В. Н. Барышников
СОВЕТСКО-ФИНЛЯНДСКИЕ ОТНОШЕНИЯ ЛЕТОМ 1940 г.: К ВОПРОСУ О ВОЗМОЖНОМ НАЧАЛЕ НОВОЙ ВОЙНЫ
В финской исторической литературе существует устойчивое положение о том, что летом 1940 г. Советский Союз готовился опять напасть на Финляндию и осуществить все те «масштабные замыслы», которые оказались нерешенными в период так называемой «зимней войны».
Основополагающей для такого утверждения служила оценка тех весьма серьезных событий, которые наблюдались в то время в Балтийском регионе. Прежде всего, отмечалась активизация советской внешней политики в отношении западных соседей Советского Союза, в частности в Прибалтике. Кульминационным моментом в этом считалось присоединение к СССР Эстонии, Латвии и Литвы. Причем 14 июня, в день, когда в Москве начался переговорный процесс с Прибалтийскими государствами, закончившийся, как известно, тем, что эти страны вошли в состав Советского Союза, недалеко от Эстонии над акваторией Финского залива был сбит советскими ВВС финский пассажирский самолет «Калева». Как затем заметил известный историк Арви Корхонен, это означало, что «путь из Финляндии был окончательно перерезан»1.
В Хельсинки появилось тогда основание расценивать происшедшее подобно тому, что случилось осенью 1939 г., когда вслед за Прибалтийскими странами настал черед Финляндии. Как мрачно заметил финский посланник в Москве Ю. К. Пааси-киви, «уже в июне в связи с оккупацией Прибалтийских стран начинают поговаривать о судьбе Финляндии и намерениях России». Здесь же он подчеркнул, что слухи об опасности, исходящей для его государства со стороны СССР, пытающегося повторить прибалтийский сценарий «достигают в июле-августе своего апогея»2.
Действительно, в это время наступила определенная полоса дипломатического давления на финляндское правительство. В свою очередь фиксировалась и финскими разведывательными службами определенная концентрация советских войск на границе с Финляндией3. В самой же Финляндии отмечался факт активизации деятельности созданного в мае 1940 г. Общества мира и дружбы с СССР. Это общество в официальных кругах стали рассматривать чуть ли не как общество агентуры Советского Союза.
Однако можно ли было все это расценивать как предвестник того, что в СССР уже начали подготовку к «новому нападению» на Финляндию или что опять стал разыгрываться «прибалтийский сценарий»?
Отвечая на этот вопрос, заметим, что, по данным финского руководства, отношения с СССР летом 1940 г. явно портились. Поговаривали даже о появлении угрозы возможной войны. Действительно, события в отношениях между двумя странами тогда стремительно нарастали в негативном направлении и достигли своей кульминационной точки в начале августа 1940 г. Характерно, какой вывод делал тогда финский посланник в Москве Ю. К. Паасикиви. В своем донесении в Финляндию в августе 1940 г. он особо предостерегал: «… хотя мы как-то пытаемся удовлетворить Советский Союз, мы все-таки не сможем избежать войны»4. Посланник особо обращал внимание на публикации советских газет относительно Финляндии, говоря, что они «вызывают оживленное обсуждение в дипломатических кругах Москвы». Объяснял же данный факт Паасикиви тем, что в этом заключен «вопрос о планирующихся действиях против Финляндии»5. Подобные утверждения подкреплялись сведениями, которые стали поступать в Хельсинки о уже начавшемся в первой половине августа увеличении количества советских войск у границы с Финляндией.
В результате ситуация представлялась для Финляндии более чем критической. Характерно, что главнокомандующий маршал Маннергейм поставил даже 8 августа вопрос о срочном созыве государственного совета, чтобы принять решение о проведении частичной мобилизации. Вслед за этим 10 августа отбыл из Москвы финский посланник. По прибытии в Хельсинки он сразу же стал вести консультации о политическом положении Финляндии с президентом, членами правительства и лично с К. Г. Маннергеймом. Это свидетельствовало о том, насколько серьезно воспринимало финское руководство ход развития отношений с Советским Союзом.
Таким образом, в Хельсинки начали, очевидно, считать, что в Москве уже приступили к реализации «прибалтийского сценария» для Финляндии и над страной явно нависла серьезная опасность.
