Что такое коммунизм? Рассказ.

— Семенов! – сказал Игорь Степанович, поизучав классный журнал. — Ты готов нам рассказать, что такое коммунизм?

Витька Семенов обреченно поднялся из-за парты.

— Могу попробовать, — робко сказал он.

— Не попробовать – а рассказать, — строго сказал учитель. – К доске.

Витька поплелся к доске.

— Ну… Коммунизм – это такой строй, при котором…

— А без ну? – сказал Игорь Степанович.

— При коммунизме у власти находится эта… эти… посредственности. Которые, значит, уничтожают все живое и самобытное.

— Правильно, — подбодрил учитель.

— Коммунистам самое главное – чтобы все жили в нищете и голоде, потому что нищими и голодными легче управлять.

— Верно!

— Еще у коммунистов такая эмблема, на которой сатанинская звезда, серп – как символ смерти, и молот – масонский знак. Это отец Серафим на Уроке Божьем рассказывал.

— Правильно рассказывал, — сказал Игорь Степанович. – Серп – это символ инструмента смерти, который выкашивает людей.

— Ага, — сказал Витька. – Еще коммунисты хотят, чтобы все одинаково одевались, читали одни и те же книги, в которых написано про то, что нужно больше работать и любить Партию. И про ненависть к тем, кто против коммунизма.

— Верно, Семенов. Ненависть – это основа коммунизма, дети. Если церковь нас учит любви, то коммунизм учил ненависти. Это очень важно, дети. Дальше, Семенов.

— Еще коммунизм – это когда все должны быть равны – никому нельзя иметь свои яхты, дома, большие машины, самолеты там. Только главные коммунисты могут пользоваться достижениями цивилизации, вот.

— Именно так, — подтвердил учитель. – Если человек умен и талантлив, то он может добиться успеха, уехать жить в цивилизованный мир (при этом Игорь Семенович почему-то горько вздохнул) – а при коммунизме талантливый человек или будет уничтожен, или, если ему повезет, будет работать за кусок хлеба и нищенский паёк. В этом вся бесчеловечность коммунизма.

Помолчав, он спросил у Витьки:

— Ну, что еще ты нам можешь рассказать про коммунизм?

Витька задумался.

— Ложь – вот сущностная характеристика коммунизма! – сказал Игорь Степанович, не дождавшись продолжения. — Вот, например, возьмем…

Но что собирался взять преподаватель дети не узнали, так как раздался вой сирен воздушной тревоги. Все сразу повскакивали и побежали к двери.

***

Раньше всем было еще интересно, чьи самолеты бомбят город – то ли это НАТО, то ли Восточная Федерация Польши, Литвы и Украины, то ли Северокавказский Халифат. Но потом стало уже скучно.

В бомбоубежище было просторно – прошлым летом параллельный класс, который выиграл конкурс на лучшее исполнение Гимна России, в качестве премии отправился на экскурсию по святым местам Руси – и на обратном пути пароход, построенный еще в СССР, затонул вместе со всем экипажем и паломниками-пассажирами. Никто не спасся. На молебне отец Серафим сказал, что грех роптать на волю Божью.

— Вот, положим, утонул бы на Волге пароход, на котором плыл маленький Ульянов, утонул бы – и вместе с ним погибли бы его одноклассники. Горе, конечно, но зато миллионы христианских душ спаслись бы, чады мои. Так что не знаем мы промысла Божьего – и должны быть рады Его решениям!

А класс, в котором учились имбецилы, олигофрены и дауны – каждый второй ребенок в стране рождался с дефектами – в бомбоубежище вообще не отводили.

Дети сидели у стенок и болтали между собой. Витька Семенов – чей рассказа про коммунизм оказался неокончен из-за крылатых ракет НАТО – кто-то из ребят распознал их по звуку, а значит город обстреливали в рамках операции «Демократию и мир каждому» — сел рядом с Пашкой Ивановым. Пашкин отец в свое время пытался организовать в городе межотраслевой профсоюз, страшно действовал на нервы местному начальству и богатеньким, пока с ним не разобрались – какие-то два нарика отделали его в собственном подъезде кусками арматуры – и с тех пор Пашкин отец был прикован к инвалидной коляске.

— А при коммунистах такой фигни не было, — зло сказал Пашка.

— Да ладно тебе, — примиряюще сказал Витька. Он знал, что Пашка – парень заводной и не хотел заводить обычный спор со своим другом. – Вот окончим эту гребаную школу, свалим куда-нибудь. В Финляндии, говорят, летом можно ягоды в Лапландии собирать – морошку, бруснику, чернику. За сезон хорошие деньги заработать можно.

— Во радости-то, — сказал Пашка. – Нет уж. Тута работы много.

— Какая тут работа! – махнул рукой Витька. – Таджики да китайцы все делают, нам только водку жрать да дохнуть. Или дебилов разводить.

— Много работы, — сказал Пашка. – Гадов давить. Чтобы умылись в кровушке. Чтобы за все заплатили – все они, и попы, и богатенькие, и начальники.

— Они сильные, — сказал Витька. – У них армия, полиция, танки. Прибьют на раз-два-три.

— Ничего, — сказал Пашка. – Посмотрим еще, кто кого прибьет.

Он вынул из кармана свой раскладной нож, который ему сделал отец, когда еще работал на заводе, развернул лезвие и выцарапал на стене, возле которой дети сидели, слушающие рев падающих на город крылатых ракет, одно слово – и при этом написал его не латинскими буквами, как положено было после реформы русского языка, а кириллическими:

ЛЕНИН

По закону о декоммунизации за такое взрослым полагалась тюрьма, а если ребенок написал – то штраф на родителей не маленький, но Пашке было на все плевать. Пашке терять уже нечего, подумал Витька, и вдруг даже позавидовал своему лучшему другу. Откуда-то даже пришло на ум странное словосочетание: «Проклятьем заклейменный». Но откуда оно взялось – Витька никак не мог вспомнить.