Шейла Фицпатрик (родилась 4 июня 1941 г.) — австралийский историк, профессор Сиднейского университета, основная специальность — история современной России. Представитель так называемой «ревизионистского направления» в западной исторической науке, касающейся СССР.
«Разве мы, пропагандисты коммунизма, занимались когда-нибудь чем-либо, кроме народного просвещения?»[1]
Так спросил Анатолий Васильевич Луначарский, первый советский Народный Комиссар Просвещения в 1919 г. Луначарскому, глубоко гуманистическому интеллигенту-большевику, казалось неоспоримо ясно, что дать угнетенным народным массам тот доступ к образованию и культуре который при капитализме был закрыт — основная цель социалистической революции. Разумеется, многие его партийные товарищи могли бы судить иначе о приоритетах большевиков, особенно в разгаре гражданской войны, когда военная борьба, укрепление власти и уничтожение классового врага стали первоочередными задачами. Были, однако, старые большевики-интеллигенты, которые, как и Луначарский, считали, что просвещение народа являлось фундаментальной задачей революционера-большевика. Одна из них — Надежда Константиновна Крупская, жена В.И. Ленина, специалист по марксистскому народному образованию, которая после октябрьской революции стала заместителем Луначарского во главе Народного Комиссариата Просвещения (Наркомпроса). Для Крупской, народное просвещение являлось ключевой задачей революции, и роль партии и государства заключалась отнюдь не в доброжелательном попечительстве сверху, а в поощрении народной самодеятельности путем местных советов народного образования.
Крупская всегда говорила и писала, как будто у Ленина было точно такое же представление о задачах народного просвещения, и такая же высокая оценка их политического значения, как у нее. Ее мнение по этому вопросу стало частью постсталинского канона для советских историков и специалистов по народному образованию. Сегодня, однако, вряд ли кто-нибудь из западных или русских ученых принимает канон всерьез, в том числе и оценку Ленина Крупской. Теперь историки пишут о другом Ленине, который никак не являлся сторонником низовой демократии и просвещения народа. Западная историография обычно толкует его как циника, для которого характерны жажда власти, стремление к террору, враждебность к самодеятельности масс и безразличие к благосостоянию народа. Для Леонарда Шапиро, октябрьская революция — «история того, как в 1917 г. группировка упорных людей в России захватила власть и сделала все, чтобы другие не имели доступа к ней.»[2] Для Ричарда Пайпса, Ленин был «циничным и агрессивным» политиком, с «менталитетом жандарма» и, кроме того, «убийцей в массовом масштабе».[3] В заключении недавно изданной английской популярной биографии, «после незаконного захвата власти, единственное, что занимало Ленина в течении остальной жизни — как ее не потерять.»[4]
Исключением в этом редком единодушии является американский историк Ларс Ли, который предлагает рассматривать в дореволюционным Ленине черты американского миссионера-евангелиста 19-го века, с восхищением отмечая первые признаки народного признания слова бога, которые он обязан растить и развивать.[5] Народное просвещение было частью этого процесса, но Ли не обращает на него особого внимания; в предметном указателе оно упоминается только в качестве словосочетание «Народное просвещение как метафора».[6] А мне кажется, что для Ленина (как и для Крупской) «народное просвещение» — не столько метафора, сколько вполне конкретное дело. Как руководитель советского государства после октября, он постоянно практично и конкретно заботился о народном образовании, и в последние годы болезни, оно стало центральным предметом его внимания и беспокойства.
Крупская здесь играет ключевую роль, не только как близкий человек, но и, посмертно, как законный истолкователь и хранитель его наследства. Я, соответственно, буду писать о ней не только как о супруге, профессионально занимавшейся вопросами народного образования, но и об одной из немногих ленинских «significant others», во взаимодействии с которыми формировалось его интеллектуальное и политическое мировоззрение.[7] Крупская — ярый сторонник народного просвещения и, в особенности, непременного участия в нем самых низов. В полемическом выступлении 1919 г., она писала:[8]
«Мы не боялись устраивать революцию, не боимся народных масс, не боимся того, что они Советы не так выберут кого надо, попов туда посадят, мы хотим, чтобы массы управляли страной, сами были себе господами… Мы думаем все по старинке, что если мы будем себя не жалеть и день и ночь работать на пользу народную, то это и довольно. Этого мало. Наша задача — помочь народу на деле взять свою судьбу в свои руки».
Ленин защитил Крупскую в данном столкновении, однако, можно ли себе представить, что он сам мог написать такие слова? В настоящей статье, я постараюсь ответить на следующие вопросы: действительно ли Ленин придавал большое значение делу народного просвещения и, если так, считал ли он, что такое важное дело желательно организовать сверху или, наоборот, лучше развивать снизу, как результат инициативы масс?
Несмотря на то, что в годы дореволюционной эмиграции, Крупская большую часть времени была занята в партийном секретариате, ведя под ленинским руководством подпольную переписку с большевиками в России, она получила свой первый опыт революционной деятельности как учительница в вечерней школе для взрослых в Петербурге 90-х годов. Она всегда чувствовала, что это — ее настоящая сфера действия, и однажды сказала партийной подруге, что когда революция победит в России, она хотела бы работать именно в области народного образования.[9] Во время эмиграции она стала очень интересоваться вопросами прогрессивной педагогической теории, публикуя статьи о ней в русском журнале «Свободное воспитание», под редакцией толстовца И.И. Горбунова-Посадова. В 1915 г. она написала солидную монографию, «Народное образование и демократия», изданную в России в 1917 г., в которой она описала развитие прогрессивного движения в теории и практике педагогики в Европе и Америке, особенно в отношении к рабочим школам и месту труда в процессе образования (первоначальное название книги — «Народное образование и рабочий класс»).[10] Поклонница «активных» методов Джона Дьюи и теории «трудовой школы» немецкого педагога Г.Кершенштейнера, Крупская защищала идею единой школы, из которой плохие старые традиции — шпаргалки, наказания, и буржуазная идеология патриотизма и религии — были бы изгнаны.
