыли ваш компьютер. При подключении жесткого диска для копирования информации он загадочным образом самоликвидировал всю информацию. Чист. И нет никаких способов восстановить то, что на нем было.
— Ну вот, — уныло сказал Сидоров.- А у меня там по квартальному отчету все данные.
— Интересно, Сидоров, что программа, уничтожившая так лихо содержимое диска, была разработана, как мы узнали, в Массачусетском Технологическом Интституте доктором Гариком Азаряном, бывшим жителем Баку.
— И что с того?
— А вот к программе, которая отслеживает практически все финансовые транзакции, совершаевшиеся в последние несколько лет через как минимум три крупнейших российских банка — имеет явно отношение один криптограф-математик по фамилии Якобсон — бывший житель Ленинграда, а ныне сотрудник компании Google.
— Не знаю я никакого Якобсона, — сказал даже несколько сварливо Сидоров. — У меня был одноклассник по фамилии Мухаметдинов — так в нем не было ни капли татарской крови. Просто его отца, когда он остался сиротой после смерти своего отца — украинца, а мать до этого погибла в эвакуации, усыновил после войны его фронтовой друг-татарин, вот так и получился хохол Мухаметдинов. Мало ли на свете совпадений.
— Мое терпение не безгранично, Сидоров. Я повторяю свой вопрос: кто вы, каким образом на ваш компьютер поступает финансовая информация высшей категории секретности и…
И в этот момент стальная дверь пушинкой влетела в кабинет для допросов, припечатав с неприятным хрустом одного из похожих мужчин к унылой зеленой стене, вслед за дверью и грохотом в столбе пыли в комнату ворвалась группа людей в черном — с черными вязаными шапочками на головах и с оружием в руках. Второй человек — которого не расплющило дверью, успел даже встать, но тут же упал, потому что его буквально изрешетил поток пуль из оружия в руках людей в черном.
— Лежать! — заорали все они, направив автоматы на Сидорова и тот, вздохнув непритворно, покорно лег на железный пол.
***
Сидоров опять лежал на полу какой-то машины — какой — он не разглядел, потому что ему завязали глаза.
Повязку сняли только когда его ввели в огромный зал, похожий на какой-нибудь музей — с лепниной на потолке, статуями в углах и огромными витражными окнами. Посреди зала стоял диван. За диваном располагался то ли маленький бассейн, то ли большая ванна. Белая и в позолоте. А может и в золоте.
На диване сидел человек в халате. Рядом стояли мужчины в белых халатах, судя по всему — врачи.
Охранники остались стоять у дверей.
— Ну, здравствуй, Сидоров, — сказал мужчина на диване, не вставая. Во рту у мужчины оказались золотые зубы. Между ними он ковырял зубочисткой. Зубочистка была золотая.
— Здравствуйте, — вежливо сказал Сидоров.
— Давай, Сидоров, не затягивать. На кого работаешь?
— На кого? На «Мосгорводоканал».
— Шутник, — загоготал мужчина. — Настоящий шутник.
Мужчина ткнул одного из докторов, стоящих рядом с ним, кулаком в бок. Доктор сухо улыбнулся.
— Сидоров. Сейчас ты нам все-все-все расскажешь — на кого работаешь, откуда инфу получаешь, куда и кому ее передаешь. Потому что, Сидоров, у меня такие есть специально обученные люди — айболиты, которые из тебя вытянут даже то, когда ты первый раз вздрочнул. Понял, Сидоров?
— Честно говоря, не очень. Но нельзя ли мне …эээ… в туалет. Очень…эээ… писать хочется.
Мужчина захохотал.
— Гляди-ка — сопля-соплей, а острит…
— Да нет, — заторопился Сидоров. — Действительно хочется. Очень.
— Хочется — перехочется, — философски сказал диванный сиделец. — Итак, считаю до трех, а потом тебе пИсалка может и не понадобится никогда: на кого работаешь? Раз, два, три…
Он начал делать знак своим «докторам», но в этот момент витражные стекла зала взорвались на миллионы осколков, и в них — во всех сразу — появились похожие на марсиан люди в черно-сером спецоблачении и в касках. И еще не коснувшись пола они уже открыли шквальный огонь из своих маленьких вороненых автоматов необычного вида, огонь, превративший всех, находившихся в зале — охранников, человека на диване, так называемых докторов-айболитов — в покойников. Всех, кроме Сидорова, который остался стоять посередине этого хаоса — трупы, кровь, летящий из дивана пух, пыль от расстрелянных статуй и лепнины — одиноко, как почерневшая труба над сожженной немецкими фашистами белорусской деревней.
