ДОНГАРОВ Александр Герасимович — сотрудник Историко-дипломатического управления МИД СССР.
«Вопросы истории», 1990, № 5
Война зимы 1939 — 1940 гг. остается у нас почти неизвестной. Все, что советским людям было «положено» знать о ней, им сообщили уже полвека тому назад в соответствующих выступлениях В. М. Молотова на сессиях Верховного Совета СССР. С того времени наша историческая наука хотя и продвинулась вперед в изучении этой темы, продолжает оставаться должником советского читателя1 .
Цель публикуемой статьи, которая вводит в научный оборот ряд советских внешнеполитических документов, — более полно осветить политическую и дипломатическую стороны «финской войны».
* * *
С того времени как на берегах Невы возникла новая столица России, международное положение Финляндии изменилось коренным образом. «Перенести царский трон из Москвы в Петербург, — писал К. Маркс, — значило поставить его в такие условия, в которых он не мог быть в безопасности даже от внезапных нападений, пока не будет покорено все побережье от Либавы до Торнио, а это было завершено лишь к 1809 г. с завоеванием Финляндии»2 . Постепенно стала складываться система защиты города от нападения со стороны моря. Основной принцип этой системы состоял в том, чтобы в случае необходимости перекрыть довольно узкий Финский залив встречным артиллерийским огнем батарей фортов, расположенных напротив друг друга на северном и южном побережье залива. Построенная таким образом оборона могла быть эффективной только в том случае, если действовала как система. Потеря огневых возможностей на одном из берегов залива означала, что вражеские суда могли беспрепятственно проходить вдоль него, оставаясь вне досягаемости огня с противоположного берега.
Относительно обороны Петербурга с суши долгое время считалось, что достаточная гарантия его безопасности — непроходимость финских лесов и болот. Конечно, когда в 1811 г. Александр I подарил Великому княжеству Финляндскому Выборгскую губернию и до русско-финской границы от столицы осталось всего 32 километра, у многих российских государственных деятелей возникло ощущение дискомфорта. Тогдашние статс-секретарь Финляндии граф Ребиндер и член правительства Маннергейм, прадед будущего президента и маршала Финляндии, также считали, что граница проходит слишком близко от столицы России3 . Правда, пока Финляндия оставалась частью империи, на это можно было закрывать глаза.
Вся эта система развалилась с выходом Финляндии из состава России в декабре 1917 года. Столица РСФСР превратилась в приграничный город, фактически не защищенный ни с моря, ни с суши. Об этом свидетельствуют такие факты: в мае 1918 г. германские войска высадились на финском побережье и беспрепятственно продвинулись к Петрограду на расстояние 35 км, кроме того, они заняли острова Сурсари и Лавансари в восточной части Финского залива, остров Валаам на Ладожском озере, в форте Ино установили артиллерию, радиостанцию и наблюдательный пункт, которые позволили, по выражению командира германского экспедиционного корпуса в Финляндии генерала фон дер Гольца, «держать в узде русский флот, находящийся в Кронштадте». Маршал Людендорф так оценивал создавшееся положение: «Мы имели теперь позиции на Нарве и в Выборге, которые позволяли нам в любое время предпринять наступление на Петербург, чтобы свергнуть там большевистское господство» (это, кстати, и вынудило тогда Советское правительство перенести столицу из Петрограда в Москву). Позже отряд английских военных кораблей через финские территориальные воды вышел чуть ли не на внешний рейд Петроградского порта и вел бои у Кронштадта4 .
Сказанное, разумеется, отнюдь не означало, что в силу географического положения на Финляндии лежало «проклятье» быть обреченной на унию с Россией. Необходимо было только найти компромисс, примиряющий законное право финнов на независимость и самостоятельность с законным правом русских обеспечить безопасность своей столицы и северо-западного региона страны — одного из важнейших в политическом, военном и экономическом отношениях. Вне этого компромисса отношениям между двумя странами была предначертана нестабильность.
Действительно долговременным решением могло быть возвращение России юго-восточных районов Выборгской губернии. Это означало бы, что за Россией остается форт Ино, а граница отодвигается от Петрограда. Уже в начале 60-х годов прошлого века идеолог финского национального движения Ю. В. Снельман предостерегал, что в случае отделения от России Финляндии придется поступиться некоторыми территориями, так как Россия никогда не допустит прохождения границы в двух десятках верст от Петербурга5 .
Зимой 1918 г. между представителями РСФСР и финляндской революционной власти начались переговоры по конкретным вопросам, возникшим в связи с тем, что Финляндия стала независимым государством. В. И. Ленин дал советской делегации строжайшее указание идти навстречу финляндским пожеланиям, но не в вопросе о форте Ино. В § 16 договора, подписанного 1 марта 1918 г., сказано, что Финляндия «немедленно отчуждает в полную собственность РСФСР территорию форта Ино… и обеспечивает необходимый транзит к этому форту»6 . Тогда же Ленин высказывал мысль о том, что советско-финляндскую границу на Карельском перешейке необходимо отодвинуть от Петрограда на 50 — 60 км как минимум и оставить за Россией всю систему ближней береговой обороны столицы7 .
Вследствие поражения революции в Финляндии возникла необходимость вернуться к обсуждению пограничных вопросов с представителями новой власти, но переговоры о нормализации отношений, состоявшиеся в июле 1918 г. в Берлине (по предложению Финляндии, Германия взяла на себя функцию посредника), вскоре были прерваны. Военный путь урегулирования разногласий с Советской Россией в первые годы ее существования не принес Финляндии успеха, и 14 октября 1920 г. в Тарту (тогда Юрьев) был заключен мирный договор. Финляндия настояла на сохранении на Карельском перешейке стратегически опасной для России границы, установленной в 1811 году. В 1946 г. президент Финляндии Ю. К. Паасикиви, бывший в 1920 г. главой финляндской делегации в Тарту, согласился с одним из финских политиков, назвавшим этот «успех» финской дипломатии «роковым» для своей страны8 .
Близость границы к Петрограду требовала от государственных деятелей Финляндии особого такта по отношению к Стране Советов, чтобы рассеять ее опасения за свою безопасность.
На деле, однако, финляндская политика в отношении РСФСР (а затем СССР) нередко принимала враждебный, а подчас и воинственный характер. Уже в 1921 г. была предпринята неудачная попытка вооруженным путем «пересмотреть» те статьи Юрьевского договора, которые признавали исконное право России на Восточную (Русскую) Карелию. В 1921 — 1923 гг. финляндское правительство апеллировало к Лиге наций и Международному суду в Гааге, пытаясь добиться благоприятного для себя решения «карельского вопроса», но безуспешно.
Недружественная по отношению к СССР политика официального Хельсинки объективно поощряла экстремистскую деятельность националистов. В 1922 г. было образовано так называемое Карельское академическое общество (АКС), целью которого было создание «Суур-Суоми» («Великой Финляндии») путем аннексии ряда советских территорий. На рубеже 20 — 30-х годов в Финляндии возникло и стало стремительно набирать силу так называемое лапуасское движение, бывшее по своей сути финской вариацией фашизма, которое сразу же возвели в ранг «народного». В 1932 г. лапуасцы, стремясь продемонстрировать свою силу, организовали путч в г. Мянтсяля. Вследствие этого движение было запрещено, однако знамя крайнего шовинизма и антисоветизма подхватили другие откровенно фашистские слои.