Отец Ленина, И.Н. Ульянов, был инспектором и потом директором народных училищ Симбирской губернии, и Ленин сам (как и большинство марксистских революционеров-интеллигентов его поколения) имел стаж работы в рабочих школах в 90-е годы. Но для него этот опыт не имел такого значения, как для Крупской. Когда, на первой его встрече с молодой Надеждой Константиновной на подпольном собрании социал -демократических революционеров, было предложено поддержать работы либерального Комитета по неграмотности, он не скрывал своего презрения к такому «культурничеству: как она вспоминала,[11]
«Владимир Ильич засмеялся, и как-то зло и сухо звучал его смех — (я потом никогда не слыхала у него такого смеха):
«Ну, что ж, кто хочет спасать отечество в комитете грамотности, что ж мы не мешаем.»»
Возможно, что Крупская в самом деле больше не слышала этой ленинской насмешки, но она была известна его коллегам по революции. Для Ленина, суровая задача создания конспиративной партии революционеров-профессионалов стояла превыше всего, и он приветствовал свою репутацию «твердого» человека, сложившуюся в эмигрантских кругах социал-демократов. Несомненно, как предполагает Ли, ленинское чувство неотложности этой задачи связано с убеждением, что в рабочих массах стихийный подъем революционного энтузиазма уже начался и он должен быть перенаправлен партией в конкретные действия. Сама по себе, однако, политическая самодеятельность на местах его не особенно вдохновляла. Он остался сравнительно равнодушен даже при удивительном расцвете Cоветов во время революции 1905 года. Поздно возвратившийся и недолго остававшийся в России эмигрант, Ленин имел только короткий и неудовлетворительный контакт с Cоветами, и в его статьях этого периода не видно признаков того приподнятого настроения и возбуждения, которое охватило Троцкого и других революционеров, ближе связанных с жизнью Cоветов.[12]
В 1905-1910 годы, Ленин довольно много писал о народном образовании и просвещении, в советском сборнике его трудов этой теме посвящено почти 300 страниц, в основном это отдельные абзацы в разных трудах, а не целые статьи, посвященные этой теме.[13] В этот период в основном Ленин писал о проблемах образования и культуры в связи с полемикой со своим политическом соперником, марксистским теоретиком А.А. Богдановым, сторонником «пролетарской культуры», как орудия революционного преобразования. Ленин эту теорию отвергал, настаивая на необходимости народных школ, в которых пролетариат мог бы приобретать знания (хотя бы «буржуазные») и навыки, нужные для полноценного участия в революции и в управлении государством.
В последние довоенные годы (1910-1914), вопросы народного образования, вместе с национальным вопросом, стали занимать центральное место в ленинских трудах. В число проблем, которые он обсуждал, включались политика царского Министерства Народного Просвещения, школьная реформа, еврейские школы, нацменьшинства в школах, сельские учителя и студенты.[14] В 1913 г. он написал черновик речи для оглашения депутатом-большевиком в Государственной Думе, в котором писал о неотложных проблемах культурной отсталости и ограниченного доступа к образованию для рабочих.[15]
Ясно, что усиленное внимание Ленина к вопросам народного образования отражало тогдашнюю погруженность Крупской в вопросы педагогической теории и политики, несмотря на трения (связанные с романом Ленина с Инессой Арманд) в их личных отношениях. Возможно, как предполагает мемуарист Н. Валентинов, что Ленин относился с долей скептицизма к некоторым аспектам прогрессивных педагогических идеалов жены.[16] Как бы то ни было, он очень старался в найти издателя для ее монографии, и даже, за две недели до февральской революции, изложил план (позже охарактеризованный ей как «фантастический») их совместной работы над сочинением Педагогического Словаря, охарактеризованный им как коммерческий проект.[17] В своих воспоминаниях, Крупская написала, что «Краковский период был своеобразной «нулевой группой» (приготовительным классом) социалистического строительства« для Ленина, видимо имея в виду, что партийно-политические вопросы, которые часто монополизировали его внимание, отошли как раз на задний план, создав редкую возможность взглянуть вперед на самые главные вопросы строительства социализма, которыми придется заниматься после революции.[18]
В апреле 1917 г. Ленин и Крупская вернулись в Россию вместе с другими революционерами в специально организованном поезде из Швейцарии транзитом через Германию. Но они совсем не одинаково воспринимали возвращение на родину. Ленин яростно отдался политической борьбе и партийной политике, бросив вызов «двойной власти» и Временному правительству и, с лета, был все более поглощен подготовкой завоевания власти большевиками. По сравнению с ним, Крупская отошла от работы в партийном секретариате, где она так долго трудилась в годы эмиграции, предпочитая скромное место в отделе народного образования Выборгского района при Временном правительстве. Февральская революция создала возможность легальной просветительной работы в рабочих низах, и Крупская ей очень обрадовалась. Если она и разделяла ленинское убеждение в срочной необходимости подталкивания революции к новому этапу, она ничем это показывала.[19] Создается впечатление, что в этот период Ленин и Крупская жили более разобщенно, как политически, так и физически, чем в любое другое время их долгого партнерства.