— На пол! — раздалось многоголосое, когда утихла стрельба.
Сидоров вздохнул и покорно лег на уже не такой чистый, как во время его прихода, ковер.
***
В вертолет его внесли в буквальном смысле.
Как только дверца захлопнулась, черная машина резко набрала высоту и оставила внизу себя роскошный особняк — правда, из-за разбитых стекол уже и не так хорошо выглядящий — где вся эта кровавая драма происходила.
Во время всего полета Сидорова прижимали к полу сапогами. Реплики, которые подавали люди в спецодежде спецподразделений, были какие-то специфически жаргонные, поэтому он даже перестал пытаться вслушиваться, а только лежал, стараясь не слишком расслабиться, потому что мочевой пузырь готов был лопнуть.
Приземлились около какого-то леса. Площадка была залита прожекторами.
— Мужики, не дадите поссать — сдохну.
— Ну, ты это — не исключено и так сдо… — начал было один из отряда, но другой — похоже, старший, махнул рукой:
— Отлей!
Не отходя далеко от вертолета, залитый светом, как на съемочной площадке, под прицелами почти десятка автоматов — и при этом нисколько ничего не стесняясь, Сидоров сделал свое дело и, что парадоксально в его ситуации, испытал на секунду ощущение полного блаженства.
— Полегчало? — псевдоучастливо спросил кто-то.
— Ага. А то еще сейчас какие чечены по мою душу придут, а с ними не договоришься — дикие люди, горцы.
Это незамысловатая шутка вызывала у людей какую-то странную реакцию.
Сидорова сбили с ног, прижали к земле коленями и стволами автоматов, на затылке он вновь почувствовал холодный, тяжелый и металлический ствол.
— Откуда?
— Что — откуда?
— Откуда ты узнал про чеченов?
— Каких чеченов?
— Полчаса назад в районе Орла был посажен рейс из Грозного. В самолете пятьдесят до зубов вооруженных бойцов из охраны президента Кадырова. И знаешь, зачем они летели в Москву?
— Нет, — сказал Сидоров, хотя уже начал догадываться.
— За неким Сидоровым, бухгалтером «Мосгорводоканала».
— Мир сходит с ума, — сказал Сидоров.
***
Кто были следующие, Сидоров сначала вообще не понял. Он сидел один в какой-то казарме — ряд двухъярусных кроватей, аккуратно и единоообразно заправленные постели и тумбочки возле них, — прикованный наручниками к батарее, когда за окном вспыхнул яркий ослепительный синий свет и раздался нарастающий звук, который за несколько секунд от низкого гула превратился в резкий свист — и вдруг оборвался. Затем за окном послышалось громоподобное, явно усиленное какой-то мощной электроникой: «Кто шевельнется — прибьем на хрен!» На всякий случай он лег на пол — это уже становилось привычным, хотя и несколько однообразным. Когда раздался топот шагов в проходе между кроватями, осторожно поднял голову. Вошедшие с оружием люди лиц своих не скрывали. К удивлению Сидорова, среди них — большей частью славянских лиц — был негр, узбек и даже парочка явно латиноамериканских индейцев. Во главе вошедших был немолодой человек без оружия, но в очках, похожий скорее на лектора общества «Знание», чем на боевика — а боевиков за этот день Сидоров уже навидался с лихвой.
— Здравствуйте! — сказал человек.
— Здравствуйте, — сказал Сидоров.
— Честно говоря, вы нам задали сегодня головной боли, товарищ Сидоров.
— Товарищ? — осторожно сказал Сидоров, словно пробуя это слово на вкус.
— Да, товарищ. Именно так.
— Эээ… — сказал Сидоров несколько ожидательно.
— Конечно, конечно, — сказал человек в очках. — Социализм — это учет, не так ли?
— Лучше меньше, да лучше, — автоматом отозвался Сидоров и впервые за весь день улыбнулся. — Здравствуйте, товарищи. И отстегните меня от этой долбанной кровати — ну и — дайте стакан самой что ни на есть пролетарской водки — сегодняшний день был довольно утомителен.
Все — даже негр и латиноамериканцы — засмеялись. Кто-то побежал искать в ключи от наручников, а один латиноамериканец достал из вещмешка металлическую фляжко-бутылку с надписью RON CUBANO, что по-русски значило Кубинский ром.
— Сойдет — вместо водки? — спросил он на очень хорошем русском.
— Сойдет! — сказал Сидоров.