Конечно, к середине 30-х годов соотношение сил СССР и Финляндии было далеко не таким, как в 1918 — 1920 гг., и изменилось оно не в пользу последней. В вероятность нападения Финляндии и военного столкновения с ней один на один в СССР никто не верил. Однако финляндское правительство дало основание совершенно серьезно считать, что оно не прочь «поживиться за счет СССР в случае нападения на него со стороны Японии или в случае интервенции против него вообще»9 . Это мнение было высказано в секретном письме Народного комиссариата иностранных дел полпредству СССР в Хельсинки от 5 июня 1934 г. и не может быть отнесено к разряду пропагандистских уловок. То, что такие расчеты существовали, подтверждается письмом министра иностранных дел Финляндии В. А. Таннера шведскому премьер-министру П. А. Ханссону от 26 октября 1939 года. «Раньше, — сообщал Таннер, — когда мы думали о возможности нашего вовлечения в войну с Советским Союзом, мы всегда считали, что это произойдет при других обстоятельствах — что Россия будет воевать где-нибудь еще»10 .
С середины 30-х годов все более вероятным в Москве считали вариант использования потенциальными противниками Советского Союза территории Финляндии для нападения на него. Настойчивым напоминанием об этой геополитической возможности стало появление на политической карте Европы в 1933 г. «нового» государства — фашистской Германии. Это заставляло Советское правительство с особым вниманием присматриваться к своим непосредственным соседям по западной границе. Самыми неутешительными были результаты анализа финляндской ситуации. Она характеризовалась наличием территориальных претензий к СССР, лишь слегка прикрытых ширмой не и полуофициальности; развитием тесных отношений Финляндии с Германией и ростом профашистских и шовинистических настроений внутри страны; активными выступлениями против попыток Советского Союза и Франции создать систему коллективной безопасности в Восточной Европе.
Правда, в 1932 г. между СССР и Финляндией был подписан пакт о ненападении, но первоначально — по требованию финской стороны — только на три года. В результате настойчивости советской дипломатии в 1934 г. он был продлен на 10 лет, однако неприятный осадок остался, недоверие усилилось. Выше уже было приведено мнение НКИД, что Финляндия лишь выжидала момент, чтобы напасть на СССР в союзе с другими потенциальными агрессорами. Напомним дату письма НКИД — 1934 год.
В 1935 г. Финляндия была провозглашена нейтральным государством, но у ее нейтралитета сразу же обнаружился сильный прогерманский привкус. Чтобы убедиться в этом, достаточно привести высказывания ведущих финских государственных деятелей того времени. Президент Финляндии П. Э. Свинхувуд: «Россия — единственный постоянный враг Финляндии; «Гитлер с финляндской точки зрения лучше, чем Штреземан»; «любой враг России должен быть всегда другом Финляндии». Министр иностранных дел Финляндии А. Ханцелль заверял германского посланника в Хельсинки В. фон Блюхера, что его страна «будет следовать по антирусскому курсу». Высоко ценил заслуги Гитлера «в искоренении коммунизма» маршал К. Г. Маннергейм11 . Финская пресса, особенно правая, приветствовала желание Германии найти себе жизненное пространство в Восточной Европе, а с СССР разговаривала преимущественно языком оскорблений и угроз. 27 февраля 1935 г. нарком иностранных дел М. М. Литвинов был вынужден обратить на это внимание финляндского посланника в Москве А. С. Ириё-Коскинена: «Ни в одной стране пресса не ведет так систематически враждебной нам кампании, как в Финляндии. Ни в одной стране не ведется такая открытая пропаганда за нападение на СССР и отторжение его территории, как в Финляндии»12 .
С тревогой Советское правительство воспринимало тесное сотрудничество между финскими и германскими военными, получившее наибольшее развитие уже после провозглашения Финляндией нейтралитета: визиты в Берлин маршала Маннергейма, командующего армией генерала Х. Эстермана, начальника генерального штаба генерала Х. Эквиста, руководителя шюцкора генерала Л. Малмберга и многих высших офицеров финской армии. Сотрудничество с Германией по военной линии не только не скрывалось, но и всячески афишировалось. Визитам германских военных в Финляндию придавался характер демонстрации «братства по оружию».
«Братание» с Германией и почти нулевая отметка в советско-финских отношениях. Достаточно сказать, что первый и единственный в межвоенный период визит министра иностранных дел Финляндии в Москву состоялся только в 1937 году. Усилиями финских правых этому визиту был придан чисто протокольный характер. В беседе с германским посланником Свинхувуд заверил его, что визит в Москву — это «формальность», «ничто не может изменить внешнеполитическую ориентацию Финляндии»13 .
Не нужно обладать богатым воображением, чтобы представить себе, как в Москве после всего этого могли относиться к финляндской декларации о нейтралитете. Не в восторге от такого нейтралитета были и скандинавские соседи Финляндии. В Швеции, например, утвердилось представление, что «Финляндия готовится к войне против Советского Союза», о чем шведский король Густав V заявил тогдашним финским руководителям14 .
Между тем из ответа на вопрос, можно ли полагаться на нейтралитет Финляндии, для Советского Союза вытекали самые серьезные военно-политические последствия. Как много раз, и совершенно справедливо, отмечал президент У. К. Кекконен, мало, чтобы страна провозгласила свой нейтралитет, надо еще, чтобы в него поверили другие. Многие факторы политической жизни довоенной Финляндии вызывали у Советского правительства сомнения в подлинности финляндского нейтралитета. Еще меньше правительство СССР могло на него полагаться в своих стратегических расчетах после того, как в марте 1938 г. Германия поглотила Австрию. Схема ликвидации австрийского суверенитета, включавшая организацию фашистского путча и последующий ввод германских войск, могла быть, как считали в Москве, испробована и в Финляндии.
Особую тревогу советского руководства вызывали германофильские настроения в среде финских военных. По свидетельству Блюхера, ряд генералов финляндского Генерального штаба откровенно выражали одобрение захвату Австрии и восхищение военной стороной этой операции. В случае войны, сообщал германский посланник в Финляндии в МИД Германии, «симпатии финляндских военных, финляндского шюцкора и финляндских правых кругов будут на стороне Германии… Между офицерским корпусом Финляндии и германской армией существуют столь хорошие товарищеские отношения, что правительству придется учитывать это обстоятельство в своих решениях»15 . Все это не могло игнорироваться и Москвой. Ведь аншлюс Австрии означал, что Германия приступила к реализации своих внешнеполитических планов, едва ли не главной целью которых было уничтожение СССР. Вот почему месяц спустя после австрийских событий Советское правительство сочло необходимым обратиться к правительству Финляндии с предложением обсудить проблемы безопасности, поставленные угрозой германской агрессии. Обращение носило конфиденциальный характер и было сделано через второго секретаря полпредства СССР в Хельсинки Б. Н. Ярцева.
По свидетельству Таннера, оставившего наиболее обстоятельный отчет об этих переговорах, Советское правительство выражало готовность и дальше уважать суверенитет и территориальную целостность Финляндии, однако было убеждено, что Германия планирует широкое наступление на СССР, а левое крыло германской армии при этом может попытаться высадиться в Финляндии и оттуда продолжить движение в направлении Ленинграда. В этом случае СССР не станет пассивно ожидать выхода войск на государственную границу, проходящую всего в трех десятках километров от города, и двинет свои войска навстречу германским войскам; Финляндия превратится в поле боя. Если же финское правительство окажет сопротивление германской агрессии, СССР предоставит ему военную и экономическую помощь и примет обязательство вывести свои войска из Финляндии после окончания войны. Ситуация, по мнению Советского правительства, осложнялась тем, что, если бы Финляндия решила защищаться, финские фашисты могли попытаться осуществить прогерманский переворот внутри страны. В СССР не были уверены в том, что даже если переворота не произойдет, финнам удастся выстоять в войне с Германией16 .