Подход Крупской к политике, несмотря на ее преданность и самоотверженность в качестве жены и помощницы в годы эмиграции, всегда отличался от ленинского. Она всегда более, чем он, интересовалась налаживанием связей с рабочими низами, придавала меньше значения фракционной борьбе и мелким идеологическим разногласиям, и иногда скептически относилась к ленинскому увлечению некоторыми революционными тактиками, особенно связанными с употреблением насилия. [20] При прибытии на Финляндский вокзал в апреле 1917 г., Крупская якобы ужаснулась радикализмом и непримиримостью ленинского выступления.[21] В июньские дни, она не разделяла его восхищения воинствующей демонстрацией на улице, отмечая: «не будет мирной, а потому ее, может быть, не надо проводить ».[22] В октябре, Ленин не сообщил ей о своем сложившемся плане завоевания власти; и в роковой день Крупская пришла поздно с выборгской стороны в Смольный, и позже даже не могла вспомнить, встречалась ли она там с мужем или нет. Как комментирует американский биограф, она была только «рядовой зрительницей октябрьской революции, причем зрительницей с довольно плохим билетом».[23]
Ленин провозгласил лозунг «Вся власть советам» в апреле: и в книге «Государство и революция», написанной в августе-сентябре, он систематически изучал труды К. Маркса о парижской коммуне 1870 г. в поисках сведений о том, что может произойти с государственным режимом после революции. Ясно, что он ничего общего не будет иметь с представительной парламентской системой, так как опыт Коммуны показал, что революционный рабочий класс «не может просто овладеть готовой государственной машиной и пустить ее в ход для своих собственных целей».[24] Вместо этого, на вершине системы будет стоять « непарламентная, а работающая корпорация, в одно и то же время и законодательствующая и исполняющая законы» — то есть, что-то вроде парижской коммуны, описанной Марксом, которую Ленин все больше отождествлял с советами, возникавшими в России в 1905 и 1917 гг.[25] Благодаря счастливой «помехе» Октябрьской революции, Ленин не смог дописать последнюю главу своей книги, описывающей «Опыт русских революций 1905 и 1917 годов», и соответственно не успел серьезно теоретизировать роль советов. В конце октября большевики пришли к власти во время съезда Cоветов и во имя Cоветов (хотя на самом деле это оказалось партийной инициативой), и можно было бы вполне ожидать, что высшим правительственным органом новой власти станет Исполнительный Комитет, избранный съездом. Однако вместо этого, без какого-либо серьезного обсуждения вопроса в партийном Центральном Комитете, оказалось, что в качестве высшего органа революционного правительства будет выдвинут совершенно новый институт, Совет Народных Комиссаров (Совнарком), непризнанный аналог Совета Министров при царе, только выбранный ЦК партии большевиков, во главе с Лениным.[26]
Центральной заботой Ленина в первые годы после Октября, оказалось создание и налаживание функционирования этого нового совнаркомовского правительства.[27] Для Ленина эта радикальная и фундаментальная перемена практической ориентации, от руководителя конспиративной партии к «премьер-министру» действующего правительства, означала огромный интеллектуальный сдвиг. В своей статье «Очередные задачи советской власти», написанной в марте-апреле 1918 г., главным приоритетом провозглашалась организация управления России, в том числе «введение наилучших систем учета и контроля», способствующих планомерному производству и распределению продуктов; завершению национализации банков; установлению монополии на внешнюю торговлю; сбору налогов; и борьбе с буржуазией.[28] По сравнению с этими неотложными делами, и с еще более срочными военными и международными задачами дня, советская низовая демократия неизбежно отходила на задний план. [29] Разумеется, в будущем будет необходимо сочетать диктаторские полномочия, необходимые новому режиму, с низовой демократией, но это была не самая первостепенная задача на тот момент. Пока большевики учились руководить страной, массы должны были продолжать новую традицию митингования, не как средство политической деятельности, а как культурно-воспитательную практику, полезную для их психологического благосостояния.[30] В то же время с весны 1918 года Ленин стал высказываться на новую тему — у него появилась идея критического значения для новой власти помощи «буржуазных специалистов», обладающих техническими знаниями, необходимыми для управления страны.[31]
В то время как местные Cоветы отмирали как институты народного самоуправления, новая правительственная структура включала их к себя в качестве органов исполнительной власти Совнаркома и центральных Народных Комиссариатов, с должностными лицами, работающими на полную ставку и специализированными отделами. Никто не одобрял процесса «бюрократизации» (хотя в отчаянные годы гражданской войны мало кто на это обращал внимание), но этому было трудно представить практическую альтернативу.[32] Героическое, хотя и безуспешное, сопротивление этому явлению оказывалось только одним институтом нового правительства: Народным Комиссариатом Просвещения РСФСР, который возражал против создания отделов народного образования при исполнительных комитетах советов, считая их «бюрократическими». Он старался установить альтернативную систему управления в этой области, а именно местные «Советы народного образования», с выбранным и часто сменяющимся персоналом вместо назначенного, обладающими функциями исполнительных органов по делам народного образования. Самой ярой сторонницей идеи Советов народного образования была заместитель Наркома Просвещения Н.К. Крупская.[33]
Наркомпрос быстро разработал грандиозный и идеалистичный план реформы народного образования, включавший в себя создание сети учреждений «политпросвета» (школ для взрослых) с целью научить грамотности и социалистическим ценностям и дать населению культурную базу для демократического участия в политике. В Наркомпросе, Крупская отвечала за образование взрослых, так называемое политпросвет (политическое просвещение).