***
Трое очень старых людей шли с охотничьими ружьями в руках по тропинке. Обслуга спецобъекта — охотничьего хозяйства «Лесное 2», куда они привыкли ездить на охоту еще при жизни Леонида Ильича, а также охранники и персональные врачи, оставалась далеко, хотя и в зоне визуального контакта.
— Придется тебе, — сказал один из стариков, обращаясь к другому. — Других вариантов нет. Мы не успеваем.
Тот, к которому обращались, тяжело вздохнул.
— Ты же знаешь, что у меня со здоровьем приключилось. В этом отпуске проклятом.
Остальные двое закивали хмуро головами.
— Не углядели, факт.
— Долго я не протяну. Чазов честно сказал — год, максимум два, — продолжил старик.
— Я понимаю, Костя. Но именно столько времени нам и нужно. Ты же сам знаешь, сколько всего нужно сделать. Партийцы из Академии Наук составили все возможные модели развития — страна рухнет. Неизбежно. Идти на установление диктатуры против воли народа мы не можем — мы же коммунисты. Один раз пришлось, но издержки такие, что до сих пор нам аукаются. При этом даже в таком случае не исключен вариант перехвата власти врагами или авантюристами. Сомнительные элементы есть везде — а некоторые — вроде бывшего посла в Канаде или руководителя контрразведки Комитета, явные предатели. Сам Комитет полностью ненадежен — от Председателя до какого-нибудь мелкого плешивого лейтенантика-делопроизводителя в каком-нибудь богом забытом гарнизоне в Группе советских войск в Германии. Любые реформы приведут к обвалу — как постепенные, так и радикальные. Теневая экономика немедленно начнет искать политический ресурс — и нет гарантии, что она его не найдет. Какой-нибудь малоизвестный секретарь провинциального обкома вполне может стать во главе антисоциалистических сил…
— Вариант «Хорёк в курятнике» — вмешался молчавший до этого третий старик, который, хотя и был в бесформенном дождевике и болотных сапогах, явно был военным.
— Вот именно, хорёк. Нео-НЭП невозможен тоже — среди 20 миллионов членов партии настоящих коммунистов ничтожное количество. Поэтому сдерживать натиск буржуазных сил мы, как тогда, уже не сможем. Нас захлестнет. Поддержки в народе у нас нет — партийцы-социологи делали честные замеры — народ не будет активно сопротивляться реставрации капитализма, особенно молодежь. Мы ее потеряли почти полностью.
— Как же так вышло? — спросил тот старик, которого назвали Костей.
— Проглядели, — жестко сказал военный. И продолжил:
— Ладно, сейчас не об этом речь. Сейчас речь о том, чтобы спасти и сохранить. То, что спасти можно — науку, кадры, культуру, максимально возможную территорию, с которой можно будет начать снова. Согласно прогнозам, все будет разрушено, страна распадется как минимум по административным границам союзных республик. Республики — кроме России — войдут в сферу интересов других стран. Россия станет сырьевым придатком, промышленность и НИОКР будут потеряны. Форма привязанности к Западу может быть разная — или прямое управление Запада, или латиноамериканская псевдосамостоятельность перонистского типа.
— Неужели все-таки нет других вариантов? — почти умоляюще сказал Костя. — Вот китайцы…
— Нет, — сказал старик военный. — Крутили и так и этак. У нас даже их начальные реформы — какие-то кооперативчики, западные инвестиции, совместные предприятия, свободные экономические зоны — приведут к обвалу — и экономическому и политическому. При том, что у нас живут отнюдь не китайцы.
— А зачем тогда всё?..
— Мы коммунисты, Костя. Сложить руки и смотреть, как гибнет все, что создавали начиная с Ильича, не должны. Не можем.
— И не будем.
— И не будем, — подтвердил военный. — Поэтому придется тебе. Столько, сколько продержишься.
— Ведь позор будет. Когда помру. Люди анекдоты начнут про нас сочинять… Посмешищами станем. И я первым.
— Костя, про нас уже разговора нет. Кем и чем мы останемся в памяти народа. Уже неважно. Главное — дело, которому мы служим. В краткосрочной и среднесрочной перспективе — да, очень проигрышно для нас — сказал военный. — Но зато мы выиграем время. А потом уже пусть кого угодно Генеральным ставят — хоть пятнистого говоруна-комбайнёра, хоть ленинградца. Сохраним партию, сохраним советские мозги — сохраним и будущее. Неизбежно — через двадцать или даже больше лет — народ капитализмом наестся — и тогда не нужно будет начинать совсем с нуля.