Участие Финляндии в войне против СССР (возможно, даже вопреки желанию правительства) представлялось вероятным не только в Москве, но и в Хельсинки. Так, весной 1939 г. одна из правящих партий, социал-демократическая, признала такую возможность, заявив, что будет бороться против планов определенных кругов в вооруженных силах страны «начать при благоприятных международных условиях агрессивную войну»17 . Что случилось бы, однако, если бы все силы финского общества высказались за сохранение нейтралитета? В этом случае, считал президент Паасикиви, страна была бы, вероятнее всего, оккупирована немцами, как Норвегия или Голландия18 .
Исходя из такого анализа ситуации, Советское правительство и предложило Финляндии в апреле 1938 г. совместно решать проблему обеспечения безопасности в регионе. Одним из возможных решений, по его: мнению, было заключение военного соглашения, которое, чтобы не компрометировать объявленный Финляндией в 1935 г. нейтралитет, вступало бы в силу только в случае германской агрессии против Финляндии19 .
Поскольку довольно скоро обнаружилось нежелание Хельсинки подписывать военное соглашение с СССР, было внесено новое предложение финскому правительству: подписать обязательство оказать сопротивление германской агрессии. СССР был готов оказать Финляндии помощь в форме поставок вооружений и прикрытия ее с моря силами своего военно-морского флота. Для поддержки его действий было запрошено согласие финского правительства на создание на о. Гогланд (Сур-Сари) в Финском заливе военно-морской и военно-воздушной базы СССР20 . Предложение было отклонено. Ссылались на то, что его осуществление нарушило бы финляндский суверенитет и нейтралитет.
В начале октября 1938 г. советское предложение было несколько изменено: финны осуществляют строительство базы собственными силами, лишь согласуя его с СССР; задача обороны острова осуществляется Финляндией и переходит к Советскому Союзу только в том случае, если Финляндия не справится с ней. Но в Хельсинки отвергли и это предложение.
В сентябре 1938 г. в Мюнхене Германия добилась от Франции и Великобритании согласия на расчленение Чехословакии. Для СССР это означало потерю единственного союзника из числа западных соседей и фактический выход Германии на советскую границу. Таковы были ближайшие последствия мюнхенского сговора, однако его значение выходило далеко за эти рамки. С точки зрения Советского правительства, Мюнхен был рубежом двух эпох. Надежды на политическое решение вопросов безопасности, вера в международное право, характерные для домюнхенской Европы, были убиты сентябрьским соглашением с Гитлером. После Мюнхена наступила эпоха торжества грубой силы и национального эгоизма. Фактически европейским странам был дан сигнал: спасайтесь, как можете. «Надвигавшаяся буря, — писал об этом времени У. Черчилль, — была готова вот-вот разразиться. Россия должна была позаботиться о себе»21 .
Именно это заставляло Советское правительство проявлять настойчивость в отношениях с Финляндией. 5 марта 1939 г. Литвинов через Ириё-Коскинена внес предложение: сдать Советскому Союзу в аренду на 30 лет четыре острова в Финском заливе. Подчеркивалось, что на этот раз речь идет не о создании военной базы, а об использовании островов в качестве наблюдательных пунктов на пути к Ленинграду. Однако уже 8 марта последовал отказ. Новое советское предложение — обменять эти четыре острова на любую приграничную советскую территорию севернее оз. Ладога — также было отклонено, вновь со ссылками на финляндский суверенитет и нейтралитет22 .
Во время встречи с Ириё-Коскиненом 11 марта Литвинов заметил, что «Советское правительство не ожидало такого ответа», что его предложение было сделано «именно потому, что Финляндия суверенно владеет островами и может ими распоряжаться, а следовательно, и переуступать и сдавать в аренду, нисколько не нарушая своей политики нейтралитета»23 . Это мнение разделял Маннергейм, в патриотизме которого вряд ли кто мог усомниться. Когда в Хельсинки для продолжения переговоров на основе последнего предложения прибыл неофициальный представитель Советского правительства Б. Е. Штейн, Маннергейм советовал финляндским руководителям пойти ему навстречу. «Я изложил им свою точку зрения, — писал маршал. — Эти острова не представляли для страны никакой ценности, и у нас не было возможности защитить их, т. к. они были демилитаризованы. Я не думал также, что престиж Финляндии пострадал бы, если бы мы согласились на такой обмен». Маннергейм, кроме того, считал выгодным для Финляндии перенос границы на Карельском перешейке подальше от Ленинграда в случае компенсации за счет советских территорий24 .
Действительно, наряду с вопросом об островах Штейн привез и такое предложение: перенос границы к западу на определенное расстояние, которое предстояло согласовать в ходе переговоров, взамен большей по площади советской территории и денежной компенсации расходов по переселению финских граждан, проживавших на уступаемой Советскому Союзу территории25 . Однако 6 апреля Штейн возвратился в Москву с пустыми руками.
Упорное нежелание финляндского правительства содействовать на почетных и приемлемых для себя условиях укреплению безопасности СССР вызывало уже не просто непонимание, но и глубокое недоверие. 11 марта 1939 г. в беседе с посланником Швеции в Москве О. В. Винтером Литвинов пояснил всю серьезность положения: «Мы не можем быть уверены в том, что Германия, решившись на какую-нибудь авантюру, не потребует от Финляндии хотя бы временной передачи ей островов, а та, либо добровольно, либо под угрозами, может быть, заранее согласованными, уступит такому требованию»26 .
Какое впечатление очередная неудача договориться с Финляндией произвела в Москве, можно судить по воспоминаниям командующего Ленинградским военным округом К. А. Мерецкова, в которых он воспроизвел содержание беседы, для которой в конце июня он был вызван к Сталину. По мнению Сталина, «Германия готова ринуться на своих соседей в любую сторону, в том числе на Польшу и СССР. Финляндия легко может стать плацдармом антисоветских действий для каждой из двух главных буржуазно-империалистических группировок — немецкой и англо-франко- американской. Не исключено, что они вообще начнут сговариваться о совместном выступлении против СССР, а Финляндия может оказаться здесь разменной монетой в чужой игре, превратившись в науськиваемого на нас застрельщика большой войны»27 .
Третий и последний тур советско-финляндских переговоров начался 12 октября 1939 г. в еще более сложной обстановке, когда в Европе уже разразилась большая война. Эта новая реальность, однако, практически никак не отразилась на позиции Финляндии. Инструкции, которыми должен был руководствоваться Паасикиви — глава делегации, прибывшей в Москву для новых переговоров, гласили: нет — договору о взаимопомощи, нет — переносу границы на Карельском перешейке, нет — советской военной базе. И только в одном вопросе — о некоторых островах в восточной части Финского залива — правительство А. Каяндера готово было пойти навстречу возможным советским предложениям на условиях компенсации28 .
Еще одной новой реальностью был советско-германский договор о ненападении от 23 августа 1939 г., секретный протокол к которому относил Финляндию к сфере советских государственных интересов. По ряду соображений Советское правительство не спешило использовать все возможности, открываемые этим соглашением, и все же последнее оказало развращающее воздействие на советскую дипломатию, создавая у нее ощущение вседозволенности. Не являлись ли превышающими минимально необходимые Советскому Союзу условия для государственной безопасности предложения, изложенные в ходе переговоров с Финляндией? Как отразилось на ходе переговоров то обстоятельство, что, приступая к ним, Советское правительство уже знало — оно может воспользоваться и более сильными средствами? Повторим, однако, что в тот момент оно все же стремилось к мирному разрешению проблем с Финляндией и в установленных им самим для себя рамках переговоров действовало достаточно гибко.