Однако единственным реальным доказательством этому могли стать неопровержимые сведения о реальной концентрации советских войск на финской границе, как это происходило до того у границ Прибалтийских государств. Информация подобного характера тоже имелась у финского руководства, но носила тогда лишь форму устойчивых слухов, которые постоянно проникали в дипломатические круги, следившие за ситуацией, складывающейся вокруг Финляндии.
Возникал при этом вопрос, насколько реальными были циркулирующие тогда слухи и что за ними могло скрываться?
Действительно, можно говорить о том, что тогда со стороны военного руководства СССР начал нарастать интерес к зоне Балтийского региона. Он во многом был связан с общим изменением ситуации в Европе в ходе продолжающейся мировой войны. Сокрушительное поражение Франции в июне 1940 г. создавало совершенно новую военно-политическую обстановку. В Москве не могли не учитывать происшедшее, так же как и то, что Германия все больше внимания обращала на Восточную и Северную Европу.
В СССР, естественно, с учетом менявшейся обстановки стали приступать к подготовке новых оперативных разработок, и в частности в зоне ответственности советского Балтийского флота.
Так, уже в июле 1940 г. в штабе КБФ ставился вопрос о необходимости учитывать, что в случае возможной войны против Германии для советского флота будет крайне важно осуществлять контроль над финскими Аландскими островами. Причем, как отмечалось, следовало эту задачу решать «немедленно» и «вплоть до войны» из-за них, поскольку «все эти возможности используют немцы и создадут этим для нас большие трудности, потребуют больших жертв»6. Из такого «решительного замысла», как отмечает российский исследователь П. В. Петров, «видно, что возможность повторной войны с Финляндией в 1940 г. им не исключалась»7.
Однако это были пока лишь предварительные соображения, рожденные в штабе флота, и по своей сути имели тогда явно нереальный характер. Они могли представлять определенную ценность лишь в том смысле, что здесь угадывалась нараставшая озабоченность советского военного командования перспективой войны против Германии на Балтике.
Другим важным фактором, который, несомненно, влиял на принимавшиеся в СССР решения, было наблюдавшееся развитие германо-финляндских военных связей. Хорошо известно, что именно в это время в Германии началась разработка плана нападения на СССР. Учитывая стратегическую важность финской территории в войне против Советского Союза, в рейхе, естественно, стали усиливать связи с финляндским руководством. Эта тенденция четко проявилась именно летом 1940 г., что сразу же вызвало особую озабоченность руководства СССР. В Москву поступали весьма обстоятельные сообщения о расширении контактов рейха с Финляндией. Даже финляндский посланник в СССР Паасикиви не мог не заметить данного явления. Тогда он прямо предупреждал свое руководство, что в Финляндии «очевидно имеется широкая разведывательная сеть Советского Союза, в силу чего надо быть исключительно осторожными в разговорах»8.
В Москве, естественно, весьма серьезно реагировали на наращивание финско-германского сотрудничества. Да и советское полпредство в Хельсинки «забило тревогу». 1 августа полпред И. С. Зотов направил достаточно тревожное донесение в Москву, где поставил перед Молотовым вопрос: «Можем ли мы уступать немцам Финляндию?». Сам же, отвечая на это, писал: «Нет, не можем. Нам не безразлично, кто и как будет помогать Финляндии. Наконец, мы не можем допускать, чтобы идея реванша, вынашиваемая правящей кликой, и работа по созданию связей с Германией увенчалась успехом и была бы закреплена». По словам полпреда, необходимо было «отрезать все пути новой ориентации Финляндии» и «сделать еще один активный шаг в нашей внешней политике по отношению к Финляндии»9.
Какой конкретно шаг следовало советскому руководству предпринять, Зотов не назвал, да и вообще вряд ли были у него на этот счет продуманные предложения. По мнению одного из сотрудников полпредства, представлявшего органы НКВД, Е. Т. Синицына (Елисеева), «дипломатический корпус Советского Союза в Финляндии, включая и посланника… работали слабо, безынициативно и непрофессионально»10.
Обстановка же на советско-финляндской границе, бесспорно, требовала особого внимания. Тогда с советской стороны были отмечены начавшиеся новые военные приготовления финской армии. Разведка Ленинградского военного округа докладывала командованию, что в течение августа в Финляндии «провели ряд мероприятий по мобготовности частей армии» и «произведено перемещение некоторых частей в секторе госграницы»11.