Крупская рассматривала Cоветы народного образования в качестве ключевого инструмента «организовать самодеятельность масс в деле народного образования»,[34] т.е. создания школ для детей и взрослых на основе народной активности на местах. Выборы Советов народного образования должны были производиться так, как выборы общих Советов рабочих и крестьянских депутатов, только с прибавлением выборных представителей учительства и старших учащихся. Когда стало ясно, что Наркомпросу волей-неволей придется примириться с нежеланными отделами народного образования с назначенным составом, в соответствии с общей системой управления через отделы с двойным подчинением центральным наркоматам и местным Советам, одобренным Совнаркомом, он неохотно согласился с новой формулировкой своих функций как «контрольно-совещательных» по отношению к отделам.[35]
Хотя на практике Советам народного образования не удалось прижиться на местах, постановление Совнаркома от июня 1918 г. (при председательстве Ленина[36]) их подтвердило, а глава о просвещении (написанная Лениным[37]), включенная в Программу Партии 1919 г. рекомендовала их в качестве способа «привлечени[я] трудящегося население к активному участию в деле просвещения».[38] Весной 1918 г. в ключевом выступлении, посвященном первоочередным политическим задачам, Ленин похвалил их отдельно, как образец народного участия в демократическом политическом процессе. Позже, как вспоминала Крупская, говоря о неформальных рабочих Советах, возникавших до октября при Выборгском отделе народного образования, он высказал мнение, что «вот по такому типу должна будет складываться работа нашего государственного аппарата, наших будущих министров — по типу комиссий из рабочих, работниц, стоящих в гуще жизни, знающих быт, условия работы, то что в данную минуту всего более волнует массы».[39] Для Крупской Советы народного образования долго оставались «коньком», о желательности поощрения которого она часто напоминала коллегам.[40]
Что касается Ленина, его поддержка идеи Советов народного образования была не аномалией, а частью последовательной политики защиты наркомпросовских реформ в области народного образования. В очередных бюджетных дискуссиях Совнаркома он неустанно поддерживал предложения и просьбы наркомата по вопросам народного образования; писал наброски постановлений и инструкций Совнаркома и Политбюро; часто выступал на конференциях учителей; и отправлял десятки писем руководителям партии и правительства и местным аппаратчикам, настаивая на аккуратном выполнение этих постановлений, ища пути преодоления заторов, и защищая специалистов и работников народного образования, находящихся в очередной раз под угрозой. Наркомпрос впутывался в непрерывные столкновения с другими учреждениями партии и правительства, особенно по поводу общего (против профессионального) образования, классового отбора в школах, и отношения к »буржуазным специалистам» и профессорам. По таким вопросам, Наркомпрос мог твердо надеяться на ленинскую поддержку.[41] Когда наркомат вступал в неравную борьбу с хозяйственниками (стремящимся к увеличению производства квалифицированных рабочих для промышленности), Комсомолом (ярым сторонником классового подхода в культуре) или ЦК партии, Ленин неизменно был человеком, к которому руководители Наркомпроса обращались за помощью.[42]
Это тем более заметно, так как Ленин был единственным человеком в партийной верхушке, оказавшимся надежным покровителем Наркомпроса. Л.Д. Троцкий испытывал интеллектуальный интерес к вопросам революционного преобразования культуры, но из этого не следовало его практического внимания к делам народного образования. Так, он немедленно отказался от предложения Ленина вступить в должность народного комиссара просвещения и заместителя Ленина в качестве предсовнаркома после отхода от руководства Красной Армией по окончании гражданской войны. Н.И. Бухарин являлся «левым» в вопросах культуры в 20-е годы и считал, что Луначарский слишком мягко относился к «буржуазному наступлению» в культуре.[43] Несмотря на то (или из-за того?), что его жена, З.И. Лилина, заведовала ленинградским отделом народного образования в 20-е годы, Г.Е. Зиновьев был склонен к критике линии московского руководства Наркомпроса.[44] Что касается И.В.Сталина, он в 20-е годы не считал вопросы народного образования и культуры своим поприщем и не включался в дебаты по ним.
Из дискуссий в которых Наркомпрос играл ключевую роль, самые значительные в общепартийном масштабе происходили зимой 1920-21 гг., когда претензии Пролеткульта на автономию были грубо отвергнуты ЦК партии. Луначарский, более или менее добродушно относящийся к Пролеткульту, оказался в некоторой степени жертвой пролеткультовского скандала. Хотя Ленин, подозревая влияние старого соперника А.А. Богданова, теоретика пролетарской культуры, был инициатором акции против Пролеткульта, в последующих событиях, включая призывы к отставке Луначарского, играл роль примирителя; с его помощью последнему удалось сохранить должность.[45] В то же время Ленин активно поддерживал Крупскую, заведовавшую внешкольным отделом Наркомпроса, в ее борьбе с Политическим управлением красной армии (ПУР) и ЦК партии по вопросам допустимой степени политизации школ для взрослых, и применимости командных методов управления характерных для гражданской войны, в мирное время.
Отклоняя критику о том, что Наркомпрос якобы перегибал палку в отношении общего образования, Крупская писала резко:[46]
«Политпросветчики никогда не стояли на точке зрения «просветительства вообще». Напротив, все время перегиб был в сторону агитации. Даде грамоту, обучение грамоте превращали в агитболтовню. Это страшно мешало делу.
В первое время работу тесно увязывали с самодеятельностью масс, с пропагандой. Такую линию дала партия, с частности Владимир Ильич, придававший самодеятельности масс громадное значени, мечтавшеий о широком развитии библиотечного дела, об охвате всего населения учебой, читками вслух. Дело начало разворачиваться широко, но Гражданская война заставила гораздо больше обращать внимание на агитацию, в частности на художественную агитацию. Когда Гражданская война стала подходить к концу, в политпросвет влились громадные кадры военных работников, перенесшие в политпросветработу все методы работы на фронте. Самодеятельность населения, все формы углубленной работы были сведены на нет».
По всей видимости, Ленин разделял ее взгляды. После переименования внешкольного отдела Наркомпроса Главполитпросветом в 1920 г., он выразил свою неприязнь по поводу термина «политпросвет», объясняя, что задачи Наркомпроса «помочь людям учиться и учить других», а не в том, чтобы подвергать идеологической обработке или проводить политическую агитацию.[47] Всякое стремление организовывать пропаганду в деревне будет напрасно:
«до тех пор, пока у нас в деревне нет материальной основы для коммунизма, до тех пар это будет, можно сказать, вредно, это будет, можно сказать, гибельно для коммунизма».[48]
Такое мнение, связанное с общим беспокойством насчет практического функционирования советской власти, было характерно для «позднего Ленина», открытого западными историками в 60-е годы, после появления на свет 5-го издания Полного собрания сочинений Ленина.[49] Фокус на позднем Ленине, с характерным для него неодобрением элементов бюрократизма и олигархии, появившихся в пролетарской диктатуре, создало альтернативную историографическую версию, предложенной раньше Л. Шапиро и Р. Пайпсом. Под знаменем десталинизации, некоторые советские историки тоже приветствовали открытие «позднего Ленина», хотя для них главным пунктом оказалось твердая уверенность Ленина в необходимости «культурной революции» как средства преодоления наследства отсталости в России.[50]
Ленин откровенно признал, что его приоритеты изменялись.
«Теперь, мы вынуждены признать коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм. Это коренная перемена состоит в том, что раньше мы центр тяжести клали и должны были класть на политическую борьбу, революцию, завоевание власти и т.д. Теперь же центр тяжести меняется до того, что переноситься на мирную «культурную» работу.