Переговоры в Москве начались с варианта заключения договора о взаимопомощи, но, руководствуясь инструкциями, финляндская делегация отказалась обсуждать этот вопрос29 . 14 октября Финляндии было предложено сдать СССР в аренду на 30 лет порт Ханко для устройства там военной базы, а также передать СССР несколько островов в восточной части Финского залива, часть Карельского перешейка и часть полуострова Рыбачий — всего 2761 кв. км в обмен на 5529 кв. км советских территорий в Восточной Карелии30 .
23 октября был получен меморандум финляндского правительства. В нем говорилось, что для Финляндии неприемлема сама мысль о постоянном или долгосрочном размещении на ее территории вооруженных сил другого государства. Соглашаясь на пересмотр отдельных участков границы на Карельском перешейке, правительство Каяндера вместе с тем заявило, что оно «не сможет обсуждать вопрос о перенесении границы так далеко, как это предлагалось в советском предложении». Конкретно финляндское правительство было согласно выправить границу лишь на участке в районе Куоккала, где она вдавалась в советскую территорию31 . Это означало бы увеличение расстояния от Ленинграда до границы с 32 до 45 километров.
В ходе дальнейших переговоров выяснилось, что центральным был вопрос о Ханко и сооружении там советской военной базы. От решения его зависел успех всех переговоров. Учитывая это, советская сторона стремилась придать гибкость своей позиции. Так, был снижен срок аренды порта с 30 лет до момента окончания войны в Европе, сокращена численность советского персонала базы с 5 до 4 тыс. человек. Поскольку финляндское правительство считало неприемлемым сдать в аренду под иностранную военную базу часть своей территории, ему было предложено продать или обменять ее. Затем, учитывая, что идея размещения советских войск на материковой части Финляндии вызывала неприятие финской стороны, были выдвинуты альтернативные варианты — сооружение базы на трех близлежащих к Ханко островах, а затем, после получения очередного отказа, на о. Юссаре. Судя по воспоминаниям Маннергейма и Таннера, последний вариант они рассматривали как вполне допустимый32 , но и он был отвергнут. Нерешенными остались также вопросы о границе на Карельском перешейке и об островах в восточной части залива. 13 ноября делегация Финляндии сообщила советской стороне, что она сочла «целесообразным вернуться в Хельсинки», и прервала переговоры. Ни одна из проблем, относившихся к обороне советского северо-запада и Ленинграда, решена не была. В этих условиях на Военном совете Сталин сказал: «Нам придется воевать с Финляндией».
После отъезда финской делегации по обе стороны границы усилились военные приготовления, одно за другим следовали нарушения пограничного режима. И все же ничего из ряда вон выходящего не случалось. Экстраординарные события начались 26 ноября 1939 года. В районе границы у дер. Майнила возник инцидент с артиллерийским обстрелом красноармейских позиций, в результате которого, по официальному сообщению штаба ЛВО, распространенному ТАСС, несколько советских бойцов было убито и ранено. В тот же день Советское правительство направило финляндской стороне ноту протеста и потребовало в целях предотвращения в дальнейшем подобных инцидентов отвести ее войска от линии границы на 20 — 25 километров33 .
В ответной ноте правительство Финляндии отрицало причастность финских войск к обстрелу Майнилы и предложило создать совместную комиссию по расследованию происшествия, а также «приступить к переговорам по вопросу об обоюдном отводе войск на известное расстояние от границы»34 .
У историков до сих пор нет документов, содержащих ответ на вопрос, кем была дана 26 ноября команда «Огонь!». Однако сегодняшние знания о намерениях сторон позволяют с уверенностью предположить, что прозвучала она с советской стороны границы.
Какую цель могло преследовать Советское правительство, организуя майнильский инцидент? Получить повод к началу войны, как считают практически все зарубежные исследователи? Почему же тогда советская нота протеста была весьма умеренной, как отмечал Паасикиви?35 Если все было предрешено, тогда зачем надо было предоставлять финляндскому правительству шанс выправить положение?
Ситуацию проясняет докладная записка полпреда СССР в Хельсинки В. К. Деревянского Молотову от 17 ноября. Полпред рекомендует принять ряд мер для оказания давления на финнов с целью склонить их на уступки: создать обостренно-напряженную обстановку на советско-финляндской границе, начать антифинляндскую кампанию в советской печати, организовать митинги и демонстрации под соответствующими лозунгами, а в качестве последнего шага — пойти на денонсацию пакта о ненападении36 . Нам представляется, что выстрелы в Майниле и шквал пропагандистского огня были последней попыткой дать понять Финляндии: положение СССР в условиях европейской войны становится критическим, так как в системе его обороны на одном из самых важных направлений зияет огромная брешь, и правительство обязано ее заделать; попыткой реализовать, хотя и не самым достойным способом, последний шанс мирного решения конфликта. Фактически Майнила означала предъявление ультиматума: либо правительство Финляндии, чтобы разрядить напряженность, дает знак о готовности пойти навстречу советским предложениям, либо инцидент будет использован в качестве предлога к войне.
Однако в Хельсинки еще полагали, что Москва блефует. Требование финляндской ноты от 27 ноября об абсолютной симметрии отвода войск при явной асимметрии в стратегическом положении сторон означало, с точки зрения Советского правительства, продолжение старой линии в отношении СССР. В ноте Советского правительства от 28 ноября ответ финской стороны квалифицировался как «документ, отражающий глубокую враждебность правительства Финляндии к Советскому Союзу и призванный довести до крайности кризис в отношениях между обеими странами». При оценке майнильского инцидента Советское правительство продолжало настаивать, что он был организован финляндской стороной и являлся нарушением пакта о ненападении, и в данной связи (это стало кульминацией ноты от 28 ноября) заявило, что «считает себя свободным от обязательств, взятых на себя в силу пакта о ненападении»37 .
Только тогда в Хельсинки поняли, что события заходят слишком далеко. Об этом свидетельствует финляндская нота от 29 ноября, которая была реакцией на уведомление о денонсации пакта. В ноте указывалось, что, учитывая озабоченность советской стороны безопасностью Ленинграда, финляндское правительство готово договориться об отводе своих войск «на такое расстояние от Ленинграда, при котором нельзя было бы говорить, что они угрожают безопасности этого города»38 . Таким образом, выполнялось единственное требование советской ноты от 26 ноября.
Нота была получена миссией Финляндии в Москве в 16 часов 29 ноября. Однако, ожидая дополнительных инструкций, посланник не успел передать ее советским адресатам. Вечером того же дня Ириё-Коскинен был приглашен в НКИД, где заместитель наркома В. П. Потемкин вручил ему новую ноту. В ней говорилось, что «ввиду сложившейся обстановки… правительство СССР не может больше поддерживать нормальных отношений с Финляндией и вынуждено отозвать из Финляндии советских политических и хозяйственных представителей»39 . Это означало разрыв дипломатических отношений между СССР и Финляндией, но посланник все же переслал ноту своего правительства в НКИД.
Готовность правительства Финляндии на отвод своих войск не давала, конечно, гарантий удовлетворительного, с советской точки зрения, разрешения других проблем, но определенные возможности нота открывала. Они остались неиспользованными: формально — потому что она была вручена спустя несколько часов после разрыва дипломатических отношений, фактически — потому что в Москве уже была сделана ставка на более сильные средства.
На следующий день был сделан последний шаг, разделяющий состояние мира и состояние войны. Как говорилось в сообщении ТАСС, «по приказу Главного Командования Красной армии, ввиду новых вооруженных провокаций40 со стороны финской военщины, войска Ленинградского военного округа в 8 часов утра 30 ноября перешли границу Финляндии на Карельском перешейке и ряде других районов»41 . Так началась советско-финляндская война.