По этому поводу Молотов адресовал 3 августа Паасикиви соответствующий запрос12. А затем при встрече с заместителем министра иностранных дел Швеции Э. Богеманом 19 августа Молотов посчитал необходимым сказать следующее: «Военные меры, принимаемые Финляндией на границе с СССР, и враждебные СССР высказывания, которые имеют место в кругах правительства Финляндии, вызывают законное недоумение СССР… Непонятно, чего хотят финны достигнуть такими действиями и такими разговорами»13.
В связи с этим в Москве считали возможным проведение в отношении Финляндии достаточно жесткой политики давления, которая проявлялась в начале лишь в области экономических и культурных отношений. Более того, в СССР подобная политика рассматривалась как неплохой повод для выяснения внешнеполитической ориентации Финляндии и даже оказания на Хельсинки определенного влияния.
Вообще же в экономическом сотрудничестве между СССР и Финляндией наблюдалось определенное ухудшение. Причем обе стороны возлагали ответственность за это друг на друга. В советском полпредстве, в частности, считали, что «Финляндия фактически начала торговую войну» с Советским Союзом14. При этом показательным было стремление Финляндии в то же время активизировать экономические контакты с другими странами. В частности, 29 июня между Германией и Финляндией было подписано торговое соглашение, по которому доля Германии во внешней торговле Финляндии достигала 40 процентов15.
Весьма негативно воспринимался в Москве и отрицательный подход финского руководства к деятельности Общества мира и дружбы с СССР. Против него официальные власти Финляндии развернули прямо-таки репрессивную деятельность. Массовые мероприятия, организовывавшиеся обществом, нередко заканчивались столкновением с полицией. В представленном в Москву донесении полпред Зотов писал, что «гонения и репрессии на членов Общества мира и дружбы… надо рассматривать как нежелание финляндского правительства поддерживать мир и дружбу между странами»16. Тогда в советской печати еще сильнее стала звучать критика Финляндии. Наблюдая это, Паасикиви вынужден был с горечью отметить, что «крайне опечален данными событиями»17.
Наркомат иностранных дел принялся активно проводить линию, направленную на то, чтобы оказать давление на финляндское руководство и таким образом уточнить и скорректировать финскую политику. В августе И. Зотов имел продолжительную беседу с премьер-министром Р. Рюти, в ходе которой с его стороны конкретно был поставлен вопрос о складывавшейся ненормальной обстановке в отношениях между двумя странами18. Неоднократно в этом же направлении велись переговоры Молотова с Паасикиви.
1 августа 1940 г. Молотов сделал доклад о внешней политике на сессии Верховного Совета СССР19. В своем выступлении он дал оценку отношениям между Советским Союзом и Финляндией, подчеркнув, что хорошее их развитие «зависит прежде всего от самой Финляндии»20.
Однако положения, которые были изложены наркомом иностранных дел относительно Финляндии, расценили в финском представительстве в Москве как проявление «советской угрозы»21. Попытки Паасикиви убедить руководство СССР в том, что народ и правительство Финляндии «стремится к хорошим отношениям с Советским Союзом» не имели успеха22.
Таким образом, советско-финляндские отношения были весьма непростыми. Характерно, что доводы в публикациях финских исследователей о нарастающей угрозе Финляндии со стороны СССР трактуются в данном случае как вполне обоснованные.
Однако необходимо отметить, что Москве каким-то образом повлиять на Финляндию было тогда крайне сложно. Складывающиеся двухсторонние отношения вовсе не благоприятствовали тому, чтобы как-то их изменить в лучшую сторону. Было также очевидно, что попытка скорректировать финский внешнеполитический курс путем дипломатических переговоров и критических выступлений в печати оказалась вообще малоэффективной. Все это, если вспомнить опыт предшествующих событий кануна «зимней войны», свидетельствовало о том, что Москва могла в данном случае опять не остановиться и более того, постараться силой заставить Финляндию изменить свою позицию.
К тому же следует учитывать, что наряду с общими формами дипломатического давления советское руководство также стремилось усилить свои позиции в Финляндии путем специального рассмотрения с финскими представителями отдельных проблем. Это касалось Аландских островов, а также условий нахождения советских войск на военно-морской базе в Ханко.
Тогда, летом 1940 г., был, в частности, поставлен вопрос относительно причин начала строительства на Аландских островах финских укреплений, хотя данная территория Финляндии являлась с 1921 г. демилитаризированной зоной. Молотов прямо заявил финляндскому посланнику: «Позиция Советского Союза сводится к тому, чтобы Аландские острова не вооружались. Если же Финляндия желает их вооружать, то мы хотим участвовать в этом вооружении»23.