Во внутренней, в противовес внешней политике, «я готов сказать, что центр тяжести работы сводится к «культурничеству»». [51]
После установления пролетарской диктатуры,
«осталось «только» одно: сделать наше население .. «цивилизованным»… Для того, чтобы совершить это «только», нужен целый переворот, целая полоса культурного развития всей народной массы… Это будет особая историческая эпоха, и без этой исторической эпохи, без поголовной грамотности, без достаточной степени толковости, без достаточной степени приучения населения к тому, чтобы пользоваться книгами, и без материальной основы для этого…без этого нам своей цели [социализма] не достигнуть». [52]
Хотя Ленин и охарактеризовал это, как «коренную перемену», это не должно пониматься как извинение за его приоритеты в прошлом. Что плохого в том, спросил он после чтения критического анализа октябрьской революции Н. Сухановым, чтобы сначала сосредоточить силы на политической задаче завоевания власти и, после успехов в выполнении первой задачи, переключиться на вторую, культурную задачу просвещения народа?[53] Во всяком случае, теоретический и практический подход Ленина (если не правительства, во главе которого он стоял) к вопросам народного образования существенно не изменился в период 1918-23 гг. Заметки о народном образовании, написанные им во время болезни в январе 1923 г, в их поддержке более щедрого финансировании предприятий Наркомпроса и поощрении его усилий в сфере грамотности и других аспектов народного образовании, мало чем отличались от целого ряда его статей, написанных в течении последних 5 лет — кроме, пожалуй, его мысли о том, что улучшение экономического положения теперь позволяло повысить ставки учителям, а также его бескомпромиссного заключения о том, что деньги, нужные Наркомпросу, необходимо будет взять из бюджетов других секторов.
Лейтмотивом последних трудов Ленина стала «борьба в бюрократизмом» с особым упором, с одной стороны, на создание институтов рабочего контроля и, с другой, на преодоление «комчванства», мешающего партийным ответработникам как следует использовать услуги «буржуазных специалистов».[54]В предписания позднего Ленина не входило оживление Советов. Уже в ранние 20-е годы всем стало ясно, что Советы не оправдывали себя в качестве инструментов демократической самодеятельности на местах,[55] а введение НЭПа не сопровождалось попытками их оживлять. Правда, Ленин посоветовал партийному товарищу Г. Мясникову, недовольному ограничением свободы печати и другими злоупотреблениями, не впадать в панику, подобно буржуазной интеллигенции, а погрузиться «в черную работу, медленную, трудную, тяжелую», необходимую для осуществления огромных практических задач строительства социализма на местах. «Оживление Советов» — было другим предметом упрека Мясникова, и Ленин посоветовал ему поднять вопрос в соответствующих инстанциях. Но сам Ленин этого не делал, и пока он был жив, политика оживления Советов не оказывалась на политической повестке дня.[56]
Наверно не случайно, что в последние годы жизни Ленина, период «позднего Ленина», он стал близок к супруге — не только физически, но и политически и интеллектуально — больше, чем за все время после возвращения в Россию в 1917 г. В результате сильного инсульта в мае 1922 г., Крупская стала и няней и «неофициальным политическим помощником … точно такой ролью, которую она уступила в апреле 1917 г.»[57] Именно в этой роли она резко столкнулась со Сталиным. Выступая в ее защиту, Ленин запустил цепочку событий, которая привела к известному постскриптуму к «Письму к съезду» (часто цитируемому под названием «Завещания»), в котором он обвинил Сталина в «грубости» и сомневался в том, что последний обладал личными качествами, соответствующими секретарю ЦК партии. Подозрение и неприязнь друг к другу засели в душах у обоих, и в борьбе за власть после смерти Ленина, Крупская стала активным членом зиновьевской оппозиции.[58]
Крупская больше всего раздражала Сталина, и представлялась ему угрозой, своим глубоким убеждением о том, что она лучше всех понимала и могла толковать для других ленинские мысли и политическое наследство. В своих беседах, докладах и статьях, она неустанно подчеркивала высокое значение, которое Ленин придавал делу народного образования и поднятию культурного уровня народа, особенно по отношению к школе и грамотности; его защиту Наркомпроса в финансовых вопросах; его поддержку общего образования (вместо узкотехнического обучения); и его неодобрение «агитпроповских» приемов в культурной работе в деревне.
Такие же суждения пестрили в заключительных главах воспоминаний Крупской о Ленине, написанных главным образом в 1930-е годы, под довольно сильным политическим давлением, в которых сухой официальный пересказ политических событий, как будто написанный комитетом и не живой личностью, иногда нарушается более аутентичными отдельными абзацами , в которых она, видимо, старается передать читателю истинный (в ее понятии) образ Ленина. Чаще всего, эти абзацы касаются народного образования — и в широком плане, приучению к участию в демократии с низу. Крупская делала упор на то, что ценности народной инициативы и «самодеятельности масс» — не менее дороги Ленину, чем ей. В их личных беседах, писала она, ему всегда хотелось больше слышать о ее конкретном опыте работы в деле просвещения низов, о разных проявлениях народной инициативы и народного изобретательства, с которыми она встречалась. По рассказам Крупской, он интересовался не только делами народного образования, но и их значением в деле создания демократических начал в системе советского государства.
«Потому что Владимиру Ильичу казалось, что я понимаю, как втягивать массы в дело государственного управления, он особенно охотно и часто разговаривал со мной на эти темы; особенно ругал мне потом «паршивый» бюрократизм, лезущий во все щели».