В первые дни ее, однако, главные события разворачивались не на фронте, а за политическими кулисами. 30 ноября ЦК Компартии Финляндии выступил с обращением к народу страны, в котором давался анализ причин, приведших к возникновению советско- финского вооруженного конфликта, а также содержался призыв к созданию правительства левых сил, внутриполитической программой которого могла бы стать демократизация финляндского государства. В области внешней политики выдвигалась задача скорейшего установления мирных и дружественных отношений с СССР на основе учета его законных интересов и отказа от прежней линии на конфронтацию42 . 1 декабря в занятом советскими войсками финляндском местечке Терийоки было создано альтернативное правительство во главе с финским коммунистом, секретарем Коминтерна О. В. Куусиненом. В тот же день оно провозгласило себя временным народным правительством Финляндской Демократической Республики (ФДР) и обратилось к народу с декларацией о целях своей деятельности, в которой конкретизировались политические лозунги, выдвинутые в обращении ЦК КПФ43 .
В Москве, как сообщала советская пресса того времени, об этих событиях стало известно якобы из радиоперехватов. 1 декабря, в день создания «правительства Куусинена», оно было признано Советским правительством, а с Финляндской Демократической Республикой установлены дипломатические отношения. 2 декабря между ними был подписан Договор о взаимопомощи и дружбе44 . Разумеется, версия о радиоперехватах не выдерживает никакой критики. Достаточно сказать, что в архиве МИД СССР имеются проекты обращения ЦК КПФ, декларации «правительства Куусинена» и договора о взаимопомощи и дружбе, написанные на русском языке и правленные рукой Молотова45 .
Эпизод с «терийокским правительством» невозможно понять, если не знать о представлениях Сталина и Молотова о характере грядущего конфликта с Финляндией. Они исходили в своих расчетах из того, что через две недели после начала военных действий советские войска будут в Хельсинки. Предполагаемый военно-политический разгром Финляндии неизбежно рождал проблему послевоенного устройства страны. Устанавливать в Финляндии оккупационный режим не входило в планы Сталина и Молотова. В то же время правительство Финляндии и все государственные деятели, так или иначе солидаризировавшиеся с его политикой в отношении СССР, должны были уйти в отставку. Для Сталина и Молотова оставался единственный выход: содействовать формированию правительства, которое было бы готово договориться с СССР и тем самым сделать возможным вывод его войск из Финляндии.
Эта задача и решалась договором о взаимопомощи и дружбе от 2 декабря: СССР уступал Финляндии территории в Восточной Карелии с преобладающим родственным финнам карельским населением — всего площадью 70 тыс. кв. км; в свою очередь, ФДР соглашалась: а) перенести границу на Карельском перешейке в северном направлении от Ленинграда с уступкой Советскому Союзу территории площадью 3970 кв. км; б) сдать СССР в аренду на 30 лет Ханко для создания там военно-морской базы; в) продать СССР пять островов в восточной части Финского залива, а также принадлежавшие Финляндии части полуостровов Рыбачий и Средний на побережье Северного Ледовитого океана за 200 млн. финских марок. Стороны обязывались оказывать друг другу всяческую помощь, в том числе и военную, в случае нападения или угрозы нападения на Финляндию или через ее территорию на СССР46 .
Однако создание правительства Куусинена было многоцелевым мероприятием. Еще одна из целей состояла в том, чтобы действия СССР представить мировой и советской общественности в возможно более выгодном свете. В декабре 1939 г. Молотов, ссылаясь на факт существования терийокского правительства и договора с ним, уверял Лигу наций, что Советский Союз не воюет с Финляндией, а оказывает признаваемому им финляндскому правительству помощь в освобождении страны от засилья антинародной клики47 . Эта же линия велась и во внутрисоюзной пропаганде. В день наступления бойцам ЛВО была зачитана директива начальника политуправления округа, в которой, в частности, говорилось, что «мы идем не как завоеватели, а как друзья финского народа… Красная Армия поддержит финский народ, который стоит за дружбу с Советским Союзом и хочет иметь свое финляндское, подлинно народное правительство»48 .
Имелось также в виду продемонстрировать финляндскому народу, что военные цели СССР ограничены и ни в коем случае не состоят в завоевании Финляндии и присоединении ее к СССР. Об этом развернуто говорилось и в обращении ЦК КПФ, и в декларации «терийокского правительства». Об этом должен был свидетельствовать также подписанный с ФДР договор. После этих разъяснений, рассчитывали в Москве, часть финляндского общества перейдет на сторону правительства Куусинена, что облегчило бы Красной Армии выполнение поставленной перед ней задачи. Для внесения раскола в армию Финляндии при «правительстве Куусинена» на территории ЛВО был создан корпус «Финской народной армии». Его личный состав носил специальную национальную форму и к началу декабря 1939 г. насчитывал около 13500 человек, которые, однако, так и не приняли участия в вооруженной борьбе49 . И все же, независимо от того, какие цели преследовались созданием «терийокского правительства», этот шаг СССР был ошибочным как в политическом плане, так и с тактической точки зрения. Это правительство надолго заблокировало канал дипломатического общения между Москвой и Хельсинки и оставило законной власти Финляндии единственный способ доказать свое право на существование — войну. Финские авторы свидетельствуют также, что сообщение о создании этого «правительства», соответствующим образом истолкованное органами пропаганды, возбудило в финском народе самые серьезные опасения за независимость своей страны и лишь воодушевило его на сопротивление.
Начало боевых действий означало поражение довоенной внешнеполитической стратегии финляндского руководства, пренебрегшего правилом, сформулированным еще Маккиавели: не следует искать врагов близко, а друзей далеко. «Далекие друзья» Финляндии сделали в 1939 г. немало для того, чтобы убедить ее быть демонстративно неуступчивой в отношении советских предложений. Министр иностранных дел Эркко так напутствовал Таннера, выезжавшего в Москву на заключительный тур переговоров осенью 1939 г.: «Все великие державы без исключения предостерегают нас. Нам надо стоять непоколебимо»50 . Однако «далекие друзья» заботились лишь о своих интересах и использовали Финляндию в своей большой игре.
Правительства Франции и Великобритании после заключения советско-германского пакта о ненападении рассматривали СССР как едва ли не союзника Берлина и, следовательно, своего противника. В то же время они надеялись на переключение в дальнейшем германской агрессии в восточном направлении. В случае затягивания советско-финляндской войны, рассчитывали они, отношения между СССР и Германией начнут обостряться, что в конечном счете «вполне может привести к созданию единого фронта против Советского Союза»51 .
Однако после начала «зимней войны» Германия заявила о своем нейтралитете и довольно строго придерживалась его в сфере дипломатии. Она исходила из обязательства, данного в секретном протоколе к советско-германскому пакту о ненападении от 23 августа 1939 г., уважать государственные интересы СССР в районах, сопредельных его западной границе, в том числе в Финляндии. Кроме того, в Берлине считали выгодным для Германии обострение отношений СССР с Францией и Великобританией в связи с финляндским вопросом, так как оно затрудняло возможность их сближения в обозримом будущем.
В январе 1940 г. в англо-французских военно-политических кругах родился новый план использования событий в Финляндии — известный проект посылки туда англо-французского экспедиционного корпуса: под предлогом помощи Финляндии намечалось оккупировать всю Скандинавию или значительную ее часть. Военный кабинет Великобритании был заинтересован прежде всего в прекращении экспорта шведской руды в Германию, за счет которого она удовлетворяла около половины своих потребностей в этом сырье. Французское правительство также учитывало это обстоятельство, однако еще больше стремилось к созданию в Скандинавии нового фронта против Германии. В Париже рассчитывали, что, поставив под угрозу ее снабжение стратегически важным сырьем, можно будет спровоцировать ожидавшееся весеннее наступление вермахта именно на скандинавском фронте и таким образом отвести угрозу германского наступления на Францию52 .