Учитывая то, что Аландские острова являлись стратегически важным районом Балтийского моря, данная проблема приобрела весьма острый характер. Паасикиви в то время сообщал в Хельсинки, что, по его мнению, в сложившейся обстановке «едва ли возможно иное развитие событий, чем решение вопроса о прекращении военного строительства, чтобы таким образом избежать конфликта» с Советским Союзом24. Тогда финский посланник хорошо улавливал, что столь жесткая постановка СССР вопроса об Аландских островах была в первую очередь связана с крупными военными успехами Германии в Европе, которые, естественно, «усилили ее положение и на Балтике»25. В Москве это «вызвало озабоченность и, исходя из оценки военных мотивов, там начали обдумывать новые меры безопасности»26.
Хельсинки в складывающейся ситуации решили согласиться с советским руководством, и ему было сообщено о прекращении военного строительства на островах. Однако решение финского правительства вызвало в Москве новое предложение. Теперь уже речь шла о создании на архипелаге советского консульства27. Таким образом СССР постарался усилить свое дипломатическое присутствие в данном регионе, ограничивая тем самым возможные внешнеполитические маневры Финляндии.
Переговоры относительно проблемы, касающейся Аландских островов, начали затягиваться. Причем к данному обсуждению стала проявлять повышенный интерес и Германия. Полпред в Берлине А. А. Шкварцев вынужден был специально сообщить И. Риббентропу, что «слухи о трениях между СССР и Финляндией по вопросу об Аландских островах совершенно не соответствуют действительности»28. Но только лишь 11 октября 1940 г. эти переговоры наконец завершились подписанием специального соглашения. Это соглашение подтверждало демилитаризованный статус Аландов и открывало возможность создания на них советского консульства29.
Тем не менее в период, когда была достигнута данная договоренность, сложилась новая ситуация вокруг Финляндии, и аландский вопрос уже не был столь актуальным. Очевидно, что Москва стремилась добиться максимального дипломатического влияния на Финляндию, но в условиях динамично меняющейся ситуации в Европе эти действия нередко становились малоэффективными.
То же самое можно было сказать и о Ханко. Пытаясь активно использовать во внешней политике столь важный фактор, как наличие своей военно-морской базы на финской территории, советское руководство уже 8 июля 1940 г. поставило вопрос о возможности организации транспортных перевозок на эту базу через территорию Финляндии по железной дороге. Постановка такого вопроса, естественно, создавала определенную уязвимость для финской военной обороны.
В августе начались официальные переговоры по данной проблеме. В Москву с этой целью прибыла специальная финляндская делегация. Как отметил в своих мемуарах Паасикиви, «нашей задачей было так организовать транзит, чтобы это не стало опасным для обороны» Финляндии30. Прошедшие переговоры закончились достижением в начале сентября соответствующей договоренности.
Тем не менее, несмотря на то, что при решении отдельных локальных проблем СССР все же добился определенных результатов, однако этот итог не имел кардинально важного значения для дальнейшего позитивного развития советско-финляндских отношений. Более того, проявление активности советских дипломатов использовалось совершенно в противоположном направлении. В Хельсинки результаты советско-финляндских переговоров рассматривались как доказательство растущей «угрозы с востока» и при этом выражалась заинтересованность в расширении сотрудничества с Германией, в качестве «противовеса» Советскому Союзу. Характерно в данном случае то, что уже тогда был дан старт тайным германо-финским переговорам, которые завершились тем, что на севере Финляндии в сентябре 1940 г. стали размещаться немецкие войска.
В этой ситуации, однако, самое важное для нас — выяснить, была ли для Финляндии в действительности опасность советского нападения в августе 1940 г. и насколько точными в данном случае были циркулировавшие тогда о ней слухи?
Знакомство с документами ряда военных архивов позволяет убедиться в том, что летом 1940 г. сосредоточения войск у границы с Финляндией не наблюдалось. Более того, с окончанием «зимней войны» все последующее время вплоть до июня 1941 г. в самом важном в стратегическом отношении районе — на Карельском перешейке стабильно находилось шесть дивизий (две из них были лишь заме-нены)31.
Из письма наркома обороны С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба Б. М. Шапошнинова в Политбюро ЦК ВКП(б) И. В. Сталину и В. М. Молотову от 4 июля 1940 г. с предложениями, касавшимися управления войсками, их организации и дислокации, можно видеть, что вопрос об увеличении или концентрации соединений и частей в Ленинградском военном округе вообще не ставился. В письме говорилось, что «по сравнению с существующей дислокацией войска ЛВО сокращаются на восемь стрелковых дивизий, четыре корпусных арт[иллерийских] полка и три полка РГК». Семь дивизий из числа указанных восьми перебрасывались в Западный особый военный округ. Всего же на обширной территории ЛВО оставалось 17 дивизий32.