Ленин был настолько убежден в ее компетентности в области управления, что он «неожиданно» поставил ее членом комиссии Совнаркома о единоначалии, поучая ее, что
«надо смотреть, чтобы единоначалие никоим образом не … ослабляло связи с массами, надо сочетать единоначалие с уменьем работать с массой. Ильич старался использовать опыт каждого для построений государства нового типа. Перед Советской властью, во главе которой встал теперь Ильич, стояла задача — построить невиданный еще в мире государственного аппарата, опирающийся на самые широкие массы трудящихся, по-новому, по-социалистически перестраивающий всю общественную ткань, все человеческие отношения».[59]
Крупская смотрела на Ленина через призму своих убеждений и понимания приоритетов, центральным местом в которых занимали народное образование и самодеятельность населения. В своей интерпретации Ленина она преувеличивала именно те аспекты его мышления и практической деятельности, которые ей были более симпатичны, оставляя в стороне другие аспекты, которые для нее были менее приятны и актуальны.[60] Мне собственно кажется малоубедительным, что Ленин мог так беззаботно, как Крупская, отмахнуться от опасности того, что массы, оставленные без присмотра партии, «не выберут кого надо, попов туда посадят».[61] Тем не менее, трудно совсем отказаться от версии Ленина, предложенной Крупской. Во-первых, она знала его лучше, чем любой другой человек. Во-вторых, тщательно изученные исторические источники, во многом подтверждают ее утверждения. Степень внимания Ленина к вопросам народного образования, выраженная в его текстах и действиях, менялась со временем. До 1910 г. его интерес был небольшим, поскольку он тогда связывал их с народничеством и буржуазным культурничеством, отвлекающими от революционного движения. В период 1910-17 гг., вероятно в результате разочарования от крушения революционных надежд, а также в связи с повышенным интересом Крупской к педагогической теории, он стал больше обращать внимание на такие вопросы. Во главе советского правительства после октября, он настаивал на важности и приоритете просвещения населения и последовательно поддерживал Наркомпрос и дело народного образования. Во время последней болезни, в результате нахождения рядом и в постоянном контакте с Крупской, идеи «культурной революции» в низах и опасности «бюрократизма» в советском управлении вышли у Ленина на переднее место. Имея все это в виду, можно заключить, что такие интересы являлись постоянной и фундаментальной частью — в зависимости он обстоятельств, то большей, то меньшей по размеру — его подхода к революции и ее целям.
Такое заключение уместно в любой дискуссии о демократическом потенциале октябрьской революции, а также в любом толковании политического мышления Ленина. Если Крупская была лишь наполовину права об отношении Ленина к вопросу народного просвещения и низовой демократии, это потребует известной поправки ныне модного взгляда о нем, как о циничным захватчике власти, человеке без стеснения и почти без идеалов. В разгаре революции Ленин, пожалуй, мало обращал внимания на самодеятельность на местах и низовую демократию, но это изменилось, как только шумиха улеглась, и Ленин мог снова размышлять о том, как должно функционировать на практике социалистическое управление. Несомненно, можно утверждать, что Советы и их демократический потенциал всегда меньше занимали Ленина, чем Крупскую. Также можно оценить его аргументы по этой теме как неубедительные, а его практические рекомендации как неадекватные. Тем не менее, в общей сложности, кажется, что низовая демократия и самодеятельность действительно являлись частью, хотя и нередко второстепенной, ленинского понятия о социализме.
Примечания:
1
А.В. Луначарский, «Коммунистическая пропаганда и народное просвещение,» Известия, 26 марта 1919 г.
2
«The story of how a group of determined men seized power for themselves in Russia in 1917, and kept others from sharing it.» Leonard B. Schapiro, The Origin of the Communist Autocracy. Political Opposition in the First Soviet State; First Phrase, 1917-1922 (New York,1965). p. v.
3
«Cynical and aggressive’, «policeman’s mentality,» «mass murderer.» Richard Pipes (ed.,) The Unknown Lenin from the Secret Archive (New Haven, 1998), pp. 6-12; Afterword to paperback edition, p. 181.
4
«Having achieved power illegitimately, Lenin’s only real concern for the rest of his life was keeping it.» Victor Sebestyen, Lenin the Dictator. An Intimate Portrait (London, 2017), p. 335.
5
Lars T. Lih, «The great awakening,» in Sebastian Budgen, Stathis Kouvelakis and Slavoj Zizek (eds.), Lenin Reloaded (Durham, NC, 2007)
6
Lars T. Lih, Lenin Rediscovered: ‘What is to be Done’in Context (Chicago, 2008).
7
«Significant others», означающее главными интеллектуальными собеседниками Ленина в мире россииского социалдемократического движения до 1917 г. является названием ч. 2 в кн. Lih, Lenin Rediscovered. Крупская не включается в его списке главных собеседников.
8
Н.К.Крупская, Педагогические сочинения т. 2 (Москва, 1958), стр. 76.
9
М. Эссен, «Встречи на партийной работе,» в кн. Воспоминания о Надежде Константиновне Крупской, под ред. А.М.Арсеньева, В.С.Дридзо и А.Г.Кравченко (Москва, 1966), стр. 61.
10
«Народное образование и демократия», в Н.К.Крупская, Педагогические сочинения, т. 1 (Москва, 1957), стр. 249-350, 490-91.
11
Н.К.Крупская, «Воспоминания о Ленине» (Москва, 1957), стр. 10. Крупская не сразу преодолела неприятное впечатление от этой встречи, но ей постепенно стало ясно, что его чрезмерная суровость в отношении к либеральной филантропии произошла от остракизма, которому была подвергнута его семья после ареста и казни старшего брата Александра за революционную деятельность.
12
Как заметил Дейчер, те, кто поздно вернулся, как Ленин, «смотрели [на петербургский Совет] с напряжением и смущенностью,» но «эмигрантский дух в них был слишком заметным, и они там не находили точки опоры.» («watched in suspense and bewilderment» but «had too much the air of emigres to gain a foothold»). Isaac Deutscher, The Prophet Armed. Trotsky, 1879-1921 (London, 1970), 135-6. Неудивительно, что в статье 1905 г. «Две тактики социал-демократии», Ленин сосредоточил внимание на вопросах руководства масс (В.И.Ленин, Полное собрание сочинений в 58-м томах, 5-ое изд. (Москва, 1958-70), т. 11, стр. 1-131) и в ретроспективном обсуждении революции 1905 г. («Доклад о революции 1905 г.», 1912, в Ленин, Пол. Соб. Соч, т. 30, стр.322) писал больше о рабочих скачках и мятежей, чем о советах, отдавая последным только один небрежный абзац.
13
См. «Владимир Ильич Ленин о воспитании и образовании» в 2-х томах, под ред. Е.М.Кожевникова (Москва, 1980), т. 1.