Нацистское руководство не желало решающей победы Советского Союза, поскольку она означала бы отстранение от власти в Финляндии как раз тех людей, на которых полагался Берлин. Не возражая поэтому против помощи правительству Финляндии с какой угодно стороны, Германия все же решительно выступала против спасения его силами англо- французского десанта. В основе германской позиции лежали те же соображения, по которым в Лондоне и Париже возлагали на этот десант немалые надежды. 24 марта 1940 г. германское агентство новостей ДНБ кратко суммировало эти сображения так: «Правительства западных держав стремились втянуть. Скандинавию в войну с целью нанести ущерб экономическим связям Германии с этими странами и, кроме того, отвести на них угрозу с фронтов во Франции и на Британских островах… Оба государства (Швеция и Норвегия. — А. Д.) знали, что Германия была полна решимости немедленно реагировать на это»53 .
Действительно, в самом трудном положении оказались скандинавские соседи Финляндии. Над Швецией и Норвегией нависла реальная угроза стать полем боя иностранных держав. В Стокгольме и Христиании (теперь Осло) прекрасно понимали, что их отказ пропускать иностранные войска мало что изменит. Насколько они были правы, можно судить по тому, что в конечном счете британский кабинет принял предложение Черчилля не связывать начало операции в Скандинавии с получением согласия нейтральных Швеции и Норвегии на присутствие англо-французских войск на их территории54 . Вот почему шведская, а отчасти и норвежская дипломатия взяли на себя тяжкий труд быть посредником между Москвой и Хельсинки. Другой их целью было сохранение статус-кво в Скандинавии путем спасения Финляндии от военно-политического разгрома.
4 декабря 1939 г. посланник Швеции в СССР О. В. Винтер сообщил Молотову о желании правительства Финляндии приступить к новым переговорам, чтобы «прийти к мирному разрешению конфликта». Однако Молотов ответил, что СССР признает только правительство Куусинена и что «в этих условиях нет оснований для обсуждения затронутого в заявлении посланника вопроса»55 .
Днем раньше, 3 декабря, финляндское правительство начало действовать через Лигу наций. Постоянный делегат Финляндии при этой организации передал официальное письмо, в котором СССР обвинялся во внезапном и неспровоцированном нападении на его страну. 12 декабря специальный комитет Ассамблеи Лиги наций по финляндскому вопросу обратился к обеим воюющим сторонам с призывом прекратить боевые действия и немедленно приступить к переговорам при посредничестве Ассамблеи. Финляндия приняла это предложение. Советское правительство отклонило его, сославшись на аргументы, уже высказанные в его предыдущем письме на имя генерального секретаря Лиги наций от 4 декабря. В нем утверждалось, что «Советский Союз не находится в состоянии войны с Финляндией и не угрожает войной финляндскому народу», поскольку «находится в мирных отношениях с Демократической Финляндской Республикой, с правительством которой 2 декабря с. г. им заключен договор о взаимопомощи и дружбе» и по просьбе которого оказывает ему своими военными силами содействие, для того чтобы «совместными усилиями возможно скорее ликвидировать опаснейший очаг войны, созданный в Финляндии ее прежними правительствами»56 . Однако на Лигу наций эта словесная эквилибристика не произвела впечатления, и 14 декабря 1939 г. СССР был исключен из ее членов.
Неудача с посредничеством Лиги наций вновь выдвигала на первый план усилия шведской и норвежской дипломатии. Нити дипломатической деятельности Швеции и Норвегии в пользу скорейшего прекращения войны сходились к советскому полпреду в Стокгольме А. М. Коллонтай. Уже с 20-х чисел декабря официальные и неофициальные представители шведского и норвежского правительств через нее доводили до сведения советского руководства свою обеспокоенность сложившейся в регионе обстановкой, а также мнение, что финляндское руководство не против их посредничества в изыскании возможностей для начала мирных переговоров с СССР. 10 января 1940 г. из Хельсинки в Стокгольм для встречи с Коллонтай выехала известная финская писательница и общественный деятель Хейла Вуолийоки. 15 января полпред сообщила в НКИД о своей встрече с Вуолийоки, которая заявила, что «сейчас финский сейм готов на все уступки» ради установления мира57 . После ряда встреч финляндской неофициальной представительницы со специально вылетевшими в Стокгольм для продолжения бесед с нею представителями СССР Ярцевым и Грауэром контакт с законным правительством Финляндии был восстановлен. 28 января Молотов направил Коллонтай для передачи шведам и дальше — финнам следующее сообщение: «Вообще говоря, принципиально мы не исключаем возможность компромисса с правительством Рюти — Таннера. Что касается фактического решения вопроса, необходимо знать меру уступок правительства Рюти, без чего не стоит и разговаривать о компромиссе». Правительство Финляндии предупреждалось, что теперь советские требования пойдут дальше тех, что выдвигались на переговорах в Москве58 .
Почему Москва, долгое время игнорировавшая мирные сигналы из Хельсинки, в конце января 1940 г. вдруг изменила свою позицию в этом вопросе? Думается, что почти двухмесячный отказ от переговоров был связан с неуспехом первого советского наступления. Начинать переговоры при тогдашнем положении на фронте означало расписаться в своем бессилии, что в условиях мировой войны было крайне опасно. По воспоминаниям Мерецкова. Сталин говорил ему: «Авторитет Красной Армии — это гарантия безопасности СССР. Если застрянем надолго перед таким слабым противником, то тем самым стимулируем антисоветские усилия империалистических кругов»59 .
Так оно и произошло. Продемонстрированная Красной Армией слабость придавала Англии и Франции решимость выступить против СССР как партнера своего врага — Германии, в частности планировался десант на севере, а на южном фланге союзное командование высказывалось за «бомбардировку Баку — района добычи нефти, чтобы вызвать серьезный государственный кризис в России»60 . Необходимо было упредить подобное развитие событий.
Учитывая осложнение международной обстановки, Советское правительство, продолжая готовить новое наступление, в то же время сообщило в Хельсинки 28 января о своей готовности вступить в мирные переговоры. Благодаря этому шагу были ослаблены позиции наиболее воинственного крыла финляндского руководства, которое видело в продолжении войны и англо-французском десанте единственное спасение, указывая при этом на категорический отказ Москвы от каких-либо переговоров. Одновременно получила дополнительный стимул миротворческая политика правительств Швеции и Норвегии. Достаточно сказать, что во время встречи с Таннером 27 февраля шведский премьер- министр, стремясь склонить Финляндию к скорейшему достижению теперь уже возможного мира с СССР, предупредил, что его страна и Норвегия не разрешат транзита англо- французского десанта; если же их мнением пренебрегут, то Швеция вступит в войну против Финляндии на стороне Советского Союза61 .
2 февраля был получен ответ Хельсинки. В нем предлагалось возобновление переговоров. Их исходной точкой должен был стать результат, достигнутый в Москве осенью 1939 г.: допускалась возможность уступки определенных территорий на Карельском перешейке на условии обмена. Однако ответ на самый сложный вопрос о советской базе на полуострове Ханко обходился молчанием. В качестве альтернативы было предложено гарантировать безопасность Ленинграда с моря путем нейтрализации Финского залива при помощи международной конвенции62 . Еще в конце января министр иностранных дел Норвегии Х. Кут выдвинул эту идею в личном письме на имя Молотова. Суть ее он сформулировал так: «Три страны — Советский Союз, Финляндия и Эстония — заключают пакт о закрытии Финского залива для иностранных судов и устанавливают военную взаимопомощь по обороне залива»63 .