Летом 1940 г. на заседании военного совета Ленинградского военного округа речь велась не о «концентрации войск у границы с Финляндией», а о том, что медленно создавались оборонительные укрепления на Карельском перешейке, а также в Заполярье и, как указывалось в одном из его постановлений, не было достигнуто «резкого перелома в методах руководства строительством». В свою очередь командующий Краснознаменным Балтийским флотом адмирал В. Ф. Трибуц ставил перед руководством ленинградской партийной организации вопрос об оказании помощи гарнизону военно-морской базы Ханко в обустройстве ее до наступления зимы, в связи с большими трудностями в этом отношении33.
Характерно, что авиация Ленинградского военного округа до конца лета 1940 г. находилась в большинстве своем на Украине. С возвращением же в районы своего базирования серьезно осложнилась боевая подготовка летчиков из-за того, что в авиационные части не поступало горючее. А без него, как отмечал командующий ВВС округа А. А. Новиков, «летать не научишься». По его словам, «нормальная подача бензина началась вновь с октября месяца» 1940 г34.
Следовательно, не о подготовке к каким-то конкретным наступательным действиям против Финляндии думало советское командование, а о решении своих сугубо технических или оборонительных задач.
Но поскольку все же в конце лета действительно постоянно продолжали циркулировать слухи о концентрации советских войск у финской границы, то в данном случае необходимо прежде всего разобраться в их происхождении. Возникал вполне резонный вопрос: каким же путем появлялись слухи о растущей угрозе Финляндии или, скажем, утверждение о концентрации советских войск у финляндской границы?
Каналы, по которым распространялись слухи, как выясняется, были в большей степени связаны с германскими источниками. Информация поступала из Берлина от финляндского посланника Кивимяки, от немецких военных атташе в Таллинне, Каунасе и Риге. Происходило это на протяжении ряда дней с конца июля и до первых чисел августа35. Из Каунаса, в частности, сообщалось, что Советский Союз планирует во второй половине августа предпринять решительные действия против Финляндии, в связи с чем выводит из Литвы и Эстонии моторизованные части36. По поступавшим в разведотдел финской ставки данным, группировка советских войск у границ с Финляндией должна была составить к 15 августа 23 дивизии37.
Чтобы проверить это по германским источникам, финский военный атташе в Берлине В. Хорн 7 августа получил из Хельсинки задание срочно связаться с начальником отдела по изучению иностранных армий Востока в генштабе сухопутных сил полковником Э. Кинцелем38. Очевидно, что немецкая разведка не стала опровергать тревожившие финское командование сведения. В пользу этого предположения говорит тот факт, что Кейтель 10 августа следующим образом проинформировал ведомство Риббентропа: «Слухи о движении русских войск указывают на имеющуюся угрозу»39. Так что и Кивимяки мог получить из МИД Германии такую информацию.
Но волна беспочвенных слухов, не находивших реального подтверждения, вскоре спала. А из Берлина поступали сообщения, вселявшие определенный оптимизм. В частности, 16 августа руководитель отдела сухопутных сил вермахта по связям с военными атташе Ф. В. Меллепф заявил, что Финляндия может все больше полагаться на Германию, которой теперь «легче оказывать давление на Россию»40.
В результате можно уже предположить, что циркулирующие по поводу Финляндии «слухи», а точнее дезинформация о концентрации советских войск на границе с Финляндией исходила большей своей частью от соответствующих служб Германии (а такого рода акции, как известно, нередко практиковались Гитлером). Она очевидно имела целью дополнительно воздействовать на политические и военные круги Финляндии, побудив их к еще большей решительности в определении последующей позиции в отношении Советского Союза и предоставлении без колебаний возможности немецким войскам размещаться на финской территории. Не случайно, очевидно, 16 августа в отделе изучения иностранных армий главного командования сухопутных войск Германии стали выяснять у финского военного атташе, насколько способна Финляндия к активным действиям «в обороне»41.