14
То же.
15
Крупская, , стр. 206.
16
Nikolay Valentinov (N.V.Volsky), Encounters with Lenin, trans. Paul Rosta and Brian Pearce (London, 1968), 48-9. Надо, однако, заметить, что Валентинов Крупскую не любил, полагая, что она не одобряла его близости к Ленину в довоенные годы, и он не пропускал случая, как и в этой цитате из беседы с Лениным в 1912 г., отметить различие мнений между супругами.
17
Robert H. McNeal, Bride of the Revolution. Krupskaya and Lenin (Ann Arbor, MI, 1972), 163-5. Слово «фантастический» — из кн. Крупской, Воспоминания, стр. 270, где можно найти и ее характеристику цели плана как коммерческой выгоды. Создается впечатление, что ленинское желание войти в ее специальность с целью получения выгоды не было Крупской совсем приятно.
18
Крупская, Воспоминания, стр. 204.
19
Крупская, Воспоминания, стр.292-4ю
20
См. воспоминания Г.И. Петровского в кн. Воспоминания о Надежде Константиновне Крупской (1966). стр. 82, где он передает беседы в 1912 г., в которой Ленин увлекался идей о полезности роли партизанских отрядов в «дезорганизации существующего порядка». Крупской, очевидно, казалось, что в реальной жизни такие затеи не очень уместны.
21
В его неопубликованных воспоминаниях, Г. Денике передает сообщение прогрессивного педагогического теориста и «межрайонца» А. Пинкевича, стоящего в толпе рядом с Крупской, что последняя при слушании речи бормотала «Ильич с ума сошел!». Цитированное по Robert H. McNeal, Bride of the Revolution. Krupskaya and Lenin (Ann Arbor, MI, 1972), 171.
22
Революционное движение в России в мае-июне 1917 г.: июньская демонстрация (Москва, 1959), стр. 486: выступление Крупской на зас. ЦК РСДРП (б) 6-го июня 1917 г. «О демонстрации военных». Каменев и Зиновьев тоже выступили против демонстрации, Ленин — решительно за.
23
McNeal, Bride, 182. Для сухого описания этих событитий самой Крупской, см. Крупская, Воспоминания, стр. 313-14.
24
Государство и революция (1917), Ленин, Пол.соб.соч., т. 33, стр. 37 (цитата из К.Маркс и Ф. Энгельс, Манифест Коммунистической Партии).
25
Neil Harding, Lenin’s Political Thought, vol. 2: Theory and Practice in the Socialist Revolution (New York, 1981), 118.
26
T.H. Rigby, Lenin’s Government: Sovnarkom 1917-1922 (Cambridge, 1979), 4-6.
27
См. Rigby, Lenin’s Government.
28
Ленин, «Очередные задачи советской власти», Пол.соб.соч., т. 36, стр. 172-3.
29
В кн. Государство и революция, Ленин оптимистически написал, что учреждении типа Коммун (советов) смогут легко перенимать функции управления от буржуазной власти, избегая опасности бюрократизации путем введения принципов выборности, отзыва и оборота работников (Ленин, Пол.соб.соч., т. 33, стр. 44, 115). Через несколько недель, еще до захвата власти, Ленин писал о советах, как о новой форме государственного аппарата, настаивая на том, что сознательные рабочие и солдаты — если пока нет несознательная часть масс трудящихся — вполне готовы взять задачи управления в свои руки (Ленин, «Удержать ли Большевики государственная власть?», 1(14) октября 1917 г.б в Пол.соб.соч., т. 34, стр. 315. Весной 1918 г., четыре месяца после октября, он уже стал более осторожным: «Надо научить соединять вместе бурный, бьющий весенним половодьем, выходящий из всех берегов, митинговой демократизм трудящихся масс с железной дисциплиной во время труда, с беспрекословным повиновением — воле одного лица, советского руководителя, во время труда. ( «Очередные задачи», Ленин, Пол.соб.соч., т. 36, стр. 202)
30
Ленин не без снисхождения отметил, что «митингование, это и есть настоящий демократизм трудящихся, их выпрямление, их пробуждение к новой жизни, их первые шаги на том поприще, которое они сами очистили от гадов (эксплуататоров, империалистов, помещиков, капиталистов) и которые они сами хотят научиться налаживать по своему…»
31
«Ленин, Очередные задачи», Пол.соб.соч., т. 36, стр. 178-81.
32
Об отмирании Советов, как учреждений революции, и их «мобилизации» большевиками после октября, см. John L. Keep, The Russian Revolution. A Study in Mass Mobilization (London, 1976). Для проницательного обсуждения не только центральных, но и местных факторов, ведущих неуклонно к «бюрократизации» советов путем создания квазипрофессиональных кадров госслужащих, см. Marc Ferro, Des soviets au communisme bureaucratique (Paris: Editions Gallimard/Julliard, 1980).
33
Sheila Fitzpatrick, The Commissariat of Enlightenment. Soviet Organization of Education and the Arts, October 1917-1921 (Cambridge, 1970), 27-28. Нарком А.В.Луначарский в 1918 г. взял самое радикальное положение против самого существования назначенных отделов нароного образования; Крупская в то время готова была согласиться на существования отделов, при условии что они работали под наблюдением советов народного образования. Но он недолго занимался этим делом, тогда как Крупская осталась упорным и неустанным защитником этой идеи.
34
Крупская, «О советах народного образования» (1918) в ее Пед.соч., т. 2, стр. 75.
35
См. Fitzpatrick, Commissariat, 28-29. Интересно, что родители, как таковые, не играли роли в советах народного образования. В первые годы советской власти, Наркомпрос — как и ЦК партии — относился осторожно к родителям и родительскими комитетами, считая их «буржуазными элементами», вредное влияние которых должно быть ограничено пролетарским государством.
36
«Положение об организации дела народного образования в Российской Республике», 26 июня 1918 г., в Крупская, Пед.соч., т. 2, стр.696-7 (примеч.)
37
Черновик находится в Ленин, О воспитании и образования, т. 2, стр. 81-2.