3 февраля Таннер сообщил Коллонтай, что предложения не следует считать окончательными и что за ними последует «новое дополнительное предложение». 4 февраля Молотов кратко ответил: «Это не база для переговоров, предложение Кута также считаем неприемлемым»64 . Во время встречи с Коллонтай 6 февраля Таннер сделал обещанное предложение: вместо Ханко Советскому Союзу предлагался остров, расположенный в районе Ханко, в обмен на часть советской территории. В тот же день Молотов ответил, что это предложение «нас не устраивает и тем самым, к сожалению, не является базой для переговоров»65 . Узнав 7 февраля о содержании советского ответа, Таннер, по словам Коллонтай, «был удручен» и просил передать, что новых предложений сделать не может, но ждет, что Москва сообщит свои предложения66 .
Такие предложения последовали в форме ответа Молотова Куту на личное письмо последнего. Нарком соглашался с идеей Кута о трехсторонней конвенции по защите Финского залива, но при условии предварительной передачи Советскому Союзу Ханко и близлежащих островов, без чего «защита Финского залива со стороны СССР является пустой фразой». Советское руководство требовало также передачи СССР всего Карельского полуострова и северного побережья Ладожского озера. Письмо заканчивалось следующими словами: «Если нынешнее правительство Финляндии не считает возможным пойти на необходимые уступки, то, конечно, было бы лучше заменить его другим, способным пойти на компромисс»67 .
В течение 12 дней эти предложения оставались без ответа. 5 февраля Великобритания и Франция приняли решение об оказании Финляндии помощи посылкой войск. Перед ее правительством встал сложный вопрос о выборе дальнейшего пути. По словам Таннера, он выглядел следующим образом: 1) заключить мир; 2) в случае продолжения войны вести ее с помощью скандинавских соседей; 3) если эта помощь окажется недостаточной, обратиться за помощью к западным державам68 . Финляндское правительство в спешном порядке изучало преимущества и недостатки каждого из вариантов, выясняло действительную готовность и способность скандинавских и западных стран оказать эффективную помощь. В конце концов не в последнюю очередь под влиянием Швеции, а также Норвегии был сделан выбор — продолжение переговоров.
22 февраля новый посланник Швеции в СССР П. В. Г. Ассарссон сообщил, что Финляндия стремится к мирному урегулированию конфликта и предлагает Советскому Союзу направить своих представителей в Стокгольм для встречи с финляндской делегацией. В своем ответе Молотов повторил советские условия, названные в письме Куту и заявил, что переговоры могут начаться только после того, как финны выразят свое согласие на эти условия69 . В тот же день министр иностранных дел Швеции пригласил Коллонтай и подтвердил, что финны согласны считать советские условия базой для переговоров70 .
27 февраля в Стокгольме по инициативе Таннера состоялся второй тур его переговоров с Коллонтай. Он интересовался, являются ли советские условия ультимативными, возражал против уступок Советскому Союзу Выборга. На прощание он попросил дать срок в несколько дней для изучения вопроса71 . На это Молотов 28 февраля телеграфировал: «В случае затяжки ответа наши требования будут повышаться»72 . Позицию Молотова трудно понять, если не иметь в виду тот фон, на котором происходили стокгольмские дипломатические контакты. Финляндскому правительству эти несколько дней были нужны для того, чтобы не только обсудить советские условия, но и выяснить возможности продолжения войны. Так, в ходе этой же поездки в Стокгольм Таннер пытался склонить шведское правительство оказать Финляндии помощь посылкой войск. В случае отказа, предупреждал Таннер, правительство его страны будет вынуждено обратиться за аналогичной помощью к западным державам73 .
Положение обострилось до предела к началу марта. Шведское правительство делало все возможное, чтобы поддержать жизнь в застывших переговорах. 4 марта во время встречи с Ассарссоном Молотов заявил: «Только из уважения к миролюбивой политике шведского правительства я могу подождать еще несколько дней с тем, чтобы шведское правительство смогло довести свое посредничество до конца. В дальнейшем, если война затянется, условия, выдвигаемые Советским Союзом, могут быть только более жесткими».
В заключение беседы Молотов сказал, что в случае упорства финнов СССР «пойдет на окончательное соглашение с финляндским Народным правительством Куусинена»74 .
Прорыв на дипломатическом фронте произошел 5 марта. В этот день шведский министр иностранных дел сообщил Коллонтай, что правительство Финляндии безоговорочно согласно на советские требования и ждет от правительства СССР сообщения, где и когда могут начаться переговоры. На время их проведения предлагалось заключить перемирие на базе статус-кво75 . 6 марта Ассарссону была передана Памятная записка Советского правительства, в которой говорилось, что поскольку правительство Финляндии приняло все предложения правительства СССР (далее шел их перечень), СССР согласен начать в Москве переговоры о заключении мирного договора и прекращении военных действий76 .
7 марта в Москву прибыла делегация Финляндии в составе премьер-министра Рюти, членов кабинета Войонмаа, Паасикиви, Хаккарайнена и чиновников МИД Нюкопа и Сарио. 8 марта в ходе первого заседания Молотов назвал советские условия мира: Финляндия уступает СССР весь Карельский перешеек, включая г. Выборг и Выборгский залив; все побережье Ладожского озера, включая г. Сортавала; сдает СССР в аренду на длительный срок полуостров Ханко и прилегающие к нему острова для создания там военно-морских баз СССР; осуществляет удаление границы в районе Куолаярви от Мурманской железной дороги на 130 — 150 км; к СССР полностью переходят полуострова Средний и Рыбачий на побережье Баренцева моря. Район Петсамо и залив как переданные ранее Финляндии она оставляет за собой77 .
Финляндская делегация согласилась со всеми предложениями, за исключением пункта, относящегося к Выборгу. Об этом было сообщено на заседании 10 марта. В ответ Молотов заявил, что если переговоры затянутся, то советские требования могут быть увеличены78 . 11 марта финляндская делегация просила прекратить военные действия, но ей было сообщено, что они прекратятся «только одновременно с подписанием мирного договора»79 .
Оставляя в стороне вопрос о глобальных последствиях столь жесткой позиции правительства СССР, отметим, что с точки зрения политического момента она была не такой уж неоправданной. 11 марта МИД Финляндии запросил правительства Швеции и Норвегии, разрешат ли они проход англо-французских войск через свои территории, то есть финляндское правительство было готово сделать ставку на продолжение войны. 12 марта оба скандинавских правительства ответили отказом. В тот же день британские посланники в Осло и Стокгольме по просьбе финляндского правительства обратились к соответствующим правительствам с официальным запросом о разрешении на транзитный проход, однако, как сообщил в выступлении по радио с информацией об этих событиях Кут, официальный запрос западных держав поступил «так поздно, что не было надобности в даче ответа, потому что в эту ночь был подписан мир между Финляндией и Советским Союзом»80 . Добавим, подписан на советских условиях.
Так закончилась 105-дневная война между Финляндией и СССР.
* * *
Советские люди обычно называют эту войну «финской», финны — «зимней». А. Т. Твардовский окрестил ее емко, но точно: «незнаменитая». И все же, на наш взгляд, правомерно еще одно определение: война, которой могло не быть.
Этой войны могло не быть потому, что ее истинные, фундаментальные причины лежали за рамками отношений между двумя странами. Взятые сами по себе, пусть далеко не идеальные, советско-финские отношения не подразумевали неизбежности вооруженного конфликта. При всей их сложности в межвоенный период отсутствовали достаточно веские причины для того, чтобы та или другая сторона сочла возможным нарушить мир, установленный между ними в 1920 году.