Таким образом, попытка СССР оказать дипломатическое давление на Финляндию в условиях растущего ее сближения с рейхом была весьма эффективно использована Германией, чтобы еще больше укрепить данное сотрудничество, мотивируя это «советской военной угрозой». При этом вплоть до настоящего времени у некоторых весьма авторитетных финских историков нет уверенности в том, что распространявшиеся слухи о «концентрации советских войск» у финляндской границы были дезинформацией42. Таким образом, вопрос о «советской военной угрозе» прочно закрепился в Финляндии, и эти представления сохранились до наших дней. Однако несомненно, что в обстановке, которая сложилась летом 1940 г., в Хельсинки без колебаний согласились открыть свою границу для немецкой армии, и Финляндия оказалась единственной страной в мире, где было принято такое решение добровольно.
Что же касается СССР, то можно утверждать, что данное развитие событий, очевидно, означало явную неудачу в действиях советской дипломатии по отношению к Финляндии. В конечном итоге процесс пошел в плане осуществления крупномасштабного военного планирования боевых действий против нее, но уже позднее — осенью 1940 г., когда на финской территории стали прочно закрепляться немецкие войска.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Korhonen A. Barbarossa-suunnitelma ja Suomi. Jatkosodan synty. Porvoo-Hels., 1961. S.40.
2 Paasikivi J.K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939—41. II osa. Porvoo-Hels., 1959. S.70.
3 Sota-arkisto (далее: SA). S Ark 19932/4 (1940). Бюллетени разведки о военно-политическом положении в различных странах, 15.5.1940.
4 Paasikivi J.K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939—41. S.81.
5 Ibid. S.70.
6 Цит. по: Петров П. В. Оперативное планирование на Краснознаменном Балтийском флоте в 1940 году // Санкт-Петербург и страны Северной Европы. СПб., 2004. С. 182.
7 Там же.
8 Paasikivi J.K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939—41. S.81.
9 Архив Внешней политики Российской Федерации (далее: АВПРФ). Ф.0135. Оп.23. П.147. Д. 1. Л. 26.
10 Синицын Е. Резидент свидетельствует. М., 1996. С.98.
11 Архив штаба Ленинградского военного округа (далее: АШ ЛВО). Ф. 1. Оп. 2340. Д. 15. Л.80.
12 Paasikivi J. K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939—41. S. 130.
13 Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн.1. М., 1995. С.525.
14 Синицын Е. Резидент свидетельствует. C. 84.
15 Барышников Н.И., Барышников В.Н. Финляндия во Второй мировой войне. Л., 1985. C.30.
16 АВПРФ. Ф.0135. Оп. 23. П. 147. Д. 1. Л. 37.
17 Paasikivi J.K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939—41. S.72.
18 Ulkoasianministeriön arkisto (далее: UM). 12 L / 26. UM:n katsaus N 74, 8.8.1940.
19 Известия. 1940. 2 авг.
20 Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 1. С. 525.
21 Paasikivi J.K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939—41. S.75.
22 UM, 12 L / 26. UM:n katsaus N 74, 8.8.1940.
23 Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 1. С. 380.
24 Paasikivi J.K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939—41. S.94.
25 Ibidem.
26 Ibid. S. 178-179.
27 Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 1. C.407.
28 Там же. C. 553.
29 Там же. C. 660-662.
30 Paasikivi J. K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939-41. S. 112.
31 Российский государственный военный архив (далее: РГВА). Ф.37977; Российский государственный архив Военно-Морского Флота. Ф. р-1877; РГВА, ф.25888, оп. 13, д.37, л.45.
32 Военно-исторический журнал. 1996. №4. C.20.
33 АШ ЛВО. Ф.1. Оп.1859. Д.3. Л.25; Центральный государственный архив историко-политических документов в Санкт-Петербурге. Ф.24. Оп.2в. Д.4331. Л. 175.
34 Русский архив. Великая Отечественная. Т. 12 (1). М., 1993. С. 117-118.
35 Jokipii M. Jatkosodan synty. Hels., 1987. S.113.
36 Reimaa M. Puu ja kuoren välissa. Hels., 1982. S.294.
37 Myllyniemi S. Suomi sodassa 1939-1945. Hels., 1982. S. 199.
38 Sota-arkisto (далее: SA). S Ark 2139/35. Донесение военного атташе из Берлина, №39.
39 Documents on German foreign policy 1918-1945. Ser.D. Vol.X. London, 1957. P.460.
40 SA. S Ark 2139. Донесение военного атташе из Берлина, №25.
41 Ibid. Телеграмма из Берлина 16 августа 1940 г.
42 Jokjpii M. Jatkosodan synty. S. 114.