38
Программа Россииской Коммунистической Партии (большевиков), принята VIII съездом 18-23 марта 1919 года (Москва, 1919).
39
Крупская, Воспоминания, стр. 322.
40
В письме о школе М.Н.Покровскому в июне 1920 г., она коротко отвлекалась от главной темы, «возвраща[ющаяся] к своему ‘пункту’ — советам народного образования. Это лучшее средство втянуть массы в вопросы строительства трудовой школы…» Пед. соч., т. 10, стр. 47. В его книге The Kremlin and the Schoolhouse. Reforming Education in Soviet Russia, 1917-1931 (Bloomington, IND,1991), 30, Ларри Хольмс делает заметку об упорстве Крупской вплоть до конца 20-х годов в отставании ее педагогических идеалов, «неустанно поддерживая идею советов народного образования» («tirelessly keeping alive the idea of educational soviets»).
41
Единственным исключением является дискуссия об общем образовании против профессионального, произошедшая в конце 1920 г., в которой Наркомпрос, и Крупская больше всего, настаивали на приоритете общего образования, даже при современных условиях острого недостатка квалифицированных рабочих и кадров. В неоглашенном наброске комментария в черновике выступления Крупской, Ленин уступал требованиям хозяйственников больше, чем Крупская. Но несходство из мнений его беспокоило, и он поставил отметку «Приват. Череяк. Не оглашать. Я еще раз и два обдумаю это». Ленин, «О политехническом образовании. Заметки на тезисы Надеждой Константиновны», Пол.соб.соч., т.42, стр. 228-30.
42
Для конкретных примеров ленинской поддержки Наркомпросу, см. Fitzpatrick, Commissariat: 72-5, 82, 196200, 210-15, 221-6, and 248 (по вопросам политики в области народного образования) and 204, 248, 276, and 285 (по вопросам бюджета и персонала). После того как ХХ съезд советов, к глубоким разочаровании Наркомпроса, ввел плату за школьное обучение в 1922 г., Крупская написала коллегу «жаль, что Ильич был болен, а то бы это постановление, вероятно, не прошло» (Крупская, письмо З. Г. Гринбургу, 9 января 1923 г., Пед.соч., т. 11, стр. 224.)
43
В дискуссиях в Политбюро о политпросвете в 1920 г., Бухарин поддержал отдел агитации и пропаганды ЦК против Наркомпроса (и Ленина): Fitzpatrick. Commissariat, 185. В 1919 г., в курсе полемики о театральной политике, Луначарский назвал его защитником «абсолютно примитивного коммунизма»: цит. по А.Гозенпуду, Русский советский оперный театр (1917-1941) (Ленинград, 1963), стр.26ю
44
О конфликтах между Луначарским и Наркомпросом в Москве и Зиновьевым и Лилиной в Ленинграде, см. Fitzpatrick, Commissariat, 46, 190, and 276.
45
Fitzpatrick, Commissariat, 200.
46
Письмо Н.К.Крупской тов. Чистову (1928) в «Письма Н.К.Крупской», Советская педагогика, 1960 №. 11, стр. 143-5. О дискуссиях о политпросвете 1920-21, см. Fitzpatrick, Commissariat, 243-55.
47
Ленин, «Речь на Всероссииском совещании политпросветов губернских и уездных отделов народного образования», 3 ноября 1920 г., Пол.соб.соч., т. 41, стр. 398.
48
Ленин, «Странички из дневника» (1923), Пол.соб.соч., т. 45, стр. 367.
49
См. напр., Moshe Lewin, Lenin’s Last Struggle (New York, 1968). Для более современной версии, см. Slavoj Zizek, ed., Lenin 2017. Remembering, Repeating, and Working Through (London, 2017).
50
См., напр., кн. В.Т.Ермакова, «Исторический опыт культурной революции в СССР» (Москва, 1968). На западе, Carmen Claudin-Urondo подключил на тему в ее кн. Lénine et la revolution culturelle (Paris, 1974).
51
Ленин, «О кооперации» (1923), Пол.соб.соч., т. 45, стр. 376.
52
Ленин, «О кооперации» (1923), Пол.соб.соч., т. 45, стр. 372.
53
Ленин, «О нашей революции (по поводу записок Н.Суханова)», Пол.соб.соч., т. 45, стр. 380-1.
54
См. Lewin, Lenin’s Last Struggle, 119-21 (о рабочей контроле) и Sheila Fitzpatrick, The Cultural Front (Ithaca NY, 1994), 6 (о буржуазных специалистах).
55
E.H.Carr, Socialism in One Country 1924-1926 (London: Macmillan, 1959), vol. 2, 304-9.
56
После смерти Ленина, Зиновьев осенью 1924 г. спустил лозунг «Лицо к деревне», с целью оживления сельских советов. Его инициатива вполне поддержалась Крупской (которая вскоре присоединилась к фракции Зиновьева в внутрипартийной борьбе), но она, как и политическая статья Зиновьева, не процветала.
57
Robert Service, Lenin. A Biography (Cambridge, Mass, 2000), 463 («his unofficial political assistant…, a role she had given up in April 1917»).
58
О длительном конфликте Крупской со Сталиным, см. В.А.Куманев и И.С.Куликова, «Противостояние: Крупская-Сталин» (Москва, 1994). Публичный дебют оппозиции произошел в октябре 1925 г., когда Крупская вместе с Зиновьевым, Каменевым и Г. Сокольниковым подписала письмо с критикой политики партии к деревне. Ее отход от оппозиции был объявлен Сталиным в своих заключительных словах на XV конференции ВКП(б) в ноябре 1926 г., но ее публичное утверждение отхода последовало только в 1927 г,. в письме опубликованным в газ. Правда за 20-е мая.
59
Крупская, «Воспоминания», 321-2.
60
Например, институт единоначалия, который Ленин высоко оценивал по соображениям, чуждым образу мышления Крупской о деловитости.
61
см. цитату наверх, стр. 2.
ИСТОЧНИК: Международный коллоквиум Гражданская война в России: Жизнь в эпоху социальных экспериментов и военных испытаний, 1917-1922. 2019.