Все резко переменилось с того момента, когда в Европе угроза всеобщей войны стала реальностью. В обстановке растущей нервозности и взаимного подозрения запас прочности советско-финских отношений оказался недостаточным для того, чтобы пройти такое испытание, как мировая война. Поэтому к главным виновникам советско-финского конфликта следует отнести и тех, кто развязал мировую войну, и тех, кто, «умиротворяя» агрессора, потворствовал ему.
Конечно, признание этого факта не снимает ни с финской, ни с советской стороны ответственности за то, что 30 ноября 1939 г. события приняли трагический оборот. Даже если обе стороны отстаивали национальные интересы (насколько правильно они были поняты, это другой вопрос), для их защиты нельзя было найти худшего средства, чем война.
Таковы причины и история войны, которой могло не быть. К счастью для наших народов, в 1948 г. они сумели подняться выше сведения старых счетов, выше былых обид и подозрений, сумели поставить свои жизненные интересы над сиюминутным политическим расчетом, амбициями отдельных политиков и идеологическими предрассудками.
Примечания:
1 Сказанное меньше всего может быть расценено как упрек видным нашим авторам, пишущим о войне 1939 — 1940 гг. (напр., В. В. Похлебкин, Н. Н. Барышников, В. Г. Федоров). Если бы все зависело только от них, эта глава отечественной истории, надо полагать, была бы написана.
2 Маркс К. Разоблачения дипломатической истории XVIII века. — Вопросы истории, 1989, N 4, с. 12.
3 Mannerheim K. G. Les Memoires du Marechal Mannerheim. 1882 — 1946. P. 1952, p. 193.
4 Холодковский В. М. Революция в Финляндии и германская интервенция. М. 1967, с. 335; Всемирная история. Т. 8. М. 1961, с. 256.
5 См. Линия Паасикиви. Статьи и речи Ю. К. Паасикиви. 1944 — 1956. М. 1958, с. 73.
6 Правда, 10.III.1918.
7 См. Похлебкин В. В. СССР — Финляндия: 260 лет отношений (1713 — 1973). М. 1975, с. 240.
8 Линия Паасикиви, с. 72.
9 Документы внешней политики СССР. Т. 17. М. 1971, с. 373.
10 «Tanner V. The Winter War. Finland against Russia. 1939 — 1940. Stanford (Cal.). 1957, p. 46.
11 Blucher W. Suomen Kohtalonaikoja. Porvoo. 1950, ss. 37, 59 — 60, 69 — 70; Mannerheim K. G. Op. cit., p. 176.
12 Документы внешней политики СССР. Т. 18. М. 1973, с. 143.
13 См.: Похлебкин В. В. Ук. соч., с. 285; Suomi J. Talvisodan tausta. Helsinki. 1973, ss. 48 — 49.
14 Kivimaki T. M. Suomalaisen politikon muistelmat. Porvoo — Helsinki. 1965, s. 92.
15 Цит. по: Lundin C. L. Finland in the Second World War. Bloomington. 1957, p. 37. Шюцкор — добровольческие военизированные формирования, существовавшие в 1917 — 1944 годах.
16 Tanner V. Op. cit., pp. 4, 6, 12.
17 Lundin C. L. Op. cit., p. 38.
18 Линия Паасикиви, с. 75.
19 Tanner V. Op. cit., p. 8.
20 Ibid., pp. 8 — 9.
21 Черчилль У. Вторая мировая война. Т. 1. М. 1955, с. 334.
22 Архив внешней политики (далее АВП) СССР, ф. 06, оп. 1, п. 17, д. 183, лл. 80 — 82.
23 Там же, п. 18, д. 198, л. 6.
24 Mannerheim K. G. Op. cit., pp. 192 — 193.
25 АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 17, д. 183, лл. 61 — 65.
26 Там же, п. 18, д. 198, л. 8.
27 Мерецков К. А. На службе народу. М. 1983, с. 165.
28 Tanner V. Op. cit., p. 26.
29 АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 18, д. 193, л. 4.
30 Там же, лл. 1 — 2.
31 Там же, лл. 3 — 6.
32 Mannerheim K. G. Op. cit., p. 208; Tanner V. Op. cit., p. 73.
33 Правда, 27.XI.1939.
34 Правда, 29.XI.1939.
35 Paasikivi J. K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa. 1939 — 1941. Porvoo. 1958, s. 104.
36 АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 18, д. 194, лл. 18 — 19.
37 Правда, 29.XI.1939.
38 АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 18, д. 188, лл. 22 — 23.
39 Там же, л. 26.
40 Упоминались якобы имевшие место в ночь с 29 на 30 ноября три нападения небольших подразделений финляндских войск на пограничные заставы СССР.
41 Правда, 1.XII. 1939.
42 Там же.
43 Правда, 2.XII.1939.
44 Правда, 3.XII.1939.
45 АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 18, д. 192. Подробнее см.: Донгаров А. Г. Правительство Куусинена — эпизод советско-финляндской войны 1939 — 1940 годов. — Вестник МИД СССР, 1989, N 22 (56). Вместе с тем остаются открытыми вопросы: кто выступил с инициативой такого обращения и образования альтернативного правительства — ЦК КПФ или советское руководство? Можно ли считать это обращение документом ЦК КПФ, если абсолютное большинство его членов к тому времени либо были репрессированы Сталиным, либо находились в глубоком подполье в Финляндии?
46 Правда, 3.XII.1939.
47 Правда, 5.XII.1939.
48 Центральный государственный архив Советской Армии (ЦГАСА), ф. 25888, оп. 14, д. 2, л. 20.
49 Там же, ф. 33987, оп. 3, д. 1380, л. 3; ф. 25888, он. 13, д. 76, л. 1.
50 Tanner V. Op. cit, p. 57.
51 New York Post, 30.XII.1939.
52 Lundin C. L. Op. cit., pp. 69 — 71.
53 Цит. по: ibid., p. 72.
54 Черчилль У. Ук. соч., с. 499.
55 АВП СССР, ф. 06, оп. 1, п. 1, д. 4, лл. 88 — 90.
56 Правда, 5.XII.1939.
57 АВП СССР, ф. 059, оп. 1, п. 331, д. 2276, л. 33.
58 Там же, п. 332, д. 2278, лл. 26 — 27.
59 Мерецков К. А. Ук. соч., с. 172.
60 Public Record Office. Cab. 80/104, pp. 66, 80.
61 Tanner V. Op. cit., p. 183.
62 АВП СССР. ф. 059, оп. 1, п. 331, д. 2276, лл. 61а — 61в.
63 Там же, л. 61г.
64 Там же, л. 61д; п. 332, д. 2278, лл. 39 — 40.
65 Там же, п. 332, д. 2278, л. 45.
66 Там же, п. 331, д. 2276, л. 63в.
67 Там же, п. 332, д. 2278, лл. 48 — 49.
68 Tanner V. Op. cit., p. 144.
69 АВП СССР, ф. 06, оп. 2, п. 25, д. 318, лл. 25 — 28.
70 Там же, ф. 059, оп. 1, п. 331, д. 2276, л. 93а.
71 Там же, л. 99а.
72 Там же, п. 332, д. 2278, л. 66.
73 Tanner V. Op. cit., p. 158.
74 АВП СССР, ф. 06, оп. 2, п. 25, д. 318, л. 32.
75 Там же, ф. 059, оп. 1, п. 331, д. 2276, лл. 109а — 109б.
76 Там же, ф. 06, оп. 2, п. 25, д. 318, л. 37.
77 Там же, д. 319, лл. 3 — 5.
78 Там же, д. 315. лл. 9 — 18.
79 Там же, лл. 22 — 25.
80 Там же, ф. 13а, оп. 2, п. 5, д. 49, л. 7.