Снова вмешался другой старик:
— И, конечно, когда начнется растащиловка народного имущества — контролировать до копейки — куда что уходит. То, что сожрут что-то, на шлюх спустят, на казино и прочее — жаль, конечно, ну, они заплатят потом за каждый потраченный рубль или доллар, а не они — так их детки-наследнички, но главное — чтобы партия знала, где что в какой стране в каком банке на каком счете лежит — чтобы, когда придется снова восстанавливать народное хозяйство, опять не пришлось картины старых голландцев и бриллианты из Алмазного фонда продавать.
— И поставить на это дело самых добросовестных товарищей, конечно, — добавил военный.
***
Старик вошел в квартиру. Детей еще не было — заседание ЦК закончилось рано, и они еще были на работе. Дома была только жена, Анна.
Она стояла в коридоре и с тревогой смотрела на мужа.
— Что решили?
— Избрали. Меня. Генеральным. Единогласно, — сказал старик.
Жена заплакала, обняла мужа, сквозь слезы стала повторять:
— Что же ты сделал?… Зачем ты пошел на это? Ну, зачем?
— Так надо, Анечка. К сожалению, так надо*.
***
Сидоров сидел на лавочке перед небольшим дачным домиком в Дальнем Подмосковье. Издалека показалась машина — много повидавшая на своем веку «девятка». Она остановилась прямо напротив домика, из нее вышел уже знакомый Сидорову человек в очках, похожий на лектора из общества «Знание».
Человек молча пожал руку Сидорову, сел рядом.
— Что решил ЦК?
— Шуму много. Нужно вас, товарищ Сидоров, перебрасывать за рубеж.
Сидоров вздохнул.
— Жаль.
— Жаль. Но ничего не поделаешь. Можете выбирать. Например, в Америку. В Колумбийском университете есть ячейка Партии, наши товарищи, математические экономисты, занимаются моделированием будущего социалистического общества.
— Ну, какой же из меня экономист?
— Тогда поближе. СНГ не подходит — там Вас могут найти. Не хотите, например, в Финляндию? Там есть наши люди — проверенные и надежные товарищи — и Россия рядом.
— Там язык уж больно трудный. Да и что я делать буду — я же без работы не могу.
— Будете зарабатывать — как сейчас говорят — в бизнесах — небольшие деньги для легально действующих компартий и левых организаций — понемногу и осторожно мы стараемся помогать им всем, хотя толку от этого и немного.
— А нельзя как-то в Ликвидационную Комиссию все-таки? Помогать… чистить? Мне ведь даже больно думать, что столько мерзости в бывших республиках Союза выплыло наверх — сами знаете, сколько через меня информации проходило…
Человек в очках не отвечал. Снял очки. Протер их носовым платком. Сидоров осторожно продолжил:
— Я тут по радио слышал — вора в законе крупного убили. Наши?
— Товарищ Сидоров, но вы же знаете — не могу я вам ничего сказать.
— Я понимаю.
— Спасибо, что понимаете. Но в общих чертах: да, товарищи из Ликвидкома делают и будут делать ту минимально необходимую работу, чтобы страна не превратилась в безнадежную криминальную клоаку, которая тогда уже окончательно будет потеряна для дела социализма.
— Ладно, — продолжил он. — А сейчас я вас хочу познакомить с вашей преемницей.
Он махнул рукой. Из «девятки» выскочила молодая девушка с ноутбуком под мышкой. Быстро подошла к лавочке.
Сидоров встал.
— Вот, товарищ Сидоров, это товарищ Надежда. Передадите ей все дела — а потом займемся вашим трудоустройством.
Сидоров внимательно оглядел девушку.
— Завидую я вам, Надя. Увидите возвращение социализма.
— Товарищ Сидоров, вы тоже его увидите. И потом, после изгнания буржуазии, получите звание Героя социалистического труда — за ваш вклад в дело сохранения народного имущества.
Девушка смотрела на него восхищенно и была очень даже симпатичненькая.
Сидоров махнул рукой:
— Да ну, бросьте, что вы! Какой там герой, право. Я же не один работал. И вообще — я человек простой. Просто бухгалтер. Из ОБХСС**.
—
Примечания:
* Данный эпизод подтверждается воспоминаниями жены К.У. Черненко Анной Дмитриевной.
** ОБХСС — Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности — образован 16 марта 1937 года приказом НКВД № 0018 в составе Главного управления милиции НКВД СССР — ОБХСС ГУМ НКВД СССР.
В Положении об ОБХСС говорится, что подразделение создаётся «для обеспечения борьбы с хищениями социалистической собственности в организациях и учреждениях государственной торговли, потребительской, промысловой и индивидуальной кооперации, заготовительных органах и сберкассах, а также для борьбы со спекуляцией».